Социально-экономическое развитие имперской России в годы Первой мировой войны (по материалам научных конференций). (обзор)

- К столетию

С.В. БЕСПАЛОВ

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ИМПЕРСКОЙ РОССИИ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (ПО МАТЕРИАЛАМ НАУЧНЫХ КОНФЕРЕНЦИЙ)

(Обзор)

В постсоветский период, и особенно на протяжении последнего десятилетия, заметно рост интерес российских ученых к истории Первой мировой войны. Хотя большинство работ, изданных в последние годы, посвящено преимущественно истории военных действий, немало исследователей акцентируют свое внимание и на проблемах социально-экономического развития России этого периода. Рассматривается степень подготовленности России к войне, ее военный потенциал, положение промышленности, аграрного сектора и финансов, состояние социальной сферы в годы войны. Указанным проблемам было посвящено, в частности, немало докладов на всероссийских и международных научных конференциях последних лет.

Изучение истории экономического развития Российской империи в годы Первой мировой войны важно еще и потому, что в этот период в России, как, впрочем, и во многих других воюющих странах, была создана своеобразная модель мобилизационной экономики, некоторые элементы которой в дальнейшем воспроизводились и при советской власти. Действительно, после начала войны перед государством встали задачи реорганизации аппарата управления экономикой. Такие меры, как национализация предприятий, продовольственная разверстка и государственная монополия на торговлю хлебом, были «унаследованы» большевиками от царского режима и Временного правительства и в дальнейшем использовались ими более широко.

Как отмечает В.В. Седов, мобилизационной является экономика, «ресурсы которой сосредоточены и используются для противодействия тому, что угрожает существованию страны как целостной системе. Ведущую роль в такой экономике играет государство. Оно является единственным субъектом, способным в масштабах общества обеспечить мобилиза1 Впервые напечатано: Первая мировая война: Современная историография. - М., 2014.- С. 152-168.

цию необходимых ресурсов на решение им же поставленных задач. Причем решение должно быть безотлагательным, так что мобилизационная экономика действительно предстает как экономика чрезвычайных обстоятельств» [10, с. 7]. Мобилизационную экономику, продолжает Седов, отличают следующие признаки.

«1. Наличие угрозы существованию общества как целостной системы и ее осознание руководителями государства.

По мнению Ю.П. Бокарева, опыт России показывает, что мобилизационная экономическая стратегия оказывается весьма эффективной не только в период войны, но и для преодоления экономической отсталости, ликвидации диспропорций в народнохозяйственном развитии (этот тезис представляется весьма спорным, поскольку именно экономическая мобилизация зачастую и приводит к возникновению достаточно глубоких экономических диспропорций, что демонстрирует опыт как царской России, так и - в особенности - СССР. - С. Б.), стимулирования развития стратегически важных производств. С XIX в. государство оказывало растущее воздействие на экономику с помощью законодательства, налогообложения, административного управления, контролировало макроэкономическую среду и выступало в роли самостоятельного хозяйственного субъекта. В годы Первой мировой войны государственное регулирование экономики значительно усилилось. Впрочем, Россия не была в этом отношении исключением. Во всех воевавших государствах и многих нейтральных странах правительство брало на себя такие функции, как обеспечение армии, городов, промышленных предприятий сырьем и продуктами питания, контролировало военное производство, транспорт и трудовые отношения. «Война вынуждала государство влиять на экономическую жизнь даже в тех случаях, когда оно не ставило перед собой такой задачи. Мобилизуя в армию мужчин, размещая военные заказы промышленности, используя гражданские средства сообщения для военных нужд, реквизируя продукты питания, лошадей, паровозы, суда, производя физические разрушения в зоне боевых действий, государство создавало для экономики серьезные трудности» [1, с. 10].

Проблемы военного времени были сходными во всех воевавших странах. Ни одна из них не была готова к длительному военному противоборству. Быстро обнаружились узкие места, прежде всего в области сырь59

евых и трудовых ресурсов, а также в деле снабжения населения и армии продуктами питания. Однако методы решения этих проблем совпадали лишь отчасти. Они зависели от остроты проблем, характера экономических взаимоотношений, национального менталитета. Дальше всех в сфере государственного регулирования экономики пошли Германия, Австро-Венгрия и особенно Россия. В США, Великобритании и Франции государственное вмешательство в экономику было менее решительным.

В России 10 августа 1915 г. было создано Особое совещание по обороне, принявшее от Военного министерства ответственность за производство вооружения. Помимо чиновников и генералитета в него входили депутаты от общественности и промышленники. Председатель Особого совещания по обороне военный министр А.А. Поливанов был наделен исключительно широкими полномочиями в вопросах организации военной экономики. Кроме того, было создано еще три особых совещания с чрезвычайными полномочиями: по топливу, транспорту и продовольствию.

Весной 1915 г. предприниматели создали сеть военно-промышленных комитетов как самоуправляющихся органов, с центральной организацией в Петрограде, руководившей региональными и местными отделениями. Комитеты призваны были содействовать перестройке частной промышленности на производство военной продукции, а также служили для связи с Особым совещанием по обороне, которое через военно-промышленные комитеты распределяло около половины военных заказов.

Однако, как отмечает Бокарев, российское правительство пошло еще дальше в деле регулирования экономики и огосударствления военных предприятий. Им использовались такие методы, как закрытие предприятий подданных враждебных государств, принудительное объединение и перепрофилирование промышленных предприятий, реквизиции и т.д. [1, с. 13].

Кроме того, в имперской России (как и в Германии, но в больших масштабах) в годы войны широко использовались меры внеэкономического принуждения к труду. В первые же месяцы войны на государственных военных предприятиях был введен специальный трудовой режим. «Забронированные рабочие не могли перейти с одного предприятия на другое без особого разрешения. Они лишались права бастовать и требовать увеличения заработной платы. Распространилась практика прикомандирования на казенные заводы солдат. Эти солдаты-рабочие закреплялись за заводами на условиях казарменного содержания. Неисполнение распоряжений заводской администрации приравнивалось к нарушению воинской дисциплины. Всего на казенные заводы были прикомандированы из воинских частей 33 тыс. солдат» [1, с. 19-20]. К 1916 г. по всей стране распространились принудительные формы вербовки рабочей силы, закрепление рабочих за конкретными предприятиями, широкое использование ночных и сверх60

урочных работ, запрет забастовок и т.д. Однако эффект от мер внеэкономического принуждения был слабым. Нехватка рабочих со временем только обострялась.

В деле распределения продовольствия европейские страны не пошли дальше выдачи пайков военнослужащим и их семьям, а также некоторым категориям рабочих. Предпринимались также попытки борьбы с высокими рыночными ценами на продукты питания. Однако в России борьба за продовольствие, по словам Бокарева, «приняла более решительный характер. В 1916 г. в ряде крупных городов была введена карточная система распределения хлеба, мяса и сахара. При Временном правительстве карточная система стала повсеместной и распространилась на все продовольственные продукты. Со временем нормы выдачи продовольствия по карточкам уменьшались. В августе 1917 г. в Петрограде и в Москве хлебный паек был сокращен с % до &/г фунта хлеба в день. Значительную часть времени городское население было вынуждено проводить в продовольственных очередях». Оказавшись перед лицом уменьшающейся товарности деревни, царское правительство решилось в ноябре 1916 г. ввести на территории 31 губернии принудительную хлебную разверстку. «Таким путем предполагалось получить около 700 млн пудов хлеба. Однако удалось заготовить только 305 млн пудов. Из этого количества лишь 62% было вывезено из деревни» [1, с. 20-21].

Сопоставляя две мобилизационные модели экономики - российскую и германскую, Ю.П. Бокарев приходит к выводу, что российская модель была с самого начала радикальнее и глубже, чем германская. С одной стороны, это было связано с менее развитой военной промышленностью России, необходимостью налаживания ряда производств, а с другой - с более активным участием государства в экономике в России, чем в Германии. «Несмотря на большие возможности, российская модель в меньшей степени деформировала экономику страны, чем германская. Несмотря на то что в обеих странах окончание войны сопровождалось экономической изоляцией и революционным движением, экономические итоги революций оказались различными. Социалисты Веймарской республики восстановили свободное предпринимательство. Российские большевики унаследовали все элементы мобилизационной политики и приступили к их углублению» [1, с. 21].

Более критично оценивает политику экономической мобилизации, проводившуюся имперскими властями, Е.Ю. Галынина. По ее словам, «процесс мобилизации российской промышленности принял тяжелый и затяжной характер. Милитаризация экономики для нужд многомиллионной армии была проведена бессистемно, в спешном порядке и с огромными материальными затратами. Свертывание гражданских отраслей производства, инфляция, безудержная спекуляция и, как результат, рост цен

привели страну на грань экономического кризиса середины 1916-1917 гг.» [2, с. 40].

Начало Первой мировой войны явилось и отправной точкой продовольственного кризиса в стране. С первых дней войны начался рост цен на продовольствие, обнаружился недостаток важнейших продуктов в промышленных центрах. Заготовительная политика государственных регулирующих органов была сосредоточена исключительно на обеспечении армии и театра военных действий, что тяжело отразилось на населении тыла России.

«Правительственным попыткам нормализации продовольственной ситуации наиболее авторитетные группировки буржуазии противопоставляли собственные проекты мобилизации экономики, ориентированные на использование организационно-технического потенциала существовавших и вновь создававшихся предпринимательских организаций. Наиболее результативными оказались проекты мобилизации промышленности московской буржуазии по созданию военно-промышленных комитетов. Один из проектов передачи в руки отдельных буржуазных союзов продовольственного дела был выдвинут по инициативе петроградских финансовых и предпринимательских кругов в начале 1916 г. председателем Российской экспортной палаты Е.С. Каратыгиным» [там же].

Проект Каратыгина заключался в том, что биржевые комитеты совместно с городскими думами должны были создавать военно-торговые комитеты и привлекать к участию в них местных торговцев. Предусматривалось, что в состав местных комитетов войдут представители биржевого купечества, городской власти, местного земства, сельскохозяйственного общества и в обязательном порядке уполномоченный Министерства земледелия данного региона. Центральный военно-торговый комитет должен был состоять из представителей Совета съездов биржевой торговли и сельского хозяйства, Российской экспортной палаты, Всероссийской сельскохозяйственной палаты, местных военно-торговых организаций, Городского и Земского союзов, Петроградской и Московской городских дум, чиновников различных министерств и ведомств.

Функции комитетов сводились к закупке продовольствия для городского населения по заказу казны. С этой целью военно-торговые комитеты получали бы возможность учреждать собственные предприятия. Заготовленные продукты далее передавались органам городского самоуправления, которые совместно с представителями правительства распределяли продовольствие среди населения. Средства комитетов состояли из субсидий правительства и отчислений в размере не более 1% из оборотных сумм предприятий, получивших право выполнения казенного заказа.

Проект Российской экспортной палаты по мобилизации торговли не был осуществлен, так как большей поддержкой буржуазии пользовались

военно-промышленные комитеты. Идея организации военно-торговых комитетов вызвала некоторый интерес у ряда биржевых комитетов, которые по собственной инициативе создавали паевые товарищества, предусмотренные проектом экспортной палаты. Вновь о военно-торговых комитетах Российская экспортная палата вспомнила тогда, когда было принято решение об образовании Центрального комитета общественных организаций по продовольственному делу. Военно-торговые комитеты принимали на себя роль специального органа по закупкам Центрального комитета. Однако и эта организация не была санкционирована правительством, напуганным активностью предпринимательских кругов. Во многом, по словам Галыниной, это обусловлено тем, что «представители торгово-промышленного класса не ограничивались указаниями на пути устранения конкретных недостатков, вызванных военным временем, а тесно связывали финансово-экономические преобразования с осуществлением общего плана внутренних экономических и отчасти политических реформ. Главным требованием предпринимательских кругов было предоставление широкой частной инициативы в условиях, когда мероприятия правительства по регулированию военной экономики зашли в тупик и привели к всеобщему кризису. Пересмотр акционерного законодательства и торгового устава, отмена ограничений национального и вероисповедального характера, поддержка со стороны государства частного предпринимательства и поощрение создания представительных организаций стали лозунгами торгово-промышленного класса» [2, с. 41-42].

В то же время ряд отечественных историков и экономистов считают недопустимым говорить о социально-экономическом положении России в годы войны лишь в контексте неуклонно углублявшегося кризиса. Безусловно, вступление России в глобальное военное противостояние летом 1914 г. сразу поставило ее экономику в сложнейшие условия, угрожая в недалекой перспективе общенациональным хозяйственным кризисом. Однако, по справедливому замечанию Д.В. Ковалева, влияние обстоятельств, связанных с участием в мировой войне, было далеко не однозначным: «Объективный, свободный от прежних исторических стереотипов анализ ситуации в Российском государстве 1914-1916 гг. показывает, что разрушение его экономических основ еще не стало фактом» [6, с. 283].

Исследовав динамику хозяйственного развития в годы Первой мировой войны, А.В. Полетаев утверждает, что, руководствуясь наиболее надежными расчетами, сделанными в свое время в Госплане, можно утверждать, что объем сельскохозяйственного производства в 1913-1916 гг. оставался стабильным и лишь в 1917 г. сократился примерно на 8%. Объем сбора зерновых в 1914-1916 гг., хотя и снизился по сравнению с рекордным урожаем 1913 г., тем не менее примерно соответствовал сбору зерновых в 1910-1912 гг. Что касается промышленного производства, то

его общий объем, согласно большинству расчетов, в 1914-1916 гг. возрастал, а не уменьшался. Наконец, объем грузовых железнодорожных перевозок также увеличивался вплоть до 1916 г. Поэтому, несмотря на то что промышленность росла «прежде всего за счет увеличения производств, работавших на войну», а рост объема железнодорожных перевозок также был обусловлен главным образом транспортировкой военных грузов, А.В. Полетаев полагает, что начало экономического кризиса в России следует датировать не 1914 г., «а, по крайней мере, 1916 г., считая годом предкризисного максимума 1915 г.». Лишь в 1916 г. экономика, по его мнению, начала испытывать реальные трудности: например, со второй половины 1916 г. началось снижение реальной заработной платы промышленных рабочих, которая до этого оставалась сравнительно стабильной [9, с. 212-215].

Проблема продовольственного кризиса, с которым столкнулась Россия в годы войны, поднимается в работах Т.М. Китаниной; впрочем, в отличие от Е.Ю. Галыниной, Китанина полагает, что говорить о начале этого кризиса следует не с самого начала войны, а со второй половины 1915 г. С сентября 1915 г. Особое совещание по продовольственному делу - один из четырех высших органов по регулированию военной экономики - провело специальный анкетный опрос муниципальных органов и земских организаций о продовольственном положении на местах, в производящих и потребляющих губерниях. «Первые анкетные опросы оказались более чем неутешительны. Потребность в хлебе, сахаре, соли и других продуктах первой необходимости испытывали осенью 1915 г. 99% городов и 97% уездов северных и прибалтийских губерний, 95% северо-западных городов, 88% городских поселений центрального промышленного района и приуральских губерний, 84% городов юго-западного края, 80% приволжских губерний и 72% городов Центрального черноземного региона. Лишь в южной части Европейской России недостаток продовольствия ощущался менее остро. Но и там 60% городов заявили о продовольственном неблагополучии» [5, с. 146-147]. Не было сомнений в том, что трудности испытывали в первую очередь промышленные центры, зависимые от ритма работы железнодорожного транспорта. Мелкие населенные пункты, снабжаемые водным путем или с помощью гужевых перевозок, менее страдали от недостатка продовольствия.

Вместе с тем анкетные ответы с мест убедили правительство в возросшей роли муниципальных органов, активно занимавшихся проблемами продовольствия. Экстремальные условия войны определили основные направления деятельности городских управ: назначение продуктовых такс, закупка продовольствия, введение карточной системы и контроль за ее исполнением, более того, создание собственных предприятий. «Поскольку темпы городской жизни до неузнаваемости были изменены войной, внес64

шей стремительные перемены в "медленное и тугое" течение городской жизни, муниципальные органы все решительнее реагировали на эти изменения, видя в себе олицетворение здравомыслящей деловой общественности». В то же время совершенно очевидно, что «при всей своей предприимчивости муниципалитеты не могли устранить частную конкуренцию на продовольственном рынке, ибо не способны были в полном объеме удовлетворить потребности городского населения. Более того, они сами опирались на частный торговый капитал. Их деятельность в качестве серьезного конкурента сводилась к корректировке сбытовых цен вследствие устранения посреднических услуг, разумеется, наряду с распределительными функциями. Но именно это и означало регламентацию продовольственного рынка, торговли» [5, с. 147-148].

Результаты деятельности органов городского самоуправления на рынке продовольственных товаров наиболее отчетливо ощущались в крупных промышленных центрах. В большинстве же средних и малых городов муниципальные органы ограничивались долгое время лишь слабыми, разрозненными попытками вмешательства в экономическую жизнь. В этих городах борьба с недостатком продовольствия и его дороговизной так и не получила последовательного развития.

При этом, по мнению Т.М. Китаниной, если города испытывали продовольственный кризис, то в сельском хозяйстве страны в годы Первой мировой войны отмечались весьма неоднозначные процессы: «В аграрном секторе России происходили явления, не только нами еще не изученные, но даже и не понятые. В 1916 г., когда, казалось бы, все рушится, разразился страшный экономический и продовольственный кризис, происходит возрождение русской деревни» [4, с. 533]. Этот феномен, по мнению Китаниной, объясняется последствиями Столыпинской реформы, тремя основными идеями которой были разрушение общины, ликвидация чересполосицы и упор не на кулака, а на середняка. И несмотря на то что большая часть крестьянства не приняла Столыпинскую реформу, последствия ее начали сказываться. Кроме того, к 1916 г. на юге России возникает движение производственных кооперативов. Крестьянская кооперация идет на союз с земствами, появляется поддержка Московского народного банка - центрального банка кооперации. «И в то же время осуществляется поддержка государства. И вот этот треугольник (земство - крестьянская кооперация - поддержка государства)» выходит на принципиально новую ступень своего развития: производственные кооперативы и земства начинают приобретать промышленные предприятия - «заводы сельскохозяйственного машиностроения, искусственных удобрений, транспортные средства, суда, элеваторы», что вело к преобразованию хозяйственной жизни в стране. По мнению Т.М. Китаниной, в это время прослеживался потенциально возможный для России кооперативный путь развития (4, с. 534).

По словам М.Д. Карпачева, парадоксом военного времени являлось наличие в стране значительных материальных, в том числе продовольственных ресурсов, исключавших, казалось бы, угрозу голода. В советской историографии проблема продовольственного кризиса долгое время использовалась для доказательства полной неспособности царских властей обеспечить нужды народа. Однако ситуация была гораздо сложнее.

Рост дороговизны, по словам Карпачева, был крайне обременительным для горожан, «особенно для интеллигенции и даже чиновников, у которых заработки тоже подрастали, но не так заметно, как у работников, трудившихся по вольному найму. Но в деревне картина выглядела иной. Вплоть до столыпинских преобразований большинство общинного крестьянства было заинтересовано в сохранении низких цен на хлеб. Такое, внешне противоестественное, отношение самых массовых производителей зерна к ценообразованию объяснялось элементарной бедностью пореформенной деревни. Это означало, что хозяйственная деятельность крестьян ориентировалась главным образом не на рынок, а на внутреннее потребление. Низкие цены позволяли крестьянам реализовать главную цель их трудовых усилий - обеспечить жизнедеятельность собственных семей» [3, с. 263].

Однако во время войны администрация и общественность вынуждены были констатировать, что отношение крестьян к ценообразованию изменилось самым радикальным образом. «Целевые установки крестьянской экономики стали все прочнее связываться с рыночной конъюнктурой. Главной задачей крестьянина становилось повышение доходности хозяйства» [там же]. Укрепление материальных возможностей крестьян сопровождалось резким повышением спроса на их продукцию. В мясе, масле, яйцах, молоке и других продуктах нуждались горожане, армия, многочисленные беженцы. В таких условиях у крестьян стала быстро укореняться рыночная психология. «Рост денежных доходов крестьянства бросался в глаза». Кроме того, колоссальные средства крестьяне сэкономили из-за введения в России с августа 1914 г. запрета на продажу крепких спиртных напитков. «Деревня, по многочисленным свидетельствам современников, в те месяцы войны отрезвела, что, естественно, не могло не улучшить ее финансового благополучия». Для многих крестьянок военное лихолетье обернулось еще одним парадоксом: «...в их семьях наступил покой, а возросшие денежные остатки порождали чувство небывалой прежде комфортности» [3, с. 265-266].

Современники, по мнению Карпачева, видели, что торговцы и предприниматели нередко создавали искусственный дефицит и, пользуясь этим, получали чрезмерные барыши. Это обстоятельство не могло не вызывать острого социального протеста. Однако государство во время войны так и не решилось существенно ограничить владельческие права всех слоев

русского общества, в том числе крестьянства как главного производителя и держателя продовольственных, ресурсов. «Общество, в свою очередь, не проявило готовности пойти на ограничение таких прав. В решающий момент войны самую пагубную роль в судьбе Российской империи сыграла давняя разобщенность интересов, а у верховной власти не хватило готовности ввести совершенно необходимый в тех условиях особый режим производства, экономии и распределения всех материальных, в том числе и продовольственных ресурсов. В итоге именно кризис снабжения стал мощным детонатором социального взрыва, приведшего Российскую империю к бесславному концу» [3, с. 267].

Тяготы военного времени не могли не отразиться на положении промышленных предприятий и политике предпринимателей, столкнувшихся с проблемами, как производственными, так и социальными. Вопрос о том, какие коррективы внесла война в жизнедеятельность фабрики и в систему взаимоотношений фабричной администрации с рабочими, рассмотрен О.В. Ковтуновой на примере товарищества Даниловской мануфактуры Москвы. По мнению Ковтуновой, основное воздействие на социальную политику правления Даниловской мануфактуры оказывала все возраставшая дороговизна жизни и связанная с этим же борьба рабочих за улучшение своего положения. При этом рабочие использовали как пассивные способы борьбы (невыход на работу либо выход в недостаточном количестве), так и активные - от подачи ходатайств и требований до митингов и забастовок.

О.В. Ковтунова утверждает, что основной формой мотивации труда на Даниловской мануфактуре являлось поощрение работников: кроме выплаты заработной платы и наград с 1915 г. стала практиковаться выдача пособия на военное время, размер которого постоянного увеличивался. «Такой вид мотивации труда, как наказание, ввиду опасности развития конфликтных ситуаций, был малоэффективен. Хотя иногда предпринимателю приходилось прибегать и к крайним мерам, например, временному закрытию фабрики и увольнению рабочих» [7, с. 86-87].

Ключевым, по словам Ковтуновой, является вопрос об эффективности стимулирующих мер в условиях растущей дороговизны важнейших товаров. По ее мнению, заработки рабочих отставали от темпа роста цен в стране, хотя номинально шло постоянное увеличение доходов. «Таким образом, предпринимаемые руководством фабрики попытки поддержать материальное положение рабочих во время Первой мировой войны были сведены на нет постоянно возрастающей инфляцией» [7, с. 88].

Ряд важных аспектов функционирования одного из крупнейших текстильных предприятий России - Ярославской большой мануфактуры (ЯБМ), основанной еще в 1722 г. по указу Петра I, - в условиях Первой

мировой войны рассмотрен И.В. Шильниковой. К началу войны предприятие состояло из двух самостоятельных фабрик, на которых были сосредоточены основные производства - прядильное и ткацкое. Помимо этого на предприятии существовало значительное количество вспомогательных производств (токарно-катушечное, чугунолитейное, медно-бронзолитей-ное и др.]. Мануфактура «входила в число самых значительных, высокоприбыльных предприятий России. В 1913 г. на предприятии работало 9280 человек» [11, с. 243].

Весьма существенное позитивное влияние на работу мануфактуры, как и других предприятий, по мнению Шильниковой, оказало принятое 2 августа 1914 г. правительственное постановление о прекращении продажи спиртных напитков на период войны. «Имеющиеся данные показывают, что прекращение продажи спиртных напитков благоприятно повлияло на ситуацию на предприятии. Сократилось количество часов прогулов и опозданий как в целом по фабрике, так и по отдельным производствам. Причем самое заметное сокращение прогулов произошло у взрослых рабочих-мужчин: примерно на 41,1% в целом по предприятию, а для ткацкого производства эта цифра составила 49,4%. У женщин, если говорить обо всей фабрике, прогулы сократились примерно на 16,1%, у малолетних обоего пола - на 21,8%». Сократились и суммы штрафов за ряд нарушений трудовой и производственной дисциплины. Более всего это заметно в отношении штрафов за прогулы. Сумма их из расчета на одного реально работавшего сократилась в целом по предприятию примерно на 80%. Суммы штрафов за неисправную работу сократились по предприятию на 19,4% [11, с. 244].

Отмечая, что через систему военных заказов государство имело возможность регулировать виды выпускаемой предприятием продукции, Шильникова отмечает, что на положении Ярославской большой мануфактуры это сказалось весьма позитивно. «Начало Первой мировой войны Ярославская большая мануфактура встретила в кризисном состоянии. Еще весной 1913 г. А. Ф. Грязнов, бессменный управляющий ЯБМ в 18981918 гг., уведомил ярославского губернатора о планируемом в ближайшее время сокращении производства в связи с кризисом, который в тот период переживали российские текстильные предприятия. Начавшаяся Первая мировая война резко изменила положение со сбытом продукции ЯБМ. Мануфактура не стояла. Администрация фабрики получила военный заказ и сумела в короткий срок произвести необходимую перестройку производства. Выполнялись заказы интендантского ведомства». Кроме того, предприятие «поставляло пряжу для 23 частных фирм, также выполнявших военный заказ» [11, с. 245]. В 1916 г. удалось заключить выгодный контракт с уполномоченным Главного артиллерийского управления.

Поэтому, в то время как на многих предприятиях численность рабочих уменьшилась из-за простоев, сокращения производства и т.д., на Ярославской большой мануфактуре «благодаря стабильной работе предприятия в военные годы, количество рабочих... увеличилось на 12,8%. Причем численность взрослых мужчин-рабочих в 1916 г. составляла около 82,8% от довоенной. Количество взрослых женщин, работавших на фабрике, возросло в 1,3 раза, подростков - в 1,5 раза, малолетних - в 5,3 раза. Изменение половозрастного состава рабочих фабрики объяснялось призывом в армию военнообязанных работников». Высочайше утвержденное положение Совета министров от 19 октября 1915 г. разрешало широкое применение труда женщин, подростков на всех предприятиях фабрично-заводской, горной и горнозаводской промышленности, работающих на оборону. При этом выполнение военных заказов позволяло фабричной администрации сохранить на производстве наиболее квалифицированных работников. «Таким образом, вступив в военный период в кризисном состоянии, к 1917 г. Ярославская большая мануфактура представляла собой мощное, стабильно работающее предприятие, что во многом объяснялось своевременным получением и выполнением государственного военного заказа» [11, с. 246].

К тому же в годы войны руководство предприятия приобрело дополнительные рычаги воздействия на работников, поскольку увольнение за какой-либо проступок или нарушение влекло за собой потерю средств к существованию иногда для целой семьи, а квалифицированные и опытные рабочие лишились бы еще и «защиты» от призыва в армию. «В период Первой мировой войны появляются циркуляры, постановления, распоряжения центральной и губернской власти, направленные на поддержание дисциплины на промышленных предприятиях. Циркуляр МВД от 13 июля 1915 г. предписывал усилить полицейский надзор за рабочим движением, согласно которому военнообязанные рабочие, получившие отсрочку и остававшиеся на заводах, выполнявших заказы Военного ведомства, в случае участия в стачках и неявки на работу должны были направляться на сборные пункты для отправки в действующую армию. Кроме того, местные власти неоднократно использовали угрозу увольнения и судебного преследования за участие рабочих в забастовках» [11, с. 247].

Роль военно-промышленных комитетов в годы Первой мировой проанализирована П.А. Кюнгом. По его словам, «представительное движение российской буржуазии к началу Первой мировой войны насчитывало уже достаточно длительную историю. Как правило, созданные к этому времени организации отстаивали экономические интересы предпринимателей, а также выполняли роль координирующих экономических центров.

Вопросы же политического представительства решались, прежде всего, через создание политических партий» [8, с. 100].

Первая мировая война, по мнению Кюнга, поставила перед страной совершенно новые экономические задачи. Чрезвычайный рост потребления боеприпасов и военного снаряжения потребовал полной перестройки хозяйственной жизни страны. Достаточно быстро выявились ошибки в ее мобилизационной подготовке: дезорганизация железнодорожных перевозок, санитарного обеспечения, неспособность казенных заводов справиться со снабжением армии всем необходимым. «Ответом общества на эти проблемы стало создание вначале Земского и Городского союзов, а после Военно-промышленных комитетов (ВПК)» [8, с. 100]. С самого начала эти комитеты сочетали в себе две во многом противоречивые функции. Первая - это мобилизация частной промышленности на нужды государственной обороны. Вторая - объединение промышленников и предпринимателей для защиты своих политических и экономических интересов, а в перспективе и прямого их участия в государственном управлении. «Если первая функция явно отражается в программных и нормативных документах, архивных документах ВПК, то вторая проявлялась скорее в политических заявлениях и резолюциях. Во многом, именно вопрос соотношения этих функций до сих пор до конца не выяснен исследователями. Были ли комитеты прежде всего экономическими организациями или ставили в первую очередь перед собой политические задачи?» [8, с. 100-101].

По мнению П.А. Кюнга, если в начале войны основной целью было достижение мобилизационного эффекта, то уже в проекте Положения о ВПК 1917 г. открыто заявлено, что они будут существовать и после войны и участвовать сперва в демобилизации, а затем и в руководстве промышленностью в мирное время под названием «общественно-промышленных комитетов». «Было бы слишком смелым сделать вывод о том, что руководство ВПК, а это крупнейшие промышленники России, вынашивали подобные цели еще в начале войны. Скорее всего, расширение политических задач происходило параллельно ослаблению центральной власти. Хотя нельзя не отметить, что с самого своего создания ВПК ставили перед собой значительно более широкие задачи, чем хотелось бы правительству» [8, с. 102]. Центральный военно-промышленный комитет практически сразу постарался занять лидирующее место в системе снабжения армии, что вызвало даже обвинение со стороны Главного управления Генерального штаба, который в докладной записке от 3 августа 1915 г. указывал, что ЦВПК «пытается работать как Министерство снабжения, облеченное самыми широкими полномочиями, притом что последние как раз отсутствуют, так как юридических оснований деятельности комитета еще не существует». С этого заявления начинается период трений между государственными заготовительными ведомствами, такими как Главное военно-техничес70

кое управление, Главное артиллерийское управление и т.п., и военно-промышленными комитетами. «Комитеты старались взять в свои руки все поставки для армии, отводя управлениям роль простых заказчиков, не контролирующих процесс изготовления, последние же предпочитали иметь дело непосредственно с крупными предприятиями, наладившими стабильное и массовое производство, оставляя на долю комитетов организацию мелких и средних предприятий» [8, с. 101-102].

Как правило, основаниями для противоречий были взаимные обвинения в некомпетентности и неэффективности. К тому же «военно-промышленные комитеты в глазах власти обладали еще и слишком серьезными политическими амбициями, чтобы им можно было полностью доверить снабжение армии». Как показало дальнейшее развитие событий, опасения правительства не были беспочвенными. Во многом военно-промышленные комитеты стали своего рода «кузницей кадров» для будущего Временного правительства. «Поэтому если экономическое значение комитетов было все-таки достаточно скромным, то их значение как представительских учреждений сложно переоценить. Во многом именно их работа позволила российской буржуазии после Февральской революции занять активную полит?