Спросить
Войти
Слащов Я. А.
«О Добрармии в действии в 1918 году». Часть II1
Публикация А. С. Пученкова
Юго-Восточному Краевому Комитету. Отдел Истпарт на № 1232.
Первая защита Ставрополя белыми 23.07-23.08. 1918 года
Общая обстановка
Пученков
Александр Сергеевич,
доктор исторических
наук, доцент,
Санкт-Петербургский
государственный
университет
(Санкт-Петербург,
Россия)
С взятием Тихорецкой и Ставрополя наступает второй период деятельности Добрармии, в котором она выступает в роли государственной власти, могущей проводить в жизнь свои положения и взгляды. В ее руки попадают такие населенные центры, как Ставрополь, и очень скоро после него Екатеринодар, железнодорожные линии, их узлы, как Тихорецкая и Кавказская, имеется неугрожаемый тыл (Донская область с Красновым во главе, державшая дружественный нейтралитет относительно Кавказа и ведшая войну с красными на севере — сама она (Донская армия) поддерживалась врагами Добрармии германцами; Добрармия очень скоро получила Новороссийский порт и следовательно в ее руках оказалась экономическая жизнь населения Северного Кавказа. Железнодорожное сообщение красных с центром было прервано и оставалось только грунтовые [дороги] через Белый крест и вдоль Каспия, и морское — по Каспийскому морю. Силы красных были очень значительны — в их руках оставалось более чем 150 тысячная армия, но из мобилизованных, склады и припасов всякого рода и весь Юг Кавказа до Закавказья. Под влиянием опасности пра -вительства разных Совнаркомов более или менее сговорились
© А. С. Пученное, 2016
между собой для общности действий. Но крупные минусы продолжали существовать — споры продолжались, один совет арестовывал другой, войсковые начальники арестовывали советы, а советы арестовывали начальников — и все за пресловутую «контрреволюцию», под которой часто крылась просто жажда власти. Умением управлять войсками обладали немногие командиры красных. В большинстве управление сказывалось только в личном примере и огромную массу солдат пускали валить валом, как саранчу на препятствия. Обиженное советами казачество бурлило вовсю, и всюду поднимало восстания, присоединялись к Добрармии и составляя ее главный контингент. На Тереке тоже начались восстания, казаки с нетерпением ожидали Добрармию, а горцы просто занимались грабежом, а потом воевали и с красными, и с белыми. Припасов и средств у Добрармии не было никаких, и она питалась из захваченных складов всяких пожертвований, поддержкой станиц, реквизициями и просто грабежом. Это были повстанцы, которые представляли уже опору новой государственной власти, но которые все еще оставались партизанами и сохраняли все недостатки этого вида войск. В это же время началось и то страшное зло Гражданской войны — жестокая месть, которая залила кровью Россию. Придя в свои станицы и в города, белые нашли горы трупов своих родных и единомышленников, от уцелевших слышали рассказы о совершенных красными зверствах, мужья находили своих жен зверски убитыми с вырезанными грудями и т. п. Началась месть — трудно было добиться пленного для допроса или захваченного комиссара, чтобы получить от него сведения. Если их не убивали при захвате, то почти всегда кончали по дороге в штаб. Удержать толпу не было никакой возможности, и белые наделали зверств не меньше, чем красные. Место жестоких казней красными в Ставрополе (двор юнкерского училища), где валялась масса трупов, было залито кровью белыми в ответ и тоже без всякого разбора, а самочинно ночью, кто-то кого-то схватил, привел на плац и зарубил, прикончить это можно было только тем, что на плац поставить караул из особенно верных людей, но конечно, эти убийства под видом казни, переносились в более удобные места и в них был виновен и командный состав. Во время второго взятия Ставрополя 15 ноября 1918 г. был такой случай: один офицер ворвался в брошенный красными лазарет, и начал кинжалом закалывать больных и раненых, причем заколол и только что принесенных туда красными двух корниловцев, пока его арестовали, он успел перерезать 90 человек. Генерал Деникин хотел его арестовать, но виновного пришлось посадить в дом умалишенных. И подобных случаев зверств с той и другой стороны было много — это был продукт и безумства, и анархия, которая всегда временами вспыхивает в Гражданской войне.
После вступления в Ставрополь части, как указано выше, расположились по южной окраине Ставрополя и выставили охранение по линии дер. Татарка-Надежда. Высланная разведка 23 июля определила сосредоточение красных у ст. Темнолесской и Бешпа-гир. Все указывало, что красные не успокоятся и не примирятся с фактом потери города.
Предстояла трудная задача защиты Ставрополя силами много слабее противника, в боль -шинстве конницы, представлявшую собой чисто партизанскую часть, неспособную ни к какой обороне и с малым количеством патронов. Вот почему я так возмущался несвоевременным взятием Ставрополя, что подвергало население ужасу боя в городе и перехода его из рук в руки во время гражданской войны. Военный губернатор Глазенап еще не приехал, а из ставки вернулся один Шкура. Оборона города фактически оставалась в моих руках. Я сознавал, что оборону на два фронта данными войсками вести немыслимо, само собою назревала система коротких ударов по внутренним операционным линиям, так как оторваться от города и преследовать было невозможно, потому что красные с другого фронта могли бы тогда спокойно овладеть городом в тылу у преследующих частей. Поэтому требовалось определить характер обоих стоявших против меня начальников. У горы Недреманной-Темнолесская, стоял Балахонов, у Старомарьевское-Бешпагир другая группа красных Ставропольской губернии, где начальники все время менялись. На 23 июля я решил обрушиться на своего старого знакомого Балахонова, у которого были части Кубанского Совнаркома и который сам, по-моему, не стал бы равнодушно смотреть на атаку белых на Бешпагир. Но Балахонов сам с рассветом 23 июля перешел в решительное наступление на широком фронте, и овладел лесом и высотами д. Татарки.
Бой 23-26 июля 18 года под Ставрополем
Таким образом, Ставрополь в непосредственной близости (8 верст) был угрожаем красными, поведшими наступление от высот д. Татарки вдоль дороги на Ставрополь, распространяясь своим левым флангом к ст. Сенгалеевской, видимо, с целью отрезать железную дорогу Ставрополь-Кавказская. Всего с этой стороны, под командой Балахонова, наступало около 5-6 тысяч человек при 8 орудиях, конницы не было. У Бешпагира-Старо-марьевская стояло около 3000 человек при 4 орудиях, тоже почти без конницы — этот фронт безмолвствовал и позволял оставить против себя одно наблюдение. Белые силы со -стояли из 2500 шашек в коннице, сведенной в 4 полка около 1300 штыков, пехоты, сведенные в 3 пластунских батальона и две роты селения Донского, которых это селение присла -ло для защиты Ставрополя от красных и 2 орудия — остальные, захваченные у красных орудия, еще не были поставлены в строй. Кроме этого, имелось еще 6 грузовых автомобилей, на которые были установлены колесные крепостные пулеметы, тоже захваченные в Ставрополе; один бронепоезд, присланный из Тихорецкой (взамен увезенных к Ледовой Балке ставропольских частей) и ожидалось прибытие Черноморского казачьего полка, силой около 250 шашек — этот полк еще формировался, так как Деникин решил новые части обучить и воспитать на принципах дисциплины, а не полу-анархической партизанщины казачьих частей. В самом Ставрополе формировался Ставропольский офицерский полк под командой генерала Бурневича.
Бой загорелся за обладание лесом между Ставрополем и Татаркой, который белая пехота упорно отстаивала, вся конница была в резерве и высылала только наблюдение за флангами и за Бешпагирской группой красных. Красные валили валом, сплошной ниткой, почти без резервов, стараясь глубоко обойти правый (западный) фланг белых, растянувшись для этого почти до самой ст. Сенгелеевской. Благодаря такому расположению и движению цепью, даже там, где белых не было (Сенгелеевская), наступление красных шло очень медленно и неуверенно. К тому же Балахонов все старался побудить к наступлению своего Бешпагирского «союзника».
Итак, план красных был — прямая атака Ставрополя от Татарки с глубоким обходом через Сенгелеевскую на железную дорогу Ставрополь-Кавказская, приблизительно на Михайловскую и удар от Бешпагира на Ставрополь. Мой план был — выдержать наступление Балахонова, дать ему измотать свои войска глубоким обходом по пахоте, и обрушиться 4-мя полками конницы на обходную цепь или на бешпагирского противника, если тот спустится с гор на ровную местность. Судьба решила иначе. Около 17 часов, когда я поехал к своему левому флангу, чтобы лично осмотреть, можно ли довериться пассивности красных в Бешпагире, красные Балахонова сильно насели на белую пехоту вдоль дороги Ставрополь-Татарки и заняли небольшой кусок этого леса. Случайно приехавший на эту дорогу Шкура не нашел ничего лучшего, как приказать броситься всему конному резерву в атаку на лес, — как могло прийти в голову офицеру, хоть немного посидевшему на юнкерской скамье, пустить партизанскую орду в конную атаку на лес, занятый противником, я до сих пор не понимаю. Белая конница, встреченная огнем из леса, моментально повернула назад, увлекая своим бегством и пехоту. Только на небольшом участке леса Со-лоцкий прорвал красных и захватил грузовой автомобиль с орудием, его он при отступлении и вывез. Красные, увидев бегство частей белой пехоты, устремились через лес, и небольшой группой по нему, вышли в тыл остальной пехоте, и захватили тоже одно орудие. Таким образом, противники обменялись одним орудием. Когда я на автомобиле с одним пулеметом приехал на место боя, то Шкуры там уже не застал, он уже ускакал в Ставрополь. По всему фронту наступали густые цепи красных, белая конница исчезла в облаках пыли и карьером неслась в Ставрополь, следом за нею, бросая винтовки и амуницию, бегом спешила боевая пехота. Это было что-то кошмарное. Бой был явно проигран, резерва не было. Начинало смеркаться, было около 20 часов. Остальная пехота и конница собралась, как всегда, около 100 штыков. Часть добровольцев селения Донского разбежалась, казаки же остались, потому что им бежать было некуда — станицы их были у красных, поэтому они собрались у кухонь. Так всегда бывает в гражданской войне. Обозы я приказал вывести на север из Ставрополя и сосредоточить в районе Московское. Весь вопрос
теперь был в том, атакует ли противник ночью или с рассветом, или нет. Собрав конницу, я ночью же направил Солоцкого с тремя полками в направлении на озеро Сенгелеевское с приказом, сбить фланг красных обходом, выиграть его, и, не ввязываясь в упорный бой, продолжать обход в тыл на ст. Темнолесскую с тем, чтобы партизанской конницей силою почти 200 шашек наводнить и прервать все пути подвоза красных, и нарушить их и без того плохое управление. Один кавалерийский полк был мною направлен от Ставрополя на Юго-Восток вразрез между Татарской и Бешпагиром, группами красных, тоже на Темно-лесскую, но с тем, чтобы главным образом напугать и нейтрализовать красных в Бешпаги-ре. Пехота собралась, заняла южную окраину города и выделила частные резервы. Яхнов всю ночь бросал двойным зарядом бомбы из бомбометов в лес, занятый красными, рассто -яние между цепями на окраине города и лесом было около 1200 шагов, местами меньше и, пользуясь огромным количеством бомбометов и снарядов к ним в Ставрополе, — Яхнов ухитрялся двойным зарядом добрасывать бомбы в лес — это производило огромный эффект. К рассвету завязался бой на левом (западным) фланге красных, который от Сенгеле-евки подтянулся на половину расстояния к Ставрополю, чем облегчил задачу Солоцкого. К свету фланг красных был обойден, и три полка партизанской конницы наводнили их тылы. На остальном фронте красные бездействовали, ограничиваясь огнем всех видов. Перестрелка завязалась и в промежутке между Татарским лесом и Бешпагиром, в темноте были сбиты заставы красных, и фронт их был прорван. Бешпагирский отряд красных потерял всякую связь с Балахоновым (телеграф был давно испорчен сочувствовавшими белым казаками ст. Темнолесской), выставил часть цепей на юг и окончательно отказался от наступления. К 12 ч. 24 июля можно уже было сказать, что на этот раз Ставрополь спасен, и казавшееся бесповоротно проигранное сражение будет выиграно.
Во время этой ночи мне, кроме распоряжений, пришлось еще выдержать солидные препирательства с генералом Уваровым, помощником военного губернатора и замещавшим его ввиду его отсутствия. Он во чтобы то ни стало желал уехать из опасного Ставрополя, но один боялся попасться в не совсем спокойном тылу в руки красных, и поэтому настаивал на отходе всего отряда к селению Московскому с тем, чтобы там устроиться. Шкура же после своей неудачной попытки командовать войсками совершенно растерялся, и как всегда в таких случаях сказался больным и ни во что не вмешивался. Исполнить требование Уварова я не мог, не подвергнув города разграблению красных, и поэтому отказался исполнить его, впредь до приезда Глазенапа, который должен был быть и командующим войсками и губернатором, а Уваров был прислан только для ведения гражданской части, и потому по смыслу приказа в военную отрасль вмешиваться не имел права.
Глазенап вступил в командование войсками, оборонявшими Ставрополь. Им были отданы все мои распоряжения — на будущее он распорядился следующим образом. Его начальник штаба полковник Яковлев должен был ведать только канцелярией военного губернатора и формированием отдельной конной бригады, начальником которой числился Глазенап. Шкура отзывался в распоряжение Глазенапа. Я был призван на должность Начштаба всех войск, оборонявших Ставрополь, пока дивизия, начштабом которой я состоял, находится в городе.
В виду того, что Глазенап был очень занят делами гражданскими по всему району, то он просил меня сосредоточить в моих руках всю оперативную часть. Уваров очень скоро ушел совсем из Добрармии. Технической частью штадива я поручил ведать полковнику Кушелеву. Таким образом, оперативная часть обороны Ставрополя фактически осталась в моих руках. Весь день 24 июля красные держались пассивно — действия партизан, очевидно, начинали сказываться, как оказалось потом, к вечеру — войска не получили продуктов и кухонь. Не успокоив своих малочисленных и еще деморализованных войск, я не рисковал 25 июля начинать атаку, пока партизаны не достигнут Темнолесской. Атака леса белой малочисленной пехотой на впятеро превосходящего противника, да еще не имея достаточного количества орудий (всего 2), снарядов и патронов могло кончиться потерей Ставрополя. 25 июля из Тихорецкой прибыло 2 орудия, и три из захваченных в Ставрополе было доставлено в строй, таким образом, образовалось 7 орудий. Ночью пришло донесение, что части партизан с обоих флангов вошли в связь друг с другом и захватили ст. Темнолесскую. Дорога Татарки-Барсуковская прочно занята Солоцким, точно также, как дорога на Армавир. На рассвете 26 июля Глазенап назначил атаку. Всю ночь белые вели бомобометный огонь, перед рассветом у красных начался переполох, белые атакующие части застали только бегущих и несколько убитых. Как потом оказалось (рассказ жителей д. Татарки), красные войска, не получая два дня продовольствия, и узнав, что они обойдены, устроили митинг, перебили часть командного состава «за измену», и хлынули на Невиномысскую. Балахонов с отрядом основных кубанских иногородних казаков занял высоты г. Недреманной-ст. Н. Екатериновка, остальные же 3-4 тысячи ставропольских мобилизованных рассеялись в разные стороны и частью попали в плен. Бешпагирский отряд спешно отошел в направление на Высоцкое. Белое охранение выдвинулось к хут. Егор-лыцким (около г. Недреманной) ст. Темнолесская, Бешпагир, Старомарьевка. За красными были пущены только разъезды. Истрепанный отряд белых стал залечивать свои раны и обучаться — беглецы стали возвращаться.
Итак, удержать город партизанским отрядом от почти втрое превосходных сил противника все же оказалось возможным наперекор мнению командовавшего этим боем, т. е. меня. Я уже говорил выше, что страшно противился взятию Ставрополя, потому что предвидел непрерывные попытки красных, в будущем, вернуть город себе назад и знал
о той ужасной участи, которой подвергалось бы сочувственно встретившее белых населе -ние при обратном захвате Ставрополя красными. Только поездка в ставку Шкуры, уговорившего Деникина на этот опрометчивый шаг и категорическое приказание последнего, вынудили меня предпринять эту операцию. Действительно разброска сил была страшная — армия Сорокина2 и Жлобы3 еще действовали и не только не были разбиты, а сами предпринимали наступления, часто ставившие Добрармию на край гибели. Кубань не была еще освобождена от красных, Армавир, Невиномысская и Баталпашинск были не в руках белых и Ставрополь, находившийся на отлете, был угрожаем со всех сторон, в особенности от Невиномысской и Св. Креста. Силы отряда Шкуры больше бы принесли пользы и могли бы лучше устроиться при очищении Кубани, не вызывая на бой новые силы Ставропольского Совнаркома. Красные, как в удельно-вечевой период давали бить себя по частям и этим надо было пользоваться, а не увлекаться призрачным величием обладания Ставрополем, т. е областью вне Кубани и, следовательно, вне сферы влияния Кубанской рады, с которой у Деникина все время шла глухая скрытая борьба. Благодаря этой мании величия и начавшейся уже тогда внутренней вражды в Добрармии, был взят Ставрополь, потом в октябре потерян, и зря пролито много крови. Только в ноябре, по окончании очищения Кубани, Ставрополь был взят, и красные больше на него не покушались. Насколько закулисная сторона борьбы Кубанского кровавого (так в тексте, видимо — краевого. — А. П.) правительства с Деникиным играли крупную [роль] на все военное дело, доказывает нежелание атамана допускать иногородний элемент в казачьи части и желание Деникина во чтобы то ни стало их туда внедрить и совершенно изъять Кубанскую армию из ведения Кубанского правительства4. Тут сказалась слабохарактерность (выделено нами. — А. П.) Деникина — раз признав действия Рады вредной в борьбе с красными, так уже не мирволил и не уступал ей, тем более что ее члены потеряли свои полномочия, так как были избраны помимо фронтовых казаков, и теперь должны были быть другие выборы, а благодаря этому шатанию и «соглашательству» получилась закулисная игра, дошедшая до того, что еще в августе месяце 18 г. Войсковой атаман полковник Филимонов, говоря со мной, старался проводить идею, что Кубанская дивизия (вторая) должна все предоставлять Раде и не передавать Добрармии захваченного у противника имущества. В том же духе вели беседы члены Рады, но прямо говорить не решались, а после того, как я притворился не понимающим и заявил о единой русской армии, то повели против меня подпольную интригу и только хорошее ко мне отношение простых рядовых казаков, делали их выпады безрезультатными5.
Итак, Ставрополь был удержан, но в этом главная заслуга красного командования. Можно сказать, что в управлении красными войсками отсутствовало все положительное и выступало все отрицательное (выделено нами. — А. П.). Первое, что бросается в глаза, это упорное уклонение Бешпагирского отряда от поддержки Балахонова — он в полном
смысле слова взял на себя роль зрителя и таким образом, в сущности, вывел 3000 штыков из строя. Балахонов же, пополнившись ставропольскими мобилизованными, растянул свои огромные силы в нитку, которая не могла маневрировать и безнадежно залегла перед окраиной города, потому что ожидала подхода отставшего и далеко вытянутого фланга у ст. Сенгелеевской. Позже, с появлением партизан у себя в тылу, управление, видимо, совершенно выпало из рук Балахонова и дело закончилось расходом главной части его войск. Общего начальника над Бешпагирским и Невиномысским отрядами у красных, видимо, не было, во всяком случае, он ничем себя не проявил.
Со стороны белых был крупнейший недочет, как в смысле первого употребления конницы атакой на лес, так и в почти полном отсутствии преследования потом. Но преследовать, пожалуй, действительно невозможно, по крайней мере, я не нашел ничего возразить Глазенапу, когда он отклонил мое предложение плана преследования. Войска действительно были и вымотаны и расстроены — можно было свободно ожидать, что они задачи своей не выполнят и только станут по деревням вдали от нас на отдых и на досуге займутся грабежом местного населения. Так что пришлось согласиться, что надо собрать части, дать отдохнуть, выкормить лошадей, пополнить патроны, собрать беглецов и вообще привести в порядок и заняться дисциплинированием этой орды партизан. Кроме того, требовалось еще устроить и хозяйственную часть вновь сформированных частей — ведь если продолжать жить за счет населения, это приучит в сущности к грабежу и озлобит жителей. Вот почему преследование почти отсутствовало, уже если можно ожидать, что задачу все равно не выполнят, то уж лучше пусть сидят на глазах и устраиваются, чем грабить и, следовательно, разлагаться, да и самый факт возможности неисполнения приказа деморализующе действовал бы как на начальников, так и на казаков.
Дальнейшая защита Ставрополя
Потерпев поражение 23-26 июля, красные, обладая громадным превосходством сил и неистощимыми, в сравнении с Добрармией, средствами, быстро устроились, сформировали при помощи мобилизации, на старых кадрах, новые армии, и уже в первых числах августа вновь появились в окрестностях Ставрополя, угрожая самому городу. Не буду описывать происшедшие в начале августа боя, потому что по своей однообразной бледности они ничего поучительного не представляют, а характеризуются тем, что атакующие валили валом без всякой идеи операции, причем, если атаковал восточный отряд красных, то южный стоял и смотрел, видимо, ожидая выяснения обстановки, если же атаковал южный, то роль зрителя исполнял восточный. Таких атак до середины августа произошло
три — одна с востока и две с юга, и все три велись, точно по трафарету. Целью всех атак был Ставропольский форштадт, находящийся на юго-восточной окраине города и населенный фабричным и вообще населением, сочувствовавшим большевикам. Красные, видимо, надеялись поднять восстание в тылу обороняющихся белых, но ни одного восстания не произошло. Общности действий не было никакой. Со стороны белых действия сводились к коротким ударам то на одного, то на другого противника, чем удавалось затянуть начало его атаки, а иногда и вовсе ее ликвидировать, действия белых страшно стеснялись Ставрополем, и они были положительно к нему привязаны, не имея возможности развить достигнутый успех энергичным преследованием, потому что всегда рисковали тем, что пассивный отряд красных, против которого оставалось только наблюдение, перейдет в наступление, и займет Ставрополь в тылу у атакующих частей. Как я уже указал, три раза красным удалось подкатиться к самому Ставрополю, заняв два раза высоты у Татарки, а в третий раз дер. Надеждинскую. Во все эти критические моменты, Глазена-пу приходилось обращаться за помощью к начдиву 2-й сводной ген. Боровскому6, ведшего бои с переменным успехом у Армавира, то занимая этот город, то вновь сдавая его красным. В такие критические моменты в Ставрополь по железной дороге из Кавказской приезжал Корниловский или Партизанский полки; с их энергичной помощью положение быстро восстанавливалось, и эти части немедленно уезжали обратно; все это доказывает, как неестественно широко были разбросаны силы белых и как их было мало для выполнения поставленных себе задач. Общая стратегическая обстановка в это время была следующая: Екатеринодар и Новороссийск были заняты белыми, но красным армиям удалось отойти к ст. Белореченская—Черниговская и прочно занять весь район Кубани от этих станиц до Терека, удерживая Армавир или его окрестности и часто угрожая Кавказской. Генерал Боровский вел изнурительную борьбу у Армавира и защищая Кавказскую, а Гла-зенап защищал Ставрополь.
Таким образом, Добрармия в августе владела только севером и западом Кубанской области и г. Ставрополем с его окрестностями, к северу от этого города. На Тереке против красных вспыхивали восстания казаков и горцев, образуя часто целые фронты, но все они ликвидировались огромным численным превосходством красных. Ликвидации эти производились с страшной жестокостью, на которую белые отвечали тем же — горе было попасться в руки белых какому-нибудь комиссару или члену совета, или кому-нибудь из комсостава, он не доходил даже до комбата. Рядовых же бойцов, если они доходили до «начальства», не трогали, а наоборот отправляли в запасные батальоны, и они потом великолепно дрались, применяя часто ту же жестокость, что и казаки. Классовое расслоение шло полным ходом, борьба шла подсознательная в каждой деревне и станице, сознание часто затуманивалось проявлением анархии толпы, и кровь лилась с обеих сторон, как месть.
В августе в Ставрополь приехал новый начдив 2-й Казачьей Кубанской Улагай7. Это был в высшей степени честный и храбрый офицер, но без широкого военного образования, потом, когда он уже командовал армией, он не умел справиться с поставленными ему задачами. Во всяком случае, надо сказать, что как начдив кавалерийской Улагай был выше похвал — быстро схватывал обстановку, умел принять решение и провести его в жизнь. Никогда не терялся. В этом отношении Улагай стоял много выше Глазенапа, последнему отказать в личной храбрости нельзя, но как военный он был слаб и плохо знал строй. Это качество его он сам чувствовал, и потому старался держаться в стороне, не принимая личного решения и подписывая поднесенный ему начштабом проект приказа. В этих двух лицах всецело сказалась их предыдущая служба. Улагай провел ее все время в строю, а Глазенап большую ее часть вне строя и никогда полком не командовал. Улагай же через все эти этапы прошел.
Назначение и приезд Улагая были вызваны полным разочарованием штаба Деникина в Шкуре. Его боевые операции, если он только вздумывал вмешаться, были плохи. Кутежи его в Ставрополе принимали гомерический характер. 250 тысяч рублей, пожертвованных горожанами Ставрополя отряду, исчезли неизвестно куда. И, наконец, Деникин отрешил Шкуру от командования и прислал Улагая. Надо отметить, что очень скоро Шкура, по настоянию Кубанской Рады, получил казачью отдельную бригаду (партизанскую), начштабом к нему назначен был Шифнер-Маркевич — очень талантливый офицер Генерального штаба, который и создал всю последующую славу Шкуры, который из Шкура переименовал себя в Шкуро.
Шифнер-Маркевичу пришлось очень много страдать со Шкурой, и в буквальном смысле слова за него командовать, ведя операции за свой страх и риск, часто при наличии самовольных отлучек Шкуры в глубокий тыл, и тогда, пожалуй, для него это было легче, потому что Шкура, если вмешивался, то только путал карты. Рекламировать же себя Шкура умел вовсю, и во время расцвета армии субсидировал газеты.
Приезд Улагая мало отразился на характере обороны Ставрополя, потому что он вступил в командование разбросанной дивизией, и все войска подчинены были Глазенапу. Мне пришлось продолжать исполнение обязанностей Начштаба при Глазенапе.
Бой под Ставрополем 18-21 августа 18 года
ст. Барсуковской, подошли на подкрепление Балахонова к г. Недреманной, где сосредоточилось до 5 тысяч штыков. Попытки Балахонова спуститься с горы Недреманной были отбиты передовыми частями белых. Белые части у Старо-Марьевки принуждены были к вечеру 18 августа понемногу осадить назад. Утром 19 августа бой на высотах Старо-Ма-рьевки возобновился, причем благодаря пересеченности местности, отличался большим упорством, потери с обеих сторон были ощутительны. Красные развивали сильнейший огонь, и, пользуясь подавляющим большинством сил, глубоко обходили белых по плато южнее Старо-Марьевки. Против обыкновения у красных был очень крупный резерв, который двигался по дороге от Высоцкое на Старо-Марьевку.
Приехав около полудня в Старо-Марьевку, я застал там уже полное отступление. Приходилось думать, как бы парировать интенсивное наступление красных и их глубокий обход целого правого (южного) фланга, который в дальнейшем грозил выйти в тыл частям, расположенным на высотах южнее Татарки. Тронуть конный резерв из трех полков было невозможно, учитывая наличие крупного резерва у красных и его направление на Старо-Марьевку, что угрожало в дальнейшем левому (северному) флангу белых. Поэтому я приказал по примеру прошлых боев снять все силы с Татарского фронта, оставив там только две конных сотни под высотами Недреманной и две сотни пластунов на высоте, что Юго-восточнее Татарки (г. Холодная). Эти последние две сотни могли служить таким образом, для действий как на восток, так и на юг. 3 сотни пластунов и 3 конные сотни, снятые с южного фронта, были направлены против обхода красных южнее Старо-Марьевки — им удалось к 17 часам остановить наступление красных на высотах у д. Надеждинской — здесь, таким образом, положение успокоилось, Балахонов вел редкую перестрелку с двумя конными сотнями белых.
Я поехал на высоты севернее деревни Надеждинской, т. е. к левому флангу. Здесь части белых осадили до объездной кругом города железной дороги, т. е. шагов на 2000 от его окраины и по насыпи заняли позицию. Тут же недалеко располагался пластунский батальон, присланный генералом Боровским в Ставрополь в предшествовавший бой, не введенный в дело и отъезд которого был теперь задержан, и наоборот вызван на позицию. Взобравшись на насыпь, я в верстах трех на пологом скате к Старо-Марьевке увидел красных, которые, развернувшись несколькими стоявшими друг другу в затылок цепями, окапывались, приблизительно на меридиане середины деревни Надежда; сколько глаз хватал, всюду двигались части красных, то же делалось на высотах, что южнее Надежды, видимо, красные решили вести «правильную» осаду, и потому занялись изнурительным и совершенно ненужным, в данном случае, рытьем окопов, устраивая целый плацдарм — от высот, что южнее Надежды до гребня за речкой севернее дороги Ставрополь-Старо-Марьевка. Когда я поехал посмотреть, что делается на этом гребне, то пришел в ужас. Весь гребень был покрыт красными (их бывший резерв), двигавшимися из Старо-Марьевки
и державшими направление на сел. Михайловское. Перед ними отходили отдельные разъезды белых. Двинутые мною против этой массы три полка конницы (последний резерв), чтобы, хотя до темноты задержать это наступление, достигли цели, и красные залегли уступом назад своих цепей у Надежды. Спустилась ночь.
Еще до темноты я проехал к Глазенапу и доложил ему, что без помощи и самой скорой, всех сил Боровского, удержать Ставрополь невозможно, и что, если с рассветом красные поведут атаку, то город попадет в их руки и белые войска будут, в полном смысле слова, раздавлены. Поэтому я предложил донести эту обстановку в ставку с объяснением всего изложенного выше. Вывести обозы из города. Ночью небольшими партиями пехоты произвести ряд демонстративных атак на красных и продолжать их до рассвета. Ночью увести резервный пластунский батальон в город, и когда станет светло, цепями провести его на старое место, открыв одновременно сильнейший орудийный огонь, чтобы убедить красных, что мы сами хотим атаковать. Глазенап добился приказа, что генерал Боровский со всей дивизией должен быть переброшен в Ставрополь. Общая обстановка этому благоприятствовала, потому что он у Кавказской и Армавира только что был сменен 3 дивизией Дроздовского8. Мой план действий был принят, но надо было еще выиграть целые сутки, т. е. весь день 20-го августа, чтобы дождаться приезда Боровского и его частей.
Всю ночь красные поднимали беспорядочный огонь против белых демонстраций и, судя по их расположению, на рассвете всю ночь не спали и просидели с винтовкой в руках (даже главные силы, потому что охранение, секреты и посты отошли под давлением белых демонстрантов). Теперь трудно сказать, что повлияло на красных, но факт тот, что их командование подарило белым целые сутки — в то время, как им стоило только протянуть руку, чтобы взять Ставрополь, почти без потерь и в буквальном смысле, раздавив его защитников, число которых потонуло бы в огромной численности красных, но их командование бездействовало. Весь день 20 августа шла редкая перестрелка орудийным огнем, которую со стороны белых поддерживали главным образом, бронепоезда с дальнобойными орудиями, стреляя по тылам красных.
Боровский опаздывал. За ночь прибыл только один Корниловский полк с генералом Череповым9, железная дорога не могла справиться с поставленной ей задачей. На рассвете красные зашевелились для их удержания на Надеждинском направлении, корниловцы прямо с вокзала были направлены к деревне Надежда. Руководство боем, по приказу Боровского, перешло к его комбригу Черепову, Улагай и, следовательно, с ним я, оставались руководить южным фронтом. Глазенап отошел к гражданской части. На севере красные сбили конницу белых, действия которой объединял посланный мною из штади-ва полковник Кушелев, потому что опытных кавалеристов, кроме него, не было (Солоцкий был накануне убит под Недреманной). Сбив конницу, красные заняли сел. Михайловское и взяли под огонь железную дорогу. Боровскому со всеми остальными частями дивизии
пришлось высадиться на ст. Пелагиада и, сдержав красных, бросить конницу Кушелева (3 полка) в обход красных между Михайловской и Дубовкой. Красные остановились — неожиданная помощь белым их, видимо, озадачила и охладила их порыв. Между тем Черепов тоже растянул свои силы по опоясывающей город железной дороге и красные, наступавшие с горы Бешпагира на юго-восточную окраину Ставрополя, сбили правый фланг корниловцев и клином врезались в этом месте в расположение белых и ворвались в город (форштадт). На остальном фронте цепи красных медленно приближались к расположению белых, сильно сдерживаемые их огнем. На Южном фронте Ставрополя спустились с горы Недреманной и, наступая вдоль дороги на Ставрополь, заняли хутора Егорлыцкие (8 верст юго-западнее Татарки). Наступали они медленно, цепями ведя перестрелку с двумя конными сотнями белых. Таково было положение к 11 часам. 21 августа Черепов совершенно растерялся и заявил стоявшему около него (теперь только зрителем) Глазенапу, что надо очищать город. Улагай и я стояли тут же, тоже в роли зрителей. Тогда я предложил Улагаю снять с нашего южного фронта обе пешие сотни войскового старшины Русанова с одним, бывшим при нем орудием и бросить их с восточной окраины Татарки (г. Холодная) в тыл красным, ворвавшимся в форштадт Ставрополя. Возможность этого действия я мотивировал тем, что Балахонову до Татарки еще 8 верст, а до Ставрополя 16, т. е. он двигаясь в цепях и ведя перестрелку, дойти до Ставрополя сегодня еще не успеет. Конницу красные имеют в ограниченном количестве, совершенно необученную и потому действующую крайне пассивно и ограничивающуюся только разведкой, да и то плохой, так что мы будем иметь время исправить положение на южном фронте, а теперь надо ликвидировать восточный. Улагай с этим согласился и разрешил. Черепову было сказано, чтобы он продержался час во чтобы то ни стало и, чтобы заткнуть дыру и задержать красных в форштаде, туда было послано 10 ординарцев штадива 2 казачьей Кубанской (ординарцы и адъютанты).
Получив приказ, Русанов двинулся в тыл красным, ворвавшимся в Ставрополь. Атаковать с двумя сотнями такую массу красных он не решился, но огонь своим орудием прямой наводкой, и ружейный, открыл. Обстановка сразу изменилась, у красных началась паника — все, конечно, было в цепях равномерно всюду, желая все прикрыть и все атаковать, резерва никакого. Все бросились назад, сейчас же этим заразив соседей, и скоро все поле к востоку от Ставрополя покрылось бегущими. Картина дополнилась тем, ч
