Спросить
Войти
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
Кореневский Андрей Витальевич
кандидат исторических наук Южный федеральный университет
ВЧЕРАШНЕЕ ЗАВТРА РОССИИ:
БРИТАНСКИЙ ВЗГЛЯД ЭПОХИ ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ
Общим местом в отечественной науке и публицистике стало «пресечение» споров об узловых моментах нашей истории заявлениями о том, что она-де, история, «не знает сослагательного наклонения». Но, собственно, каковы основания для утверждения этой сомнительной аксиомы? Цицерон называл историю «наставницей жизни», а какое назидание можно извлечь из знания о прошлом, если считать, что все произошедшее состоялось потому, что не могло не произойти, так как над ним довлел фатум «исторической закономерности», сиречь неизбежности?
В.О. Ключевский, объясняя, чем отличается «университетская» история от «гимназической», писал: «Учитель истории рассказывает ученикам, что было; профессор рассуждает со студентами, что это былое значило»1. Иными словами, подлинная историческая наука не может ограничиваться ответами на вопросы «что? где? когда?», более того, она не может не побуждать к вопрошанию: «почему и как?» А за этими главными историческими вопросами с логической неизбежностью должно следовать: «Почему это произошло так, а не иначе? И могло ли быть по-другому?». Предельно точно и емко сформулировал суть этой коллизии А.Я. Гуревич: «Если мы исходим из положения, что одним из признаков конкретной исторической закономерности является то, что она выступает как равнодействующая участвующих в движении социальных сил, как своего рода средняя статистическая всех действующих в данный момент одинаково и разно направленных воль, то не следует ли предположить в каждый такой момент возможность и различных вариантов
- 242 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
исторического развития? Те или иные компоненты, взаимодействие которых порождает историческое движение, могут иметь различную силу и направленность, и от изменений этих факторов зависит изменение результативной равнодействующей»2.
Таким образом, если над историком не довлеют идеологические, политические и иные запреты, он не только может, но и должен задаваться подобными вопросами. Следует согласиться с В.Г. Хоросом в том, что «если историк лишь констатирует то, что было, и задним числом подыскивает этому объяснение, то он покидает почву научного анализа и становится пассивным регистратором событий, если не их апологетом»3. По большому счету, данная постановка вопроса лишь частный случай фундаментальной проблемы познания прошлого - проблемы исторической вероятности. Как писал М. Блок, «историк, спрашивающий себя о вероятности минувшего события, по существу лишь пытается смелым броском мысли перенестись во время, предшествовавшее этому событию, чтобы оценить его шансы, какими они представлялись накануне его осуществления»4.
Однако куда как легче поставить проблему альтернативных исторических сценариев, чем воплотить этот подход в исследовательской практике. Как бы ни стремился историк к беспристрастности и взвешенности оценок, главным препятствием для объективного сравнительного анализа исторических альтернатив будет само знание историка о том, какая из них реализовалась, а какая - нет. Историку мешает то, что он смотрит на события из будущего и знает, чем они завершились. Поэтому кроме «смелого броска мысли» нужны еще и надежные свидетельства прошлого о том, как виделось будущее предшествующим поколениям. Нужна точка опоры - источники, позволяющие взглянуть на это «будущее в прошедшем» глазами современников.
Увы, в целом таких источников не так уж много. Но в отношении Первой мировой войны данная интеллектуальная операция вполне осуществима. Будучи порождением «века идеологий», она и сама была конфликтом не только военнополитическим, но и мировоззренческим - «Великой войной слов», по меткому выражению канадского историка П. Бьютенхьюза5. Поэтому по обе стороны линии фронта тиражировались пропагандистские тексты, содержащие не только боевые кличи и обличения противника, но и картины будущего «справедливого» переустройства мира. Как писал Г. Уэллс, наряду с другими писателями
- 243 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
участвовавший в разработке британской пропагандистской доктрины, «подлинной целью союзников является не только разгром врага, но и установление такого мирового порядка, при котором будет исключена опасность повторения войны»6.
Разумеется, не все подобные тексты были равноценными. Своего рода полюсами недостоверности являлись исполненные патриотического негодования опусы о врагах и сверхкомплиментарные о себе. Иное дело - тексты о союзниках, в которых авторы не столь «зашорены» и могли позволить себе хотя бы относительную объективность, поскольку не обязаны были демонстрировать ни праведный гнев к «чужим», ни горячую любовь к «своим».
Таким образом, коль скоро нас не может не волновать проблема трагического излома в истории России, произошедшего в годы Великой войны, то, чтобы понять его причины, следует обратиться к аналитическим прогнозам из стана ее союзников, в первую очередь Британии, безусловно первенствовавшей на идеологическом фронте всемирной бойни. Тем паче, что эту тему трудно отнести к числу «освоенных» историками. Если участие британских писателей в деятельности Бюро военной пропаганды, известного по его местоположению как Веллинтон-Хаус, отражено в великом множестве добротных монографий, то вклад профессиональных историков в работу этого ведомства не удостоился столь же пристального внимания. Трудно указать на нечто значительное по данной теме за исключением одной главы в книге К. Нельсона и С. Олина «Почему война?»7 и нескольких пассажей в биографиях таких классиков исторической науки ХХ века, как А.Дж. Тойнби8 и Л. Неймир9, сотрудничавших с Веллинтон-Хаус в годы Великой войны. В российской же историографии данный сюжет вообще обойден вниманием исследователей, не считая отдельных абзацев в книгах таких отечественных исследователей творчества Тойнби, как Е.Б. Рашковский10, Ю.Н. Семенов11 и В.М. Мучник12. Однако и эти фрагменты касаются в основном участия Тойнби в разоблачении антиармянской политики Османской империи и его критики идейных основ национализма. В то же время русская тема в работах Тойнби, равно как и в сочинениях его коллег по Веллинтон-Хаус, остается вне поля зрения историков.
- 244 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
Бедность историографии данной проблемы при ее очевидной не только научной, но и социальной актуальности, тем более удивительна, что для ее исследования имеется весьма солидная и репрезентативная источниковая база. Наиболее обстоятельные и аргументированные суждения о будущем Российской империи в послевоенном мире представлены в работах Тойнби, в первую очередь -в его капитальном труде «Национальность и война», а также в работе «Новая Европа: очерки о реконструкции», являющейся его логическим продолжением. Работы коллег Тойнби У. Сетон-Уотсона и Л. Неймира, в которых также имеются прогнозы будущего России, позволяют существенно расширить и уточнить наше представление о том, как в британских политических кругах виделось послевоенное устройство мира и какое место отводилось в нем России. Наконец, имеется целый ряд источников вспомогательного характера, содержащих ценную информацию для воссоздания того интеллектуального и культурного ландшафта, в котором вызревали идеи Тойнби и других аналитиков Веллингтон-Хаус. Это мемуары (в первую очередь самого Тойнби), военно-политическая публицистика и периодика того времени. Все это в сумме составляет достаточно репрезентативную базу для реконструкции «будущего в прошедшем» Российской империи, того, как виделись перспективы ее послевоенного развития ведущим политическим аналитикам из Бюро военной пропаганды Великобритании накануне трагического излома в истории России. Разумеется, воссоздание столь сложной и насыщенной ментальной реальности во всей ее полноте и многообразии нюансов - неподъемный труд в формате статьи. Поэтому задача ставится скромнее: сфокусировав внимание на наиболее значимых и информативных текстах, обозначить общий контур проблемы и подходы к ее последующему решению.
Важная особенность британской пропагандистской стратегии заключалась в том, что на идеологический фронт были мобилизованы не только газетчики, карикатуристы и прочие мастера агитационного «ширпотреба», но и подлинные интеллектуалы. Именно им, по словам Бьюттенхьюза, удалось достаточно быстро сфабриковать пропагандистский миф, «который господствовал вплоть до конца войны вопреки противоречившей ему очевидности»13.
Достаточно много написано об активном участии в деятельности Бюро военной пропаганды таких писателей, как А. Конан Дойль, Р. Киплинг, Г.К. Честертон, Дж. Голсуорси, Т. Гарди, Г. Уэллс. Гораздо меньше известно об историках, также призванных на пропагандистский фронт, но выполнявших несколько иную миссию. Их тексты должны были воздействовать не столько на чувства, сколько на разум; их целевой аудиторией были не «широкие массы», а политический класс, причем не только британский, но и американский. И хотя то подразделение в Веллинтон-Хаус,
- 245 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
в котором трудились эти специалисты, называлось Отделом пропаганды, они были скорее аналитиками, чем пропагандистами: в их задачу входило обеспечение надежной и обоснованной информацией тех, кто принимает политические решения и организует пропагандистские кампании. При этом одна часть данной информации предназначалась исключительно для служебного пользования, другая - предавалась огласке в соответствии с потребностями политического момента.
Весьма примечателен персональный состав этого уникального мозгового треста. Первым профессиональным историком, призванным на идеологический фронт, был один из самых влиятельных английских германистов Джеймс Виклиф Хедлэм. Он был широко известен как автор биографии Бисмарка, считавшейся «образцовой, общепринятой биографией Бисмарка»14, «лучшим выражением английской точки зрения на сей предмет»15.
Следом за Хедлэмом в Веллингтон-хаус был приглашен признанный знаток Австро-Венгрии Роберт Уильям Сетон-Уотсон. Пожалуй, он подходил для выполнения миссии, возлагавшейся на отдел, даже в большей мере, чем Хедлэм: в его послужном списке уже значился опыт аналитических исследований с элементами политологического прогноза, т.е. именно таких текстов, о необходимости которых говорил Г. Уэллс. Широкую известность приобрела книга Сетон-Уотсона «Будущее Австро-Вегрии и позиция великих держав», изданная в 1907 г., т.е. всего за год до аннексии Габсбургской империей Боснии и Герцеговины, поставившей Европу на грань войны. Исходной посылкой его видения будущего Двуединой монархии был тезис, сформулированный в одной из предшествующих публикаций историка: «Европа - тонкий (delicate) организм, и если в нем страдает один орган, то вместе с ним страждут и остальные»16.
Сетон-Уотсон доказывал, что «Франция и Великобритания должны приложить все усилия для сохранения Двуединой монархии (разумеется, внутренне преобразованной)»17, поскольку «Австро-Венгрия, несмотря на ее внутренние распри, задает ось европейской политики, и ее исчезновение неминуемо сокрушит баланс сил»18.
- 246 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
Впрочем, путешествие по Венгрии, предпринятое автором вскоре после издания книги, заставило его существенно скорректировать свои взгляды. Причиной тому было сделанное им во время странствий по Венгрии неприятное открытие: общаясь с людьми самых разных убеждений, Сетон-Уотсон обнаружил, «сколь глубоко погрязла Венгрия в шовинизме»19.
Примечательно, что именно в связи с разочарованием в национальной политике Двуединой монархии Сетон-Уотстон дает политический прогноз, в котором фигурирует Россия: «Историческая миссия дома Габсбургов - обеспечение равных прав и свобод всех находящихся на его попечении народов. Отказ от этой миссии позволит России утвердить свое господство на Балканах и поставит под угрозу само существование какой-либо великой державы на Среднем Дунае»20.
Но если в процитированном отрывке Россия воспринимается как угроза интересам Великобритании, то в следующей своей книге «Югославянский вопрос и Габсбургская монархия», написанной уже после аннексии Боснии и Герцеговины, Сетон-Уотстон существенно корректирует свою позицию. Он вполне определенно говорит об «австро-венгерском империализме»21, направленном против славян, а в России видит защитницу их интересов, хотя и отмечает слабость ее внешнеполитических позиций, проявившуюся во время Боснийского кризиса22. С другой стороны, авторитет России как защитницы славян подрывает ее внутренняя политика - «репрессивный шовинизм», проявляемый по отношению к Польше и Украине. Тем не менее, Сетон-Уотстон полагает, что в Балканском вопросе Британия должна проявлять солидарность с Россией, причем аннексию Боснии и Герцеговины он считает не только русским, но и британским поражением: «мы (sic!) проиграли первое сражение»23.
Дальнейшее развитие этих взглядов мы можем увидеть в подготовленной под редакцией Сетон-Уотстона книге «Война и демократия» - первом крупном издательском пропагандистском проекте, реализованном под эгидой Веллингтон-Хаус. Отдав дань своим прежним убеждениям, Сетон-Уотстон подчеркнул, что всегда считал Австро-Венгрию вполне жизнеспособным организмом, достигшим существенного прогресса в области конституционного строя и политических свобод. «Но, - подводит он безрадостный итог, - каждый раз Венгрия оказывалась злым гением Австрии: влияние венгерской олигархии привносило реакционный дух во внутреннюю и внешнюю политику, блокировало любые реформы, отравляло
Scotus Viator (Seton-Watson R.W.). Future of Austria-Hungary. P. XII.
Ibid. P. 418.
Seton-Watson R.W. The Southern Slav Question and the Habsburg Monarchy. L., 1911. Р. 405. Ibid. P. 338.
Ibid. P. 405.
- 247 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
отношения государства с его южными соседями»24. Это вынуждает автора признать неизбежной перекройку карты Восточной Европы в пользу России: Австро-Венгрия могла бы купить мир уступкой Восточной Галиции («провинции, которая никогда в полной мере не вписывалась в ее географическую и политическую систему»25) и тесно связанной с ней северной части Буковины (южную, как он полагал, следует передать Румынии).
Но еще радикальнее оказались высказанные Сетон-Уотсоном суждения по самому болезненному для России вопросу - о Черноморских проливах. Стоит вспомнить, что на протяжении всего предшествующего столетия позиция Британии в этом вопросе была непоколебимой. Даже во время Боснийского кризиса Россия, уже будучи ее союзником по Антанте, не получила никакой поддержки в планах «получить Константинополь хотя бы в виде "нейтрализованного и свободного города", никому не принадлежащего, но с русскими пушками на Босфоре, в обмен на согласие с австрийской аннексией Боснии и Герцеговины»26.
Теперь же именно то решение, о котором в 1908 г. А.П. Извольский униженно просил сэра Эдварда Грея, Сетон-Уотсон вынужден был признать «замечательным в теории», но крайне опасным на практике: «Такой откат к диким и нелепым предрассудкам предшествующего поколения стал бы прелюдией крушения нашего союза с Россией, в сохранении которого жизненно заинтересованы все британские патриоты»27. Сетон-Уотсон не видит препятствий к тому, чтобы Константинополь приобрел статус вольного города под российским флагом, с российским губернатором и автономной администрацией, подобно Триесту - порто-франко под флагом Италии. Единственной возможной компенсацией за передачу проливов и Константинополя под контроль России, равно как и снятие любых ограничений для русского флота, он считает демонтаж фортов на Босфоре и Дарданеллах. И уж совершено «не по-британски» звучат слова автора: «Величайшей из христианских держав должно быть позволено водрузить крест на куполе святой Софии»28.
Помимо этих маститых профессионалов в Отдел пропаганды были зачислены три выпускника оксфордского Бэйллиол-колледжа - Хемиш Пэтон, Льюис Неймир и Арнольд Дж. Тойнби29. По всей видимости, слово за них замолвил хорошо знавший их Альфред Циммерн - друг Сетон-Уотсона, его компаньон по второму путешествию в Венгрию и один из соавторов книги «Война и демократия». Двум последним из
- 248 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
этой тройки - Неймиру и Тойнби - удалось, несмотря на их юные годы, сыграть поистине выдающуюся роль в антигерманской пропаганде, а после войны стать всемирно известными историками.
Льюис Неймир (настоящее имя Людвик Бернштейн-Немировский) был крещеным евреем родом из села Воля Окжейска в российской части Польши, земляком Генрика Сенкевича и на тот момент страстным польским патриотом. Много позже, столкнувшись с зоологическим антисемитизмом новой польской элиты, он станет убежденным сионистом.
Неймир был, пожалуй, самым информированным в проблематике Восточной Европы сотрудником отдела после Сетон-Уотстона. Как вспоминал позже Тойнби, он за год или два до войны (Тойнби точно не мог вспомнить - было ли это Рождество 1912 г. или Пасха 1913 г.), вернувшись после каникул с родины, рассказывал о явных военных приготовлениях по обе стороны границы. Однако утверждение Неймира о том, что «европейская война уже не за горами», вызвало безудержное веселье остальных участников беседы, считавших такую перспективу абсолютно невозможной. «Не прошло и трех лет после того удивительного разговора, -подытоживает Тойнби, - как половины из этих незадачливых насмешников уже не было в живых»30.
О политических взглядах Неймира накануне войны, а также о степени его увлеченности этими идеями, говорит другой случай, описанный в мемуарах Тойнби: «Как-то днем он зашел к нам в дом, как раз в тот момент, когда моя жена собиралась выходить, и начал перечислять по памяти исконные славянские названия германских городов к востоку от Эльбы»31. Эта антигерманская эскапада заняла целых двадцать минут, за что Розалинд Тойнби, из вежливости не прерывавшая Неймира и стоявшая все это время на сквозняке, заплатила простудой.
В 1915 г. Л. Неймир опубликовал книгу «Германия и Восточная Европа», где, приведя внушительное количество статистических и иных фактов и описав историческую прелюдию вопроса, вынес свои рекомендации. С его точки зрения причины войны следует искать именно в Восточной Европе («европейском Ближнем Востоке», по терминологии автора32), в вековом противостоянии славянства и «германской системы»33 - немецкого доминирования в Восточной Европе, осуществляемого как напрямую, через скоординированную политику двух «германоязычных держав», так и опосредованно - через влияние, оказываемое на правительства стран региона.
XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
Даже антипольскую политику России Неймир склонен был объяснять немецким засильем в имперской бюрократии и придворных кругах. По его словам, «разделы Польши не были делом славянских государственных мужей», и этому противились такие «московские» политики, как канцлер Безбородко, «предпочитавший не получить ни дюйма польской территории, только бы не содействовать немецким государствам в разделе славянской страны»34.
Подлинным виновником бед своей родины Неймир считал канцлера К. Нессельроде, стремившегося максимально подчинить российскую политику прусским интересам: «При любых обстоятельствах, в интересах России и нашей династии, наша политика должна оставаться, как это и было в прошлом, монархической и антипольской», - цитирует Неймир «Политическое завещание» Нессельроде. - Нам не следует забывать, что в нынешнем кризисе (имеется в виду Крымская война. - А.К.) из всех держав одна лишь Пруссия выказала твердое намерение не быть нам враждебной»35. Но насколько «невраждебной» была политика Пруссии, свидетельствует, по мнению Неймира, позиция «железного канцлера», прикидывавшегося честным маклером: «Когда Бисмарк, покидая Санкт-Петербург, как бы между прочим отрезал "La Russie, c&est le neant" (Россия - это ничто), эта фраза выражала не только мнение, но также - желание и надежду»36.
Линии Нессельроде, как считал Неймир, в российской и польской политической элите противостояла линия канцлера А.М. Горчакова, великого князя Константина Николаевича и маркиза А.И. Велепольского - последователей программы Адама Чарторыйского, видевшего будущее Польши в воссоединении всех ее территорий под сюзеренитетом России.
Таким образом, во имя будущего России, Польши, равно как и всех народов восточной Европы, а также для установления мира на всем континенте, «германская система» должна быть демонтирована. Германию как главную виновницу войны и причину перманентной напряженности в регионе следует лишить всех не-немецких территорий, а Двуединую империю - вообще раскассировать. Процитировав известное выражение Горчакова «Австрия не государство, а правительство»37, Неймир в то же время выразил свое несогласие с известным суждением о ней как о тюрьме народов. Точнее, она является таковой лишь для трех народов - итальянцев, сербов и румын, считающихся нелояльными короне, поскольку их национальные государства недружественны империи. Для остальных же это скорее «отель или
- 250 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
пансион»38, впрочем - достаточно старый и ветхий. Поэтому неудивительно, что крыша этого дома, наконец, рухнула на головы его обитателей. Окончательный вердикт Неймира таков: полякам и украинцам следует воссоединиться со своими соотечественниками под эгидой Российской империи, в пределах которой они должны получить после войны широкую автономию, остальным - образовать собственные национальные государства, а немцам Австрии, «лишив их власти над другими странами, предоставить свободу идти туда, куда они пожелают»39.
Но, пожалуй, самые масштабные исследовательские проекты в рамках Отдела пропаганды были предприняты Арнольдом Тойнби. Поскольку в Оксфорде он специализировался по античной и византийской истории, а после окончания университета продолжил образование в Афинской археологической школе, в Веллингтон-Хаус его пригласили в качестве эксперта по Балканам. При этом следует отметить, что его знание было не только книжным: в 1911-1912 гг. Тойнби исходил пешком большую часть Греции (по его собственной оценке - не менее трех тысяч миль40), и к этому опыту личного общения с живыми наследниками эллинской и византийской культур он неоднократно обращался в своих книгах.
Вскоре после зачисления в штат Отдела пропаганды Тойнби подготовил и издал очерк, посвященный политике Греции с 1882 г., т.е. с того момента, когда, правительством премьер-министра Х. Трикуписа был взят курс на сближение страны с Францией и Великобританией41. Тогда же он был включен в авторский коллектив издания «Балканы: история Болгарии, Сербии, Греции, Румынии, Турции»42. Но постепенно круг его интересов значительно расширился, о чем свидетельствует опубликованное в декабре 1914 г. в журнале «Political Quarterly» эссе о славянских народах43.
Наконец, в феврале-марте следующего, 1915 г., Тойнби подготавливает 522страничное исследование планов Антанты по послевоенному устройству мира «Национальность и война» (точнее, «идея нации и война» - Nationality and the War). Особенно примечательно то обстоятельство, что львиная доля объема этой книги была посвящена России, и это при том, что изначально ее автор не был специалистом в данной области. Но, пользуясь помощью своего друга Неймира и собственными усилиями, Тойнби в короткий срок восполнил пробелы в своих познаниях и смог представить весьма обоснованный анализ ситуации. Можно даже
- 251 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
сказать, что его видение будущего России и Восточной Европы оказалось более точным, чем у Неймира, а в некоторых аспектах почти пророческим.
В своем пристальном внимании к России Тойнби исходил не только из трезвой оценки ее реального вклада в борьбу с Центральным блоком. Это было и проявлением гражданской позиции. Его волновало и возмущало широко распространенное среди соотечественников двуличное отношение к своему союзнику, выражавшееся в сочувственном отношении к главному тезису германской пропаганды об угрозе для европейской цивилизации со стороны «варварской России» и ее «панславистской» агрессивной политики: «Мы могли бы с улыбкой пренебречь "панславистской" страшилкой Германии, если бы это не находило отклика в нашей стране, - восклицает Тойнби, - но уж слишком часто слетает с уст фраза "После Германии - Россия". Выходит, мир - та высшая цель, ради которой мы всем жертвуем сегодня - иллюзия? И вслед за тучами этой войны из-за горизонта надвигаются новые, более грозные?»44 Поэтому автор ставит цель проанализировать тиражируемые вражеской пропагандой памфлеты о «русской угрозе».
Итак, с точки зрения Германии, ее «империализм» - всего лишь средство сдерживания варварской агрессивной России, которая ничем ее не лучше - «из того же теста, только качество похуже, да помол погрубее»45, а ее заявления о якобы бескорыстной защите порабощенных славян - лицемерие, что подтверждается политикой Российской империи по отношению к Польше. Столь серьезные обвинения побуждают, как считает Тойнби, предельно внимательно отнестись к их проверке: «Если Россия в душе подобна нынешней Германии, злом возвысившейся и добро попирающей, ситуация безысходна»46. Если «панславизм» всего лишь эвфемизм для обозначения политики «панруссизма», масштабного «русского заговора», «в котором малые славянские народы - орудие, а цель - господство в Европе»47, то это будет означать полную дискредитацию планов Антанты по послевоенному переустройству Европы.
На первый взгляд, замечает Тойнби, немецкие аргументы могут показаться убедительными. Действительно, политическое устройство империй Гогенцоллернов и Романовых кажется очень похожим, хотя при всем их сходстве это сравнение явно не в пользу последней: «Цели и методы российской и немецкой бюрократии примерно одинаковы; но если немецкое правительство эффективно и, в целом, опирается на поддержку общественного мнения, то русское - оторвано от народа,
- 252 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
невежественно и неэффективно»48.
Но в этом-то и заключается, по убеждению Тойнби, главное различие между двумя странами, поскольку нельзя ставить знак равенства между правительством и подданными: «Даже в демократически организованных государствах Западной Европы эти два фактора не совпадают, а в центре и на востоке континента они и близко не соприкасаются»49. Исправное функционирование немецкой
государственной и военной машины, как считает Тойнби, свидетельствует не о более высокой цивилизованности Германии, а об извращении самой идеи цивилизации и моральном фиаско немецкой нации: «С одной стороны - немецкое правительство, использующее такие порожденные цивилизацией национальные черты, как точность и предусмотрительность для достижения своекорыстной и, как мы считаем, нецивилизованной цели завоевания мира, подобно тому, как трест подтачивает благосостояние общества, используя обеспечиваемую обществом защиту собственности и скорость коммуникаций. С другой стороны, великая немецкая нация, поправшая свои идеалы и саму суть цивилизации - способность делать свободный выбор и смотреть на все собственными глазами, служит дурным целям правительства. Нынешний успех политики немецкого правительства стал обвинительным актом немецкой нации в том ее виде, в каком она предстает сегодня. Нет нужды в насилии по отношению к добровольному сообщнику, не нужно прибегать к обскурантистским кампаниям против деморализованной и изолгавшейся интеллигенции»50.
Совершенно иначе Тойнби характеризует ситуацию в России. В первую очередь он решительно возражает против утверждений о «русском варварстве», считая, что речь может идти лишь об определенном отставании в силу длительной изоляции от Европы, которое, однако же, стремительно преодолевается. Тойнби предпринимает экскурс в историю России XVIII-XIX вв., дабы доказать, что за этот короткий срок она проделала путь, на который другим странам континента понадобились века, и при этом внесла неоценимый вклад в европейскую культуру.
Тойнби выразил свое искреннее преклонение перед русской литературой, «столь же значимой и важной для мировой духовной истории, как и французская литература восемнадцатого столетия»: «Когда вы читаете русский роман, то попадаете из космополитической среды индустриальной Европы в "Святую Русь" - мир рек и лесов, снега и солнца, религиозных традиций и обычаев, совершенно незнакомый вам прежде. Но вы неожиданно легко привыкаете к нему, потому что струящееся в нем
- 253 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
чувство жизни столь же отчетливо, как звук прибоя, который улавливается вашим ухом после нескольких месяцев пребывания вдали от моря»51.
При этом Тойнби не испытывает никаких симпатий к политическому режиму Российской империи, считая его рудиментом прошлого, банкротом, полностью утратившим доверие общества. Тойнби искренне надеялся, что война приведет к либерализации российского политического строя. Залог этого виделся ему в успехах российского парламентаризма и росте политической активности русской интеллигенции, не заискивающей перед правительством в отличие от «изолгавшихся» немецких интеллектуалов.
Оспаривая мнение об отчужденности русского образованного класса от своего народа, о том, что это - «дом на песке», Тойнби утверждал, что «русская интеллигенция обретает живительную влагу в неистощимом источнике народной жизни», и это, по мнению автора, сулит стране большие перемены: «Российская нация обрела свою душу; неминуемо наступит следующая стадия, когда ни на что уже не годное "сильное правительство" уступит место тем, кому сама нация доверит свою судьбу. Нынешняя война - очень важный момент в данной трансформации. Тому также есть параллель во французской истории, а именно - успешное вмешательство в Войну за независимость Соединенных Штатов Америки, позволившее либерализму угнездиться в лоне официальной политики. Подобным же образом российское правительство не может развернуть знамя, не изменив надпись, вытканную на нем прежде. Изменение перспективы будет означать замену персонала: Россия может найти тех Тюрго и Неккеров, кто, усвоив уроки своих французских предшественников, решит проблемы, перед которыми те спасовали; и может как раз сейчас в рядах ее армии сражается более сильный и целеустремленный Лафайет. Недопонимание и трения, имеющиеся сегодня в отношениях между правительством и народом России, не симптом разложения, как это представляется немцам, а признак роста. Если бы нация стала на позицию бюрократии, это действительно было бы доказательством морального падения нации. Но российская бюрократия принадлежит прошлому. Либерализм торжествует и будет набирать силу»52.
При каких же условиях, по мысли Тойнби, этот оптимистический сценарий мог бы реализоваться? Подобно упоминавшимся уже ранее коллегам по Веллингтон-Хаус, он считал ахиллесовой пятой Российской империи ее национальную политику. Жесткий антипольский курс дискредитирует Россию в глазах Европы и дает козыри германской пропаганде, позволяя обвинять ее в лицемерии. Поэтому Россия должна открыто и недвусмысленно продемонстрировать союзникам и всему миру конструктивную позицию в польском вопросе. Свое видение этой проблемы Тойнби
- 254 XX век и Россия: общество, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 2. Самара, 2014 URL: http://sbornik.lib.smr.ru/
Статьи и сообщения
изложил в параграфе с весьма символичным заглавием «Рисорджименто Польши»53. Смысл этой метафоры, отсылающей читателя к эпохе объединения Италии, нетрудно понять: итогом войны должно стать воссоединение польской нации в общих политических границах.
Однако Тойнби вовсе не считал, что обретение полной независимости было бы реальным благом для поляков. Он полагал, что небывалый экономический бум конца XIX - начала ХХ веков в той части их страны, которая входила в состав России, был прямым следствием таможенного протекционизма империи и доступа к ее необъятному внутреннему рынку. Какой же выход видится автору? Тойнби доказывает, что единственным способом сохранить единое политическое и экономическое пространство России, удовлетворив при этом все чаяния угнетенных наций, является деволюция, т.е. такое перераспределение функций управления, при котором значительная часть полномочий перейдет от центра к регионам, а морально обанкротившаяся имперская бюрократия утратит монополию на власть. При этом данное перераспределение функций вовсе не должно быть арифметически равным на всей территории империи.
С точки зрения Тойнби, мера внутренней самостоятельности каждой отдельной территории, полученной ею в результате деволюции, должна быть обратно пропорциональна степени ее включенности в экон
