ВЫХОД ИЗ ТУПИКА

Николай Клёнов

Выход из тупикА

Две войны за независимость средневекового Русского государства

Крупное государство средневековой Европы, плохо знакомое широкой публике. Государство, прошедшее путь от небольшой автономии на крайнем северо-западе евразийской империи Чингизидов в середине XIII века до самостоятельной державы, сравнимой по площади с современной Российской Федерацией в середине века XVII1. Государство, в котором окончательно сформировался русский этнос2. Все

Автор выражает признательность Алексею Конрадову и Роману Романову за существенную помощь в осмыслении исторического материала этой работы; Дмитрию Михайловичу Володихину — за живительную критику и не менее живительную поддержку; Виталию Пенскому и Алексею Лобину — за наглядную демонстрацию образцовых современных исторических исследований.

внимание на границы территориальных

это — Великое княжество Владимирское и Московское, Московское царство или просто Русия3.

образований, отмечу, что «идеальные» границы Русского государства к середине XVII в. (включающие в том числе и «временно оккупированные соседями» территории, вроде Водской или Смоленской земель) в значительной мере совпадали с границами современной Российской Федерации. Не входили в представлении людей того времени всостав средневекового Русского государства земли Кубани, Приазовья, Ставрополья, республик Северного Кавказа, Алтая, Приморья и Приамурья.

Историки разных стран и разных эпох немало сделали для того, чтобы сохранить для потомков отдельные черты лица этого царства-княжества, но при этом в силу ряда объективных и субъективных причин практически нет обобщающих работ, позволяющих увидеть его, и только его физиономию в целом. В классических монументах исторической науки времен Российской империи средневековое Русское государство XIII—XVII веков оказалось промежуточным этапом на пути от Руси к России, на пути от славного былинного прошлого к яркому имперскому настоящему4. Многочисленные оппоненты такой имперской историографии, решительно меняя знаки практически всех оценочных суждений, в целом приняли переходную парадигму истории Русии, живописуя в меру сил превращение владений «первого великоросса» Андрея Боголюбского в «тюрьму народов» императоров и генеральных секретарей5.

послезнании выделения одного из центров рассматриваемой общности в ущерб прочим.

krajow slowianskich. Paryz, 1859; Бiлiнський В.Б. КраТна Моксель, або Московiя. Роман-дослдкення. Книга перша. К., 2010; Штепа П. Московство, його походження, змкт, форми й

кторична тяглкть. Дрогобич, 2005; Буровский А.М. Московия: пробуждение зверя. М., 2005; Авторханов А.Г. Империя Кремля: Советский тип колониализма. Garmisch-Partenkirchen:

Prometheus-Verlag, 1988.

Не пытаясь критиковать подобный взгляд на исторические судьбы Восточной Европы, освященный столетиями историографической традиции6, осмелимся отметить: до сих пор никто за недосугом так и не доказал, что нельзя:

— попытаться рассмотреть сферу влияния великих князей Владимирских из рода Всеволода Большое Гнездо (превратившихся со временем в царей и великих князей) как пусть крайне рыхлый, но единый политический и общественный организм;

— проследить за рождением и развитием в огне непрерывных внешних и внутренних войн этой политической общности русских земель.

Где и как зародилась Русия

Можно сказать, что Русия родилась как самоуправляемая территория в составе Монгольской империи (с 60-х годов XIII в. — Золотой Орды или просто Орды из источников того времени) на территориях Новгородской, Ростово-Суздальско-Владимирской, Рязанской и (частично) Смоленской и Черниговской земель7 старой Руси,

Очень жаль, что так и не был завершен цикл монографий А. А. Зимина: Витязь на распутье: феодальная война в России XV в. М., 1991; Формирование боярской аристократии в России во второй половине

XV — первой трети XVI в. М., 1988; Россия на рубеже XV-XVI столетий (очерки социально-политической истории). М., 1982; Россия на пороге нового времени: (Очерки политической истории России первой трети

XVI в.). М., 1972; Реформы Ивана Грозного: Очерки социально-экономической истории России середины XVI в. М., 1960; В канун

грозных потрясений: Предпосылки первой _

крестьянской войны в России. М., 1986. 23

разрушенной катастрофическим политическим, экономическим кризисом и нашествием степняков.

Разложение старой Руси Рюриковичей набирало ход постепенно. Сначала ушли в прошлое черноморские походы Руси, дохлестывавшие до царственного Константинополя. Затем князья Рюриковичи потеряли циркумпон-тийский регион, оставив земли на юг от днепровских порогов печенегам и куманам-половцам. Степняки, во времена Святослава Храброго бежавшие от Киева от одной лишь тени княжеской дружины, постепенно вошли во вкус и принялись ходить к русским столицам как на работу. Отступали Рюриковичи к XIII в. и на западе, где всерьез встал вопрос о переходе Галицкой земли в состав Венгерского королевства. Яркие лидеры, вроде Владимира Всеволодовича Мономаха, на время задерживали процесс деградации, но после их смерти кризис набирал новую силу8.

На севере, на границах новгородской и полоцкой земель дела обстояли не лучше. Наглядным символом упадка стало стремительное крушение полоцкой сферы влияния в Прибалтике (простиравшейся в лучшие годы вплоть до Рижского залива9) после высадки в

веках: пути политического развития. М., 1996. С. 57-63; Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв. М., 1985. С. 158-160.

_ 9 В XII в. земли вплоть до устья Двины без

районе современной Риги нескольких сотен пилигримов, прибывших из Германии на 23 судах. Три боестолкнове-ния под крошечным Гольмом в 12031206 гг. завершились полным и безоговорочным поражением Полоцка и его балтских союзников10. Новгород, претендовавший на власть над территорией современной Эстонии, на центральную Финляндию (земля еми) и берега Невы, противостоял претензиям немецких, шведских и датских пришельцев несколько более успешно. Но, суммируя отдельные сообщения о «героической борьбе Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики», мы получаем безрадостную картину череды побед (вроде Сигтун-ского похода 1187 г.), которые приходится одерживать все ближе и ближе к Новгороду11.

Земли старой Руси, часто побеждая на поле боя, ничего не могли противопоставить организационной хватке средневековой Европы, постепенно готовившейся к рывку эпохи Возрождения. Где-то с XIII в., после грандиозной демонстрации силы в Константинополе, венецианцы и генуэзцы получают доступ к Черному морю, берут под контроль торговлю Египта и Леванта, а на Балтике неупорядоченную локальную торговлю сменяет твердая рука Ганзы — союза северо-немецких приморских полисов (Любек, Штеттин, Штральзунд и другие). Относительно быстрое создание этих зон торговли и их бурный расцвет объясняется тем, что это — именно морские торговые зоны. Морская торговля в новую

все, вплоть до римского первосвященника (Liv-, Est- and Curlandisches Urkundenbuch nebst Regsten. Reval, 1853. #66, 380).

Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной

Прибалтике XII-XIII вв. СПб., 2012. С. 68-175.

эпоху оказывается в разы более продуктивна, выгодна и эффективна, чем практически любая сухопутная и речная: венецианская галея XIV в. могла брать на борт до полутора сотен тонн груза, и примерно такую же, если даже не большую грузоподъемность имел ганзейский когг.

Для традиционных трансконтинентальных речных путей по Волге, Дону и Днепру, игравших заметную роль в развитии старой Руси Рюриковичей, настали нелегкие времена. Не случайно именно с начала XIII в., после падения Константинополя, временного завоевания Галича венгерским королем, краха полоцкой и новгородской сферы влияния в Восточной Прибалтике земли Руси в глазах Западной Европы превращаются из партнеров-противников, членов общеевропейского христианского мира, в объект политической и миссионерской экспансии, в очевидную «не-Европу»12.

Армии Батыя лишь поставили кровавую точку в истории распада Руси: достаточно активные еще в 1230-х политические контакты северных и южных земель Северной и Южной Руси, когда новгородские князья переходили то в Галич, то в Киев, ушли в прошлое в первые десятилетия после нашествия13. Но в этом конце можно увидеть и омы12 Назаренко А.В. Древняя Русь и славяне. М., 2009. С. 315-324.

тое кровью начало: нашествие иноплеменников разрушило «баланс противоречий», на котором базировалось казавшееся безысходным противостояние между интересами государства, концентрированным выражением которого являлся сакральный род облеченных властью потомков Рюрика, — и интересами конкретных земель и населяющих эти земли «людей»14. В политической жизни это разрушение балансов нашло свое выражение в исчезновении старых устойчивых границ самостоятельных земель15.

Великий передел XШ-XV вв. начался, когда пепел оставленных туме-нами Субэдея пожарищ еще не остыл: «Ярославъ [князь киевский в 1237 году, великий князь владимирский с 1238 года, сын Всеволода Юрьевича Большое Гнездо и отец Александра Невского] иде Смолиньску на Литву, и Литву победи, и князи ихъ ялъ, а Смольнянъ оурядивъ, князя Всеволода посади на столе, а самъ со мно-жествомъ полона с великою честью иде»16. В борьбу уже не столько за более почетные столы для своей семьи, а за расширение границ и влияния «своей земли» в последующие десятилетия

активно включились литовские князья из рода Гедимина, князья рязанские и смоленские, а в пределах СевероВосточной Руси — переяславские, ростовские, ярославские, суздальские, тверские и московские17.

Новые (хотя и не слишком, думается, приятные для гордых Рюриковичей) перспективы для объединения некогда самостоятельных земель Руси под единой административно-политической властью открыло формирование в первые годы после нашествия 1237-1241 гг. механизмов управления завоеванными землями в империи Чингизидов. Вассальные правители, покорившиеся монголам, формировали своеобразную пирамиду «по установленному Чингисханом принципу ранжирования владетелей этих государств: высшим из них считался тот владетель, который первым перешел на сторону монголов и признал верховенство каана над собой. Соответственно этому складывалась и вся иерархия вассальных владетелей (а значит и всего их государства) в империи»18.

Уже упомянутый выше Ярослав Всеволодович, собиратель смоленских земель, и стал первым — и, следовательно, старшим — из русских князей, прибывших к монголам с изъявлениями покорности. К тому же этот деятельный князь с сыновьями вместе сделал многое для того, чтобы закрепить наконец верховную власть в Великом Новгороде за «старшим» князем своей ветви Рюриковичей, за потомками Всеволода Большое Гнездо. Суть этого «закрепления» можно сформулировать так: в круговороте князей на новгородском столе участвуют почти исключительно родственники владимирского князя (зарождение этой традиции можно отметить в 20-е годы XIII в. и даже ранее), причем новгородское же летописание отдает инициативу во всех властных перестановках князьям и часто подчеркивает обращения новгородцев во Владимир-на-Клязьме за новым правителем19. Можно сказать, что на территории погибшей Руси начала свой тяжелый исторический путь новая, поначалу весьма эфемерная политическая «Северная», Владимирско-Новгородская общность, прото-Русия.

Москва, Тверь, Суздаль: единство и борьба

Разбирая русскую историю успеха, стоит обратить самое пристальное внимание на внутреннюю структуру Русии, на взаимоотношения между её центрами и на взаимоотношения этих центров с Ордой. Это поможет нам понять, как единство и борьба ведущих городов Северо-Востока — Твери, Москвы, Суздаля — и их князей за два века превратили пассивную, расплывающуюся общность «русских людей» в агрессивную, динамичную силу. Такой вывод может показаться странным в ситуации, когда столь часто ту же Тверь рассматривают то как вредную

помеху на пресловутом «московском» пути к «объединению русских земель», то как символ пути, альтернативного «московскому» (на каковом пути, естественно, не было никаких неразрешимых проблем и ждало туманное, но несомненное счастье).

Но я все же попытаюсь доказать, что и Тверь, и Суздаль, выбираясь из кровавого болота XIII в., вышли на дорогу (не исключено, что и единственно возможную), которую историки позднее назовут «московской», и сделали на этой дороге ряд ключевых политических и идеологических «открытий», позаимствованных московскими соратниками/соперниками20. Так, Тверь, заполучив собственного епископа — «Симеона из Полоцка» по сообщению в списке русских епископов в Никоновской летописи — задолго до Москвы успешно «импортировала» к себе церковного иерарха с русского Запада, продемонстрировав отличное понимание тех перспектив, что давал любой земле Северо-Восточной Руси союз с духовной властью.

При этом нельзя по старой традиции однозначно утверждать, что упомянутая дорога к успеху в XШ-XV вв. всегда пролегала через ханскую ставку в Орде. Так, в ходе затяжной междоусобной войны конца XIII в. Андрей Александрович Городецкий, пользовавшийся твердой поддержкой сарайской Орды, четыре раза — в 1281, 1282, 1285, 1293 годах21 — приводил кочевников против своей братии. Итог сложно назвать особо благопри20 Такой взгляд на сложные отношения, например, Москвы и Твери можно найти в работах: Кучкин В.А. Повести о Михаиле Тверском. Историко-текстологическое исследование. М., 1974. С. 87; Клёнов Н.В. Несостоявшиеся столицы Руси. М., 2011. С. 86-106.

знаменитой работой: Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963.

С. 286-287, 289, 356.

ятным для последовательного сторонника коллаборационистских практик. В 1285 г. союз Дмитрия Александровича Переяславского — героя Рако-вора, Михаила Ярославича Тверского и Даниила Александровича Московского нанес ему тяжелое поражение: «...князь Андреи приведе царевича, и много зла сътворися крестья-номъ. Дмитрии же, съчтався съ братьею, царевича прогна, а боляры Андреевы изнима»22.

В 1296 г. произошло очередное обострение борьбы между добравшимся наконец до великокняжеского стола Андреем — что удалось ему только после смерти грозного Дмитрия Александровича — и московско-тверской группировкой. Осенью этого года новгородцы изгнали наместников Андрея Александровича и пригласили на княжение Даниила. Московский князь ответил на это приглашение согласием. После этого был заключен договор о союзе между Новгородом и Михаилом Тверским. В том же году Андрей Городецкий пришел из Волжской Орды в сопровождении очередного татарского отряда, возглавляемого на этот раз ордынским вельможей Неврюем. Противники Андрея, предугадывая последствия его очередной поездки к сарайскому хану, воспользовались отсутствием непопулярного великого князя с тем, чтобы начать наступление первыми.

Тверской и московский князья успели: «Приде Андреи князь ис татаръ и совокупи вой и хоте ити на Переяс-лавль ратью, да от Переяславля к Москве и ко Тфери; слышав же князь Михаиле Тферьскыи и Данило Московь-скии князь, и совокупивъ вой и при-шедше и стаста близъ Юрьева на пол-чищи, Андреи в Володимери, и тако не

даста пойти Андрею на Переяславль», «и сташа супротив себя, со единой стороны князь великий Андреи, князь Фе-одоръ Черный Ярославскыи Ростисла-вичь, князь Костянтинъ Ростовскыи со единого, а съ другую сторону противу сташа князь Данило Александровичь Московскыи, брат его князь Михаиле Ярославичь Тферскыи, да съ ними Переяславци съ единого. И за малымъ упаслъ Богъ кровопролитья, мало бою не было; и поделившеся княжениемъ и разъехашася въ свояси»23.

В кровавой кутерьме 80-х и 90-х гг. XIII в. князья Москвы, Твери, Перея-славля вместе сумели сделать главное: доказать, что Орда не непобедима, что татар можно использовать против татар, что покорностью, наглостью и крепким войском можно добиться большего, чем одной покорностью.

Конечно, союз Твери и Москвы (как и более поздние в чем-то аналогичные союзы сильных городов и князей Ру-сии) был обречен. И Михаилу Тверскому, и Даниилу Московскому, и стоящим за ними силам быстро стало ясно, что как Тверь, так и Москва, каждая по отдельности, могут стать той архимедовой точкой опоры, опираясь на которую, местный правитель способен перевернуть все основы княжого права и превратить всю Северную и СевероВосточную Русь в достояние своего рода (и «своего» города!). В этой ситуации Михаил Тверской принимает, казалось бы, абсолютно разумное решение и идет на сближение с сарай-ским ханом Тохтой и его фаворитом в наших краях — Андреем Городецким, доживающим последние годы своего короткого и невнятного великого княжения. Этим рациональным ходом тверской князь резко увеличил свои шансы в предстоящей в скором времени борьбе за власть и одновременно поставил в довольно затруднительное положение своего московского соратника-противника.

Однако именно в это время, в начале 1300-х, Даниил Московский совершает целую серию дерзких наступательных акций, практически игнорируя мнение ордынского сюзерена на их счет, существенно округляя границы своей от-чины24. Так, в 1302 г. Даниил со своими москвичами без согласования с ханом занял Переяславль, намереваясь, видимо, включить (вслед за прихваченными Коломной и Можайском) в состав Московской земли этот город, а не перейти по обычаю на более почетный переяславский стол.

Эту удивительную успешную наглость Даниила А.А. Горский связывает с появлением на его службе значительного числа служилых людей из княжеств Юго-Западной Руси (среди которых был и отец будущего митрополита Алексия), входивших до 1300 г. в сферу влияния темника Ногая, могущественного степного «сепаратиста», построившего в конце XIV в. на запад от Днепра свою, практически независимую от хана в Сарае, империю25. В зону влияния Ногая входили, без сомнения, бывшие черниговские земли, откуда и могли двинуться на север после 1300-го — года смерти могущественного темника — группы беженцев, умелых, надо полагать, в военном деле. И Москву эти беженцы выбрали именно благодаря успешному сближе28

нию Михаила Ярославича Тверского со сторонниками сарайского хана Тох-ты: Даниил Московский остался единственным сильным князем на Северо-Востоке, что мог им дать приют.

Так на первый взгляд успешный «проордынский» дипломатический маневр Твери на границе XIII и XIV вв. и усилил потенциально основного ей соперника, и связал руки тверскому князю, помешав увеличить территорию своей «основной» земли в период предельной слабости как ханской, так и великокняжеской власти: уже с 1300 г., готовя своё близкое восшествие на великокняжеский стол, Михаил Тверской не мог заниматься расширением своей земли за счет владимирских владений. Владимирское великое княжество было одним из самых крупных, а после включения в него в 1276 г. Костромского княжества в результате бездетной смерти костромского князя Василия Ярославича стало самым крупным на Северо-Востоке. Соответственно Михаил, добившись ярлыка на Владимир, не просто номинально стал верховным правителем Руси, но и реально получил в свое распоряжение много больший потенциал, чем любой из его потенциальных противников. Однако и все «примыслы» тверских князей времен их борьбы за великокняжеский стол, включая и важнейшее Переяславское княжество, вошли не в состав их отчины, а в территорию Владимирского княжества. Потеряв же великое княжение, Тверь разом потеряла практически все плоды своей долгой борьбы.

Спустя годы в очень похожую ловушку излишне тесного сотрудничества с ордынскими властями попал московский князь Ивана Калита. Этот «расчётливый вассал» Орды сумел приобрести не так и много по сравнению со своим независимым отцом и буйным старшим братом Юрием: Даниил Александрович присоединил к собственно Московскому княжеству Можайск и Коломну; Юрий Данило-

вич, «ослушник двух ханов»26, овладел Нижегородским княжеством и добился, вопреки всем традициям, великого княжения Владимирского, а вот сам Иван Данилович Калита прибавил к территории великого княжения (sic!) по ханским ярлыкам половину Ростовского княжества (конец 20-х — начало 30-х гг. XIV в.) и Дмитров, купил у местных князей Галич, Углич и Бело-озеро27. Но все эти приобретения зиж26 Юрий Московский де-факто отказался принять признание Ордой Михаила Тверского великим князем владимирским, сражался с великим князем за контроль над Новгородом: «бысть бои на Руськои земли, Михаилъ съ Юрьемъ о княженье Новгородьское» (Псковский апостол // Государственный исторический музей. Синодальное собрание. №722. Л. 180). В 1322 г., уже добравшись до великого княжения, вдруг бросил открытый вызов ханской власти: «князь Юрии, поимавъ сребро оу Михаиловичевъ выходное по докончанию, не шелъ противу царева посла нъ ступилъ съ сребромъ в Новгородъ Великыи» (ПСРЛ. Т. 15. Рогожский летописец. Летописный сборник, именуемый Тверской летописью. М., 2000. Стб. 41). Уже в Новгороде Юрий в международных отношениях утверждал за собой титул великого князя (rex magnus, mykle konungher), при том что хан его такого титула, безусловно, лишил (Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. С. 67-68; Шаскольский ИЛ. Русско-шведские переговоры 1323 г. и Оре-ховецкий мирный договор // Борьба Руси за сохранение выхода к Балтийскому морю в XIV веке. Л., 1987). Яркий и противоречивый образ этого князя, «благодаря твердости и решительности которого (часто граничившей с безрассудством)» Москва сумела выстоять и подняться в нелегкой борьбе за первенство в Русии, отлично разобран в работе: Горский А.А. Москва и Орда. М., 2003. С. 42-59.

С. 127-139, 209-211; Горский А.А. Московские _

«примыслы» конца XIII-XV в. вне Северо- 29 Восточной Руси // Средневековая Русь.

дились на зыбкой основе принадлежности великого княжения московским князьям, основе, которая в любой момент могла рухнуть по воле хана. И после смерти сына Ивана Калиты — Ивана Ивановича Красного — владимирский стол 22 июня 1360 г. занял Дмитрий Константинович Суздальский.

Так все нажитое Иваном Калитой ушло на некоторое время из-под власти московского князя вместе с территорией великого княжества Владимирского (с городами Владимиром, Переяславлем, Костромой, Юрьевом-Польским, Дмитровом и купленной половиной Ростова). Но Москва сохранила тогда Можайск, Коломну и «выменянные» при Семене Гордом «места рязанские»; «сохранились» территории, вошедшие непосредственно в состав Московского княжества, — и накопленный потенциал помог всего за три года при князе-малолетке Дмитрии Ивановиче силой оружия вернуть почти все потери28.

Напрашивается удивительный вывод: политика «великой тишины», политика предельно тесного сотрудВып. 5. М., 2004. С. 177-179; Аверьянов К.А. Купли Ивана Калиты. М., 2001. С. 13-18.

ничества с Ордой в среднесрочной перспективе не вела к победе.

С другой стороны, лидеры «длительных политических забегов» княжеских группировок — московские и тверские князья — относительно редко использовали приглашение ордынских вооруженных сил во внутрирусских конфликтах. Тверские князья «отличились» четырежды: в 1270 г. (нашествие на Новгород де-факто не состоялось), в 1272, в 1316, в 1412 гг. Московские князья привели с собой для выяснения отношений с братией ордынский отряд лишь один раз — речь об относительно небольшом отряде Кавгадыя, приданном Юрию Даниловичу для пущей весомости его претензий на великокняжеский стол и первенство перед его тверским родичем-противником29. Возможно, «лидеры» просто не видели необходимости использовать в своей борьбе разрушительное «ордынское» оружие. Но не исключено, что лидеры и стали лидерами именно потому, что относительно мало использовали наиболее страшные и разрушительные способы политической борьбы.

К тому же все успешные правители, сумевшие серьезно прирастить политические капиталы своей земли, умели при нужде пойти наперекор татарам. Так поступали Даниил Московский и Михаил Тверской, Дмитрий Суздаль-ский30 и Дмитрий Донской31.

состоянии периодически обостряющейся конфронтации с Ордой задолго до 1380 г. Так, в 1370 г. после получения Михаилом Александровичем Тверским ярлыка на великое княжение у Мамая, беклярибека хана Мухаммед-Бюлека, москвичи «не тъкмо же не приаша его, но и переимали его по заставамъ и многыми пути гонялися за нимъ,

Исход же борьбы лидеров за первенство в Русии предопределили преимущества геостратегического положения Москвы перед конкурентами. Да, это геостратегическое преимущество Москвы действительно было, причем «выгодное экономико-географическое положение», о котором много говорят со времен Ключевского, к делу отношения почти не имеет: Тверь, Ростов, Ярославль, Владимир относительно торговых путей, а также центров промыслов и земледелия расположены лучше, чем Москва, да и в XIII-XIV вв. в наших широтах громко говорил булат, а не злато. Нет особых оснований напирать и на мифическую особую безопасность Москвы (а равно долгое время противостоящих ей на равных Твери или Суздаля) как раз именно из-за тех самых только что упомянутых торговых — то есть речных — путей, которые легко превращались в дороги войны. Ярославское, Костромское, Дмитровское и Галицкое княжества не только не уступали Москве и Твери в плане безопасности, но даже и превосходили их по этому параметру. А тот же Ростов, умудрившийся в своё время договориться даже с Батыем и располагавший в XIV в. влиятельной колонией «своих» татар32, должен был быть вообще «чемпионом безопасности».

Однако же, судя по скудным данным источников, люди шли не в более «безопасный» «отатарившийся» Ростов, а в ходившие по самому краю ханского гнева Тверь и Москву; как минимум знать того времени со своими людьми искала политической бури, а не тихого прозябания. И вот с этой точки зрения географическое положеищуще его, и не стигоша его. И тако едва утече не въ мнозе дружине и прибъже пакы въ Литву» (ПСРЛ. Т. 15. Рогожский летописец. Тверской сборник. М., 2000. Стб. 93).

ние Москвы в юго-западном углу Ру-сии открывало возможности для превращения этих воинственных настроений в территориальные и политические «примыслы», усиливавшие непосредственно её, а не великокняжеский домен, судьбой которого распоряжалась Орда. Интересно, что «Суздальский союз», выдвинувшийся на первые роли в Русии в 1360-х, опирался на юго-восточный угол Русии с центром в Новгороде Нижнем, что также открывало пути для экспансии за устоявшиеся пределы старой Владимиро-Суздальской земли33. Но юго-западное направление, ведущее московских князей к брянским и смоленским местам34, оказалось перспективней и «нижегородского направления» на Поволжье, и уж тем более направления северозападного, направления «тверского», пересекавшегося с торными путями литовских набегов.

Обобщая сказанное, можно ввести интегральный «фактор успеха» в борьбе за первенство в Русии: сочетание населенности, то есть относительного плодородия земель, с относительной, но не полной безопасностью. Высокая безопасность не породила доста33 Нижний Новгород Орда передала суздальским князьям в 1341 году как раз в видах ослабления чересчур окрепших московских князей: Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв. С. 141142, 218.

«в силе тяжце и велице» было (временное) признание Литвой сюзеренитета великого князя владимирского над Смоленским и Брянским княжествами, ранее входившими (с

точного стимула для рискованной, но перспективной наступательной, экспансионистской политики. Дефицит умеренно плодородных земель, как в новгородских пятинах и в окрестностях Твери, тормозил накопление ресурсов для защиты, они же и защищаемые ценности. Плодородные же земли Рязани, Брянщины, Запьянья оказались слишком опасны для формирования ядра, но превратились в стимул для общей экспансии.

И эта экспансия выглядела особенно впечатляюще после кризиса и катастрофы XIII в., нанесших страшный урон демографическому потенциалу русских земель: например, в окрестностях Москвы в первой половине XIII в. число известных археологам сельских поселений уменьшилось втрое, со 129 до 43. Восстановление на этой земле происходило поначалу медленно, и во второй половине XIII в., во времена Дмитрия и Андрея Александровичей, возникло лишь 20 поселений, причем в отличие от прежних больших сел это были маленькие деревни, прятавшиеся в глубине лесов. В XIV в. ситуация резко изменилась — несмотря на жесткую борьбу за первенство Москвы и Твери со всеми прелестями военного времени было основано 185 новых поселений, и их общее число увеличилось в четыре раза (!), намного превысив количество сел и деревень, существовавших до нашествия. В отличие от XIII в., среди новых поселений были села, не уступавшие по размерам селениям домонгольских времен35.

В XIV столетии масштабный характер приобрела и «монастырская колонизация»: было основано более 200 монастырей, то есть больше, чем за всю предыдущую историю СевероВосточной Руси36. Свидетельством

крестьянского благополучия являются сравнительно редкие упоминания голодных лет: за полвека с 1310 по 1360 г. такие упо