Спросить
Войти
СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
В. ХОТЕЕНКОВ, кандидат исторических наук
Родословная князя А.П. Оболенского своими корнями уходит к потомку князя Рюрика - великому князю Чер-ниговскому Михаилу Всеволодовичу (ум. 1246 г.). Его внук, князь Константин Юрьевич (XIII в.), унаследовав от отца г. Оболенск, стал называться князем Оболенским. Правнуки князя Константина Юрьевича - Семен, Иван и Андрей, утратив свой удел, перешли на службу к великому князю Московскому Дмитрию Донскому (XIV в.). От внука князя Ивана Константиновича -Константина Семеновича (XV в.), сохранившего собственно фамилию князей Оболенских, идет прямая ветвь к нашему герою. Среди князей Оболенских, внесших существенный вклад в укрепление российской государственности, были воеводы, церковные деятели, окольничие, губернаторы, придворные, военачальники, министры, сенаторы и деятели культуры [1].
Князь А.П. Оболенский был старшим сыном надворного советника, князя Петра Александровича (1742-1822), который «последние свои двадцать-тридцать лет прожил ... в Москве почти безвыходным домоседом». Его любимыми занятиями были чтение книг и токарное дело; равнодушный ко всему и ко всем, Петр Александрович дорожил своими привычками. Его день был строго регламентирован, и «чресполосных владений и участков тут не было: все имело свое определенное место, свою грань, свое время и меру свою». Он рано и в назначенные
«... умел ценить, любил и уважал просвещение»
(Князь Андрей Петрович ОБОЛЕНСКИЙ)
часы ложился, вставал; обедал всегда один, хотя семейство было многолюдным. По воспоминаниям П.А. Вяземского, «старичок был он чистенький, свеженький, опрятный, даже щеголеватый; но платье его, разумеется, не изменялось по моде, а держалось всегда одного и им приспособленного себе покроя. Все домашние или комнатные принадлежности отличались изящностью. Английский комфорт не был еще тогда перенесен в наш язык и в наши нравы и обычаи; но он угадал его и ввел у себя, то есть свой комфорт, не следуя ни моде, ни нововведениям. Осенью, даже и в годы довольно престарелые, выезжал он с шестью сыновьями своими на псовую охоту за зайцами. Как ни дичился он или, по крайней мере, как ни уклонялся от общества, но не был нелюдим, суров и старчески брюзглив. Напротив, часто добрая и несколько тонкая улыбка озаряла и оживляла его младенчески старое лицо. Он любил иногда и слушать, и сам отпускал шутки или веселые речи, которые на французском языке называются gaudrioles (фривольные шутки - фр.), а у нас не знаю, как назвать благоприлично, и которые обыкновенно имеют особенную прелесть для стариков даже и беспорочно-целомудренных в нравах и в житье-бытье: лукавый всегда чем-нибудь, так и сяк, слегка заманивает нас в тенета свои. Князь Оболенский одиночеством или особни-чеством своим не тяготился, но любил, чтобы дети его - все уже взрослые - заходили к нему поочередно, но ненадолго. Если они как-нибудь забудутся и засидятся, он, дружески и простодушно улыбаясь, говаривал им: милые гости, не задерживаю ли вас? Тут мгновенно комната очищалась до нового посещения» [2, с.314-315].
Женат был Петр Александрович на княжне Екатерине Андреевне Вяземской (1741-1811). У четы Оболенских родилось двадцать детей, однако лишь половина пережила своих родителей: шестеро сыновей и четыре дочери.
Несмотря на обилие потомства, «княгиня была и в старости, и до конца своего бодра и крепка, роста высокого, держала себя прямо» и редко болела. Как пишет П.А.Вяземский, «она мало была учена», «без всякого приготовительного образования», никакого языка, кроме русского, не знала, но была она ума ясного, положительного и твердого. Характер ее был таков же. В семействе и в хозяйстве княгиня была князь и домоправитель, но без малейшего притязания на это владычество» [там же, с. 315].
Андрей Петрович родился 1 августа 1769 г. По обычаю того времени родители уже в детстве записали его в Преображенский полк. Молодой Рюрикович получил домашнее воспитание, в основе которого лежали старомосковские патриархальные отношения, хранительницей которых была Екатерина Андреевна. Семейный уклад сформировался сам собой «к общей выгоде, к общему удовольствию, с естественного и невыраженного соглашения. Она была не только начальницею семейства своего, но и связью его, сосредоточением, душою, любовью. В ней были нравственные правила, самородные и глубоко засевшие»... Таким образом, «изустные постановления родителей и их благие примеры» были первыми нравственными впечатлениями молодого князя. Особенно поражали детскую душу семейные обеды. «Будничный обеденный стол был уже порядочного размера, а
праздничный вырастал вдвое и втрое. Особенно в летние и осенние месяцы, в подмосковной, эта семейная жизнь принимала необыкновенные размеры и характер. Кроме семейства в полном комплекте, приезжали туда погостить и другие родственники. Небольшой дом, небольшие комнаты имели какое-то эластическое свойство: размножение хлебов, помещений, кроватей, а за недостатком их размножение диванов, размножение для приезжей прислуги харчей и корма для лошадей, все это каким-то чудом, по слову хозяйки, совершалось в этой ветхозаветной стороне. А хозяева были вовсе люди небогатые» [там же, с. 316].
Поэтому дальнейшая карьера молодого князя во многом зависела от него самого. Рассказывают, что «в первой молодости своей приехал он из Москвы в Петербург с рекомендательными письмами к родным, но не имея в виду никакого особенного покровительства». Положение юноши было довольно затруднительным и почти безвыходным. Вот здесь и помогли ему его здравый смысл и рассудительность. В тогдашних обществах, где бывал Андрей Петрович, влиятельные лица по вечерам играли в карты в коммерческие игры. Для завоевания места в новой среде он решился пожертвовать частью своего небольшого капитала. Андрей Петрович принял участие в карточной игре, хотя вовсе и не был игроком. Определенную сумму он, быть может, и спустил, но главное было достигнуто: он познакомился и сблизился с разными значительными людьми, приобрел право гражданства в городском обществе. После этого остальное пошло само собой. К 1790 г. Андрей Петрович стал уже подпоручиком, а 18 июня 1894 г. был пожалован в камер-юнкеры.
Не позднее 1795 г. Андрей Петрович женился на Марфе Андреевне Масловой (1768-1796). Однако семейная жизнь продолжалась недолго. В год рождения дочери Екатерины князь овдовел [3].
Павловское царствование началось для А.П. Оболенского вполне благополучно. В 1797 г. он получил чин действительного статского советника и был назначен церемониймейстером ордена св. Анны. Однако в эти годы никто не мог поручиться за свою будущность. Все зависело от прихоти императора. По неизвестным нам причинам в 1800 г. Андрей Петрович вдруг прервал свою успешную карьеру и вышел в отставку. Этот шаг тем более кажется странным, что молодой князь не был приверженцем какого-либо политического течения, не принадлежал он и к популярным тогда масонам или мистикам, хотя и поддерживал приятельские отношения с А.А. Плещеевым, князем А.Н. Голицыным, Р.А. Кошелевым, графом А.К. Разумовским, сочувствовал их духовным и мистическим исканиям.
Выйдя в отставку, князь отправился в заграничное путешествие. Здесь, вдали от родины, в 1804 г. Андрей Петрович познакомился с княжной Софьей Павловной Гагариной (5.09.17879.11.1869) и, не мешкая долго, обвенчался с семнадцатилетней красавицей. По приезде в Москву молодая супруга хотя и была «воспитана за границей или довершила там свое воспитание», очень быстро «обрусела, омосквичела и переродилась в купели Оболенского крещения».
Зимой Оболенские «гостили» в Москве, на Рождественке. Большую часть года Андрей Петрович живал в подмосковном селе Троицком Подольского уезда. Родовая подмосковная усадьба была его настоящим и любимым местопребыванием. Там была довольно богатая библиотека с несколькими роскошными изданиями, собранная им во время пребывания за границей. Однако князь мало пользовался ею, особенно в последние годы жизни, а если и читал, то только духовные книги. Особенно многолюден и оживлен деревенский троицкий дом был
в осенние месяцы, когда туда съезжались все родные со своими чадами и домочадцами, дядьками, гувернантками и прислугой. Собирались для охоты на зайцев. В промежутках играли в карты по маленькой. Наведывались сюда приятели и друзья: московская достопримечательность, генерал-лейтенант Н.С. Муромцев, Ф.В. Ростопчин. Раза два на пару дней приезжал из своего Остафьева Н.М. Карамзин, породнившийся с Оболенскими через свою жену Е.А. Колыванову- внебрачную дочь князя А.И. Вяземского. Отношения между Оболенскими и Карамзиными сложились более чем доверительные и дружеские. Они касались не только повседневных забот, но и некоторых обстоятельств, связанных с ходом работы историка над «Историей государства Российского», выполнением светских обязанностей и т.п. Укреплению родственных уз способствовали младшие братья А.П. Оболенского - Василий (1780-1834) и Александр (1782-1853), служившие адъютантами принца Ольденбургского. По-видимому, не без их участия Н.М. Карамзин познакомился с женой принца, великой княгиней Екатериной Павловной. Это знакомство, переросшее в искреннюю дружбу, имело огромное значение для историка. Екатерина Павловна сумела высоко оценить как писательский талант, так и исторический труд Н.М. Карамзина. Она покровительствовала историографу и представила его своему брату, императору Александру I, и матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне, как своего друга, что значительно облегчило дальнейшую судьбу «Истории государства Российского».
В начале 1811 г. тверской генерал-губернатор принц Ольденбургский и его жена, по-видимому, не без рекомендации Н.М. Карамзина предложили А.П. Оболенскому должность губернатора Твери. Однако князь отпредложения отказался. В письме к А.П. Оболенскому Н.М. Карамзин передал сожаление высочайших
особ по этому поводу: «Мы в затруднении, говорили оба: не хотим взять на себя ничего такого, что может произвести для князя неприятности в этом ме-с(те) и проч. и проч. Далее было сказано: должность губернаторская не заставила бы князя ездить из места в место; он жил бы спокойно в Твери и в кругу своих родных, так же, как живет в Москве. Впрочем, ни слова досадного; все изъявляло наилучшее мнение об Вас и личное их к Вам благорасположение. Вероятно, что разговор об этом при первом случае возобновится», заканчивает письмо Н.М. Карамзин [4, с.22]. И действительно, в конце 1816 г. разговоры о назначении Андрея Павловича возобновились, но только уже его «жаловали» на должность попечителя учебного округа.
Возможное назначение А.П. Оболенского на попечительство совпало с поворотом в политике Александра 1, который начался, по мнению его биографов, в то время, когда император находился на вершине своей славы после разгрома Наполеона и выработки планов послевоенного устройства Европы. В основе этого поворота лежало глубокое разочарование в своихбывших союзниках в связи с их прямым сговором против России и открытым предательством. Конституционные реформы внутри страны вызывали яростное сопротивление большинства дворянства, что в душе Александра рождало страх перед возможным заговором, воскрешало в памяти восстание Семеновского полка, 11 марта 1801 г., сведения о деятельности тайных обществ в России, известия о революциях в Португалии, Испании, Неаполе, Пьемонте,Греции - все это не прибавляло уверенности Александру.
Конфликты и безысходность в политике и общественной жизни соединились с личными потрясениями и драмами Александра. Уже после войны он неоднократно признавался, что нашествие французов и пожар Москвы потрясли его воображение, поставили перед ним вопрос: а не являются ли эти ужасы карой Всевышнего за тот грех, который лежал на его совести в связи с гибелью отца? Начинается постепенный поворот Александра к религиозности, а позднее, особенно после смерти в молодом возрасте любимых сестры Екатерины и дочери Софьи (от фаворитки М.А. Нарышкиной), под влиянием экзальтированных речей баронессы Ю.Крюденер*, - к мистицизму. Александр все чаще беседует с «пророками», берет под свое покровительство Российское библейское общество, сближается с его председателем князем А.Н. Голицыным. Мистический тон царил в это время и в высоких придворных кругах. С легкой руки князя А.Н. Голицына процветали мистические радения Е.Ф. Татариновой** в Михайловском замке, пользовались успехом квакеры*** и моравские братья****.
Идеологическая переориентация сказалась в укреплении охранительных мис-тико-религиозных начал в учебных заведениях. Руководство народным образова* Крюденер (Криднер) Юлия (1764-1824) -баронесса, урожденная Фитингоф, внучка по матери фельдмаршала Миниха. В 1805 г. в Германии сблизилась с пиетистами, стала проповедницей и прорицательницей. В 1821 г. нашла себе покровителя в лице князя А.Н. Голицына, пыталась вмешиваться в политику. Вместе с княгиней А.С. Голицыной основала колонию пиетистов в Крыму, близ Ялты.
** Татаринова Екатерина Филипповна (17831856) - урожденная графиня Буксгевден, глава секты хлыстов, проповедовавшей возможность прямого общения человека со «святым духом» и воплощение «духа» в наиболее праведных людях.
*** Квакеры, или «Общество друзей», - религиозная христианская община, проповедующая мистическое учение о «внутреннем свете», согласно которому человек может вступать в непосредственный союз с Богом. Отвергали институт священников и церковные таинства, проповедовали всеобщее братство.
**** Моравские братья - христианская секта, проповедовавшая жизнь в бедности и смирении, непротивление злу насилием.
нием было поручено новому Министерству духовных дел и народного просвещения во главе с давним другом императора, президентом Российского библейского общества, бывшим обер-прокурором Синода князем А.Н. Голицыным. Заняв свой пост, новый министр стал собирать «команду» близких ему по духу людей. Среди них были Д.П. Рунич - попечитель С.-Петербургского округа и А.С. Стурд-за - крайне правые представители нового направления, а также консервативно настроенный попечитель Казанского учебного округа М.Л. Магницкий, попечитель С.-Петербургского учебного округа граф К.А. Ливен, архимандрит Филарет, впоследствии знаменитый митрополит Московский, и другие.
Что касается попечителя Московского учебного округа П.И. Голенищева-Кутузова, то его ортодоксальные масонские взгляды не соответствовали мистическим умонастроениям императора и нового министра просвещения. Нужно было искать ему замену. Вероятно, и на этот раз не обошлось без подсказки Н.М. Карамзина, хорошо знавшего А.Н. Голицына; помимо прочего, знаменитый историк и царедворец был заинтересован в смещении враждебно относившегося к нему попечителя. В результате московский барин князь А.П. Оболенский, пробыв 17 лет в отставке, 31 декабря 1816 г. был назначен попечителем учебного округа [4, с.23]. «Он был...че-стный, высокой нравственности, здравомыслящий и духовно-религиозный человек. Эти качества, и не без некоторой основательности, обратили на него внимание и выбор императора Александра и министра просвещения князя Голицына», хотя, как замечает П.А. Вяземский, «ни приготовительные условия, ни самые личные склонности и желания не предназначали его на подобное звание» [2, с.323].
На долю князя сразу выпала нелегкая обязанность - воссоздать здания университета, представлявшие после 1812 г. груды развалин. Напомним, что решение о восстановлении университетских построек было принято еще при прежнем попечителе, после изгнания французов из Москвы. В 1815 г. была подготовлена смета расходов на строительство, и даже «несколько лет сряду потребная на то сумма была в смете расходов по строительству по Государеву капиталу». Однако реальных денег на строительство не отпускалось. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда 18 августа 1816 г. при посещении Московского университета государь «изволил заметить необходимую надобность в отстройке» зданий университета. В ноябре 1816 г. вопрос о восстановлении главного здания университета был окончательно разрешен. Обсуждались три предложения: восстановить сгоревшие здания университета, разместить университет в так называемом Запасном Дворце, принадлежавшем Кремлевской экспедиции, или прикупить для университета дом генерала Апраксина на Знаменке. Совет университета большинством голосов высказался за восстановление сгоревшего здания.26 января 1817 г. Александр 1 подписал постановления «О возобновлении здания Московского университета» и «О постройке дома для губернской в Москве гимназии».
Начало было положено. Андрей Петрович «бодро и деятельно принялся за дело», проявив «замечательно плодотворную деятельность как относительно университета, так и всех подведомственных учебных заведений, до низших народных школ включительно». Восстановление университета началось с главного типографского корпуса. Строительство шло споро. Уже «в полтора года совершилось строение, и университет, шесть летпраздновавший торжества свои в чужом доме, 4 июля 1819 г. уже мог пригласить посетителей к себе». «От постройки зданий университетских, заботами попечителя князя А.П. Оболенского, сбережено было 83 525 рублей», которые затем использовались при строительстве университетской аптеки и ее химической лаборатории. Усилия попечителя были оценены «блестящим знаком Царской милости» - орденом св. Анны 1-й степени [4, с.26].
В 1820 г. была восстановлена университетская церковь св. Великомученика Георгия. В сентябре того же года были отстроены корпуса Медицинского института с клиническим, хирургическим и акушерским отделениями и больницами для казенных студентов и воспитанников института. Заботами попечителя в феврале 1821 г. началось возведение «нового каменного корпуса для типографии». В последующие годы своего попечительства А.П. Оболенский сумел воссоздать и пополнить погибшие и расхищенные университетские коллекции, библиотеку, музеи, физические инструменты.
Не без хлопот А.П. Оболенского 14 февраля 1818 г. царь даровал Московскому университетскому Благородному пансиону особые права и преимущества, по которым выпускники пансиона при поступлении на гражданскую службу получали от 14-го до 10-го класса, а при поступлении на военную -производились в офицеры. Отличившиеся пансионеры удостаивались золотых, серебряных медалей и похвальных листов.
Из сказанного видно, что А.П. Оболенский большей частью занимался восстановлением материально-технической базы университета. Что касается вопросов образования и организации учебного процесса, то он, слабо представляя себе существо этих проблем, полагался на тогдашнего ректора университета И.А. Двигубского, «одного из остатков и образцов допотопных профессоров, или, лучше сказать, допожарных, то есть до 1812 года». Вместе с тем Андрей Петрович сделал очень много для усиления
профессорского корпуса. В годы его попечительства в университете стали преподавать такие опытные профессора, как медики Х.Г. Бунге и Х.И. Лодер, зоолог А.Л. Ловецкий, юрист Д.Е. Василевский. Среди молодых преподавателей, зачастую выпускников университета, профессорских званий были удостоены филологи И.И. Давыдов и С.М. Ивашковский, технолог Ф.А. Денисов, математик Ф.И. Чумаков, астроном Д.М. Перевощиков, медики В.П. Ризенко и А.А. Альфон-ский. Свою преподавательскую деятельность начали медики М.В. Рихтер-млад-ший и А.Е. Эвениус, историки И.М. Снегирев и М.П. Погодин.
По воспоминаниям А.И. Герцена, «в те времена начальство университетом не занималось, профессора читали и не читали, студенты ходили и не ходили, и ходили притом не в мундирных сюртуках, вроде конно-егерских, а в разных отчаянных и эксцентрических платьях, в крошечных фуражках, едва державшихся на девственных волосах. Профессора составляли два стана или слоя, мирно ненавидевших друг друга: один состоял исключительно из немцев, другой - из не-немцев. Немцы, в числе которых были люди добрые и ученые, как Лодер, Фишер, Гильдебрандт и сам Гейм, вообще отличались незнанием и нежеланием знать русского языка, хладнокровием к студентам, духом западного клиентизма, ремесленничества, неумеренным курением сигар и огромным количеством крестов, которых они никогда не снимали. Не-немцы, со своей стороны, не знали ни одного (живого) языка, кроме русского, были отечественно раболепны, семинарски неуклюжи, держались, за исключением Мерзлякова, в черном теле и вместо неумеренного употребления сигар употребляли неумеренно настойку. Немцы были больше из Геттингена, не-немцы - из поповских детей» [5, с.120-122].
Более чем 8-летнее управление князя
округом, по отзывам современников, достойно замечания: «не будучи ученым, он умел ценить, любил и уважал просвещение». Это было особенно трудно, когда новое министерство признало необходимым направить народное воспитание «к водворению в составе общества в России постоянного и спасительного согласия между верой, ведением и властию...». Изменения должны были коснуться всех звеньев образования и воспитания.
Начавшийся в 1818 г. пересмотр учебных планов привел к тому, что в низших школах, кроме уроков «закона Божия», были введены «Чтения из Священного писания», было запрещено преподавание естествознания. Из гимназий были исключены философские науки, начала политэкономии, теория коммерции и технология. Особое опасение вызывали университеты. Здесь пошли по пути ограничения преподавания философских наук и естественного права, создания межфакультетских кафедр богословия, сокращения зарубежных контактов, ущемления университетских свобод. Значительный урон был нанесен Казанскому, Петербургскому и Харьковскому университетам. Некоторые профессора были преданы суду «за пагубные лже-мудрствования». Строжайший контроль был установлен над учебой и жизнью студентов. Их научные кружки и общества всячески ущемлялись, а поддержку получали «библейские сотоварищества» для изучения Св. Писания. Наступление реакции вызвало в университетской среде увлечение масонством, мистицизмом, появление тайных политических обществ. Смутные времена в полную меру коснулись низшей и средней школы.
Во времена Д.П. Рунича и М.Л. Магницкого А.П. Оболенский употреблял все свое влияние, чтобы «благодаря доверию к нему начальства оградить Московский университет от злых наветов и нареканий». Ему удалось, пусть ненадолго, сохранить неформальный, свободный, во многом патриархальный дух университета. Выдающийся русский хирург, общественный деятель и педагог Н.И. Пирогов так вспоминал об этом времени: «Вот в 1824-1825 годах... не было ни попечителей, ни инспекторов в современном значении этих званий. Попечителя, князя Оболенского, видели мы только на акте, раз в год, и то издали; инспекторы тогдашние были те же профессора и адъюнкты, знавшие студенческий быт потому, что сами прежде (иные и не так давно) были студентами.
Экзаменов курсовых и полукурсовых не было. Были переклички по спискам на лекциях и репетиции - у иных профессоров и довольно часто; но все это делалось так себе, для очищения совести. Никто не заботился о результатах. Между тем аудитории были битком набиты и у таких профессоров, у которых и слышать было нечего, и нечему научиться. Проказ было довольно, но чисто студенческих. Болтать, даже и в самых стенах университета, можно было вдоволь, о чем угодно, и вкривь, и вкось. Шпионов и наушников не водилось; университетской полиции не существовало; даже и педелей не было. Городская полиция не имела права распоряжаться со студентами и провинившихся должна была доставлять в университет. Мундиров еще не существовало. О каких-нибудь демонстрациях никогда никто не слыхал. А надо заметить, что это было время тайных обществ и недовольства.» [6, с.88].
Одни современники отмечали, что князь «отличался превосходным природным умом, умел владеть собою, обходился со всеми ласково и приветливо; был любим и уважаем в обществе». Так, он не мог отказать в просьбе Н.М. Карамзину спасти «от жестокой бедности доброго мужа и отца» князя П.И. Шаликова. Андрей Петрович назначил «весьма не глупого и способного» газетчика, поэта-сенти-менталиста помощником издателя «Московских ведомостей» [4, с.24]. Другие вспоминали «патриархальное, отеческое правление» А.П. Оболенского: «.настрой чувств между учащими и учащимися. Это была общая семья, в которой князь был старший, всеми чтимый. В течение всего своего попечительства ему не представлялось случая огорчить кого-либо из гг. профессоров или студентов и чиновников». Д.Н. Свербеев так описывал известный случай с профессором Н.Н. Сандуновым: «.Добродушному попечителю, князю Оболенскому, нужно было по одному частному делу посоветоваться с человеком, вполне знающим законы. Не предупредив Сандунова, он вздумал позвать его ксебе в неурочный час; необычный призыв удивил Сандунова. «Что прикажете, Ваше сиятельство?» - сказал он, входя, своему начальнику, принявшему его стоя. «Я хочу посоветоваться с Вами по одному делу». -«По какому, Ваше сиятельство?» - «Моему собственному». - «Нууж извините; вероятно, нам долго придется толковать, я устал, второпях пришел пешком». Тогда он взял стул и сел перед попечителем. В справедливую похвалу кн. Оболенскому надобно прибавить, что он почувствовал свою неловкость и просил в ней у Санду-нова извинения» [7, с.76]. По справедливому замечанию А.И. Герцена, «с попечительством князя Оболенского вообще оканчивается патриархальный период Московского университета» [5,с.120-121].
По должности попечителя учебного округа А.П. Оболенский исполнял обязанности директора Московского отделения Российского библейского общества. Здесь Андрей Петрович проявил завидную активность: он содействовал петербургскому комитету в распространении и рассылке Библии, под его руководством Московский комитет опубликовал Св. Писание на греческом и польском языках [8, с.88-89]. Этого было достаточно, чтобы его усилия были замечены не только друзьями, но и недругами, которые видели в нем сторонника А.Н. Голицына «врага православия». Борьба архимандрита Фотия, за которым стояла фигура А.А. Аракчеева, против А.Н. Голицына невольно отразилась и на А.П. Оболенском. В своей записке Александру 1 Фотий предостерегал императора о том, что в стране все подготовлено для ниспровержения самодержавия и веры. «Для смешения всех религий, и чтобы духовенство не мешало, введено министерство духовных дел, и министру подчинены православные рядом с жидами и магометанами. Для удобнейшего распространения нового учения устроено Библейское общество под руководством А.Н. Голицына, которое издает вредные книги и распространяет по всем учебным заведениям. Попечители в университетах, директоры в министерстве посажены из единомышленников». Среди сторонников А.Н. Голицына Фотий называет А.П. Оболенского [8, с.216]. Андрей Петрович получил от Фотия «черную метку».
Отставка же А.Н. Голицына с поста министра народного просвещения и духовных дел в мае 1824 г. и удаление его от президентства в Библейском обществе явились прелюдией к увольнению А.П. Оболенского. Министром просвещения стал А.С. Шишков - писатель-«ар-хаист», поборник православия, противник космополитизма, всего западного и мистического. Однако новый министр с отставкой попечителя не спешил. Более того, князь был произведен в тайные советники, и ему была предложена должность сенатора. Новый министр привлек А.П. Оболенского к работе в Особом комитете для пересмотра всех постановлений по учебной части и составления проекта общего устава учебных заведений. И все же было ясно, что надежды на дальнейшую службу потеряны. 19 июля 1825 г. князь А.П. Оболенский был уволен.
Здесь следует заметить, что и сам А.П. Оболенский не особенно цеплялся за должность. Во-первых, князь был далек от интриг вокруг своей служебной карьеры
и потому безразлично относился к возможной отставке. Еще одной причиной, почему А.П. Оболенский не держался за должность и даже отказался отзвания сенатора, были его семейные обязанности. После смерти отца в мае 1822 г. он «без предварительных соглашений, без избрания, а также просто, по общему влечению», превратился в старшего среди Оболенских, прямым и законным наследником, главой семейства. «Авторитет его, не имея законного освещения давности, может быть, и не имел вполне нравственного значения, которым пользовалась первоначальная власть; но в этой династии Оболенских закон прямонаследия не мог быть никем оспариваем», - отметил в своихза-писках князь П.А. Вяземский [2, с.321].
Беспрекословный авторитет Андрея Петровича в глазахродственников утверждала и многочисленная семья князя. Из родившихся десятерых детей в живых осталось восемь. У всех были семьи.
Время шло. Дом Андрея Петровича не был уже прежним старосветским домом матери. «Новые обычаи, новые требования заглянули и отчасти, как бы незаметно, вторглись и в него. Сохраняя, впрочем, свой индивидуальный отпечаток, свою особенную первенствующую ноту, он согласовывался с господствующим настроением общежития. Семейные обеды еще разрослись с размножением семейства, уже усиленного народившимися поколениями. Отличительною чертою этих обедов было и то, что число служивших за столом почти равнялось числу сидевших за столом. В старых домах наших многочисленность прислуги и дворовых людей была не одним последствием тщеславного барства: тут было также и семейное начало. Наши отцы держали в доме своем, кормили и одевали старых слуг, которые служили отцам их, и вместе с тем призревали и воспитывали детей этой прислуги. Вот корень и начало этой толпы более домочадцев, чем
челядинцев», - заключает свои пояснения П.А. Вяземский.
Андрей Петрович был настоящим главой, патриархом не только в семье, но и для всего рода Оболенских. Несколько поколений собирались в его доме по праздникам и в дни семейных торжеств. «Члены младшего поколения прежде вступления в общественную жизнь представлялись князю Андрею Петровичу. Все родственники любили его; младшие братья и сестры относились к нему как к отцу. Ничего важного не начиналось, даже в боковых линиях, без его совета и благословения; все приходили к нему за добрым советом и утешением, за помощью и покровительством. Даже люди посторонние прибегали к его житейской опытности, поручали ему своих сирот и вручали значительные суммы на дела благотворительности.
Перед смертью он был болен недолго. Все родные окружали своего патриарха во время его предсмертной болезни, и последние слова его были: «Как сладко мне быть больным, сколько любви меня окружает» [3, с.850]. Князь А.П. Оболенский умер 19 февраля 1852 г. и похоронен в Донском монастыре в Москве.
Александре 1. - СПб., 2000.
А. ЧИНЕННЫЙ, доктор исторических наук, профессор С. ЧИНЕННЫЙ, кандидат исторических наук, доцент
Военное дело в умелых руках - искусство, в неумелых - ремесло Военное образование в России являлось заметной составной частью образовательной системы. Знания, получаемые в военных академиях и военных училищах, были основательными, а их окончание - высокопрестижным. Все императоры России, начиная с Николая I, имели военное образование, а для великих князей это было правилом без исключения. Из семи военных министров России 1861-1915 гг. пять являлись начальниками или преподавателями военно-учебных заведений (Д.А. Милютин, П.С. Ванновский, А.Ф. Реди-гер, В.А. Сухомлинов, А.А. Поливанов). Многие начальники Генерального штаба были одновременно профессорами академии Генерального штаба. Видные государственные и общественные деятели России имели базовое военное образование, а три министра народного просвещения - А.С. Шишков, П.А. Ши-ринский-Шихматов, Е.В. Путятин -окончили морской кадетский корпус. Ценность военного образования состояла ещё и в том, что оно формировало не только профессиональное мастерство, но и идейную ориентацию, общую
Военные академии России: XIX век
культуру, политические взгляды. Образование - своеобразная форма власти и едва ли не самая эффективная её форма.
До начала тридцатых годов XIX века в России военные знания приобретались в разных университетах: в одном - по фортификации; в другом - по истории войн; в третьем - по военномуискусству.
В 1828 году генералы русской армии А.А. Жомини и А.И. Хатов подготовили императору Николаю I предложения о формировании Центральной стратегической школы. Инициатива была одобрена, и в 1832 году она была открыта в Петербурге и стала называться Императорской военной академией. Из войск старательно отбирались наилучшие офицеры, которые готовились для службы в Генеральном штабе и для распространения военных знаний. Уже на этом этапе развития школа, а затем академия вооружила своих выпускников фундаментальными военными знаниями, что становилось основой командно-штабной специальности. Первым начальником академии Генерального штаба был генерал-адъютант И.О. Сухозанет - герой Отечественной войны 1812 года, поте-
