Спросить
Войти
А. Д. Пантелеев
АГИОГРАФИЯ, ЭПИГРАФИКА И НУМИЗМАТИКА:
«Мученичество Пиония» в историческом контексте
В спорах о датировке событий и времени создания «Мученичества Пиония» часто используются данные эпиграфики и нумизматики. Эта полемика вызвана богатством содержания текста и указанием Евсевия на время Марка Аврелия; если бы не эта оговорка, серьезных сомнений в его датировке не было бы. В данной статье анализируются эти аргументы, связанные с упоминаниями в «Мученичестве» Политты (Mart. Pionii 9), Руфина (17), Теренция (18), проконсула Квинтиллиана (19-20) и неокора Полемона. Случаи Политты и Теренция не вполне убедительны, остальные более надежны и подтверждают, что этот текст в том виде, в каком он дошел до нас, относится к середине III в.
Среди раннехристианских агиографических сочинений особое место занимает «Мученичество Пиония», рассказывающее о событиях, произошедших в Смирне в феврале 250 г. Прежде всего, это единственный аутентичный текст этого жанра, сообщающий о гонении Деция. В состав мученичества входят дневниковые записи самого мученика, две речи, произнесенные им на агоре Смирны перед собравшимися язычниками и иудеями и в тюрьме перед христианами, обмен репликами Пиония с толпой зрителей, наконец, масса любопытных подробностей, связанных с арестом смирнского пресвитера и его товарищей, их допросами, пребыванием в темнице, попытками заставить совершить жертвоприношение и казнью. Об этом мученичестве упоминает Евсевий Кесарийский, правда, относя эти события ко времени Марка Аврелия: «Из тогдашних мучеников особенно прославлен был некий Пионий...» (HE IV,15,47). Кроме того, имя Пиония встречается в эпилоге «Мученичества Поликарпа» (Mart. Pol. 22,3). Тем не менее, «Мученичество Пиония» долгое время находилось в тени других сочинений. Во многом это объясняется двумя обстоятельствами: поздней публикацией оригинальной греческой версии (Gebhardt 1896) и продолжи* Выполнено при поддержке РГНФ, проект № 15-31-01260 «Раннехристианская агиография в контексте позднеантичной культуры».
тельными спорами о датировке описываемых событий (Lane Fox 1986: 462-468; Gibson 2001: 341).
В тексте «Мученичества» дважды указывается время действия: «В день годовщины блаженного мученика Поликарпа, когда было преследование при Деции» (2,1) и «Это случилось при проконсуле Азии Юлии Прокле Квинтиллиане, во второе консульство императора Гая Мессия Квинта Траяна Деция Августа и Веттия Грата» (23,1). Неокор Полемон говорит мученикам: «Вы, разумеется, уже знаете указ императора, что приказывает вам совершить жертву богам» (3,2), явно имея в виду распоряжение Деция. О Сабине, одной из спутников Пиония, сообщается, что она сбежала от своей госпожи Политты несколько лет назад, при императоре Гордиане III (9,3-4). Наконец, вопросы, к которым постоянно обращается «Мученичество» - принуждение к жертвоприношению, проблема отступничества, опасение возможного ухода части общины к иудеям из-за преследований - созвучны темам, обсуждавшимся в письмах Киприана и тому, что мы читаем в «Церковной истории». Если бы Евсевий не заметил, что Пионий пострадал в то же самое время, что и Поликарп, то никакой проблемы бы не было, так как содержание мученичества вполне позволяет отнести его к гонению Деция. Однако, по мнению некоторых историков, Евсевий был прав, так как жил вскоре после этих событий и не мог так сильно ошибаться, и его ранняя датировка порой встречала одобрение (Grégoire, Orgels, Moreau 1961). Эта неопределенность часто приводила к тому, что исследователи предпочитали без крайней необходимости не пользоваться «Мученичеством Пиония», так, в фундаментальном исследовании В. Френда оно упоминается всего дважды (Frend 1965), и ставили под сомнение аутентичность отдельных его частей и текста в целом (Simonetti 1955; Hilhorst 2010; Zwierlein 2014; Пантелеев 2014).
В 1960-е гг. для решения этой проблемы Л. Робером, а затем и другими учеными, начали привлекаться данные археологии, эпиграфики и нумизматики. Этой теме были посвящены отдельные пассажи в его работах, впоследствии сведенные воедино в посмертном издании «Мученичества Пиония», предпринятого Г. Бауэросоком и К. Джонсом (Robert 1994). Прежде всего, Робер обратил внимание на то, что описание перемещений Пиония и его товарищей по агоре Смирны отлично соответствует данным раскопок. Вслед за этим, им и его последователями был сделан ряд наблюдений, связанных с
историчностью отдельных фигур, встречающихся в тексте мученичества. Мы рассмотрим все эти случаи и попытаемся ответить на вопрос, в какой степени эти данные помогают установить время происходивших событий и подтвердить аутентичность текста.
Первый случай связан с уже упомянутой Политтой, бывшей госпожой Сабины. Вот что о ней сообщает «Мученичество»: «Затем он (неокор Полемон - А.П.) перешел к Сабине, но до того Пионий сказал ей: "Скажи, что ты Феодота", чтобы из-за своего имени она не попала снова в руки нечестивой Политты (avó^ou ПоМттп?), ее бывшей госпожи. Ведь она в правление императора Гордиана, решив переменить (ее - А.П.) веру, Сабину заковав, бросила в горах, где та втайне получала необходимое от братьев. После этого были приложены усилия, чтобы ее освободить и от Политты, и от оков» (9,3-4). Р. Лэйн Фокс сопоставил эту «нечестивую Политту» с героиней надписью из Аполлонии в северо-западной Лидии, где упоминался некий Евтихиан, управляющий рабами в имении Флавии Политты - EÚTu%iavó¡; Ф^. Пю^Нттп? йлатгк^ S(oü^o¡;) прауца-теит^ (Herrmann 1959: 13-14; Lane Fox 1986: 463-465); она упоминается и в надписи из Сард (Foss 1975: 217-226). Эта Флавия Политта была замужем за Манилием Фуском, членом коллегии квиндецимвиров, распорядителем Столетних игр 204 г. и проконсулом провинции Азия в 210-х гг. Очевидно, что она также придерживалась традиционных римских взглядов на благочестие и вполне могла так поступить с христианкой Сабиной, решив вернуть ее к отеческой религии. По мнению Р. Лэйн Фокса, Сабина была рабыней или Флавии Политты, или ее дочери (однозначно он на этот вопрос на отвечает). При связях этого аристократического семейства возврат беглянки был делом практически решенным, поэтому Сабине и пришлось назваться Феодотой (Lane Fox 1986: 465).
Второй персонаж - Руфин, в «Мученичестве» о нем говорится как о том, «кто отличался познаниями в риторике» (&Pou9Ívó^ ... Tñv év тл р^тор^к^ Згафврегу SoKoúvTrnv). Он сказал Пионию: «Прекрати, Пионий, не пустословь (ц^ KevoSó^ei)», на что получил от мученика развернутый ответ со ссылками на Сократа, Аристида и Анаксарха (17). Это имя неоднократно появляется на монетах Смирны в период от Антонина Пия до Гордиана III; Руфины были стратегами, исполняя одну из высших местных магистратур. На монетах присутствует надпись «Руфин софист» (ЕП1 STPA КЛ POYФINOY ШФ1). Р. Лэйн
Фокс полагает, что эти монеты относятся к Руфину-отцу и его сыну, родившемуся в 180-е гг. и дожившему до описываемых событий; они с Пионием были практически ровесники (Lane Fox 1986: 465; Boeft, Bremmer 1985: 120). К нашему периоду относятся монеты младшего из Руфинов, отчеканенные при Гордиане (Klose 1987: 72; 307-308; 310). Возможно, об этом Руфине упоминает Флавий Филострат, впрочем, это может быть и его отец (VS 272). Не стоит удивляться тому, что софисты занимали должность стратега - в то время она не имела никакого военного значения, а в Афинах эту магистратуру исполняли многие риторы (Dmitriev 2005: 262-263). Именно младший Руфин и полемизировал с Пионием, и тот ему ответил, применив против него его же оружие - риторику (Lane Fox 1986: 465-467; Robert 1994: 97).
Третья фигура, попавшая в поле зрения историков, - некий Теренций (Tepévxio^). Люди с таким именем дважды фигурируют в 18 главе «Мученичества». Сначала какой-то Теренций из толпы выкрикнул: «Знаете, что вот этот других возбуждает, чтобы не приносили жертву?» (18,3), а затем сказано: «Теренций, который тогда устраивал травлю зверей, сказал Асклепиаду: "Когда тебя осудят, добьюсь, чтобы тебя отдали для боя, который устраивает мой сын". А Асклепиад ему: "Ты не запугаешь меня этим"» (18,8-9). Л. Робер и Э. Хилхорст полагают, что совсем не обязательно считать его одним и тем же человеком (Robert 1994: 101; Bastiansen 1987: 473) - эти люди явно разного статуса. Как считает Р. Лэйн Фокс, этот Теренций идентичен азиарху Марку Аврелию Терцию, имя которого встречается на смирнских монетах 240-х гг. (Klose 1987: 72-73; 192-194; 308); он тоже исполнял должность стратега и, как и другие азиархи, отвечал за проведение игр. Имена «Терций» и «Теренций» оказались перепутаны еще в греческом оригинале из-за их сходства и близкого расположения в тексте (Lane Fox 1986: 467-468).
Проконсул Юлий Прокул Квинтиллиан, ведущий допрос мучеников (KuvnAAiavög avBúnaxo^, 19-20), чье имя полностью указано в эпилоге «Мученичества», упоминается в дельфийской надписи середины III в., причем в качестве наместника Азии (IG II/III2,4218-4219; cf. PIR2 J 502) (Barnes 1968: 531). Едва ли автор, живший в другое время, был так хорошо осведомлен о римской администрации во времена Деция. Р. Лэйн Фокс полагает, что его языческое благочестие стало причиной казни
Пиония, а до того он осудил семерых отроков в Эфесе (Lane Fox 1986: 490-492).
Наконец, неокор Полемон, хотя и не упоминается в надписях или на монетах, тоже может служить косвенным подтверждением надежности сведений «Мученичества». Он явно принадлежит к высшему обществу Смирны. Этот Полемон, скорее всего, был потомком понтийского царя Полемона и одноименного ритора, жившего в Смирне во времена Адриана (Boeft, Bremmer 1985: 118). Мы не можем сказать, неокором какого храма он являлся: в Смирне по надписям известны неокоры Зевса (IGR IV 1397), Диониса (CIG 3193), Немесиды (I. Smyrna 515) и императорского культа (IGR IV 1433). Скорее всего, он был неокором императорского храма, хотя не исключен и Немесейон, где Пиония принуждали совершить жертву. Указания на высокое положение Полемона, на уважение, которым он пользовался в городе, и на его роль в судебном процессе показывает хорошее знакомство автора с реалиями Смирны середины III в.
Казалось бы, эти свидетельства отлично подтверждают то, что события «Мученичества Пиония» произошли в 250 г. и вскоре были записаны очевидцами и участниками этих событий. Однако, энтузиазм Л. Робера и Р. Лэйн Фокса разделили далеко не все. Так, данные о Флавии Политте и ее муже были внимательно проанализированы К. Джонсом, причем особое внимание он уделил отождествлению жены римского аристократа и хозяйки Сабины (Jones 1989: 129-136). Выводы, к которым пришел Джонс, опровергают идентичность этих персонажей. Прежде всего, Аполлония, где находилось имение Флавии Политты, отстоит слишком далеко от Смирны, чтобы видеть в ней место описываемых событий, а исторически этот город связан скорее с Пергамом, чем со Смирной. Оттуда намного проще добраться до Сард, и надпись Флавии Политты в Сардах безусловно относится к той же женщине, что фигурирует в надписи из Аполлонии. Единственное, что связывает жену консуляра и хозяйку Сабины - это имя, но оно не является уникальным или редким, и Джонс приводит большой список надписей из Ионии, Лидии и Фригии, где оно встречается. Наконец, эти женщины относились к разным поколениям. Завершая свой обзор, К. Джонс замечает: «Датировка "Мученичества" временем Деция в достаточной степени поддерживается данными самого текста, так что лучше оставить эту "нечестивую Политту" за раками обсуждения» (Jones 1989:
Аргументация в случае с Терцием-Теренцием носит еще более шаткий характер. Тезки встречаются и в других мучени-чествах, например, в «Актах Максимилиана», и это никого не смущает. С таким подходом - исправляя текст по всевозможным находкам, которые хотя бы приблизительно датируются III в., - можно найти «доказательства» существования едва ли не всех действующих лиц «Мученичества».
Намного надежнее данные о Руфине и Квинтиллиане, они почти наверняка относятся к героям нашего сочинения, а сведения о Полемоне показывают хорошее знание автором смирн-ских реалий. Однако, как нам кажется, при датировке «Мученичества» все-таки следует в первую очередь исходить из содержания самого текста; внешние источники носят все же вспомогательный характер и не являются решающими. Стремление во что бы то ни стало подтвердить данные текста дополнительными доказательствами является следствием не только доходящего порой до предела недоверия агиографической традиции, но и того, что текст слишком отличается от непритязательных мученичеств III в. Возможно, если бы до нашего времени дошло большее число сочинений этого периода, происходящих из восточной части Империи, мы испытывали бы меньше проблем.
В последнее время стремление «нормализовать» «Мученичество Пиония», привести его к тому, что укладывалось бы в ожидаемую картину кратких повествований о мучениках, привело к попытке воссоздать его «оригинальную» форму, оказавшуюся почти в два раза короче текста, которым располагаем мы (Zwierlein 2014). По мнению автора, у «Мученичества Пиония» и «Мученичества Поликарпа», объединенных им в Corpus Polycarpianum, была непростая судьба: сначала они подверглись обработке неким редактором в III в., после чего в начале V в. еще один редактор, которого он называет «Псевдо-Пионием», при помощи обширных интерполяций придал им окончательную форму. Тогда же было создано и поликарпово Послание филиппийцам, которое полностью признается подделкой. Комментировать всерьез эту реконструкцию тяжело, укажем лишь на то, что мученичества стали не первой жертвой такого анализа. Ранее Цвирлайн проделал схожую работу над текстами Вергилия и Овидия, безапелляционно указав на обширные вставки сотен строк в поэмы, сделанные ритором времени
Тиберия Юлием Монтаном, а до того сократил Плавта. Можно обсуждать необходимость внешних свидетельств для дополнительного подтверждения датировки «Мученичества Пиония», но они оказываются необходимы хотя бы для того, чтобы показать, что перед нами аутентичный текст, полностью созданный в III столетии.
Bastiansen, A.A.R. (ed.). 1987: Atti e passioni dei martiri. Vicenza. Barnes, T.D. 1968: Pre-Decian Acta Martyrum. Journal of Theological
Studies 19, 509-531. Boeft, J., Bremmer, J. 1985: Notiunculae Martyrologicae III. Some Observations on the Martyria of Polycarp and Pionius. Vigiliae Christianae 39, 110-130. Dmitriev, S. 2005: City Government in Hellenistic and Roman Asia Minor. Oxford.
Foss, C. 1975: A^sircrqpiov. Greek, Roman and Byzantine Studies 16, 217226.
Frend, W.H.C. 1965: Martyrdom and Persecution in the Early Church.
A Study of a Conflict from the Maccabees to Donatus. Oxford. von Gebhardt, O. 1896: Das Martyium des heil. Pionius aus dem Cod. Ven. Marc CCCLIX zum ersten Male. Archiv für slavische Philologie 18, 156-171.
Gibson, E.L. 2001: Jewish Antagonism or Christian Polemic: The Case of the Martyrdom of Pionius. Journal of Early Christian Studies 9, 339-358.
Grégoire, H., Orgels P., Moreau J. 1961: Les Martyres de Pionios et de Polycarpe. Bulletin de la Classe de Lettres de l&Académie Royale de Belgique 47, 72-83. Herrmann, P. 1959: Neue Inschriften zur historischen Landeskunde von Lydien und angrenzenden Gebieten. Wien: Rohrer (= Denkschriften / Österreichische Akademie der Wissenschaften, PhilosophischHistorische Klasse 77, 1). Hilhorst, A. 2010: &He Left Us This Writing&: Did He? Revisiting the Statement in Martyrdom of Pionius 1.2. In: Leemans J. (ed.). Martyrdom and Persecution in Late Ancient Christianity. Festschrift Boudewijn Dehandschutter. Leuven, 103-121. Jones, C.P. 1989: Flavia Politta and Manilius Fuscus. Classical Philology 84, 129-136.
Klose, D.O.A. 1987: Die Münzprägung von Smyrna in der römischen
Kaiserzeit. Berlin. Lane Fox, R. 1986: Pagans and Christians. London. Lane Fox, R. 1997: Review of L. Robert. Le Martyre de Pionios, prêtre de
Smyrne. Journal of Roman Studies 87, 202-203. Panteleev A. D. 2014: Rechi v «Muchenichestve Pioniya»: real&nost& ili fiktsiya? [Speeches in «Martyrdom of Pionius»: reality or fiction]. Indoevropeiskoe yazykoznanie i klassicheskaya filologiya 18 [Indo-European linguistics and classical philology 18], 762-770.
Пантелеев, А.Д. 2014: Речи в «Мученичестве Пиония»: реальность или фикция? Индоевропейское языкознание и классическая филогия 18, 762-770. Robert, L. 1994: Le Martyre de Pionios, prêtre de Smyrne / Mis au point et
complété par G.W. Bowersock et C.P. Jones. Washington. Simonetti, M. 1955: Studi agiografici. Rome.
Zwierlein O. 2014: Die Urfassungen der Martyria Polycarpi et Pionii und das Corpus Polycarpianum. Bd. I—II. Berlin.
A. D. Panteleev. Hagiography, epigraphics and numismatics: the Martyrium Pionii in historical context
The article deals with the epigraphic and numismatic data used to determine the time of the events in the Martyrium Pionii and the date of the composition of the text. The main attention is directed toward cases of Flavia Politta (Mart. Pionii 9), Rufinus (17), Terentius (18), proconsul Quintillianus (19—20) and neokoros Polemon. These cases were considered by L. Robert, T. Barnes, R. Lane Fox, K. Jones and other scholars. Some of the attempts to tie the characters of the Martyrium Pionii to the persons mentioned in the inscriptions aren&t entirely convincing (esp. Flavia Politta and Terentius). The other cases are quite reliable and confirm the date in the text — the year 250. We believe that the controversy surrounding this martyrdom was caused by the wealth of its content unexpected for the 3rd century, as well as Eusebius& indication that it dated to the period of Marcus Aurelius&s reign. The latest very strong attempt to restore the "original text" of the Martyrium Pionii, undertaken by O. Zwierlein, was reduced to abridgement of the text by half. The necessity for additional external evidence confirming the dating of Martyrium Pionii could be discussed, but it is necessary at least to show that its text is authentic and was composed fully in the 3rd century.
