Спросить
Войти
ванность (to cultivate more sophisticated competences), чтобы лучше понимать различные виды транснационального взаимодействия и общий ход глобализации» и чтобы молодое поколение могло лучше адаптироваться к новой роли Китая в мире, примером которого в ХХ1 в. может служить проект «экономического пояса Шелкового пути» (028, с. 9).
Возникновение Шелкового пути как научного термина явилось «типичным следствием глобализации Х1Х в.». Распространение его в конце ХХ в. в Китае явилось следствием интеграции страны в процесс глобализации. Тем не менее, как ни парадоксально, в школьных учебниках США международному значению этого концепта уделяется больше места, чем в учебниках КНР (там же).
А.В. Гордон
Автор (Университет Людвига Максимилиана, Мюнхен, ФРГ) на примере династий Суй (589-618) и Тан (618-907) показывает, насколько сформировавшиеся в Китае под влиянием конфуцианства дипломатические и торговые практики расходились с обычаями других стран, что приводило как к простому непониманию, так и к циничному использованию Китая со стороны ловких, однако отнюдь не всегда подлинных делегаций из других стран.
В данный период китайская внешняя политика находилась на пике своего могущества: после уничтожения Восточно-Тюркского каганата (630 г.), разгрома войск Западно-Тюркского каганата (657 г.) и победы над Когурё (668 г.) Китай превратился в мировую сверхдержаву, получавшую дары от целого ряда государств и политических образований - вплоть до Антиохийского патриарха.
Вызывает, однако, интерес то, что складывается двойственное впечатление от данных побед в их историческом развитии - с
одной стороны, китайская дипломатия с древних времен применяла изощренные методы, сформировавшиеся под влиянием стратагем (сформулированных уже в трактате о военном искусстве Сунь-цзы), -что позволяло прорабатывать каждую конкретную ситуацию, разворачивая ее в свою пользу; с другой стороны, конфуцианское понимание жизни накладывало жесткие рамки на китайских политиков, побуждая их рассчитывать на автоматическое признание другими народами величия Поднебесной.
Создается впечатление, что конфуцианская идеология, которая во времена династии Тан во многом определила специфически китайский взгляд на окружающий мир, в значительной мере несет ответственность за ту наивную, порой «беззубую» политику, которую Китай проводил в Новое время. Интересно отметить, что даже наиболее успешные отношения - например, с Японией (позволяющие даже говорить о возникновении «китайской сферы влияния») -с течением времени неуклонно ухудшались: если Асикага Ёсимитсу все же символически признал инвеституру со стороны минского императора, то уже режим Токугава отказался от установления дипломатических отношений с Китаем, так как не рассматривал его как равного и политически значимого партнера. Таким образом, речь идет о некоем комплексе, неуклонно влекшем китайское внешнеполитическое могущество к деградации.
Сущность данного комплекса заключается во взгляде на мир, согласно которому Китай - это центр мира, обеспечивающий миропорядок, а все остальные страны должны признавать его таковым; материальное проявление данного признания - принесение даров китайскому императору. В У1-Х вв. дары стали мыслиться как строго обязательные. «Подношение в одностороннем порядке мыслилось китайскими властями как формализованный обмен дарами. Политическое истолкование данных даров рассматривалось Китаем как знак признания китайских притязаний на гегемонию. Однако это отнюдь не всегда правильно понимали представители стран, где конфуцианство не было в чести» (с. 570).
Дело в том, что император, обладающий мандатом Неба на правление, рассматривался как главная сила, поддерживающая гармонию между миром людей, с одной стороны, и космосом - с другой. Дары, таким образом, служили подтверждением легитимности императора, демонстрировали ее признание со стороны тех, кто их
преподносил. Отсутствие даров - как признак отсутствия признания мандата - неизбежно должно было сопровождаться неисчислимыми бедами и ослаблением конфуцианской идеологии - точнее, прекращением ее победного распространения в других странах и землях.
«Носорог из Персии и какаду из Вьетнама убедительно демонстрируют, что в качестве подарков китайские официальные лица ожидали не только продукцию местного производства. Кроме того, императорский двор считал себя обязанным направить прибывшим ответные дары... вкупе с пышными титулами, дававшими обладателям право командовать фиктивными странами и войсками» (с. 570).
Китайское отношение к делегациям, приносящим дары (многие из которых - например, животные - были не просто ненужными, но и обременительными), вскоре начало привлекать в Китай искателей легкой наживы: «Чрезвычайно изобильное содержание (еда, питье и т. д.) раз за разом приводили к тому, что число членов той или иной миссии по ходу дела увеличивалось; бывало и такое, что прибывали посланцы из абсолютно фиктивных стран и представители никогда не существовавших народов» (с. 571).
Главную причину подобного положения вещей автор усматривает в колоссальных мировоззренческих различиях, позволявших новым «данникам», по сути дела, обирать Китай: «Идеологизированный подход китайских властей высмеивался людьми, главным или единственным интересом которых была торговля вкупе с развлечениями» (с. 571).
К.Б. Демидов
Это второе издание, исправленное и дополненное, монографии известного российского историка-востоковеда Леонида Бори-
