Рождение советского государства в оценках массового крестьянского сознания

XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

Сухова Ольга Александровна

д-р ист. наук

Пензенский государственный университет

РОЖДЕНИЕ СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА В ОЦЕНКАХ МАССОВОГО КРЕСТЬЯНСКОГО СОЗНАНИЯ

В начале 2000-х гг. в российской историографии вновь обнаруживаются стремления к преодолению зависимости от политической составляющей, произвольно задающей направления научной рефлексии. Одним из результатов такого сопротивления можно рассматривать реабилитацию теории революции. После неудачной попытки бегства от собственного прошлого и замалчивания важнейших методологических проблем в исследовательскую практику вновь вводится понятие «революции» и соответствующих изменений социетальных институтов. В работах последних лет революция определяется как радикальная (и системная) трансформация общества в условиях краха (фактического отсутствия) государственной власти. При этом именно распад государства, а не уровень насилия представляется важнейшей характеристикой рассматриваемого процесса1. По мнению В.П. Булдакова, истоки революции в России кроются в геосоциальных слабостях ее государственной конструкции, а также в возможности возникновения в социальном пространстве элементов, способных вызвать неконтролируемый рост малых возмущений. С другой стороны, выстраивается причинно-следственная зависимость между формированием новой государственности и степенью (тотальностью) овладения пространством, причем в понимании пространства как территории и как населения. Только в условиях организации пространства в информационно-временную целостность (определенную иерархию значений и 1

- 42 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

смыслов) возникает жизнеспособная система властно-политического регулирования2.

Одним из способов решения данной проблемы выступает изучение политикоправовых представлений крестьянства, основного элемента в структуре социального тела Российской империи. В этом отношении и теория о мелкобуржуазном откате СССР в условиях формационного несоответствия, рожденная в эпоху перестройки3, при ближайшем рассмотрении может быть легко трансформируема в концепт об активизации защитной функции института общины, эскалации общинности в массовом сознании, а, следовательно, архаизации последнего. Не случайно исследователи отмечают, что «пролетарская» революция реактуализировала лексику (включая церковнославянскую), восходившую к XV - XVII вв.4 Первой и

единственной правопреемницей государства в крестьянском понимании

становилась община, и вся политическая система низводилась до уровня функционирования и взаимодействия отдельных крестьянских миров. Воплощение крестьянского идеала Правды, тем самым напрямую соотносилось не столько с идеей «черного передела», сколько с торжеством сентенции «всеобщего поравнения». На мировоззренческом уровне это обернулось усилением массового стремления вернуться к «локальным формам жизни», основанным на натуральных отношениях, вернуться к «миру без начальства, миру, парализующему всякую попытку ослабить уравн ител ьность»5.

Понимание этого позволяет по-иному «прочитать» и феномен репрессивной политики сталинизма. Вследствие чрезмерной концентрации эмоциональных усилий, принесенных на алтарь строительства социализма, потребовалась социальная психодиагностика, политическая аккумуляция коллективного бессознательного. Сублимировались архетипы античной практики остракизма и средневековой «охоты на ведьм»6. На другой чаше весов концентрировалась публичность покаяния, нередко не вынужденная, а иррациональная, родственная религиозному чувству.

Тем не менее, при всей очевидности признаков термидора в конце 1930-х гг. его истоки необходимо искать намного раньше. В критериальном отношении мерилом происходивших изменений необходимо считать крестьянство. Нельзя оставлять без внимания тот факт, что революция произошла в крестьянской стране, где в основе аксиологических параметров прочно укоренились ценности традиционного общества. Поэтому строительным материалом в деле разрушения и

- 43 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

воссоздания хрупкой ткани политического пространства будут выступать представления родового или общинного сознания.

Конечно, точную грань перехода к утверждению идеала власти и признания действующей системы управления законной правопреемницей самодержавию установить крайне затруднительно. Попробуем предположить, что указанные процессы проявятся в 1920-е гг., в эпоху системного межвременья, когда практически все социетальные функции испытывали мощнейшее воздействие противостояния традиции и новации.

Важнейшим условием решения этой задачи будет выступать анализ реакции социального организма на формирование низовых структур власти.

Хронологически абсолютное большинство волостных советов появилось в средневолжской деревне в период января-апреля 1918 г.7, сменив существовавшие до этого чуть более полугода земства. Несмотря на, казалось бы, демократичный характер своего образования, новые органы власти явились внешним, «казенным» учреждением по отношению к общине, были фактически навязаны деревне, что сохраняло прежние противоречия, зафиксированные еще С. Матвеевым: «...Староста с миром, - это - одна сторона, подчиненная, враждебная и защищающаяся; а волостное правление есть "контора", как у нас зовут, - место казенное: там старшина и писарь. Это - другая сторона, начальствующая и нападающая»8. Таким образом, на первом этапе примирить общину с новой властью мог только сам факт признания за волсоветом преемственности функционального предназначения бывшего волостного правления, т.е. инстанции «начальствующей», но необходимой, как элемент привычной повседневной действительности. Все это подтверждается документами массового происхождения. В частности, речь идет об анкетах губернских Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, направленных в волостные советы весной 1918 г.9 Выборка категорий высказываний относительно местных условий образования волостных советов дает следующие результаты: «согласно протокола 4-го крестьянского съезда депутатов уезда»; «с бою. фракцией большевиков, которые распустили управу»; «полнейшее безразличие ко всяким организациям»; «меньшинство говорило: раз приказывают организовать, то нужно исполнить, а большинство желательно было»; в Успенской волости Мокшанского уезда к апрелю совет еще не был создан - «оказалось не желают иметь совет»; «меньшая половина протестовала против организации совета и требовала оставить или земства или выбрать старшину»; «не во всех селах одинаково единодушно»; «с

- 44 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

общего согласия всех сельских обществ волости и совет образован из представителей каждого общества»; «от земства к советам жители перешли без колебаний»; «очень охотно само без всякого с чьей-либо стороны распоряжения» и т.д.

Вне зависимости от количественного «перебора» благожелательных отзывов можно отметить, что констатация «относительной» лояльности в отношении «новой» власти в целом сомнений не вызывает. И все же, производя корреляцию количества негативных высказываний в течение 2-3 месяцев после создания волостных советов, мы сталкиваемся с проявлением негативной тенденции: если в момент производства выборов случаи недовольства были отмечены в 19 волостях, то к маю 1918 г. респонденты из 30 волостей указали на отсутствие доверия к работе местных советов10 11.

Определенные сомнения в констатации безболезненной смены управления появляются и при анализе сообщений агитаторов о ситуации на местах. Скажем, на момент февраля 1918 г. в Саратовском уезде одноименной губернии было «...мало организации советской власти, а также медленно организуется более преобладает земское правление, в котором находятся правые социалисты-революционеры и тормозят всему делу». Из Вольского уезда Саратовской губернии поступали аналогичные сообщения: «.Власть фактически не в руках Советов, а в руках правительственных учреждений старого образца»11.

При этом важно помнить об одной из характерных особенностей, свойственных политическому сознанию средневолжского крестьянства в период второй половины 1917 г. Путаница в деле революционной перестройки органов местного управления, не просто дублировавшей функции народного представительства, но и нередко носившей запоздалый характер по отношению к собственно крестьянскому правотворчеству, имела своим неизбежным следствием рост политического абсентеизма в деревенской среде. Со всей очевидностью это проявилось в августе-сентябре во время проведения избирательной кампании по выборам в волостное земство (по закону 21мая (3 июня) 1917 г.). В частности, в Саратовской губернии, как следует из сообщения Камышинской земской управы,

- 45 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

«население к выборам относилось без ясного понимания задач волостного земства. Выборы различных комитетов и перевыборы надоели населению, а потому к выборам оно отнеслось в первый раз 27 августа равнодушно, а во второй раз - 3 сентября - вовсе индифферентно»12. Аналогичная ситуация сложилась и в других уездах губернии. Часто крестьяне рассматривали проведение избирательной кампании в условиях отсутствия значительного контингента избирателей как временное явление (Сердобский уезд - «понимание выборов как временных - до конца войны и возвращения всех членов "мира"»), что и объясняет соответствующее отношение к выборам13.

Учитывая подобную ситуацию, сложно предположить кардинальную перемену в настроениях деревни спустя столь короткий промежуток времени. Кроме того, немаловажным по своему значению фактом выступает отнюдь не крестьянская (в смысле общинная) природа происхождения советской власти. Столь же трудно предположить, что в этих условиях будет наблюдаться усиление политической активности крестьянства и их деятельное участие в процессе преобразования земств в советы. Скорее распространенным явлением станет социальная пассивность, фиксируемая под термином «сочувственно», «сознательно» и т.д.

Каковы же были условия признания новой власти в средневолжской деревне? Обратимся к источникам, в которых присутствует прямое, а не опосредованное выражение крестьянских суждений. В частности, как следует из протокола Белоключевского волостного собрания Вольского уезда Саратовской губернии от 5 февраля 1918 г., представители населения волости в количестве 81 человека, выслушав доклад агитатора ВЦИК советов рабочих и солдатских депутатов П. Гришина «О текущем моменте» (а речь шла о признании власти советов и о преобразовании сельских исполнительных комитетов и волостных управ в советы), постановили: признать советскую власть только на условиях реорганизации системы выборов в советы всех уровней14. По мнению крестьян, постановления о налогах, продовольствии и пр. следовало признавать законными только в случае изменения представительства деревни в составе советов («пропорционально с рабочими и солдатами»)15.

В другом случае общее собрание граждан села Стригая Вольского уезда Саратовской губернии 7 февраля 1918 г. всецело признало власть Советов, однако, выразив доверие этой власти, ограничилось обычным переименованием управы и

- 46 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

сельского комитета в советы соответствующего уровня. Свои условия были включены в постановление крестьян села Каменка Саратовского уезда от 6 февраля 1918 г., принятого после ознакомления с текстом доклада «О текущем моменте»: «Выразить полное доверие Центральному Совету Солдатских, Рабочих и Крестьянских депутатов во главе с Народными комиссарами, доверяем постольку, поскольку они будут выражать волю всего трудового народа»16.

Приведем несколько развернутых характеристик отношения общинников к советской власти, представленных в анкетах иногороднего отдела Пензенского губернского совета. В частности, по словам респондента из Сиалеевско-Пятинской волости Инсарского уезда, «вследствие бессилия советской власти удовлетворить нужду в хлебе голодающего населения» отношение к советской власти «неприязненное и недоверчивое как и к упраздненному земству»17. «...Население ропщет... что не поставлено продовольственное дело»; «народ стал падать духом и говорить, что не работает совет» - такие высказывания содержались в ответах, поступивших из ряда волостей Краснослободского уезда18. За дефиницией равнодушного отношения крестьян к советской власти иногда скрывались высказывания подобные следующему: «Население не желает слушать никаких властей и организаций. Меры не действуют кроме грубой силы.» (Грабовская волость Пензенского уезда)19. И, пожалуй, общее состояние политической сферы крестьянского сознания предельно емко выразил респондент из Шишкеевской волости Рузаевского уезда: «Из-за разрухи безразлично к политическим вопросам. "кто бы ни управлял нами, - лишь бы обеспечил хлебом и установил порядок"»20. «Вполне сочувственное» отношение к советской власти объяснялось «желательностью» иметь хоть какую-нибудь власть в волости, которая будет действовать в направлении «к улучшению жизни граждан»21. Интересна и такая трактовка: «Большинство смотрит как на вполне законное начальство и охотно подчиняется»22. В этом контексте естественным результатом «привыкания» к новой власти будет изменение соотношения числа сочувствующих и враждебно и недоверчиво настроенных крестьян, если оценивать, скажем, ноябрь 1917 и май 1918 гг. По данным Г.А. Герасименко и В.П. Семьянинова, в 50 из 118 отчетах эмиссаров Саратовского совета относительно периода ноября 1917 г. указывалось, что крестьяне советскую власть признавать отказывались. А в мае 1918 г., когда

- 47 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

президиум IV крестьянского съезда Саратовской губернии предложил делегатам от волостей заполнить специальную анкету на этот счет, уже более 81% участников опроса заявили о сочувственном отношении населения волостей, которые они представляли, к советской власти. И лишь около 15% - о недоверчивом и враждебном отношении23. Для выяснения степени объективности опроса следует обратить внимание, во-первых, на произвольный характер проведенного анкетирования (среди делегатов съезда, т.е. при определенном стечении обстоятельств), а также на своеобразие восприятия государственности в крестьянском сознании (вспомним о мифической сущности «казны», которая и в огне не горит, и в воде не тонет). Поэтому заявления о том, что «За исключением кулаков, готовы выступить по первому зову на защиту» (Соколовская волость Сердобского уезда)24, может быть интерпретировано лишь как демонстративное выражение лояльности по отношению к новой власти, не соотносимое с реальной поведенческой практикой. Тем более что неспособность местных советов эффективно решать самые острые проблемы деревенской повседневности, применение политики контрибуций и штрафов как единственного источника «налоговых» отчислений в бюджеты советов местного уровня, делало перспективу дальнейшей пролетаризации советов (в апреле-мае 1918 г. предстояло переизбрание волостных советов первого созыва) малоуспешной. Да и вообще порождало шаткость положения советской власти в деревне. В официальной трактовке дефиниция подобной тенденции объяснялась ростом «кулацкого засилья в советах»25. Однако, соотнося данное заключение с большевистской интерпретацией лексического значения категорий «кулак», «кулачество», можно расшифровать суждение городского эмиссара именно как признание факта сопротивления деревни в целом и представителей советской власти на местах, в частности, осуществлению хлебной монополии. А в реальности основной причиной разгонов советов и самосудов над их членами было бедственное положение крестьян, что в дальнейшем и предопределило избрание такого состава органов местной власти, который волей или неволей должен был превратиться в организатора антиправительственного сопротивления. Такого состава, который будет энергично выступать против продовольственной, налоговой и мобилизационной политики государства. Красноречиво о грядущих перспективах развития местного самоуправления весной 1918 г. написал респондент из волисполкома Зубовской

- 48 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

волости (Пензенская губерния): «выпады (против советской власти - О.С.) не прекращаются и по сей час, были и раньше вообще к местным органам власти (до Советов)»; «классическая темнота народа и неспособность мыслить социалистически, неспособность к организованной работе и голод»; «положение (советской власти - О.С.) близкое к катастрофическому»26.

Политическое сознание российского крестьянства отличалось наличием значительных напластований языческих верований, значительной аморфностью, незрелостью и размытостью представлений как о механизмах функционирования политических связей, так и о программных установках различных партий и общественных организаций.

На первый взгляд, данные свидетельствуют о росте крестьянских симпатий по отношению к большевистской партии. Респонденты из порядка 50 волостей заявили, что политические убеждения большинства населения либо большевистские, либо сочувствующие большевикам и советской власти. Весьма показательно, что прежние лозунги крестьянской борьбы представлены лишь в трех анкетах, что позволяет предположить два момента. Во-первых, речь идет о реализации в целом социального идеала как о свершившемся факте, и, следовательно, столь привычные прежде претензии к власти стали не актуальны. А, во-вторых, фиксацию ответов на вопрос о политических убеждениях можно интерпретировать как рефлексию крестьянского сознания по поводу стремления властей выяснить рейтинг той или иной партийной организации в деревенской среде. В этом отношении признание системы советов, советской власти в качестве «законного начальства» будет автоматически переноситься и на политические пристрастия населения («какова власть, таковы и убеждения»)27. Немаловажно обратить внимание на количественные показатели индифферентного отношения крестьянства к различного рода политическим организациям, что косвенно указывает на особое прочтение, собственную оценку (в координатах присущей крестьянству рассматриваемой эпохи когнитивной карты) уровня развития политического сознания, традиционно основанного не на опыте, а на вере («о политических верованиях (курсив мой - О.С.) говорить не приходится»)28.

Косвенно о степени политической сознательности крестьянства свидетельствуют опросы волостных исполкомов на предмет существования и деятельности первичных партийных организаций на местах. В частности, по данным волисполкомов Бугурусланского уезда Самарской губернии осенью 1919 г., лишь в

- 49 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

семи волостях прослеживалась деятельность комячеек, общая же численность коммунистов в уезде не превышала 62 человека29. Имеются данные о партийном составе волисполкомов Мелекесского уезда той же губернии в апреле 1920 г.: из 97 членов (по 19 волостям) коммунистов насчитывалось всего 18 человек и 3 «сочувствующих», основная же масса представителей местного самоуправления оставалась беспартийной30.

Свидетельства увеличения численности левоэсеровских организаций в деревне31 также не могут выступать надежным аргументом в пользу роста политической сознательности и организованности средневолжского крестьянства. А «эсеровский след», который нередко проступает в лозунгах и программных документах крестьянских восстаний, как справедливо отмечает В.В. Кондрашин, был обусловлен обстоятельствами противостояния крестьян и власти (необходимость оформления крестьянских требований), а также совпадением программных установок эсеровской партии с содержанием социальных интересов и чаяний32, т.е. элементарным крестьянским утилитаризмом.

Массовое повстанческое движение крестьянства в 1919 - 1921 гг. также можно рассматривать как социальную реакцию на неэффективность властно-политического регулирования. Военнокоммунистический эксперимент большевистской партии был явлен деревне не в виде отдельных мероприятий или письменных распоряжений, он пришел вместе с продотрядами и продагитами, представителями комбедов и комячеек, вместе с милицией и войсками. Пришел и был маркирован родовым сознанием как Коммунист, т.е. враг всему общинному строю, грабитель и насильник, не представитель власти (хотя в представлениях крестьянства власть и насилие соседствовали весьма тесно), а как ее узурпатор.

Интересные рассуждения о местном начальстве, позволяющие предположить наличие четко выраженного представления, тяготеющего к стереотипной форме, содержатся в письме крестьянина из села Базарная Дубровка Краснослободского уезда Пензенской губернии, направленного в адрес газеты «Правда» и опубликованного 1 февраля 1919 г. за подписью «Красноармеец». Крестьянин сетует на низовые структуры местного самоуправления, на «своевластников, которые бы хотели жить одни»: «В с. Базарных Дубровках коммунисты напиваются пьяные и

- 50 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

ходят по домам, приказывают сготовить обед по их желанию. Да аппетиты у них еще какие, свари, мол, мяса полпуда и будет покуда, если десять то будем мять, а если фунтов пять то придем опять - что и на самом деле проводят в жизнь»33. Помимо анализа причин сложившейся ситуации на местах с позиции конструктов обыденного сознания и жалоб на полуголодное существование семьи в письме присутствует характеристика единственно адекватной при этих обстоятельствах форме обыденного же сопротивления: «Берите пример с других деревень, которые ведут к поучению главное подчиняться нужно декретам, которые желают возвысить род бывшего мужичка-серячка, а еще не говорить непонятные для себя слова "власть на местах". Эта власть по нашему значит "нельзя подчиняться высшему начальству и нельзя ехать в соседнюю деревню, так как власть на местах может не пустить и оставить у себя в плену..."»34. Формула «подчиняться декретам, а не начальству» выражала собой достаточно типичное представление не только о форме обыденного сопротивления притязаниям власти, но и олицетворяла способ приглашения власти к диалогу, примиряла крестьянство с советской властью. Как следует из приговора граждан села Мертовщины Городищенского уезда Пензенской губернии о взятии на поруки арестованных односельчан от 1 марта 1919 г., «декреты Совета Народных Коммунистов (так в тексте - О.С.) ни в коем случае не должны храниться в тайне от общества, общество было бы весьма благодарно местному совету за [их] обнародование. Если бы местный совет вовремя [их] обнародовал, в частности письмо товарища Троцкого к крестьянам (середнякам) (о соблюдении принципа добровольности при создании коммун - О.С.), то вспышки, имевшей место 16 февр[аля] с.г., ни в коем случае не было бы»35. Тем самым, образ «власти на местах» приобретал обобщающий характер, огульно объединяя всех носителей идеи государства, выражавших властные притязания посредством речевой и поведенческой практики.

Для сравнения проведем цитату из корреспонденции, направленной Г.И. Петровскому из Саранского уезда Пензенской губернии в начале 1919 г. Принимая во внимание богатый опыт революционной борьбы автора письма (А. Ивенина), трудно сомневаться в его лояльности по отношению к советской власти. Тем тревожнее выглядят его оценки происходившего в уезде: «Пользуюсь Вашим разрешением писать Вам лично о положении на местах. Население настроено против Советов. Втихомолку ждут переворота. Повинны в этом всецело

- 51 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

местные уездные власти, произвол которых в управлении не знает границ и очень часто превосходит в своей разнузданности все самое дикое из того, чем мы вспоминаем проклятый царизм. При взимании чрезвычайного налога применяются пытки мрачного средневековья. Крик "расстреляю" раздается гораздо чаще, чем при крепостном праве раздавался крик "запорю". В некоторых деревнях так называемые коммунистические ячейки облагают отдельные дома обедами и потом берут с хозяев контрибуцию за недостаточно вкусно изготовленный обед. Никакие возражения со стороны граждан не допускаются, и в особенности не любят здесь ссылок на декреты»36.

«Облавная тактика», тривиальное мародерство перемещавшихся по территории губернии воинских частей в 1919 г. становится главным камнем преткновения в отношениях крестьян и советских властей в Самарской губернии, что особенно остро ощущалось ввиду близости к линии Восточного фронта и «казацких набегов на мирное население». Бесплатный обед - вот минимум той «дани», что взималась красноармейцами в селах Бузулукского уезда: «Проходившими частями бессмысленно уничтожались огороды, еще с несозревшими овощами. Бесплатный сытый обед для заявившихся красноармейцев введен прямо таки в систему под угрозой расправы»37.

Такие характеристики, как нетактичность «некоторых товарищей», позволявших себе «кричать на мужиков и топать ногами на манер прежних становых, пересыпая все свои речи словами "замолчать", "перебьем", "расстреляем", и требовали для себя парных экипаж[ей] и т.д.» были названы в числе основных причин, определявших массовую агрессию, вспыхнувшего в марте 1919 г. в Буинском уезде Симбирской губернии крестьянского восстания38.

В связи с реконструкцией представления о «коммунистах» в массовом сознании крестьянства хотелось бы обратить внимание еще на один из аспектов проблемы. Так, одним из дискуссионных в современной историографии является вопрос о распределении ответственности за политику фактического геноцида в отношении собственного народа между центральными и местными управленческими структурами39. Письменная фиксация рефлексии крестьянского сознания по этому

- 52 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

поводу проводит четкое деление между «декретами» и коммунистами, между идеологией и практикой. Первое признавалось, от второго яростно оборонялись. Из заявления арестованных крестьян села Катмис и деревни Водолей Городищенского уезда Пензенской губернии от 22 марта 1919 г. узнаем, что «лица, составляющие ячейку коммунистов с. Катмиса, собравшись из кулаков, спекулянтов, пьяниц и всякого рода сброда, малейшего понятия в коммунизме не имеющих, записались они в ячейку не для того, чтобы принести какую-либо пользу народу, а исключительно только из спасения своего имущества, своей шкуры и получением карьеры»40. В документах повстанцев периода «Чапанной войны» встречаем еще более конкретную характеристику противопоставления центральной и местной власти: «мы восстали против засилия и произвола тиранов, палачей коммунистов-анархистов, грабителей, которые прикрывались идеей коммунизма, присасывались к Советской власти..., которые избивали население плетьми, отбирали последнее, выбрасывали иконы и т.п.»; «соединимся все воедино на защиту своих народных прав и достояния трудового народа, разграбляемого шайкой хулиганов, лодырей, лентяев и любителей чужого, кровавым потом нажитого имущества - насильников-коммунистов»41. По мнению В.В. Кондрашина, представившего в своей монографии детальный анализ программных требований восставшего крестьянства, мысль о верности советской власти и приверженности ее законам проводится практически во всех документах повстанческого движения42. Объектом агрессии выступали непосредственно социальные носители государства, т.е. индивиды, либо вторгшиеся в повседневную жизнь общины извне, либо граждане данного общества, насилие над которыми, соразмерное в понимании восставших с масштабами причиненного материального и морального ущерба, могло способствовать психологической разрядке, «освобождению» от сверхсильных переживаний массового характера. Отчасти это являлось следствием политики государства, ориентированной на поиск собственной социальной опоры в деревне среди пролетарских слоев населения. При этом в расчет совершенно не принимались психологические особенности этой субкультуры с явно выраженными признаками маргинализации. Действительно, морально-нравственные качества представителей власти при отсутствии необходимого количества убежденных сторонников РКП(б) на местах оставляли желать много лучшего. К такому контингенту как нельзя лучше подходит эпитет, позаимствованный Д.И. Люкшиным в работе А.Л. Окнинского, - «подонки сельского

необходимого продукта, принуждения к мобилизации и выполнению трудовой повинности и т.д. (Кондрашин В.В. Указ. соч. С. 99-100).

- 53 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 1. Ч. I. Самара, 2013 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/

Статьи

населения»43. Поэтому одним из факторов роста социальной напряженности в российской деревне будет выступать провокация насилия со стороны представителей низовых структур советского аппарата, людей, возможно, ощущавших прежде свою ущербность в чем-либо, и теперь, при получении властных полномочий, пытавшихся самоутвердиться. В письме сотрудника штаба 4-й армии Восточного фронта Н. Вазелинова В.И. Ленину о нарушениях законности при сборе чрезвычайного налога в селах Самарской губернии от 2 марта 1919 г. мы встречаем свидетельства рефлексии обыденного сознания по поводу особенностей психологии «нового начальства», образа, ставшего впоследствии собирательным: «И

Дорогойченков сорганизовал совет и комитет с. Орловки и подобрал таких же людей-хищников, таких же, как сам. Когда организовал совет и комитет, то выражался, что "я - Царь, я - Бог, я - Власть, что хочу, то и делаю, разорю во прах ваше крестьянство - это мое дело"; "мне власть дана от уездного исполкома неограниченная"»44.

Демонизация образа красноармейца - продотрядовца - коммуниста ощущается и в корреспонденции, попадавшей в поле зрения военной цензуры: «у нас ездят отряды за отрядами отбирают самовары, холсты, шубы, посуду, полога»; «в селе находится отряд и отбирает хлеб подчистую выдачи никакой нет, скоро умирать с голоду будем»45. Хочется подчеркнуть, что в крестьянской переписке отсутствует непосредственное указание на существование связи между действиями продотрядов и государственной экономической политикой. Утаивая хлеб, прячась от продотрядов, часто прибегая к самосудам и открытым выступлениям против «грабителей»46, крестьяне боролись не с причиной, а со следствием. В массовом сознании происходила сублимация представлений о низовых структурах «начальства» (при сохранении традиционно отрицательных оценок) в образ «коммунистов-комиссаров», узурпировавших власть над крестьянами и применявших насилие по собственному усмотрению, в том числе, и в силу индивидуальных особенностей, присущих данному «человеческому материалу». Проявления всех форм социального сопротивления в этом случае будут оправдываться необходимостью борьбы за выживание во враждебном окружении. Подобным контекстом определялась дефиниция коммунистов как «прежнего начальства», несшего прямую