Спросить
Войти
ность позволила им достичь более широкой аудитории. Так, коллекция из стеклянных цветов была представлена на Всемирной выставке в Париже. Даже после того, как стеклянные модели перестали использоваться при обучении студентов, выставку этих изделий (сочетавших точность ботанических деталей с высокохудожественной формой) продолжала посещать публика (число ее посетителей достигало 200 тыс. в год) (с. 160). Стеклянные модели Блашка -это еще одно доказательство того, что модели могут менять свою целевую аудиторию, как было описано Л. Флеком.
В заключение автор отмечает, что предложенная им концепция двух- и трехмерных моделей позволяет разъяснить многие моменты из истории биологии. Во-первых, она помогает понять спор между В. Гисом и Э. Геккелем как основанный на разных идеалах моделирования, которые могут быть описаны как направляемые теорией или, напротив, эмпирическими наблюдениями. Во-вторых, она предлагает более глубокое понимание различий между моделями и другими репрезентациями, которые не квалифицируются как модели. В-третьих, эта концепция показала, что модели в биологии XIX в. служили посредниками не только между теорией и данными, но и между разными аудиториями, которые включали ученых разного уровня специализации, студентов и широкую публику (с. 163).
Т. В. Виноградова
Автор, немецкий экономист, анализирует отдаленные последствия миграции гугенотов в Пруссию для ее экономического и технологического развития.
Каналы, по которым иммигранты влияют на технологический прогресс, - передача технологий, предпринимательская и инновационная активность, увеличение объема экономики и растущая инновационная конкуренция. В современных условиях, когда средства коммуникации столь многочисленны, очень трудно выделить разные каналы, по которым распространяется знание, что делает идентификацию вклада иммигрантов сложной задачей.
Эту сложность можно обойти, используя исторические данные. Анализ исторических данных имеет серьезные преимущества, поскольку позволяет не только оценить отдаленные последствия иммиграции, но и устранить альтернативные каналы передачи знания. Таким образом можно проанализировать влияние на экономику страны новых технологий, которые приносят с собой высококвалифицированные иммигранты. Исход гугенотов (французских протестантов) в XVI в. - это один из самых ранних примеров массовой миграции квалифицированной рабочей силы, приведшей к передаче технологий.
Экономический вклад гугенотов, покинувших свою страну после отмены в 1685 г. Нантского эдикта, периодически обсуждается в литературе. Еще в середине XIX в. отмечалось, что «созданием своих первых крупных мануфактур Германия обязана отмене Нантского эдикта и прибытию многочисленных беженцев, вызванному этой безумной мерой, практически во все немецкие земли» (цит. по: с. 86). Специалисты по экономической истории Европы практически единодушны в том, что «северные Нидерланды, Англия и Пруссия получили огромные и решающие выигрыши от иммиграции умелых и обладающих большими ресурсами гугенотов» (цит. по: с. 86). Немецкие экономисты и историки также в целом согласны, что передача знаний гугенотами подтолкнула прусскую экономику. Тем не менее, подчеркивает автор, до сих пор нет эко-нометрических подтверждений этому положению.
До Промышленной революции распространение инноваций и знаний осуществлялось в основном не с помощью публикаций, а благодаря миграции путешественников, купцов, предпринимателей и ремесленников. В XVI-XVII вв. правители начали проявлять интерес к промышленному производству и стимулировать инновации. Получила распространение практика по привлечению высококвалифицированных иностранцев. Предполагалось, что они передадут свои знания местным ремесленникам и тем самым помогут развитию экономики. Это был очень распространенный способ передачи технологических знаний, причем именно кальвинисты играли существенную роль в этом процессе. Таким образом, чем меньше препятствий для иммиграции, тем легче распространяются технологические знания. Самый известный пример миграции кальвинистов - это исход гугенотов из Франции в Пруссию. В Пруссии движение новых знаний шло особенно успешно, поскольку в конце XVII в. эта страна в технологическом отношении оставалась отсталой.
Преследование протестантов во Франции началось примерно в 1530 г. и достигло своего пика в Варфоломеевскую ночь (1572), за которой последовала первая волна эмиграции. Нантский эдикт, принятый в 1589 г., гарантировал свободу вероисповедания и религиозных отправлений гугенотам, но в октябре 1685 г. он был отменен. Протестантизм был запрещен, и гугеноты были объявлены вне закона в преимущественно католической Франции. В результате 200 тыс. французских протестантов вынуждены были бежать, и большинство из них осели в соседних протестантских странах - в Англии, Германии, Ирландии, Нидерландах и Швейцарии.
Через три недели после того, как Людовик XIV отменил Нантский эдикт, Великий курфюрст Бранденбурга-Пруссии Фридрих Вильгельм I издал Потсдамский эдикт, предлагая свое государство в качестве убежища для гугенотов. Из примерно 43 тыс. гугенотов, прибывших в немецкие земли, около 20 тыс. осели в Бранденбурге-Пруссии, где на тот момент проживало примерно 1,5 млн человек; подавляющее большинство иммигрантов (90%) пополнили население городов.
Фридрих Вильгельм I позволил им создавать внутри городов компактные поселения, так называемые колонии, где у них были собственные церкви и сфера услуг, а также в зависимости от размеров колонии свои суды, полиция и школы. Среди иммигрантов 5% составляла знать, 7 - чиновники средней руки, 8 - торговая и производительная буржуазия, 20 - рабочие и ученики, 15 - крестьяне и 45% - мелкие ремесленники (с. 90-91).
Тридцатилетняя война и эпидемии чумы, которые ее сопровождали, привели к большим людским потерям: прусские города обезлюдели. Поэтому гугеноты, которые были известны как искусные мастера, стали желанными гостями не только из религиозной солидарности, но и из экономических соображений. В своем Потсдамском эдикте Фридрих Вильгельм гарантировал беженцам поддержку и предоставил им ряд экономических льгот и привилегий.
Как и ожидалось, иммигранты, занимавшиеся во Франции в основном текстильным производством, использовали свои технические и управленческие знания для создания текстильных мануфактур.
В литературе бытует мнение, что вклад гугенотов в прусскую экономику, прежде всего в промышленность, чувствовался на протяжении всего XVIII в., но постепенно снижался. В 1797 г. прусскими чиновниками был составлен доклад, в котором утверждалось, что число мануфактур в гугенотских колониях резко сократилось, и они уже были не так продуктивны. Это впечатление, считает автор, могло возникнуть в связи с растущей ассимиляцией гугенотов. «Благодаря смешанным бракам и другим факторам границы между колониями и остальным городом размывались. И соответственно мануфактуры вместе со своими владельцами и работниками выходили за пределы колоний» (с. 93).
Знания и навыки распространялись из Франции в Пруссию вместе с иммигрантами, которые таким образом внесли свой вклад в экономику страны. Именно иммигранты создавали первые крупные мануфактуры в стране, которая к тому моменту еще не вступила в эпоху капиталистического производства. Внедряя мануфактуры как новую форму организации и разделения труда, гугеноты успешно повышали их производительность. Создание мануфактур стало очередным шагом на пути к фабричному производству и, таким образом, закладывало основы промышленной революции в Пруссии.
Хотя гугеноты и не преуспели в создании мануфактур, которые работали бы непрерывно на протяжении длительного периода, они передали технологические и организационные знания своим немецким ученикам и рабочим. Проверка этого положения и стала целью настоящего исследования. Автор полагает, что, хотя прямое влияние гугенотов на прусскую экономику со временем и снижалось, переданное ими знание оставалось активным и оказывало позитивное влияние на текстильное мануфактурное производство.
Еще до Нантского эдикта гугеноты были известны тем, что они, будучи большими путешественниками, внедряли во Франции технологии, заимствованные в Англии и Голландии, и развивали крупные мануфактуры. Иммигрировав в Пруссию, они принесли туда эти новые знания и технологии. В частности, благодаря им появилось примерно 46 новых профессий, которых прежде не знали в Пруссии; в основном они касались текстильной промышленности.
Даже если крупные мануфактуры, созданные гугенотами, и не просуществовали долго, именно они внедряли новые станки и технологии. При ликвидации крупных мануфактур оборудование продавалось или предоставлялось в аренду другим ремесленникам, которые создавали небольшие предприятия, оказавшиеся более успешными. Передача знаний способствовала совершенствованию прикладных технологий и вела к технологическому и экономическому прогрессу. Те города, в которых доля беженцев (гугенотов первого поколения) была высокой, и через 100 лет оставались экономически более продуктивными по сравнению с теми, где эта доля была низкой или отсутствовала вовсе.
В литературе редко затрагивается вопрос, почему гугеноты осели в определенных городах. Автор доказывает, что правительство Пруссии и чиновники регулировали поток мигрантов из Франции, пытаясь компенсировать серьезные людские потери, которые ее города понесли во время Тридцатилетней войны (16181648), и особенно во время эпидемии чумы. Объединяя данные об уменьшении населения прусских городов с долей гугенотов в этих городах, автор устранил те искажения, которые могли бы возникнуть, если бы иммигрантам было позволено свободно выбирать место жительства.
Для того чтобы оценить влияние иммигрантов на развитие текстильной промышленности в Пруссии, автор использовал данные «Регистра фабрик Прусского государства», составленного в 1802 г. В этот регистр вошло 750 текстильных производств, существовавших на тот момент. Содержащиеся в нем данные касались места расположения и типа мануфактуры, стоимости производимой продукции, стоимости сырья, численности рабочих, количества работающих станков и количества произведенных товаров (с. 97).
Ни одна другая страна не вела столь тщательного ежегодного учета французских иммигрантов, живущих в колониях. Эти иммиграционные списки включали имя каждого гугенота, число членов его семьи и слуг, а также род его занятий. Используя прусские списки иммигрантов, которые велись с 1700 г. и точно фиксировали места жительства вновь прибывающих гугенотов и их перемещения, можно проследить за миграцией популяции, которая в среднем
была более квалифицированной, чем местное население. В сочетании с данными, касающимися затрат и прибыли всех 750 текстильных мануфактур, существовавших в Пруссии в 1802 г., можно установить отдаленное влияние иммиграции на экономические показатели их новой родины. Эти данные, по словам автора, прежде никогда не использовались в эконометрическом анализе.
Автор предложил эмпирическую модель, которая должна проверить его центральную гипотезу, согласно которой большая доля популяции гугенотов в долгосрочной перспективе приводит к увеличению продуктивности текстильного производства (с. 99100). Он предположил, что мануфактуры, которые были созданы в городах, обезлюдевших в результате войны и эпидемии чумы, а затем населенные иммигрантами-гугенотами, достигли большей продуктивности в производстве текстиля, чем другие мануфактуры. Автор вычислил долю гугенотского населения в 342 прусских городах, по данным на 1700 г., и сопоставил ее с продуктивностью 750 текстильных мануфактур, расположенных в каждом из этих городов, по данным за 1802 г. (с. 103).
Полученные результаты подтвердили его гипотезу. Вычисления показывают, что 1% роста в доле гугенотов в 1700 г. приводит к 1,5% роста продуктивности в 1802 г., или если иммиграция гугенотов увеличивается на одно стандартное отклонение, то продуктивность увеличивается на 0,04 стандартных отклонения (с. 103). Удивительно, что различия в продуктивности могут наблюдаться даже по прошествии такого большого периода времени.
Кроме того, оказалось, что доля гугенотов в общей численности населения города, по данным за 1795 г., не имеет связи с продуктивностью его текстильной промышленности. Из этого следует, что отдаленные потомки иммигрантов уже не оказывают прямого влияния на экономические показатели. Это происходит по нескольким причинам. Во-первых, начиная с 1720 г. вновь прибывающие гугеноты в основном стали заниматься сельским хозяйством. Во-вторых, гомогенность иммигрантской группы постепенно размывалась.
В доиндустриальные времена передача неявного знания ограничивалась одним городом или даже кварталом, а секреты мастерства хранились с максимальной тщательностью, особенно внутри гильдий. Тем не менее гугеноты бывали и даже переезжали в
другие города и, возможно, тем самым способствовали распространению знаний и в тех поселениях, где не было их колоний. Более того, местные жители, овладев соответствующими знаниями, могли нести их дальше.
Исходя из того, что вероятность распространения знаний уменьшается с увеличением расстояния от его источника, автор провел соответствующие вычисления. Он установил, что чем дальше мануфактура располагалась от гугенотских колоний, тем ниже была ее производительность (различия статистически значимые) (с. 107). Из этого он делает вывод: «Хотя технологические знания, вероятно, проникали и в те города, где не было гугенотов, тем не менее, как известно, затраты на путешествие и передачу информации растут с увеличением расстояния. Очевидно, они были достаточно высокими, чтобы служить препятствием для технологической диффузии даже спустя такое большое количество времени» (с. 112).
Используя информацию о 694 мануфактурах, которые не занимались текстильным производством, но которые также были включены в регистр 1802 г., автор обнаружил, что положительный эффект иммиграции гугенотов ограничивался текстильной промышленностью (с. 112).
Наконец, автор показал, что гугеноты повлияли не только на продуктивность текстильного производства, но и на уровень технологического развития в целом. Он проанализировал связь между использованием ткацких станков в производственном процессе и долей гугенотского населения. Было установлено, что на производствах, расположенных в городах, где эта доля была высокой, использовалось больше станков (различия статистически значимые). Более того, оказалось, что в регионах с высокой численностью гугенотов большее количество ткацких станков использовалось полный рабочий день (с. 116).
Полученные данные, по мнению автора, означают: «Иммиграция высококвалифицированных мастеров-гугенотов привела к распространению технологий и передаче знаний местному населению, что выразилось в увеличении продуктивности в текстильном секторе, которое фиксировалось и по прошествии 100 лет» (с. 118). По словам автора, проведенное исследование вносит свой вклад в ряд научных областей: во-первых, оно показало, как гугенотская
диаспора повлияла на экономический рост Германии; во-вторых, прояснило механизмы распространения технологического знания в доиндустриальную эпоху; в-третьих, продемонстрировало выгоды, которые может получить страна от иммиграции благодаря передаче знаний и технологий. Результаты эконометрического исследования подтвердили, что своим первоначальным экономическим ростом Германия обязана миграции высококвалифицированного человеческого капитала (с. 119).
Т.В. Виноградова
Автор, испанский историк науки, рассматривает отдельные аспекты развития математики в Испании на протяжении первой половины XX в., а также анализирует влияние мобильности ученых на принятие новейших математических представлений и теорий.
Упадок испанской империи начался в первые годы XIX в. и закончился в 1898 г. после короткой войны с Соединенными Штатами. Но уже с середины XIX в. испанские интеллектуалы, ряд культурных и политических движений начали работу по интеграции своей страны в Европу. Благодаря этим усилиям в 1857 г. был принят важный пакет законодательных актов, который определил политику Испании в области образования на протяжении следующих 100 лет.
Проводившаяся в середине XIX в. модернизация коснулась и математики. Было создано несколько естественнонаучных факультетов, и некоторые из них предлагали программы на степень бакалавра и магистра в области математики. В страну стали поступать зарубежные книги и журналы - французские, итальянские и английские, а вслед за этим стали публиковаться переводы и обзоры зарубежных работ на испанском языке. Издание научных журналов
