Спросить
Войти
заметно превышает число избирателей, отдавших голоса за АНК (с. 84-85).
На провинциальных выборах 2014 г. АНК потерял в среднем 3,65% голосов по сравнению с выборами 2009 г., однако сохранил большинство в восьми из девяти провинций. Только в Западной Капской провинции большинство получила оппозиционная партия «Демократический альянс», укрепившая свои позиции во всех провинциях (по сравнению с 2009 г) и подтвердившая свой статус основной оппозиционной силы.
Ю.И. Комар
HASSAN H.M. Extraordinary politics of ordinary people: explaining the micro dynamics of popular committees in revolutionary Cairo // Intern. sociology. - Barcelona, 2015. - Vol. 30, N 4. - P. 383-400.
Автор (Университет Питтсбурга, США) на примере революционного Каира показывает, насколько неоднородные силы принимали участие в событиях «арабской весны». Эта неоднородность весьма быстро дала о себе знать в ходе образования «народных комитетов». Основная часть населения оказалась автоматически отсеченной от процесса принятия решений, так как в силу несоответствия «буржуазным» стандартам была отнесена к «балтаги» -«смутьянам, которых режим специально подсылал для физического и сексуального устрашения политических диссидентов» (с. 393).
Вполне расплывчатая, амбивалентная угроза, носящая имя «балтаги», была настолько успешно внедрена в народное сознание, что воспринималась как нечто само собой разумеющееся; отреф-лексированной ей оказаться так и не посчастливилось. Армия в этой ситуации воспринималась как спасительная сила, способная навести порядок и эффективно устранить нависающий ужас неотвратимого хаоса.
Данные особенности революционных событий привели к парадоксальной ситуации; так, наиболее респектабельные районы оказались лидерами в том, что касается создания «народных коми -тетов», а революционный народ поднял на щит те лозунги, которые позднее будут использованы для его изоляции: «Похоже, именно сочетание таких факторов, как неопытность участников событий и их доверчивость по отношению к слухам, которые распространялись режимом, привело к тому, что на вооружение был взят концепт «балтаги»« (с. 397).
Начало революционных событий сопровождалось бандитизмом и воровством - особенно в центральных, наиболее богатых районах Каира. В ответ на это население начало самоорганизовываться, создавая баррикады, затрудняющие доступ к их жилищам. Вскоре возникли «народные комитеты» (лиджан шаабиййа). «С появлением данной, совершенно новой, социальной структуры те, кто принимал в ней участие, коллективно предложили целый ряд практических нововведений (дежурство на контрольно-пропускных пунктах, задержание подозрительных личностей, обмен информацией... пароли, повязки на рукавах, пометки на машинах и т.д.)» (с. 388).
Таким образом, революция оказалась еще и временем, когда могла возникнуть некая новая общественная ткань, так как именно в это время интенсивно возникали новые знакомства, завязывались новые отношения.
Особенности арабского социума (его членение на мало сообщающиеся одна с другой когорты - по возрасту, характеру занятий и т.д.) привели к тому, что новые связи оказались весьма и весьма избирательными. Люди сходились по признаку неких общих культурных особенностей, а не на почве общего дела, единой задачи. Эйфорическое объединение людей на почве мнимого исчезновения старого мира, на смену которому благодаря усилиям всего народа, объединенного общим созидательным порывом, должен явиться «новый дивный мир», исчезло с неправдоподобной быстротой. Наилучшее доказательство этого - народные комитеты, доступ в которые получили не все, точнее, весьма немногие. Большинство осталось за бортом, так как «самая манера говорить, свойственная этим людям, их выбор одежды, да и наружность в целом - всего
этого оказалось достаточно, чтобы автоматически превратить их во врагов народных комитетов» (с. 397)
Интересно отметить, что принцип когорт особенно характерен для высшего и среднего класса египетского социума. «Едва ли можно говорить о сколько-нибудь серьезных общественных связях в среде наиболее обеспеченных слоев среднего класса до возникновения народных комитетов. Отталкиваясь от подобных условий, характеризовавшихся отсутствием широких общественных сетей, люди стали завязывать новые отношения» (с. 388). К сожалению, в данной среде новые отношения, относящиеся к необычному, «чрезвычайному» времени, с окончанием последнего склонны растворяться в воздухе.
Зыбкость, эфемерность явлений общественной жизни - не единственная особенность Египта. Для правильного понимания микродинамики египетской жизни важно отдавать себе отчет в том, что, казалось бы, самоочевидные вещи в переломные моменты могут превратиться чуть ли не в собственную противоположность. Так, например, в ходе революционных событий мечети не представляли собой сколько-нибудь значимое - в политическом смысле -образование. Напротив, символы прозападного, буржуазного образа жизни вдруг были наделены совершенно иным, революционным звучанием. География революционного Каира претерпела удивительные метаморфозы - центральные районы, будучи локусом выяснения отношений между восставшим народом и режимом, превратились в фактический центр революции. «Центральные улицы всегда имели особое, символическое значение. Именно по этой причине они и стали первой мишенью для криминальной активности, спонсируемой государством. Криминализация центра, скорее всего, и повлияла на распространившееся повсеместно - а не только на больших улицах - восприятие жителями текущей ситуации; это отразилось на том, какие решения они принимали спонтанно, и какая практика утвердилась впоследствии» (с. 391).
Исчезновение с улиц полиции и распространение слухов о том, что хаос отнюдь не случаен, но сознательно провоцируется министерством внутренних дел, чтобы воспрепятствовать сбору протестующих на площади Тахрир, лишь подогрели ситуацию. Однако лишь на центральных улицах имело место возникновение некоего подобия организованной структуры. Интересно отметить, что
и армия, проявившая солидарность с революционным народом, на деле оказывала практическое содействие согражданам (например, при задержании «балтаги») лишь в центре. Таким образом, данная, новая солидарность носила классовый характер - ведь простонародье автоматически подпадало под категорию «балтаги».
Таким образом, пространственная и социальная мобильность оказалась прерогативой среднего класса. «В том-то и дело, что контрольно-пропускные пункты стали не просто местом, где люди обменивались историями и слухами, но и локусом люстрации и отсеивания неугодных - а именно тех, кто проживал в простонародных пригородах Каира. Таковых принуждали оставаться в местах проживания. Если же их переполняло любопытство - сродни тому, которое побуждало их более обеспеченных соотечественников посещать родственников или присоединяться к демонстрациям на площади Тахрир, - они были вынуждены дорого за это расплачиваться» (с. 397).
«Данный образ был своего рода социальной конструкцией... которая была разработана за несколько десятилетий до революции как в массовом сознании, так и в государственном дискурсе» (с. 393). Отсутствие четких признаков и расплывчатость образа «балтаги» наделяли данную фигуру качествами идеального врага. Народные комитеты, как правило, не утруждали себя чрезмерно, когда надо было определить, кто перед ними, - всякий обитатель более бедных районов без труда подходил под имеющееся в наличии, хотя и не вполне разработанное определение.
Уменьшение числа случаев нападений и воровства очень быстро привело к фактическому разрушению народных комитетов как организации - их структура становилась все более зыбкой, так как люди стремились возобновить нормальный стиль жизни, посещать друзей, живущих в других районах, и т.д. Люди с радостью отдали власть армии: «Статус героев, которым были наделены военные, после того как они решили защищать протестующих на площади Тахрир. придал их призывам к демобилизации восставшего народа весьма убедительный характер» (с. 396).
Таким образом, «само появление феномена народных комитетов было последствием де-факто свершившегося коллапса аппарата государственной безопасности. Однако вместо того чтобы продолжать данную новую и чрезвычайную политику. участники решили приспособиться, уверовав в государственную власть, которая мало чем отличалась от той, что оставил Мубарак» (с. 397).
К.Б. Демидов
BALCI A. When foreign policy matters: the Gulen movement&s fight with the AK Party over Iran // Insight Turkey. - Ankara, 2015. - Vol. 17, N 1. - Р. 9-18.
А. Балджы (Сакарийский университет, Сакарья, Турция) на примере обострившегося в последние годы в Турции противостояния между Партией справедливости и развития (ПСР) и Движением Гюлена демонстрирует, как внешняя политика становится аргументом в борьбе крупных политических игроков за влияние внутри страны.
В январе 2014 г. несколько авторитетных СМИ, связанных с движением Гюлена1, одновременно развернули против Р. Т. Эрдога-на кампанию критики по итогам его визита в Иран2. Премьер-министра обвиняли в неспособности отстаивать интересы страны, и в частности - в согласии покупать иранский природный газ по очевидно завышенным ценам. Нападки на главу кабинета можно было бы счесть справедливыми, если бы сторонники Гюлена проявили последовательность в своей критике. В той же газете «Zaman», освещавшей визит Р.Т. Эрдогана в Иран в декабре 2006 г.,
