Спросить
Войти
А.В. Сперанский
Институт истории и археологии Уральского отделения Российской академии наук, 620000, Екатеринбург, Российская Федерация
СОВЕТСКАЯ МОДЕЛЬ УПРАВЛЕНИЯ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ДИСКУССИИ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА1
Аннотация. В статье проанализированы основные общественно-политические и социально-экономические процессы, способствовавшие проявлению тоталитарных черт в государственном развитии России, ставших в 1920-х - 40-х гг. фундаментом становления и утверждения советской модели управления, действовавшей с разной степенью успеха и на последующих этапах советской истории, вплоть до крушения СССР.
Дана характеристика научных взглядов, пытающихся отразить сущность тоталитарной природы советского государства. Отмечено, что тоталитарная концепция происхождения и функционирования советской государственности была сформирована в лонах западной науки, а российские адепты этой теории, несмотря на имеющиеся оценочные разногласия, в целом солидаризируются с зарубежными советологами, считая сталинизм разновидностью тоталитаризма, имеющего международные корни.
Особый акцент сделан на анализе российских особенностей, повлиявших на складывание специфической пирамиды власти в рамках созданного И.В. Сталиным политического режима. Показан механизм взаимодействия ее основных элементов: харизмы, элиты, номенклатуры и народа. Вскрыты причины ее высокого уровня прочности и выживаемости. Сделан вывод об объективности процессов обусловивших формирование советской модели государственного управления и неизбежности сущностной направленности ее функционирования.
A. Speransky
Institute of History and Archaeology, Ural Branch of the RAS, Yekaterinburg, 620000, Russian Federation
THE SOVIET MODEL OF PUBLIC ADMINISTRATION: THEORETICAL DISCUSSIONS AND POLITICAL PRACTICE
Abstract. The paper analyses the main socio-political and socio-economic processes that contributed to the manifestation of totalitarian features in the state development of Russia. In the 1920s-40s, these features became basis for formation of the Soviet model of governance, which operated with varying degrees of success in the subsequent stages of Soviet history, until the collapse of the USSR.
The paper describes scientific views that try to reflect the essence of totalitarian nature of the Soviet state. It is noted that the totalitarian concept of origin and functioning of the Soviet state was formed in the womb of Western science, and Russian adherents of this theory, despite all existing evaluation differences, generally agree with foreign Sovietologists, considering Stalinism as a kind of totalitarianism with international roots.
The paper focuses on the analysis of Russian features that influenced formation of a specific pyramid of power within the framework of political regime created by I.V. Stalin. The paper shows mechanism of interaction of its main elements: charisma, elite, nomenclature and people. The paper also reveals reasons for its high level of strength and survival. The paper concludes about objectivity of the processes that led to formation of the Soviet model of public administration and inevitability of the essential direction of its functioning.
ВВЕДЕНИЕ
Распад в конце ХХ века коммунистической супердержавы, называвшейся Союзом Советских Социалистических Республик (СССР) и претендовавшей на мировую гегемонию, привел к глобальным общественно-политическим и социально-экономическим переменам, как на международной арене, так и внутри российского общества. «Крупнейшая геополитическая катастрофа ХХ века» обозначила необходимость радикальных преобразований в постсоветской России, требующих всемерного укрепления государственности, совершенствования законодательства, развития политической системы, личности и гражданского общества [4].
Правильное решение задач, поставленных в рамках идущих в стране демократических реформ, невозможно без объективного переосмысления прошлого с целью использования исторического опыта при строительстве новой России. Для того чтобы воспользоваться историческим наследием советского периода в современном реформировании российской государственности, не допускать повторения ранее допущенных ошибок и просчетов, необходимо предельно четко представлять сущность политического режима, господствовавшего в нашей стране более 70 лет.
Дискуссии о том, что же было построено в СССР в годы правления Коммунистической партии и как к этому относиться, возникли еще в годы горбачевской перестройки и продолжаются до настоящего времени. Как известно, в период существования Советского Союза сначала было заявлено о построение основ социализма и это утверждение нашло отражение в Конституции СССР 1936 г. Затем решением XXI съезда КПСС, прошедшего в 1959 г., в сознании народа закрепили идею о полном и окончательном построении социализма. В 1961 г. на XXII съезде партии был взят курс на построение коммунизма. В дальнейшем, возможность его достижения в кратчайшие сроки, показалась утопичной даже советским вождям. Поэтому в брежневский период принято было говорить о вступлении страны в эпоху «развитого социализма», предшествующей переходу в «светлое будущее». В период заката коммунистической идеологии М.С. Горбачевым были предприняты попытки спасти разрушающуюся конструкцию советского государства на основе перестройки социалистической системы [24: 48].
Стремление перестроить уже само по себе подчеркивало несовершенство созданного общества. Однако во второй половине 1980-х гг. понятие «социализм» как определение построенного социума еще не отрицалось. Хотя уже тогда к нему стали добавлять различного рода эпитеты, несшие в себе явно отрицательные характеристики: «государственный», «казарменный», «идеакратический», «феодальный» и т.п. Затем словно убоявшись подобного рода «неприличных» прилагательных, стали активно пользоваться эвфемизмами, позволившими в конечном итоге ввести в исторический лексикон понятие на первых порах устроившее всех: и историков, и политологов, и действующих политиков. Вброшенный в социум Г.Х. Поповым термин «командно-административная система» позволил приступить к всеобъемлющей критике всей советской модели государственного управления, а не только «некоторых ее отрицательных явлений», как было ранее [21].
Фронтальная критика советского прошлого, породив множество мнений и точек зрения, в конечном итоге способствовала формированию в отечественной исторической науке концепции тоталитаризма, представители которой попытались проанализировать советское прошлое с либеральных позиций. Появление этого достаточно политизированного взгляда на советскую историю имело объективные как политические, так и методологические причины. Во-первых, новая концепция соответствовала настроениям масс, стремившихся к переменам и ожиданиям новых политических элит, желавшим укрепить властные позиции за счет критики старых порядков. Во-вторых, она в какой-то степени заполнила теоретический вакуум, возникший после отказа большинства российских исследователей от марксистской методологии.
Однако отметим, что получившая распространение среди российских историков и политологов в 1990-е гг. концепция тоталитаризма обладала лишь относительной новизной, т.к. тоталитарные модели развития СССР активно разрабатывались западными историками, интересовавшимися советской историей еще с 1950-х гг. При этом, начиная с 1960-х гг. среди советологов обозначились серьезные научные разногласия, породившие значительную «трещину» в оценочном монолите западного мнения о сущности советской политической системы.
Часть советологов, таких как X. Арендт, К. Фридрих, З. Бжезинский Р. Пайпс, Л. Шапиро, Р. Конквест, А. Безансон и др. заняли позицию жестких оценок тоталитарной природы советского государства. В их произведениях октябрьские события 1917 г. в России считаются не революцией, а верхушечным переворотом. Сталинизм представляется логичной практикой, вытекающей из марксистско-ленинской теории. Созданная И.В. Сталиным политическая система определяется как «тоталитарная», не имеющая перспектив для реформирования. Естественно, что и развал Советского Союза объявляется логичным и закономерным финалом тупикового развития «большевистской» России [6; 7; 10-12; 17; 19; 25].
Другие исследователи истории советского государства Л. Хаймсон, Ш. Фитцпатрик, Д. Хоф, С. Коэн, М. Левин, Д. Гетти признают события октября 1917 г. революцией, значительно изменившей Россию и оказавшей огромное влияние на весь мировой исторический процесс. Критикуя сталинизм как отход от марксизма-ленинизма, они утверждают, что при всех негативных характеристиках, советская модель управления обществом имела много привлекательных черт и была способна к реформированию и дальнейшему развитию [16].
Таким образом, российские историки, занявшие в 1990-х гг. место в рядах критиков тоталитарной системы, не стали первооткрывателями. Вскочив на уже давно изобретенный велосипед, в общем-тоне отличавшийся совершенством конструкции, они породили массу различного рода публикаций, написанных в так называемом «тоталитаристском ключе». Среди этого вала исторических и политологических книг, построенных на основе тоталитарного подхода к истории России советского периода, выделялись работы А.В. Бакунина,
Н.В. Загладина, В.Д. Солдатенкова, И.С. Кузнецова, Г.А. Трукана, О.В. Хлевнюка, опиравшиеся на прочную методологию и широкую источниковую базу [2; 5; 9; 23; 27; 31]. Однако, к сожалению, имели место и конъюнктурные работы, навешивавшие без какой-либо серьезной аргументации «тоталитарный ярлык» на все явления прошлого, не вписывавшиеся в клише возобладавших в 1990-е гг. политических представлений.
В обозначенной концепции основополагающим фундаментом исторического подхода при анализе советской политической системы является сам термин «тоталитаризм», имеющий огромное количество дефиниций. Первоначально при его определении исследователи отталкивались от известной формулировки, данной еще в 1925 г. лидером итальянских фашистов Б. Муссолини, который в одной из своих речей, обосновывая цели и задачи, установленного в Италии политического режима заявил, что «тоталитаризм - это полное подчинение личности государству». Однако углубленные научные исследования показывают, что эта политическая декларация нигде и никогда не была реализована полностью. Абсолютный тоталитаризм -теоретическая абстракция. Ибо даже в период апогея тоталитарных режимов, в той же Италии, Германии, или СССР сохранялся «черный рынок», существовала некая видимость демократии внутри господствующих партий (критика, самокритика, выборность и т.п.), не было социальной и религиозной однородности.
Поэтому позднее на вооружение была принята более точная и объективная формулировка, определяющая тоталитаризм, как особую форму авторитарного государства, характеризующегося попытками установить контроль над всеми сферами жизни общества. При этом были выделены и основные признаки этого общественно-политического явления. Такие как, стремление государства контролировать не только действия населения, но его мысли и эмоции, а также мобилизация режимом народных масс на реализацию какой-либо тоталитарной идеи, носящей общенациональный характер [24: 150].
Судя по имеющейся по этой проблеме литературе, важными чертами тоталитарного государства определялись также: однопартийная система, плановая экономика, подчинение режиму средств массовой информации, господство в обществе моноидеологии, милитаризация основных сфер жизнедеятельности, государственный террор, призванный держать население в перманентном страхе [2: 41].
Представители обозначенной точки зрения определили, что тоталитаризм не возникает в той или иной стране на пустом месте. Как правило, этому способствуют серьезные политические и экономические причины. По мнению большинства приверженцев тоталитарной концепции, главной политической причиной этого общественно-политического явления, возникшего на рубеже Х1Х-ХХ вв., стал «крутой поворот» в мировой истории, сущность которого предопределила Первая мировая война в значительной мере поспособствовавшая укреплению центральной власти и утверждению крепкой государственной дисциплины в воюющих странах.
Экстремальные условия военного времени, объективно влияющие на систему государственного управления и порождающие специфику ее функционирования, становятся базой для дальнейшего развития тоталитаризма. Сражающиеся между собой державы, оказавшись в экстраординарной ситуации и для того, чтобы не проиграть войну, просто обязаны были мобилизо-вывать все свои силы и средства, наводить железный порядок во всех сферах своей жизнедеятельности: социально-экономической, общественно-политической, институционально-правовой.
Однако это вовсе не означает, что все страны,«пере-болевшие» в годы Первой мировой войны тоталитаризмом, были и дальше обречены находиться в его цепких объятиях. Отнюдь, после ее окончания в таких государствах, как Англия, Франция, Соединенные Штаты Америки, где в довоенный период были развиты демократические институты власти, произошло возвращение к либеральным формам управления. А вот, к примеру, в Германии, Италии, Испании, России, где демократия была слабо развита или полностью отсутствовала, порожденные войной чрезвычайные органы управления не атрофировались, а наоборот стали основой тоталитарных режимов, утвердившихся на долгие времена.
На формирование тоталитарных структур власти активно влияют и экономические факторы. Важнейшей предпосылкой этого процесса является индустриализация, активно развивавшаяся в развитых странах мира в первые десятилетия ХХ в. как объективная ступень движения человечества по пути научно-технического прогресса. Ее важнейшие составляющие, такие как автоматизация и механизация способствовали внедрению конвейерных способов производства в технологические процессы, делая человека придатком машины, «винтиком» огромного механизма, способствуя тем самым «усреднению» его трудовой деятельности и производственной психологии. По мнению адептов концепции тоталитаризма подобного рода технические инновации всемерно воздействовали на поведенческие реакции людей, формируя массовое сознание и массовую культуру. Желание не отличаться от других, быть «как все», руководствоваться только директивными указаниями «сверху» становится основой массового поведения, приводит к формированию тоталитарного мышления, являющегося фундаментом тоталитарного политического режима.
Исторический путь России в ХХ в. наглядно свидетельствует об ее особой предрасположенности к восприятию «тоталитарной болезни», симптомы которой проявлялись на основе двух ранее названных и общих для всех тоталитарных государств причин. В начале ХХ в. крайним феодальным анахронизмом выглядело политическое управление страны. Наличие абсолютной монархии даже при некоторых послаблениях, явно не способствовало оформлению и развитию демократических институтов. Вхождение России в Первую мировую войну также не стимулировало этот процесс. Более того, последовавшие вслед за ней революция и гражданская война окончательно затормозили его, а начавшаяся в 1930-е гг., индустриализация наоборот способствовала быстрому формированию тоталитарной психологии.
Кроме того, для утверждения тоталитаризма в России имелась вполне благоприятная историческая почва в лице многомиллионного крестьянства с его усредненной психологией и царистскими иллюзиями, столетиями утверждавшимися в рамках круговой поруки, господствовавшей в патриархальной земледельческой общине.
Стимулировало процесс утверждения тоталитаризма в России и политическое господство большевистской партии, захватившей власть в октябре 1917 г. и строившей свою политическую практику на теории марксизма, призывающей к «всеобщему равенству» [24: 152-153].
Таким образом, Россия, исходя из вполне объективных причин, не могла избежать тоталитаризма. Последний закрепился на ее территории на достаточно длительный исторический период, получив наименование «сталинизм». При этом следует отметить, что созданный И.В. Сталиным политический режим представлял собой одну из разновидностей тоталитаризма, базировавшуюся на национальных особенностях, сложившихся в конкретно-исторических условиях специфического развития России, и значительно отличался от подобного рода режимов, имевших место в Германии, Италии, Испании, Португалии и других странах.
На современном этапе понятие «сталинизм», подчеркивающее специфику государственной модели, возникшей и утвердившейся в России в 1920-1930-е гг. вызывает возражения разве что по политическим причинам [33: 72]. Однако в современной зарубежной и российской историографии, включающей научные исследования по рассматриваемой в данной статье проблематике, представлено значительное количество определений, с разной степенью успеха пытающихся показать сущность сталинизма. Большинство дефиниций, как правило, сводятся к негативному пониманию сталинизма, изображают его как препятствие, задерживающее общественно-политический, социально-экономический и культурный прогресс.
По нашему мнению, такая односторонность зиждется на политической конъюнктуре, не позволяющей объективно осмыслить всю многогранность этого исторического явления, пронизывавшего все сферы жизнедеятельности общества, сложившегося в России в двадцатом столетии.
Дискуссии, имеющие место среди исследователей, по определению понятия «сталинизм» в большинстве своем примитивно сводятся к двум политизированным оценкам. Часть ученых следует за политическими выводами Юлия Мартова и достаточно поверхностными суждениями Ричарда Пайпса, представляя сталинизм как применение теории марксизма-ленинизма на практике. Другие идут на поводу мнения изгнанного из страны Льва Троцкого и экстравагантной в своих заключениях Шейлы Фитцпатрик. Придерживаясь «теории прерванной связи», они утверждают, что сталинизм - извращение, отход от взглядов Карла Маркса и Владимира Ленина[13-15; 18; 20; 26; 28; 29].
Весьма, своеобразно выглядит позиция американца Стива Коэна, пытающегося примирить спорящих ученых. Профессор Колумбийского университета высказывает мысль о том, что «...Сталин довел ленинизм до крайности, изменил его сущность» [8: 46]. В логике этого заявления и последующих рассуждениях знатока
«советских проблем» явно прослеживается компромиссная формула: «сталинизм - это ленинизм, но доведенный до полного абсурда». В какой-то мере она объясняет почему на практике произошло искажение «ленинского плана построения социализма»: «всемерное развитие тяжелой индустрии» трансформировалось в форсированную индустриализацию, подмявшую под себя все отрасли народного хозяйства и согнувшую в «бараний рог» аграрный сектор страны;«доброволь-ная и постепенная» кооперация русского крестьянства превратилась в вопиющее насилие над ним, результатом которого стала «сплошная коллективизация», обусловившая безжалостное «раскулачивание» и массовое разорение основных товаропроизводителей сельскохозяйственных продуктов. Вписывается в формулу известного советолога и разъяснение метаморфозы справедливого революционного террора против эксплуататоров, пропагандировавшегося В.И. Лениным в период гражданского противостояния в геноцид против собственного народа, устроенный И.В. Сталиным в мирное время.
То есть американский исследователь выстраивает историческую схему, по которой правильные идеи «основателя первого в мире государства рабочих и крестьян» деформируются до неузнаваемости из-за неумелости «кавказского горца», действовавшего по принципу «Заставь дурака богу молится, так он и лоб расшибет».
Однако не все так просто. Нам представляется, что все вышеупомянутые дефиниции очень прямолинейно и однобоко представляют сталинизм, являющийся на самом деле чрезвычайно сложным и противоречивым явлением. В этой связи наиболее удачным, на наш взгляд, может быть определение, не отвергающее, как отрицательное, так и положительное воздействие, созданной И.В. Сталиным государственной модели на самые разнообразные процессы, происходившие в двадцатом столетии на 1/6 территории Земли.
По нашему мнению, сталинизм - это практика модернизации страны, осуществлявшаяся командно-административными методами под прикрытием марксистско-ленинской фразеологии. В приведенной дефиниции основной акцент делается на понятии «модернизация», включающем в себя индустриальный и научно-технический рывок, сделанный сталинской Россией в 1930-1940-е гг. Однако она не отрицает и вопросы теоретической базы проведенных «социалистических преобразований», ставит проблему цены осуществленного прорыва.
И СОВЕТСКАЯ МОДЕЛЬ УПРАВЛЕНИЯ
Анализируя путь пройденный страной в сталинский период ее истории, следует понимать, что осуществляемая тогда модернизация была в значительной мере подвержена субъективному воздействию, основанному на личных и не всегда позитивных качествах вождя. Кроме того конкретная общественно-политическая и социально-экономическая жизнь страны часто не соответствовала историческому предвидению классиков марксизма-ленинизма, поэтому продолжая декларировать их теоретические формулы И.В. Сталину приходилось действовать «сообразно обстановке».
Классическим примером не соответствия теории и практики может служить трансформация самой основы советской модели управления. Советы, возникшие еще в период революции 1905-1907 гг., сыграли особую роль в становлении командно-административной системы. В свое время В.И. Ленин увидел в них некую универсальную модель, прообраз будущей народной власти, сочетающей в себе «диктатуру пролетариата» и «союз рабочего класса и крестьянства». Однако следует отметить, что их революционность и в определенной мере демократичность как органов рабоче-крестьянского самоуправления, проявлялась только в экстремальных условиях борьбы за власть. Когда же лозунг «Вся власть Советам» был реализован на практике, все изъяны, определенные самой идеологией их создания стали тормозить демократические процессы.
Первоначально характерное для структуры Советов объединение законодательной и исполнительной власти имело, в целом, позитивное значение. Однако когда революционный стресс был преодолен, и наступило время мирной созидательной жизни, эта организационно-политическая особенность привела к полной бесконтрольности «рожденных революцией» органов власти.
Советы, опираясь на управленческие рычаги, имеющиеся в их структуре, поставили под свой контроль судебные органы, подчинили «четвертую власть» в лице средств массовой информации, обеспечив себе господствующее положение в политической системе страны. Верховенство в структуре государственного управления как магнитом притягивало к Советам различного рода карьеристов, рвавшихся «во власть» с целью удовлетворения своих корыстных интересов.
Бюрократизация Советов вызвала тревогу в рядах руководящей страной большевистской партии, однако попытка установить за ними контроль не имела эффективного результата. Напротив, стал активно развиваться процесс сращивания партийного и государственного аппаратов управления, что привело к возникновению специфической категории управленцев. Получивший в современной политологии и истории название «партократия» или «номенклатура», этот особый тип бюрократии стал «правящей» основой советской модели государственного управления.
В результате в 1930-е гг. в СССР под непосредственным руководством И.В. Сталина сформировалась очень своеобразная «пирамида власти», модель которой была экспортирована в некоторые страны Центральной, Восточной Европы и Азии после Второй мировой войны. Первая ступень этой «пирамиды» представлялась главным вождем, имеющим неограниченную власть, некой «харизмой», генерирующей непререкаемые идеи, стимулирующие общественное развитие. Вторую ступень властной «пирамиды» занимали вожди второго плана. Эта так называемая «политическая элита» состояла из верных «харизме» людей назначаемых на должности самим главным вождем при сохранении видимости демократических процедур. Подобранные и полностью контролируемые патроном, они обеспечивали беспрекословное тиражирование его идей в руководимых ими сферах государственного управления.
На третьей ступени удобно располагались чиновники среднего звена, именуемые «партократией» или «номенклатурой». Они играли определяющую роль
«приводного ремня» между «харизмой», «элитой» и народными массами, которые обязаны были мобилизовать на практическую реализацию спускаемых «сверху» директив [1; 3]. Следуя дальнейшей логике рассуждения, четвертой ступенью «пирамиды власти» являлся народ, прямой обязанностью которого была полная мобилизация под руководством «партократии» на практическую реализацию идей главного вождя и его окружения. Инициатива «снизу» допускалась только в строго контролируемых властными структурами пределах спускаемых «сверху» политических лозунгов и теоретических догм. Любое преодоление обозначенной черты грозило различного рода репрессиями, т.к. считалось подрывной антигосударственной деятельностью.
Советская или сталинская модель государственного управления, созданная в 1930-х гг., достигла достаточно высокого уровня прочности и выживаемости. Система власти обладала «функциональной гибкостью», позволявшей осуществлять вертикальные кадровые перестановки. Они давали возможность продвижения в высшие эшелоны выходцев из народных масс и в тоже время обеспечивали вероятность наказания нерадивого или неугодного власти руководителя путем снятия его с высокого поста, перемещения на более низкую ступень партийно-государственной иерархии и даже физического устранения. Также активно действовал принцип горизонтального передвижения кадров с одной «руководящей» должности на другую, обеспечивавший стабильное положение партократии [32]. Правящей элитой усердно создавалась видимость демократичности проводимой политики. Разрешение народным массам участвовать в безальтернативных выборах в различные органы власти создавало иллюзию сопричастности в управлении государством, притупляло социальный протест и политическую активность.
Нельзя сбрасывать со счетов и то, что в рамках функционирования советской модели управления, созданной под руководством И.В. Сталина, умело использовался популизм. Государственная система способствовала удовлетворению потребностей господствующей бюрократии, прикрываясь тем, что работает «от имени народа» и «для народа». Когда же мероприятия, проводимые «по просьбе трудящихся», не находили должного отклика в обществе и грозили устоям властной «пирамиды», партийно-государственные структуры начинали индивидуальную или массовую охоту на «врагов народа», используя самые разнообразные формы и методы репрессий. Репрессии являлись основой отношения сталинского режима к своим гражданам, способом насаждения желательного для него общественного порядка и формирования советского общества [30; 34]. В результате народ «во имя» которого якобы действовала сталинская система управления, находился в заложниках не только советской номенклатуры, являвшейся ее сущностью, но и собственных иллюзий.
ВЫВОДЫ
Таким образом, советская модель управления обществом, оформившаяся в России в 1930-х гг. основывалась на сталинизме, представлявшем российскую разновидность тоталитаризма, имеющего международные
корни. В силу своеобразия своего исторического развития наша страна оказалась в группе стран, наиболее восприимчивых к тоталитарному управлению, чему способствовали самые различные политические и экономические факторы. Среди них немаловажная роль принадлежит революционному процессу, изменившему общественно-политический строй.
Мировая история свидетельствует, что революции чаще всего заканчиваются установлением диктатуры. Подтверждением этого являются английская революция, породившая Кромвеля и великая французская революция, выдвинувшая Наполеона. Не стала исключением и революция в России. Утвердившийся на вершине «пирамиды власти» в постреволюционной России Сталин по сути дела стал персонификацией объективных процессов, предотвратить которые было невозможно. Даже в случае прихода к власти другого человека политика, проводимая в СССР, вряд ли бы кардинально преобразилась. Получив иное название, она могла проводиться чуть жестче или мягче, но ее сущностная направленность осталась бы неизменной.
Данный вывод подтверждается и тем, что уход из жизни «отца всех народов» не похоронил сталинизм. На протяжении всей дальнейшей истории советской супердержавы он, несмотря на периодическую критику, оставался фундаментом, действовавшей с различной степенью эффективности на разных этапах постсталинской эпохи, советской модели управления. Даже после ее полного демонтажа в 1990-х гг. и начала демократических преобразований рецидивы сталинизма продолжают проявляться в общественно-политической жизни современной России.
СПИСОКЛИТЕРАТУРЫ / LIST OF REFERENCES
Статья поступила в редакцию 29.11.2019, принята к публикации 10.12.2019 The article was received on 29.11.2019, accepted for publication 10.12.2019
РЕЦЕНЗИЯ
на статью доктора исторических наук, профессора А.В. Сперанского «Советская модель управления: теоретические дискуссии и политическая практика»
Тема, исследуемая А.В. Сперанским в статье, неоднократно поднималась российскими и зарубежными историками на страницах многих периодических изданий и монографических исследований. Тем не менее, ее актуальность в свете проводимых в современной России преобразований не только не утратила своей значимости, но наоборот становится все более и более отчетливой. Это объясняется и дискуссионностью поставленной проблемы, определяющей многообразие, порой диаметрально противоположных точек зрения, и, как следствие этого, нерешенностью поставленных вопросов, как с чисто научных позиций, так и с позиций ее гражданского восприятия.
В связи с этим, мысли высказанные автором в статье представляются весьма востребованными, как сообществом ученых мужей, так и представителями различных политических кругов современного российского общества. Импонирует то, что автор в своих рассуждениях, основываясь на знании предшествующей литературы, проявляет беспристрастность и необходимую толерантность как к предмету своего исследования, так и к умозаключениям о нем других исследователей.
В статье достаточно подробно и тщательно проанализированы объективные и субъективные причины п
