Спросить
Войти
А. Ю. Андреев
ВОСПИТАНИЕ ВЕЛИКИХ КНЯЗЕЙ АЛЕКСАНДРА И КОНСТАНТИНА ПАВЛОВИЧЕЙ ГЛАЗАМИ Ф.-С. ЛАГАРПА1
Статья посвящена анализу процесса воспитания внуков российской императрицы Екатерины II, великих князей Александра (будущего императора Александра I) и Константина Павловичей. Исследование основывается на новом материале, почерпнутом из архива воспитателя великих князей, швейцарца Ф.-С. Лагарпа. Введение в научный оборот новых источников позволяет пересмотреть определенные неточности и мифологические представления, сложившиеся относительно «просветительского эксперимента» Екатерины II по воспитанию внуков. В результате яснее становятся ис гоки формирования ключевых черт характера императора Александра I и политических основ его мировоззрения.
A. J. Andreyev
Education of the Grand Dukes Alexander and Constantine Pavlovich through the eyes of F.-C. de La Harpe
The article presents a new investigation of the process of education held upon the Catherine II’s grandchildren - the grand dukes Alexander (future emperor Alexander 1) and Constantin. This analisys is based on the new historical data from the archive of a swiss teacher of the grand dukes F.-C. La Harpe. The new sources hereby put into scientific use allow to review some inaccurate statements and historical mythes concerned with this «enlighted experiment» of Catherine II for the education of her grandsons. Thus some general origins of the key features of Alexander’s character and political views become more clear.
В отделе рукописей Кантональной и университетской библиотеки г. Лозанны хранится собрание писем и документов, принадлежавших выдающемуся швейцарскому педагогу и политическому деятелю Фредерику-Сезару Лагарпу (1754-1838)2. Значительная часть этих бумаг имеет прямое отношение к истории России. Они связаны с воспитанием будущего императора Александра I, учителем которого Лагарп был в 1784—1795 гг., а также с многолетней перепиской между наставником и учеником, которая длилась практически вплоть до конца царствования последнего. В данном архивном собрании находятся: 1) выполненные Лагарпом собственноручно копии писем (как от него к Александру, так и наоборот), а также другой его корреспонденции в Россию; 2) привязанные к этим копиям многочисленные «объяснительные записки» {фр. notes explicatives), сочиненные Лагарпом в качестве примечаний в разные годы при переписывании документов. Отметим, что над этим корпусом бумаг Лагарп работал на протяжении всей своей жизни, считая его главным своим наследием и предназначая к посмертной публикации.
Хотя историки и обращались уже к данному историческому источнику, однако нельзя сказать, что он в должной мере введен в научный оборот. Особенно это касается отечественной историографии. До недавнего времени единственным российским историком, работавшим с лозаннским собранием бумаг Лагарпа, был М. И. Сухомлинов, познакомившийся с ним более 150 лет назад (!), когда бумаги еще находились в частных руках. Сухомлинов подготовил биографический очерк о Лагарпе, который — как детальное исследование всей жизни и деятельности швейцарца на русской службе — до сих пор остается непревзойденным3. В своем очерке историк использовал ряд важных документов, в частности «объяс2 Bibliothfeque Cantonale et Universitaire (BCU) Lausanne, Fonds de La Harpe (IS 1918).
нительные записки» Лагарпа, как правило давая их в собственном пересказе. Последующие же отечественные историки, например автор многотомной и широко используемой биографии Александра I
Н. К. Шильдер, опирались на эти выписки, цитируя Сухомлинова.
В зарубежной историографии наиболее полно данное собрание было использовано при подготовке трехтомного издания переписки Александра I и Ф. С. Лагарпа4. За основу этого издания были положены именно копии писем, хранящиеся в Лозанне, которые публиковались вместе с примечаниями, сделанными к ним Лагар-пом. В то же время составители не ставили целью опубликовать полный набор «объяснительных записок», и поэтому некоторые из них (прежде всего, наиболее обширные по объему) не вошли в издание. Между тем в оставшихся до сих пор неопубликованными записках присутствуют важные фактические сведения, относящиеся к периоду пребывания Лагарпа в Петербурге, даются интересные подробности процесса воспитания великих князей Александра и Константина, а также той атмосферы, в которой Лагарпу приходилось действовать при российском дворе.
Прежде чем непосредственно перейти к анализу этих источников, сформулируем общие характеристики, существующие на сегодняшний день в исторической науке относительно воспитания внуков Екатерины II.
По мнению большинства историков, ведущую роль в нем сыграла лично Екатерина. Она руководила этим воспитанием в русле новейших идей эпохи Просвещения, подобрала способных учителей и гарантировала общее формирование «просветительского мировоззрения» Александра, назначив главным его наставником обладавшего ярко выраженными либеральными взглядами швейцарца Лагарпа.
Так, В. О. Ключевский писал: «Когда великий князь и следовавший за ним брат Константин стали подрастать, бабушка составила философский план их воспитания и подобрала штат воспитателей. Главным наставником, воспитателем политической
мысли великих князей был избран полковник Лагарп, швейцарский республиканец»5. Процесс назначения учителей для Александра и Константина представляется историкам как осознанный выбор, поиск со стороны Екатерины лучших педагогов своего времени — «выдающихся людей» (по оценке историка А. А. Корнилова), среди которых «первое место несомненно принадлежит швейцарцу Ла-гарпу, приисканием [здесь и далее курсив внутри цитат принадлежит мне. — А. А.] которого Екатерина обязана своим связям с лучшими умственными силами тогдашней Европы... Екатерина одобрила и взгляды, и воспитательный план Лагарпа и предоставила ему полную волю вкладывать в душу Александра те идеи, которыми он сам был воодушевлен и которые соответствовали лучшим идеям передовых людей его века»6.
К этим словам крупных дореволюционных историков присоединяются и современные исследователи, подчеркивая, что будущий Александр I являлся, так сказать, плодом «просветительского проекта» Екатерины II по воспитанию внуков. «В физическом, умственном и нравственном развитии внуков Екатерина видела дело государственной важности. Педагогическая программа императрицы, известная по ее переписке и «Наставлению», которым она снабдила избранных ею воспитателей, носила явственный отпечаток прогрессивных идей выдающихся просветителей. Эта программа призвана была воплотить в жизнь руссоистский идеал «естественного человека» — всесторонне развитой, свободной от предрассудков гуманной личности; в известной мере она предвосхищала педагогический опыт Царскосельского Лицея. В некоторых отношениях воспитательная программа Екатерины шла даже дальше лицейской»7.
Современная американская исследовательница Дж. Хартли, характеризуя вклад Екатерины II в воспитание внуков, отмечает, что она «вникала в различные области знаний, читала самые последние образовательные теории...Теперь внуки дали ей удобную возможность применить на практике некоторые новые теории... Значительным для развития характера Александра являлся выбор Екате5 Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. Кн. 3. М., 1993. С. 378.
риной Ф.С. де Лагарпа, известного швейцарского ученого, на роль его наставника в 1784 году»8.
Эти высказывания бесспорно представляются обоснованными — по крайней мере, исходя из переписки Екатерины, ее «Наставления» и других документов, где говорилось о намерениях императрицы. Однако существует и иной круг источников — с острой критикой того, как воспитание внуков императрицы происходило на практике (это, в первую очередь, записки Ш. Массона, учителя математики и личного секретаря великого князя Александра Павловича, а также мемуары князя А. Чарторыйского, близкого друга Александра, и В. Н. Головиной, фрейлины супруги Александра). Собственно, об этих источниках не умалчивали и историки XIX в. Но, основываясь на их более глубоком прочтении, в позднейшее время было сделано несколько интересных замечаний, которые рисуют картину воспитания Александра и Константина более сложной, и, в частности, позволяют переосмысливать отношения Екатерины и Лагарпа.
Так, Н. А. Троицкий четко сформулировал наводящую на размышления идею о том, что в деле воспитания Александра Екатерина и Лагарп выступали не единомышленниками, а соперниками. Историк писал: «Екатерина влияла на любимого внука неизмеримо сильнее, чем его родители, и была очень довольна этим. Но в страстных заботах о наилучшем его воспитании она сама невольно подготовила себе опаснейшего соперника. Им стал Лагарп»9. А Н. Н. Фирсов первым отметил, что Лагарпу приходилось каждодневно «бороться» за Александра против того воздействия, которое исходило от двора Екатерины и лично от августейшей бабьей в последние годы ее царствования. Итог, по мнению историка, печален: «Незаметному, но едкому влиянию Екатерины, как ржавчина подтачивавшему героическое содержание бесед Лагарпа, Александр был обязан тем, что из него вышел не государственный и социальный реформатор, но «сладенький человек» с доброжелательными и высокими словами на устах и с камнем на всякий случай за пазухой»10.
Упомянутые рукописи из лозаннской библиотеки позволяют, наконец, узнать, что думал по этому поводу сам Лагарп.
Но сперва еще несколько общих слов о его «записках». Информативность и ценность их содержания определяется, естественно, тем, что Лагарп соприкасался с верхушкой российского двора (помимо рассказа об отношениях с Александром, Константином и придворными из их окружения, Лагарп подробно осветил в «записках» несколько важных разговоров с Екатериной, а также свою весьма примечательную встречу с Павлом). Но при этом особенностью «записок» Лагарпа в отличие от некоторых иных исторических источников того времени служит то, что все они целиком сосредоточены на личности автора. Лагарп не ставит целью нарисовать портреты встреченных им людей или исторических явлений — его в первую очередь интересует фиксация собственных переживаний и описание своих поступков, а также обличение интриг и несправедливостей, допущенных по отношению к нему другими11. Такой оправдательный характер свойственен для всех «эго-текстов», вышедших из-под пера Лагарпа, что объясняется как деталями его биографии (в течение жизни ему неоднократно приходилось защищаться от разного рода обвинений), так и, безусловно, самим характером швейцарца12.
Учитывая вышеуказанные особенности, цель настоящего исследования — не просто изложить новые факты и оценки жизни российского двора в конце царствования Екатерины II, которые присутствуют в «записках» Лагарпа, но и дать их критический анализ, опираясь на широкий круг других источников. Все это позволит пересмотреть ряд вопросов, в отношении которых в историографии господствовали слишком упрощенные, а подчас и искаженные представления.
Недавно А.Ф. Строев посвятил особую статью анализу обстоятельств приглашения Лагарпа в Россию, однако ответ на данный вопрос в этой статье напрямую не выражен. Зато были открыты детали той «воспитательной миссии», которую выполнял Лагарп в 1782 г. в отношении семейства Ланских, сопровождая Якова Ланского, младшего брата екатерининского фаворита, в поездке по Европе13.
Основная фактическая канва этой «миссии» была известна еще с момента публикации переписки Екатерины II с бароном Ф. М. Гриммом. Екатерина близко к сердцу принимала все, что касалось горячо любимого ею тогда А.Д. Ланского. Младший брат фаворита императрицы находился в Париже, и там его подстерегла «сердечная болезнь»: он едва не вступил в брак с юной авантюристкой (удостоившейся за свой образ действий множества нелестных комментариев со стороны как Екатерины, так и ее корреспондента Гримма). Не без трудностей младшего Ланского вместе с посланным на помощь кузеном удалось отправить в путешествие по Италии, а сопровождать их должен был Ф.-С. Лагарп, нанятый для этого Гриммом во время пребывания двух молодых россиян в Лозанне14.
В поездке по Италии Лагарп проявил немало ума, такта, осмотрительности и педагогического искусства, сумев оградить Якова Ланского от дальнейших преследований со стороны авантюристки и полностью «излечить его от сердечной болезни». О своих успехах Лагарп сообщал в Париж к Гримму, а тот в свою очередь пересылал эти письма российской императрице15. Так Лагарп стал известен Екатерине II, и в ее письме к Гримму от 25 февраля 1782 г. удостоился очень лестных характеристик: «Мудрость и рассудительность
В. С. Ржеуцкого. М., 2011. С. 218—232.
господина де Лагарпа присутствующих и отсутствующих так покорили, он со всеми делами так ловко управился, что все по нашему желанию совершилось и заслужил он всеобщую благодарность». Поэтому она доверяет Лагарпу окончить его миссию, благополучно доставив обоих кузенов Ланских из Италии через Австрию и Польшу на родину, в Петербург. Чтобы поощрить швейцарца к такому дальнему путешествию, императрица в том же письме заверяет, что в Петербурге «ему естественно обеспечат участь достойную»16. Грядущие милости обещает в личном письме и старший Ланской, который, горячо благодаря за «советы и заботы» в отношении брата, писал Лагарпу 11 марта 1782 г.: «Я прошу вас сопровождать его до России. Именно здесь, сударь, я льщусь на деле доказать вам желание мое быть вам полезным»17.
Судя по «запискам», Лагарп прибыл в Петербург в феврале
вы услуги столь важные», — уверен Гримм, желая Лагарпу, чтоб для него «приезд в Петербург удачей обернулся»19.
Вместе с тем, если придерживаться не громких обещаний или хвалебных слов, а лишь фактов, то нельзя не видеть, что прибытие Лагарпа не сопровождалось ни каким-либо четким распоряжением по поводу его дальнейшей судьбы в России, ни даже чьими-либо целенаправленными усилиями по устройству Лагарпа на службу. Да, Екатерина II безусловно пригласила его приехать в Петербург, но лишь обеспечивая возвращение на родину «заблудшей овцы» — Якова Ланского. Лишь в таком качестве Лагарп был ей интересен как педагог, а фраза императрицы, обещавшая ему здесь «участь достойную» (фр. un sort convenable), была вполне двусмысленной, ни к чему не обязывавшей — и в любом случае не имела никакого отношения к поиску будущих воспитателей для Александра Павловича. Барон Гримм, также бесспорно содействовавший приезду Лагарпа в Россию, на этом счел свою задачу выполненной — после процитированного выше письма от 30 января 1783 г. он практически больше не вступал в контакт со своим бывшим «протеже» (лишь в 1787 г. они обменялись вежливыми письмами20).
Лагарп и сам прекрасно понимал неопределенность своего положения. Он признавался в «записках», что «приглашения, какими бы смутными те не казались, поехать в Петербург он решился принять немного легкомысленно», тем более что некоторое время назад получил от ирландского пэра, милорда Тайрона, блестящее предложение, связанное с воспитанием его двоих сыновей, условия которого (большое вознаграждение и пенсия после 6-7 лет службы) могли бы обеспечить Лагарпа на всю оставшуюся жизнь.
Изложим дальнейший ход событий словами Лагарпа. «Прибыв в Петербург в начале 1783 г., я был очень хорошо принят генералом Ланским, братом одного из русских офицеров, которого я сопровождал. Меня представили императрице, которая меня похвалила; но, прождав в течение нескольких недель без малейшего намека на то, на что меня заставляли надеяться, я стал готовиться к отправлению в Англию, о чем и объявил генералу Ланскому. Наступление ледо19Correspondance... Vol. 1. P. 403-404.
хода заставило отложить мой отъезд. Я еще был там, когда через посредничество своего секретаря, который был моим земляком, меня вызвал сенатор граф Александр Романович Воронцов, министр коммерции. Он завел со мной разговор о предметах, касающихся образования. Когда он спросил меня, что я предполагаю предпринять дальше, я ему изложил с откровенностью те приглашения, которые толкнули меня на путешествие в Петербург, а также мое нынешнее решение присоединиться к сыновьям лорда Тайрона, поскольку в России, как кажется, я не буду востребован. Не имея никаких документально подкрепленных оснований к тому, что мне здесь дадут подходящее место, было бы поистине неразумно отказываться от надежного предложения независимой судьбы, которое мне сделали в другой стране.
Спустя несколько дней после этого разговора генерал Ланской и граф Воронцов объявили мне, что императрица назначает меня на место в образовательном учреждении, которое формируют для обучения ее внуков, однако пока без какого-либо определения моих обязанностей. Сверх жалования в 1500 рублей мне обещали квартиру и жилье на всем готовом. Я согласился без колебаний и извинился перед лордом Тайроном, который принял мои объяснения с большой благожелательностью»21.
Обратим внимание на несколько деталей этого рассказа. Во-первых, он подтверждает, что Екатерина II вовсе не искала Лагарпа в качестве будущего воспитателя для своих внуков, что в течение первых нескольких недель пребывания в Петербурге Лагарп, получив сначала свою долю благодарности за «спасение» Ланского-младшего, потом был забыт и планировал покинуть Россию, поскольку не рассчитывал найти здесь достойное место, будучи для этого, как он сам писал, «недостаточно известным». Тем самым на21 BCU. Fonds de La Harpe. G.Aa 52. P. 1. Другая запись в этой же тетради (копия письма Лагарпа к Салтыкову от 1785 г.) позволяет уточнить дату назначения ко двору: Лагарп указывает, что А.Д. Ланской сообщил ему об этом 18 марта 1783 г. после 15 дней ожидания (Ibid. Р. 5). Здесь же Лагарп приводит дополнительные причины, подвигавшие его тогда к отъезду из России: он боялся, что «недостаточно известен здесь, чтобы заслужить место, требующее доверия», но не хотел принимать совсем уж незначительную должность, тогда как предложение из Ирландии его полностью устраивало.
значение Лагарпа ко двору выглядит скорее счастливым стечением обстоятельств.
Во-вторых, к его осуществлению и сам Лагарп приложил определенные усилия, воспользовавшись для этого средой своих товарищей — швейцарцев в Петербурге. Он поселился в доме земляка и друга, бригадира Жана Франсуа (Ивана Степановича) Рибопьера22, известного екатерининского военного (погибшего позже при штурме Измаила), адъютанта Потемкина, обладавшего, естественно, немалыми связями в Петербурге23. И разговор Лагарпа с графом Воронцовым был также организован секретарем-швейцарцем. Зная настойчивость Лагарпа, можно заподозрить (хоть он об этом и не пишет), что тот добивался этого разговора, не желая покидать Петербург без последней попытки получить место из рук ближайшего окружения Екатерины П. Ведь ясно, что для Лагарпа даже туманная перспектива воспитывать членов императорской фамилии — будущих правителей огромной державы — на деле перевешивала любые обещанные в других странах материальные блага. Он и сам так говорил о выборе в пользу России в одном из писем: «Признаюсь искренне: когда б я сто раз оказался в подобных обстоятельствах, я сто раз сделал бы то же самое и всегда с радостью»24.
В-третьих, если признать, что Лагарп сам добивался своего назначения, то механизм, который был в итоге задействован, не имеет никакого отношения к «просветительскому проекту», а, напротив, вполне традиционный, а именно «вельможная протекция» со стороны фаворита Екатерины II А. Д. Ланского. Именно он и добился для Лагарпа желанного места при великих князьях Александре и Константине (не случайно Лагарп в своих бумагах называл Ланского своим «единственным покровителем» — топ яеи1 Рплеаеиг). При этом речь вовсе не шла об испытании каких-либо компетенций Лагарпа: его взглядов, глубины познаний в науках и проч. (как мы видели, сам круг обязанностей Лагарпа при этом назначении был еще совершенно неопределенным).
Но это не должно удивлять, поскольку ровно таким же образом, т. е. исходя из личных связей, а не знаний или педагогических способностей, в 1783 г. происходило назначение к Александру и Константину и прочих наставников, о чем свидетельствуют другие источники.
Главное «наблюдение за воспитанием великих князей внуков» императрица решила вверить генерал-аншефу, графу Н. И. Салтыкову, о чем с ним самолично изъяснялась в марте 1783 г. (т. е. примерно в те же дни, когда состоялось и назначение Лагарпа)25. Салтыков к этому времени закончил опекать в качестве гувернера великого князя Павла Петровича и на этом посту доказал свою полную личную преданность императрице, поэтому его назначение выглядело вполне естественным.
В то же время, например, саксонский посланник оставил отзыв, что Салтыков — «самый неподходящий для воспитанников принцев во всей Европе»26. Люди, близко общавшиеся с Салтыковым, добавляют к этому определению красок. Князь А. Чарторыйский пишет: «Выбор других лиц, которым было поручено руководство воспитанием Александра, в точном смысле этого слова был таков, что мог удивить всех понимающих людей. Главный надзор за воспитанием великих князей был возложен на графа Николая Салтыкова... Это был человек маленького роста, с большой головой, гримасник, с расстроенными нервами, с здоровьем, требовавшим постоянного ухода... Он считался самым прозорливым из русских придворных вельмож,., являясь передатчиком слов Екатерины в тех случаях, когда она имела что-нибудь сказать великому князю Павлу. Граф Салтыков иногда пропускал или смягчал особенно неприятные или слишком строгие слова в приказах или выговорах императрицы своему сыну; точно так же поступал он и с ответами... Человек с его замашками и характером очень мало подходил к тому, чтобы руководить воспитанием молодого наследника престола и оказывать благотворное воздействие на его характер»27.
Фрейлина Головина еще более жестко пишет о Салтыкове как о «коварном и лукавом интригане», который так руководил поведением Александра, что «неизбежно должен был разрушить откровенность его характера, заменяя ее заученностью в словах и принужденностью в поступках. Граф Салтыков, желая сохранить одновременно расположение императрицы и ее сына, внушал великому князю скрытность. Его доброе и превосходное сердце иногда брало верх, но тотчас же воспитатель пытался подавить движения его души. Он отдалял его от императрицы и внушал ему ужас по отношению к отцу»28. Наконец, служивший под началом у Салтыкова Ш. Массон не находит для описания педагогических достоинств последнего лучших слов, чем следующие: «Его главным занятием при великих князьях было предохранять их от сквозняков и от расстройства желудка»29.
Александр Яковлевич Протасов, назначенный «особым гувернером» («дядькой») великого князя Александра Павловича, постоянно жившим в соседней с ним комнате, получил это место «единственно как брат заслуженной фрейлины, фаворитки императрицы». Чар-торыйский считает, что «не совершит несправедливости, оценивая его как полнейшего тупицу. Великий князь, не будучи насмешником, не высмеивал его, но никогда не питал к нему ни малейшего уважения... Подобная среда могла привить только недостатки»1. Массон полагал, что Протасов «находился бы более на своем месте, если бы его назначили аптекарем... Ограниченный, впадающий в мистицизм и ханжество, малодушный, он не был злым, но выстав28Головина В. Н. Мемуары //Мемуары графини Головиной. Записки князя Голицына. М., 2000. С. 74.
II et de Paul Ier. Paris, 1863. P. 215. «Записки» Массона впервые вышли в свет в Париже в трех томах в 1800—1802 гг., но, к сожалению, до сих пор полностью не переведены на русский язык. Даже их современное издание (Массон Ш. Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I (пре-дисл. и комм. Е. Ляминой). М., НЛО, 1996) воспроизведено по значительно сокращенному дореволюционному переводу. Поэтому и сегодня необходимо обращаться к тексту «Записок» на французском языке (здесь и далее используется полное издание их текста в одном томе, выполненное в Париже в 1863 г.).
,0 Чарторижский А. Указ. соч. С. 89.
лял себя смешным в глазах всего света»31. Записки самого Протасова, содержащие некоторые подробности его общения с великим князем Александром в 1791-1794 гг., рисуют сходный образ: видно, что во многих вещах он не находил с учеником общего языка, пытался прививать ему догмы, возражая против способов самостоятельного суждения, которыми тогда уже овладел юный Александр, и т. д. О педагогических взглядах Протасова свидетельствует такой прием: «для приучения к русскому языку» (хотя и не будучи учителем этого предмета) Протасов писал Александру длинные письма, а когда тот жаловался, что ему скучно их читать, Протасов возражал ему, обижался, упрекал воспитанника в лени, а потом нарочно продолжал свою докучливую практику (в результате у Александра привилось твердое отвращение к длинным письмам и мемориям)32.
Карл Иванович Сакен, «дядька» великого князя Константина Павловича (перешедший на эту должность из свиты великого князя Павла Петровича), также характеризуется современниками как весьма слабый воспитатель — «снисходительный и уступчивый», который был совершенно не в состоянии справиться с чересчур резвым и непослушным характером своего ученика. Ш. Массон полагал: чтобы сохранять хоть какую-то власть над Константином, нужен был такой твердый человек как Лагарп, который один был способен давать отпор и обуздывать «природную грубость» младшего из великих князей33.
Позже среди учителей Александра и Константина появились, например, академиьси Крафт (с 1789 г.) и Паллас (с 1791 г.), однако первоначальное формирование корпуса наставников, действи11 Masson Ch. F. Ph. Op. cit. P. 216.
,2 Дневные записки А. Я. Протасова о воспитании великого князя Александра Павловича //Древняя и новая Россия. 1880. Т. 17. С. 774.
тельно, мало отвечало каким-либо особенным «просвещенным принципам», шло случайно и медленно. Сам Лагарп писал по этому поводу: «С большим знанием света я бы наверное испытывал бы живое беспокойство, наблюдая как затягивается формирование двора великих князей. Ибо не ранее конца 1783 г. за это дело взялись всерьез, и лишь тогда я был представлен графу Салтыкову, назначенному главным воспитателем, и познакомился с людьми, с которыми мне должно было работать вместе. Зимой 1784 г. нас впервые представили великому князю Александру»34. Основная же причина промедления была чисто личного свойства — граф Салтыков в 1783 г. был надолго задержан за пределами Петербурга какими-то делами и не мог вернуться, несмотря даже на неоднократные призывы императрицы35.
Таким образом, первый год Лагарпа в Петербурге прошел в ожидании (в это время, правда, он пытался учить русский язык), без какого-либо употребления в качестве педагога и без определения обязанностей в отношении великих князей. Но ситуация резко изменилась весной 1784 г. с появлением так называемого «Наставления» Екатерины II об обучении своих внуков. Это напрямую подводит нас к следующему спорному вопросу.
Об этом изменении в статусе Лагарпа в 1784 г. впервые написал Н. К. Шильдер в своей биографии Александра I. Историк, правда, явно переоценивал то значение, которое Лагарп имел в глазах Екатерины: «Назначив хотя не даровитого, но безусловно верного ей человека в лице Н.И. Салтыкова приставником при своих внуках, Екатерина озаботилась в то же время приисканием способного исполнителя своих педагогических начертаний. Выбор ее остановился на швейцарском гражданине Фридрихе-Цезаре Лагарпе». В этих суждениях, как показано выше, мало истинного, но Шильдер в том же духе продолжает дальше: «Недолго однако Лагарп занимал вто,4вси. Бопск с!е Ьа Нагре. С.Аа 52. Р. 2.
ростепенное положение в деле воспитания Александра Павловича; очевидно Екатерина предназначала ему более деятельную педагогическую роль». И вот летом 1784 г. «после решительного одобрения, высказанного Екатериной по поводу записки Лагарпа, все препятствия к назначению его наставником великого князя Александра устранены»36.
Многие авторы биографий российского императора затем дословно следовали Шильдеру, рассказывая, как Екатерина II после изучения записки, представленной ей Лагарпом (о ней речь пойдет ниже), «назначила Лагарпа наставником великих князей»&7. Подобные утверждения вошли и в труды крупнейшей современной французской исследовательницы жизни Александра I, профессора Сорбонны М.-П. Рей. Так, в статье, специально посвященной Лагарпу как воспитателю Александра, она констатирует (но не объясняет), что Лагарп прибыл в Петербург в начале 1783 г., а приглашен учителем французского языка к Александру только в марте 1784 г., и что затем, прочитав записку Лагарпа и «соблазнившись честолюбивым проектом», Екатерина «с середины сентября назначает Лагарпа главным наставником великих князей Александра и Константина Павловичей». В результате, якобы «в течение более десяти лет, до мая 1795 г., Лагарп ежедневно контролировал занятия прочих преподавателей», а кроме того, «преподавал и сам... Эта двойная обязанность, как он признает в воспоминаниях, была нелегкой»38.
На деле такие высказывания являются результатом интерпретации лишь косвенных указаний, содержащихся в небольшом наборе источников, которые следует проверить, присоединив к ним свидетельства самого Лагарпа.
,6Шилъдер Н.К. Указ.соч. Т.1. С.35, 38.
ш Рей М.-П. Фридрих Цезарь Лагарп, воспитатель будущего императора Александра I // Французский ежегодник 2011: Франкоязычные гувернеры в Европе XVII—XIX вв. / Под ред. А. В. Чудинова и В. С. Ржеуцкого. М., 2011.
С. 235. См. Также: Key М.-P. Alexandre Ier. Paris, 2009. P. 56.
воспитании великих князей Александра и Константина39. Эта подробная инструкция в шести частях содержала набор педагогических приемов и правил, в духе Локка и Руссо, с помощью которых собранные под началом у Салтыкова учителя должны были физически и нравственно развивать внуков императрицы. Отметим, что часть, посвященная преподаванию наук, в «Наставлении» была явно недостаточно развита, оставляя простор для дальнейших комментариев (чем вскоре и воспользовался Лагарп).
Уже 28 марта 1784 г. Екатерина написала письмо к Гримму, в котором выражала удовлетворение от завершенного ею «Наставления», а также перечисляла людей, которым предстояло воплощать это сочинение в жизнь. Среди них был назван и Лагарп, который «будет одним из тех, кто поставлен присутствовать при упомянутом Александре, с особым приказанием разговаривать с ним по-французски» (далее шел перечень других лиц, поставленных с аналогичными поручениями — говорить с Александром на иностранных языках)40.
Следующее упоминание Лагарпа мы находим в письме от 8 мая
,9 Подлинник «Наставления» — РГАДА. Ф.2 (разряд II). Д.115; его полная публикация (вместе с рескриптом Салтыкову) — Сборник РИО. СПб., 1880. Т. 27. С. 301-330. В ГАРФ (Ф. 728. Оп. 1. Д. 326 (№ 290). Л. 1-26) находится копия «Наставления» на французском языке, выполненная рукой Лагарпа.
изъясняться, и речи пока еще не шло о
