Спросить
Войти
Ю. ДОЙКОВ
Директор Центра по изучению истории эмиграции г. Архангельск
XX век заканчивается, и вряд ли будет преувеличением сказать, что наш земляк, уроженец Яренского уезда Пи-тирим Александрович Сорокин, был одной из самых ярких звезд на мировом социологическом небосклоне.
П. А. Сорокин родился в 1889 году в деревне Турья в семье «золотых, серебряных и оловянных дел мастера». П.Сорокин рано остался сиротой и был вынужден сам пробивать себе дорогу :в жизни.
Осенью 1904 года он поступил в Хре-новскую церковно-учительскую школу (в Костромской губернии). В ней он познакомился и подружился на всю жизнь с уроженцем здешних мест, будущим знаменитым экономистом Н.Д.Кондрать-евым (расстрелян в 1938 г.). Оба принимали активное участие в революционной деятельности в рядах партии эсеров. П. Сорокин был арестован и просидел несколько месяцев в тюрьме в Кинешме. В конце 1907 г. он приехал в Петербург и поступил учиться на Чер-няевские общеобразовательные курсы, а затем в только что открытый В. Бехтеревым Психоневрологический институт. Вскоре к нему присоединился Н.Д. Кондратьев, с которым они вместе сняли комнату на Петроградской стороне. В 1910 году П. Сорокин перевелся на юридический факультет университета.
Интеллектуальный и научный рост II. Сорокина был стремителен.
В 1914 году вышел его первый значительный труд — монография «Преступление и кара, подвиг и награда». В предисловии к ней выдающийся русский социолог М. М. Ковалевский написал пророческие слова: «В будущей русской
Две судьбы
(Питирим Сорокин и Далмат Лутохин)
социологической библиотеке не один том будет принадлежать перу автора».
Работа 25-летнего автора получила всеобщее признание. Газеты и журналы писали: «Книга господина Сорокина без преувеличения может быть названа научным событием» («День»), «Нельзя не отдать автору должного в талантливости и строгости научного мышления» («Право»), «Всюду автор обнаруживает «большую эрудицию» («Юридический вестник»), «С чувством благодарности к молодому ученому» («Вестник Европы»)...
После окончания университета П. Сорокин преподавал в различных учебных заведениях столицы. Готовился к профессорскому званию... (отметим, что он продолжал активно заниматься и политической деятельностью, за которую в 1913 году был арестован полицией и около месяца провел в тюрьме).
Наш земляк был видным участником событий 1917 года. А. Ф. Керенский пригласил его быть секретарем по вопросам науки, в июле-декабре II. Сорокин редактировал крупнейшую газету России «Воля народа», выступал на многочисленных митингах, съездах, был избран депутатом Учредительного собрания.
В день большевистского переворота он участвовал в марше протеста, проходившем под руководством городского головы Г. Шрейдера.
включился в деятельность «Союза возрождения России», который направил его на Север готовить свержение Советской власти. Осенью 1918 г. он был арестован Велико-Устюгской ЧК и несколько недель провел в чекистском подвале, ежеминутно ожидая расстрела... Однако удача вновь улыбнулась ему; он был выпущен и в конце 1918 года снова приступил к работе в Петербургском университете.
Условия жизни (когда интеллигенция вымирала с голода и пачками расстреливалась) не очень располагали к научным изысканиям, однако П. Сорокин написал целый ряд научных трудов, среди которых особое значение имела двухтомная «Система социологии» (она была издана полулегально). В апреле 1922 года по этой работе состоялся под председательством профессора И. М. Гревса научный диспут, в итоге которого наш земляк был признан достойным быть первым в России доктором социологии.
...Осенью 1921 года после лекции, которую он прочитал в Доме литератора, состоялось знакомство П. Сорокина с редактором журнала «Вестник литературы» Далматом Лутохиным.
История их взаимоотношений представляет интерес не только как часть биографии П. Сорокина и Д. Лутохина, но и как важная страница истории русской общественно-политической жизни начала 20-х годов.
Д. Лутохин был на три года старше П. Сорокина. В 1903 году он поступил в Петербургский Технологический институт. Во время закрытия университетов учился в русской школе социальных наук, организованной в Париже М. М Ковалевским. В 1906 году сидел в тюрьме по политическому делу. В 1907 году учился в Берлинском университете и одновременно был вольнослушателем в Берлинской высшей торговой школе. Слушал лекции и работал в семинарах Вагнера, Шмоллера, Зомбарта, Зимме-ля, Бека...
В 1908 году перевелся на юридический факультет Петербургского университета. Занимался теорией банковского дела и методологией социальных наук. В 1915 году издал свою кандидатскую работу «Витте как министр финансов». Затем изучал в Лондоне вопросы экономической политики. Вернулся в Россию в 1914 году и с 1915 года работал в различных банках. В мае 1918 года стал экспертом по финансовым вопросам в Главном комитете Бумажной промышленности и торговли, организовал его финансово-экономический отдел. С января 1921 года был избран председателем XI промышленно-экономического отдела Русского технического общества.
По инициативе Д. Лутохина был организован целый ряд заседаний по вопросам социально-экономических последствий войны и революции. Кроме того, с конца 1921 года он возглавил «Вестник литературы», а с 1922 года, когда этот почти единственный несоветский журнал в Советской России был запрещен большевиками, он организовал выпуск журналов «Экономист» и «Утренники». Оба журнала сыграли значительную роль в судьбах русской интеллигенции. Вышло всего два номера «Утренников» и 5 номеров «Экономиста», но статьи, которые были там напечатаны, в первую очередь статьи П. Сорокина, вызвали верховный гнев В. Ленина и повлекли за собой арест и высылку за границу значительной группы ученых, писателей, общественных деятелей. Д. Лутохин был арестован в августе и до конца февраля 1923 года сидел в подвале ЧК на Гороховой, а затем был выслан и оказался в Берлине. В том же году он опубликовал в «Архиве русской революции» И. В. Гессена воспоминания об истории обоих журналов, о борьбе с советскими цензорами.
В сентябре 1922 года П. Сорокин был выслан из России.
С собой на Запад он вывез около десятка научных работ, которые не смог издать в Советской России, общим объемом до ста печатных листов. По приглашению президента Чехословакии Т.Масарика (своего друга с 1917 года)
он стал гостем этой страны и жил в Праге. Т. Масарик предложил П. Сорокину возглавить только что созданный Чехословацкий институт социологии.
Узнав из газет о высылке Д. Лутохи-на, П. Сорокин пригласил его в Прагу, а когда в начале марта тот приехал, помог с устройством на работу.
Сам П. Сорокин в конце 1923 года по приглашению трех ведущих американских университетов отправился за океан — читать лекции. Хотя переписка между двумя друзьями продолжалась, однако идейно Д. Лутохин быстро эволюционировал в сторону большевиков... Когда П. Сорокин прислал ему свою книгу «Социология революции», в которой он в своей обычной резкой манере отзывался о новых властителях России, Д. Лутохин выступил с критикой этой книги в пражском эсеровском журнале «Воля России».
Мы публикуем пять писем П. Сорокина Д. Лутохину из США в Прагу. Последнее письмо датировано 13 мая 1925 года. В нем П. Сорокин ставил последнюю точку в своих отношениях с бывшим другом...
Письма представляют большой познавательный интерес. Мы узнаем, как провел П. Сорокин свой первый американский год, над чем работал, какие планы задумывал, услышим подлинный голос великого ученого и человека.
Д. Лутохин же в 1927 году вернулся с помощью М. Горького в Советскую Россию. Жил в Ленинграде. Работал в различных госконторах. В конце 20-х — начале 30-х годов он часто обедал в Доме ученых, и одному из его собеседников запомнилась фраза Д. Лутохина, сказанная после убийства С. М. Кирова: «Трагедия 1 декабря — это начало новой эры». Сам Д. Лутохин вскоре оказался в Уфе... В своей неизданной монографии «К критике буржуазной социологии» (1936 г.) он писал о своем бывшем друге П. Сорокине как об «одном из наиболее враждебных коммунизму ученых». Зло и несправедливо рассказал Д. Лутохин о П.Сорокине и в своих воспоминаниях об эмиграции «Зарубежные
пастыри» (не опубликованы). В течение своей жизни Д. Лутохин был знаком со многими выдающимися людьми и оставил о них воспоминания. Но вот стиль!... «Кретиноподобная злоба Бунина и Ильина, уличное зубоскальство А. Яблонов-ского, выспренное и бессильное резонерство Струве...»
Умер Д. А. Лутохин в 1942 году. По некоторым данным — в блокадном Ленинграде.
...В 1928 году в США вышла книга Питирима Сорокина «Современные социологические теории», принесшая ему всемирное признание. Эта книга на многие десятилетия стала учебником для американских студентов. В 1930 году он был приглашен в Гарвардский университет и возглавил кафедру социологии.
В 1932 году П. Сорокин приступил к грандиозному проекту. Первые три тома «Социальной и культурной динамики» вышли в 1937 году. Последний, четвертый, — в 1941 году. В этом же году вышло популярное изложение «Динамики» для массового читателя — «Кризис нашего века». Журнал «Нью-Йорк Геральд Трибюн букс» сравнил «монументальный труд доктора Сорокина, указывающий выход из современного кризиса» с «происхождением видов» Ч. Дарвина!..
...П. Сорокин умер в феврале 1968 года. До самого конца он продуктивно работал. Список его научных трудов огромен. Он написал десятки монографий, сотни и тысячи журнальных и газетных статей. Его труды переведены на все основные языки мира.
Пришло время вспомнить нашего гениального земляка и у нас — здесь, сегодня.
Текст писем П. Сорокина публикуется по автографам, хранящимся в ИРЛИ (Пушкинский дом), фонд 592 (Д.А. Лутохин), д. 239. Все пять писем (за исключением письма от 21 октября 1924 года, опубликованного нами со значительными сокращениями в газете «Вольный Север», 1992 г., № 3) публикуются впервые. Стиль, орфография и пунктуация подлинника сохранены без изменений.
Дорогой Далмат Александрович!
Спасибо за письмо. Я уже не питал было надежды получить от Вас весточку, но к счастью, мой пессимизм оказался необоснованным. Рад что Ваше здоровье стало лучше и тон Вашего письма бодрое. That is all right, как говорят здесь. Что касается меня то, я как и ожидал, с осени занял постоянное место и пока на год, по крайней мере, осел (но не осел). Чтение лекций на летнем семестре Миннес. Ун-та (3-й по величине из Унив-тов Америки) закончилось моим избранием или вернее назначением (т. к. в демократ. Америке профессоров не выбирают, а назначают — и это очень не плохо) full-professor of sociology в Миннес. Унив-те (на нашем языке это «ординарный>> профессор). Заключили контракт (здесь профессоров нанимают по контракту — и это опять не плохо) пока на год, как здесь водится. При желании обоих сторон он может быть продолжен, хотя и американские профессора — народ кочующий: большинство сидит редко больше одного-трех лет на том же месте. Таким образом я теперь Америк, профессор. Веду свои семинарии и курсы. Я только с graduate students (вроде наших «оставленных»), В этом году я даю курсы: Rural Sociology, History of Social Theories, Modern Social Problems и Social Morphology. Доволен. Осенью я пока мало занят. Посему здорово занимаюсь по части «Social Mobility» — новый труд над совсем новой проблемой, который я затеял. Библиотека Университета — великолепная. О внешнем комфорте Университетских зданий — нечего и говорить. Достаточно сказать, что «поле» — campus — Унив-та занят всегда сотнями автомобилей (здесь кажется, в ватер и то скоро будут въезжать на автомобилях). Три читальные залы библиотеки более комфортабельны и такого же размера каждая, как, например, зала — Публичн. библиотеки. Словом, в этом отношении Америк. Унив-ая обстановка в корне отлична от нашей и Европейской. Отлично и преподавание. Но в общем — мне здешняя система по душе. По душе даже то огромное место, которое занимает здесь спорт и военное обучение в Унив-тах. Даже сам я начал «американизироваться» и около часу каждый день занимаюсь спортом в великолепном здании для гимнастич. и физич. упражнений — gimnasium, имеющемся здесь при каждом Университете.
Америк, профессора — отличный народ. Я легко с ними схожусь. И что хорошо — здесь как-tno среди америк-цев — нет наших академических интриг. Самое большое различие мнений не мешает быть друзьями.
Штат Миннесота — фермерский и считается одним из самых радикальных. Но, опять таки, этот радикализм (рабочих, приезжающих в собственных автомобилях и фермеров имеющих не только автомобили, но огромное большинство — дорогие радио, через кои каждый день узнают сидя у камина цены на все по всей Америке и Европе, слушают концерты, речи и т. д. из N. York’a, San-Eransicko или Чикаго) — пришлось и мне говорить уже по радио три раза мои речи) — этот радикализм, я говорю, не похож на наш. Российский радикализм — это либо анархия, либо упадочничество, либо подлость, либо - глупость (извините — такова его история, сущность и общ. роль). В здешнем радикализме — подчас очень здравомысленном — вы чувствуете реализм, баланс, силу, напор свежих сил. Он не отрывается от реальности, он очень по своему консервативен. Такой радикализм я понимаю и принимаю. Наш российский — да будь он трижды проклят. Теперь еще больше, чем год раньше, я презираю этих наших «социалистов» и всю шатию. Читаю, например, «Дни» и так и хочется мне обозвать всех этих «стоящих на посту» — телятами, именно телятами — тех кто из них честен, и мелкими плутами и бездельниками тех, около коих Вы вертитесь (шатию из «Воли Р», «Пламени» и т.д.). На что они? Куда они эти паразиты всю жизнь жившие на субсидиях либо из кармана глупого капиталиста, либо... из государственной казны. Поистине, великим несчастьем для России будет если эти телята и балаболки станут у власти снова. Не дай господи. Всю свою жизнь они болтают о демократизме, а так и не знают, что такое демократизм.
С их точки зрения, например, автократическая власть президента университета назначающего профессоров — это реакция! Военное обучение студентов — реакция! А вот, в демократической Америке это считают нормой — и хорошо делают. Ну довольно об этом. Вы видите, Америка меня не «исправила» (с Вашей точки зрения), а укрепила в моей «реакционности >>.
Что сказать еще? Два дня назад вышла моя книга воспоминаний «Leaves from a Russian Diary», но я ее еще не имею. Через две недели выходит моя «Sociology of Revolution». Посмотрим, как они будут встречены. Обе книги — «архиреакционны», откровенны, прямолинейны. Но я не думаю, чтобы здесь они были не приняты за таковыя.
На Рождество, на съезде социологов — буду читать доклад (Съезд в Чикаго). Скоро появятся две мои статьи по социологии и праву в Социол. и Прав, журналах.
Теперь пока долго не буду печатать серьезного, так как ушел с головой в «Social Mobility» и не думаю торопиться.
Лена поступила здесь в Graduate School при Университете, чтобы заработать себе за год Докторскую степень (Ph. D). Сняли мы здесь по американски скромную, по нашему — отличную квартиру — газовая кухня, круглые сутки горячая вода, ванна, электричество, телефон и т. д. Автомобиля своего не завели еще, но можно было бы так как стоит он здесь пустяк. Если летом будем свободны — возможно, кутім его и отправимся колеснугпь вдоль и поперек по Америке месяца на полтора, — от культуры к жизни на лоно природы — в палатках, в лесу, в горах (скалистых) как делают американцы. Такая редкая перемена жизни — мне тоже нравится. Но это пока планы. Может случиться и так, что на лето может быть приедем в Европу, хотя это маловероятно, да и дорого. Я доволен что попал в Миннесоту: в настоящую Америку, в оптичие от Нью-Йорка — этого интернационального города. Прогуливаясь или проезжая вдоль Миссиссипи — сейчас осенью река очень красива — часто вспоминаю М. Твэна.
Все предыдущее, однако, не значит, что я перестал думать о России. Нет. Регулярно читаю не только и не столько «Руль», «Дни», но и «Известия» и «Правду». Сейчас я люблю Россию больше, чем раньше. Но не хочу ныть и стонать. Это бесполезно. А стараюсь многому научиться, многое приметить, что было бы приложимо для Родины, что я мог бы осуществить, если суждено, как я верю, мне вернуться. Для России — учусь и учу, и рад что могу это делать, оставив эмигрантскую среду. Рад что (биологически ощущаю это) что-то во мне <три слова не разб.>. Да так, что никакие суждения «телят» и «балаболок» или наоборот, сумасшедших телят и одержимых справа — мне теперь абсолютно безразличны, их шатания — чужды, их сплетни — противны. Такая «кристаллизация» идет сейчас во мне. Ну я разболтался.
Привет от нас обоих Вам обоим и милым Вашим детям — сделайте их «крепкими» не как камень, а как упругая пружина. Сердечный привет Егор. Лук. — что он мне не пишет? Привет Чирнковым — если Вы их видаете. Что «Крестьян. Россия» заглохла что ли? Черкните. Один номер ненужной и велено-тощей «Свобод. России» я видел, а больше, пожалуй, и видеть не хочу и жалею, что чехи напрасно бросают на это деньги.
Пока крепко жму руку. Ваш П. Сорокин.
P. S. Н. Д. К-ва я скоро увижу. Здесь мы очень сошлись с М. И. Ростовцевым. Он — чересчур большой пессимист по отношению к России, но я люблю его за его «крепость», бескомпромиссность и прямоту. Хороший парень и большой умница — не только ученый. За него теперь конкурируют лучшие американские Университеты предлагая ему одно условие лучше других (здесь ведь, при контракте профессоров торговаться надо как при «бизнес»). Мне это тоже нравится. Как нравится и то, что профессора ведут себя не как наши «жрецы» а как простые смертные. «Плохо» одно здесь, в особенности в Middle West Америке: не пьют, черти, совсем. Не пьют да и только. Волей-неволей — и я не пью. И вместо водки и пр. все мы пожираем без конца ice-cream — мороженое и пьем массу холодную воду Америки — очень хорошую действительно. (Здесь считается, что каждый человек в день должен выпить не меньше 10 стаканов холодной воды: чем больше — тем лучше). Я привыкаю к этому исподволь. Едят здесь много: но не так много мяса, как сырой зелени, масла, молока и особенно фрукты. Стоит все это сравнительно дешево.
Жму руку. П. Сорокин.
Дорогой Далмат Александрович!
Во первых с Рождеством и с Новым Родом, во вторых, не вешайте голову: не вы один чувствуете себя неважно, я также: сему у меня вытащили семь зубов и больше месяца я был беззубым; теперь вставили новые, но пока я чувствую с ними не очень комфортабельно. Надо привыкнуть. Вот нет тут ничего и выпить, а там у Вас есть. Но ничего. Хорошо и без оного. Так как я получаю письма и берлино-парижские газеты то в общем знаю, что у Вас там творится. Наладилась связь и с Россией. Видел кой кого и из хороших друзей из Сов. России.
Не писал Вам потому что был «завален» многим в том числе исследованием Американских миллионеров. Сегодня его закончил и собираюсь напечатать в виде статьи в стр. 40. Довольно, повидимому, интересная штука получилась.
Живем мы по прежнему. Жена месяц назад сдала отлично свои экзамены на доктора ботаники и весной повидимому получит свое Ph. D. Я за это время работаю над миллионерами, над другими главами «Social Mobility», вел универс. дела, напечатал большую статью об Новых сов. кодексах в Law Review (в одном номере с сэром Виноградовым), вышла по французски моя книжечка (без моего ведома) о России, изданная Междун. Инст. Социологии и Соци-алън. Реформ в Риме, (в журнале коего она печаталась 11/2 года в виде статей), вышла моя книга воспоминаний «Leaves from a Russian Dianj» (300 стр.) и на днях выходит «The Sociology of Revolution» (434 стр.). Как будет принята вторая книга — не знаю, но Leaves — приняты Амер. критикой угревосходно (кроме одного про болъш. «natcon») амер., а не ан-глийск. «natcon» пока мне под руку попалось до дюжины рецензий и статей об ней (Centunj, N. Y. Times, The World, The Sun, N. Y. Evening Post, Literacy Review, Intern. Book Review и т. д.). Пишут, что это первая книга дающая понимание того, что произошло в России, что это самая драматичная из всех книг написанных о России, сравнивают ее по силе впечатления с книгами Stevenson’a, Conrad’а и т. д. Так как все это писали не мои приятели, а совершенно неизвестные мне лица, посему, я имею основание думать, что отзывы объективны. Получил также ряд писем (от Giddings’a, Leligman’a и др. учета частью совершенно неизвестных мне) выражающих их благодарность за книгу. Вторая — надеюсь, это впечатление усилит. Посему — ругайте. Я, как видите, имею в запасе «фонд» похвал американцев для компенсирования руготни своих соотечественников и друзей.
П. Сорокин
P. S. Советские головотяпы немножко дерутся. Пусть себе: дай им Бог здоровья и успеха в этом деле.
I февр. 1925.
Дорогой Далмат Александрович!
Посылаю Вам «The Sociology of Revolution» которая только что вышла. Вторую книгу «Leaves from a Russian Diaty» не шлю просто потому, что у меня сейчас нет ни одного экземпляра. Единственный экземпляр ее я послал П. Б. Струве, так что если хотите познакомиться с ней — возьмите у Струве. Я послал Вам в конце декабря большое письмо: надеюсь, Вы его получили. Присоединяю к книге один из номеров газеты — самой распространенной в центр. Америке. Я ничуть не повинен в том, что там написано обо мне. Я дал только маленькое интервью и был в N+1 раз снят, они должно быть взяли мои «Leaves», и в результате из воскресенья в воскресенье преподносят «Stonj» — сенсационно, бестолково, для меня не очень приятно, но «по американски» и с большим успехом среди публики. В итоге — я теперь — и на улице, и в трамвае и [] — должен вести себя чрезвычайно внимательно: узнают. К счастью, отзывы о самой книге напечатанные в ряде журналов и газет — несравненно более толковы, академичны и литературны с нашей т. зрения. Будьте здоровы и благополучны. Сейчас я очень занят лекциями и семинарьями в Университете и на подготовку к ним трачу главное время.
В одном из ближайших номеров лучшего и нового сравнительно социолог, журнала The Journal of Social Forces будет напечатана моя большая статья «The American Millionaries and Multimillionaries (a comparative statistical and sociological study)». Живем по-прежнему.
Будьте здоровы. Привет супруге и поцелуйте детей. Если будете писать что либо о книге то все же ругайте с резоном, а не ругайте только из-за и во имя того, что следует ругнуть.
Жму руку. Ваш П. Сорокин.
P. S. Что же, кому хочется — пусть едет в Россию. Это даже хорошо если только едущие не будут подхалимничать, а вести себя по человечески. Что касается меня — я органически презираю теперешних головотяпов — т. е. правителей России (даже не ненавижу, а презираю) и несмотря на безпредельную любовь к России (могу повторить Makkiabe-lu — Amo la patria rnia piu dell Atiima) и готовность вернуться и работать для нее в самых тяжелых условиях — теперь мой возврат бесполезен и ни на какие покорности и малейшие уступки этим мерзавцам я органически не могу пойти. Пока же живя тут и работая я, по выражению губернатора штата — делаю для России больше, чем я мог бы сделать в самой России. То же нужно сказать и о таких лицах как М. И. Ростовцев. Встречаясь с нами они т. е. американцы начинают понимать что настоящие русские это что-то совсем другое, что они привыкли думать раньше отождествляя русских либо с еврейскими эмигрантами, либо с полудикими крестьянами, да что говорить! Если бы Вы тут пожили поняли бы какую галиматью разводили тут «наши» рисуя Россию как «погром» и дикую страну.
Дорогой Далмат Александрович! Спасибо за письмо.
Если статыо о моей книге напечатаете — пришлите мне номер журнала со статьей. Очень бы просій также прислать тот выпуск о быте деревни под ред. Тана, где упоминается о статье и что-то обо мне. Расходы — с удовольствием возмещу.
Из Вашего письма вижу, что Вы «эволюционируете». Психологически — это попятно. Но вот в чем дело: правы ли Вы объективно в Вашем презрении «эмигрантщины» и в восхищении «Советам»? Я боюсь — Вы очень однобоки. Здесь я систематически читаю Сов. газеты. Получаю много писем из России. Вижу и советск. людей.
И мой вывод такой: первое: некое, медленное улучшение есть, но не благодаря, а вопреки власти. Не будь последней — улучшение шло бы гораздо скорее. Второе, и все же язвы и раны так глубоки —ив ряде отношений они еще углубляются — (особенно, молодежь городов) — что делать, выводы аналогичные Вашим, я считаю невозможным: неверными по существу и чрезвычайно вредными для страны.
Что касается нашей жизни — она в существенном та же. Здесь уже тепло. Снега нету. Ходим без пальто. Сейчас закончился зимний «квартал», и каникулы — на неделю — там с 1 апр. по 16 июня — весен, квартал, с 22 июня по 28 июля — 1-й летний с 3 авг. по 6 сент. — 2-й летний, а там с 28 сент. по 20 дек — опять осенний. Но осенний — я гуляю. А остальные занят преподаванием. На следующий год остаюсь здесь.
Сейчас гл. обр. читаю и мало пишу С осени думаю начать писать свою книгу «Social Mobility». А пока поглощаю всякого материала — особенно статистического — массу. Жду на днях выхода своей статьи о миллионерах американских. Подумываю с членами своих двух семинариев издать специальные монографии: одну — статист., социол. исследование Американских лидеров (литературы, науки, индустрии, политики и т.д.), другую — посвященную проблеме города и деревни, особенно в области биолог., психол. и расового отбора производимого городом. Но эти обе работы — пока в процессе обработки. Когда они будут готовы и будут ли статьи «семинаристов» годны чтобы их печатать — еще не знаю. Лена пишет свою докторскую диссертацию и надеется получить степень в июне.
Как живет Егор Лук-ч? Что-то о нем не слышно. Черкните. Тут тоже у русских возник план издать сборник (Рерих, Гре-бенщ-ов, Карпович, Ростовцев, Максимов, Рахманинов и я) но выйдет ли из этого что — еще не знаю.
Что касается Вашего предложения печатать здесь кой-что из Ваших работ — я думаю, это очень трудно сделать. Не имея английской рукописи — здешние издатели и журналы не будут говорить с Вами. Даже имея ее — они не так охотно печатают статьи автора неизвестного Америке. Посему лично я вижу мало шансов для осуществления Вашего желания, хотя и хотел бы всемерно ему содействовать.
Пока жму руку.
Ваш II. Сорокин.
P. S. Вот что: не можете ли Вы достать книгу М. М. Ковалевского: «Соврем. Социология» (СПб, 1905, изд. <слово неразб.>) и выслать ее мне. Я был бы очень признателен. Я о том же писал А. Т. Випничуку (из «Землед. <слово неразб>). Посему, узнайте сначала не добыл ли и не выслал ли он мне ее? Если нет — был бы очень благодарен вам за ее высылку.
