СИБИРСКИЕ ЭСЕРЫ И АНТИКОЛЧАКОВСКОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ (НОЯБРЬ 1918 - ЯНВАРЬ 1920 Г.)

УРОКИ ИСТОРИИ

УДК 94(571)«1918-1920»+329(571) ГРНТИ 03.23.55

СИБИРСКИЕ ЭСЕРЫ И АНТИКОЛЧАКОВСКОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ (ноябрь 1918 - январь 1920 г.)

А.А. Штырбул

Омский государственный педагогический университет

Россия, 644043, г. Омск, наб. Тухачевского, 14

Показан вклад эсеровского движения, в том числе эсеровского подполья, в борьбу с колчаковщиной. Значительная часть эсеров Сибири в той или иной мере оказала сопротивление колчаковскому режиму. Он был скромен по сравнению с большевистским. Преследуя свою, отличную от коммунистов и левых эсеров политическую цель (восстановление буржуазной демократии), эсеры приблизили крах режима, который, несмотря на свои первоначальные торжественные декларации о законности и порядке, оказался в конечном счете так или иначе чуждым и неприемлемым для подавляющего большинства населения Сибири.

SIBERIAN SOCIALIST-REVOLUTIONARIES AND ANTI-KOLCHAK RESISTANCE (November 1918 - January 1920)

A.A. Shtyrbul

Omsk State Pedagogical University

Russia, 644043, Omsk, nab. Tukhachevskogo, 14

The article states that a significant part of the Social Revolutionaries of Siberia to some extent resisted the Kol-chak regime. The SR movement of the Kolchak period, including the SR underground, pursuing their own political goal (restoring bourgeois democracy), different from the Communists and Left SRs. They made their own, though generally modest (compared to the Bolsheviks&), but, nevertheless, real contribution into the struggle against Kolchakism, and thus brought the collapse of the regime closer, which, despite its initial solemn declarations on law and order, was ultimately somehow alien and unacceptable to the overwhelming majority of the people of Siberia.

В советское время традиционно считалось, что эсеры, в первую очередь сибирские, привели к власти А. В. Колчака и политически поддерживали его. Действительно, весной, летом и осенью 1918 г. эсеры прокладывали

(кто целенаправленно, а кто неосознанно, из-за политической наивности) дорогу военной диктатуре. Факты, однако, свидетельствуют: кол-чаковский переворот 18 ноября 1918 г. большинство эсеров Сибири встретило враждебно,

© Штырбул А.А., 2019

а в дальнейшем также враждебно относилось к установившейся диктатуре. Вопрос, видимо, правильно ставить так: насколько глубока была эта враждебность и насколько действенна оппозиция эсеров колчаковскому режиму.

Ряд отечественных историков в разной мере и с разных позиций пытался затронуть данный исторический сюжет [1—16], но общей цельной картины деятельности сибирских эсеров в период колчаковского режима до сих пор нет. Представляется, что партии эсеров, в том числе сибирских, именно в колчаковский период наименее изучены и наиболее сложны для исследования. Предложенная статья, не претендуя на полноту изложения, призвана пока лишь дополнить данную тему некоторыми малоизвестными или вообще неизвестными до сих пор, но важными историческими фактами и деталями.

Эсеры и колчаковский переворот

Меньшая часть эсеров колчаковский переворот действительно поддержала. В состав колчаковского Российского правительства входило, как известно, несколько бывших эсеров. Однако следует отметить: поддержавшие правую реакцию, они (П.В. Вологодский, И.А. Михайлов, С.С. Ста-рынкевич, С.М. Третьяк), а также «беспартийные меньшевики» Л.И. Шумиловский и А.А. Грацианов, с ними в царское время меньшевик, в 1917 г. эсер И.И. Серебренников являлись к этому времени, по определению руководства ПСР, обыкновенными ренегатами [17, с. 398], и их социалистическое прошлое осталось уже далеко позади. Весьма красноречива характеристика политической позиции и роли П.В. Вологодского в правительстве, данная А.В. Колчаком в связи с возникшим в очередной раз вопросом о партийности предсовмина: «Да какой он эсер! Он уже стар и от всех [эсеровских] дел отошёл, даже и в партии не состоит. Но, понимаете, он здесь необходим, как vieux drapeau [старое знамя -(Фр.)]...» [18, с. 110]. Однако часть наиболее реакционных деятелей высказывала недовольство вхождением в правительство даже таких «социалистов».

Монархисты и некоторые «кадеты» волновались напрасно: социалисты-ренегаты в новом правительстве заняли «правильную» и довольно твёрдую, с точки зрения буржуазии, военщины и А.В. Колчака, позицию, объявив себя «государственно мыслящими людьми».

О твёрдой и решительной поддержке

A.В. Колчака заявили вошедшие в монархо-республиканский Национальный блок местные крайне правые эсеры ориентации партобъеди-нения «Воля народа», основные силы которых в Сибири группировались в Омске (лидер

B. В. Куликов). Характеризуя подобных «социалистов» в правительстве и вне его, лидер омских «кадетов» В.А. Жардецкий в письме сопредседателю Всероссийского Национального центра Н.И. Астрову в марте 1919 г. писал: «Социалистическое происхождение некоторых из них не осложняет дела, ибо на практике [в Сибири] товар социализма не имеет спроса» [Цит. по: 19, с. 599-600].

Значительная же часть эсеров (и меньшевиков) колчаковский переворот не поддержала, а некоторые из них сразу решились выступить против. 19-20 ноября 1918 г. «Совет управляющих ведомствами» самарского Ко-муча и ЦК ПСР объявили А.В. Колчака мятежником, а его власть — узурпаторской, и пообещали выслать свои добровольческие части «против реакционных банд красильников-цев и анненковцев» [20, с. 29]. Реальных сил для этого, конечно же, не было.

Разгром

В ответ колчаковцы разогнали «Съезд членов Учредительного собрания» и ужесточили репрессии. 30 ноября 1918 г. появился приказ верховного правителя об аресте членов Комуча и передаче военно-полевому суду [21, с. 177]. Было отдано специальное распоряжение арестовать лидера ПСР В.М. Чернова, но чехи и словаки в лице Национального совета и лично Р. Гайды не допустили этого, вернее, Гайда, подчиняясь требованию Нацсовета, буквально вырвал Чернова из рук колчаковцев [22, с. 249-250]. 5 декабря 1918 г. в Уфе состоялось совещание членов ЦК, которое приняло решение о переходе эсеровских организаций в колчаковском тылу на нелегальное положение, что диктовалось чрезвычайными объективными условиями: на территории «Колчакии» началась настоящая охота за активными эсерами и, прежде всего, членами ЦК ПСР [3, с. 299].

Часть членов Комуча, в большинстве эсеров, была арестована, отправлена в Омск и заключена в тюрьму. В.М. Чернов чудом избежал Омской тюрьмы [23, 157-158]. Из крайне правой группы эсеров «Воля народа» даже Е.К. Брешко-Брешковская вынуждена была скрываться [22, с. 253]. Прошли аресты

некоторых активистов Омской организации ПСР [24, с. 32]. Факты свидетельствуют, что многие белогвардейские офицеры в Сибири рассматривали военную диктатуру не только как главное условие победы над большевиками, но и, попутно, как возможность покончить со всеми без исключения социалистами.

«В конце 1918 г. белый террор парализовал почти всю партийную жизнь эсеровских организаций Сибири, от руководства до рядовых членов. Через шесть месяцев относительно спокойной жизни [периода демократической контрреволюции. — Прим. А. Ш.] эсеры вновь оказались в подполье, их партия снова стала преследуемой политической организацией», — справедливо отмечает А.В. Добровольский [14, с. 208]. Он обращает особое внимание и на тот факт, что «к моменту прихода к власти Колчака большевистское руководство [Сибири] уже имело опыт подпольной работы в условиях "демократической контрреволюции", а потому ужесточение режима не оказало такого деморализующего влияния на большевиков, как это было с эсеровскими организациями» [14, с. 206, 208].

Ситуация для «столичных» омских эсеров-центристов официальной линии ЦК ПСР складывалась более тяжелая, чем в других городах Сибири (исключая, конечно, семёновскую Читу, где эсерам и меньшевикам пришлось ещё тяжелее). Когда-то одна из крупнейших и сильнейших в Сибири (до 2000 членов к осени 1917 г. с учётом партийцев-солдат Омского гарнизона), Омская организация ПСР накануне и во время колчаковского переворота едва ли достигала численности 200 человек. Уже в период Временного Сибирского правительства и Директории она оказалась в рядах оппозиции, пусть и умеренной, легальной, «конструктивной» [25, с. 174-180]. В столичном колчаковском Омске, насчитывавшем в то время около 600 тысяч населения [23, с. 221], контрразведка работала особенно активно, и меры, принятые ею с первых дней после переворота против эсеров, повергли организацию в шоковое состояние. Её лидер А.Е. Коряков в декабре 1918 г. по мандату партии убыл в более спокойный отдалённый Тобольск [26, с. 147].

Общую неблагоприятную для эсеров ситуацию в «белой столице» усугубили трагические декабрьские события. После подавления антиколчаковского большевистского восстания 22 декабря 1918 г. в Омске (до 1000 убитых повстанцев и попавших под горячую руку жителей) от имени А.В. Колчака было объявлено, что все освобождённые повстанцами заключённые (а тюрьму покинуло более 200 политзаключенных [27, л. 1-2 об.]) должны вернуться, и в случае добровольного их возвращения давалось обещание не применять репрессии. Не явившиеся и задержанные после этого подлежали расстрелу на месте. Однако большевики и другие левые из числа освобождённых предпочли скрыться. Их примеру последовали и некоторые из освобождённых эсеров (Н.Н. Иванов, Ф.Ф. Федорович, В.Н. Филипповский) [14, с. 207]. По данным властей, в тюрьму не вернулось 5 членов Учредительного собрания [27, л. 1-2 об.]. Однако большинство освобождённых демократов всё же решило вернуться.

В ночь на 23 декабря и в течение наступившего дня распоясавшиеся офицеры-монархисты, явившиеся в тюрьму, физически уничтожили (расстреляли, зарубили саблями, закололи штыками) 10 демократов (эсеров и меньшевиков), в том числе 7 депутатов Учредительного собрания. Мученической смертью погибли видные деятели эсеровской партии Н.В. Фомин (известный в Сибири кооператор), А.А. Брудерер (ветеран ПСР), И.И. Девятов, Г.Н. Саров, меньшевики И.И. Кириенко (бывший депутат Госдумы) и В.И. Гутовский (он же Е. Маевский, ветеран социал-демократического движения в Сибири, редактор газеты «Воля народа»), управделами съезда членов Учредительного собрания Н.Я. Барсов, земские деятели В.А. Марковецкий, А.И. Лиссау [Лассау], фон-Мекк [14, с. 207]. В довершение ко всему в новогодние дни контрразведка нанесла удар по руководству омских профсоюзов, в составе которого имелись и отдельные эсеры [28, л. 137].

В начале нового 1919 г. власть наконец решила несколько сбавить обороты террора, и в газетах была опубликована правительственная «новогодняя декларация» («примирительный манифест») за подписью А.В. Кочака и правительства. Этот документ адресовался в том числе и умеренно-оппозиционным партиям, прежде всего эсерам и меньшевикам: «Всех, кто в это ответственное время разлагает здоровый дух войск, кто возбуждает население против власти, кто препятствует правильной работе железных дорог и важнейших предприятий, Правительство будет преследовать с беспощадной строгостью. Но Правительство, стоящее

вне всяких партийных течений, Правительство возрождения страны не видит оснований для борьбы с теми партиями, которые, не оказывая поддержки власти, не вступают и в борьбу с нею. Не время теперь для внутренней розни» [29].

Однако, несмотря на некоторое временное смягчение режима, последовавшее после данной декларации, Омская организация ПСР в начале 1919 г. действовала очень вяло. После декабрьских событий её работа почти замерла и в течение нескольких последующих месяцев проявлялась лишь эпизодически [28, л. 37]. Это же можно сказать о большинстве других эсеровских организаций в Сибири, за исключением разве что Иркутской. В марте 1919 г. лидер омских кадетов В.А. Жардецкий в письме к Н.И. Астрову так характеризовал ситуацию в эсеровской среде Сибири, в первую очередь Омска: «С.-д. меньшевики и подобные им элементы эсеров пребывают в законной оппозиции, т. е. [способны только] шипеть и умеренно злословить, принимая факт власти» [19, с. 599-600].

Дробление эсеровских сил в Сибири

Но эсеровское движение в Сибири было шире собственно ПСР, хотя последняя и являлась самым основным его компонентом. Наряду с официальной, преимущественно «чернов-ской» линией (значительная часть сторонников ЦК ПСР в её рядах), в эсеровском движении Сибири действовали и другие идейно-политические элементы, например, правоэсе-ровская группа «Воля народа», на первых порах активно поддержавшая режим А.В. Колчака. Сложную ситуацию и парадоксальную неоднородность в эсеровском движении Сибири периода колчаковщины с некоторым изумлением констатирует С.П. Мельгунов: «В Сибири позиция эсеров, за исключением той небольшой группы, которая примыкала к [Национальному] блоку, была необычайно двойственна, так как она соединяла легальность существования с нелегальностью революционной деятельности. Оттенков в этой позиции было чрезвычайно много, и поэтому всякая общая характеристика будет встречать возражения. К трём основным течениям — правому, центру, левому, со всеми их подоттенками, приводившими одних в состав «демократического союза» (Розенблюм), других к работе в Экономическом Совещании (Огановский — творческая работа, Алексеев-ский — оппозиция), третьих в ряды формально

легальной оппозиции власти (земство), четвёртых в подполье для революционной работы, пятых в негласный союз с большевиками во всякого рода восстаниях. Не говорим уже о тех, которые пошли в открытый союз с коммунистической властью во имя борьбы с "реставрацией"» [30, с. 260-261].

Рассмотрение левых эсеров и эсеров-максималистов Сибири не входит в задачу данной статьи. Отметим лишь, что немалая часть из них летом 1918 г., во время падения советской власти в Сибири, в рядах красногвардейцев и красноармейцев отступила к Тюмени, затем на Урал (в том числе такие известные их деятели, как Н.Е. Ишмаев, Р.П. Эйдеман). Они сражалась с колчаковцами на Восточном фронте, в основном в рядах 3-й и 5-й Армий красных. Те же, кто оказался на территории белых, участвовали в тесном контакте с коммунистами в подполье и пар-тизанско-повстанческом движении, борясь за восстановление власти Советов. Немало из них в этой борьбе погибло [31, с. 106-108].

Работа над ошибками

Жестокое подавление Омского восстания 22 декабря 1918 г. и последовавшая за этим кровавая расправа военных над демократами, в том числе депутатами Учредительного собрания, отрезвляюще подействовали даже на часть крайне правых эсеров ориентации «Воля народа», порвавших с ПСР в Сибири ещё осенью 1917 г. и в конце 1918 г. поддержавших на первых порах переворот и диктатуру А.В. Колчака (полагая, правда, что она будет подобна диктатуре Дж. Вашингтона, но не более [23, с. 11-12]). Кроме того, в Омск стали стекаться многочисленные сведения о зверствах карательных отрядов в отношении крестьян, а также работников кооперации. «Шомпола доставались и низовым кооператорам», — отмечал один из современников [32, с. 2-3]. Одним из первых эсеров-«воленародцев» после колчаковского переворота отошёл от активной политической деятельности и поддержки режима известный российский аграрник, экономист (бывший народный социалист) Н.П. Огановский. Однако, все ещё питая иллюзии насчёт реализации Сибирским правительством аграрной программы, в мае 1919 г. он вошёл в состав Государственного совещания и был назначен председателем земельной комиссии, но, убедившись в неспособности А.В. Колчака решить аграрный вопрос, перешёл вскоре в оппозицию. В сентябре 1919 г. Огановский был арестован в Томске по обвинению в «противоправительственной деятельности» [33, с. 409].

Деятельность членов собственно ПСР в Сибири (т. н. Сибирского объединения ПСР во главе с Всесибирским комитетом ПСР) стала постепенно оживляться только весной 1919 г. Безудержный разгул военщины и атаманщины и, как следствие, нарастание рабочего и крестьянского сопротивления режиму так или иначе отражались на позиции сибирских эсеров. Весной-летом 1919 г. их оппозиционность медленно нарастала, однако активность оставалась крайне слабой. Организации ПСР действовали, сочетая полулегальные и нелегальные формы работы.

В апреле 1919 г. в Иркутске состоялась Урало-Сибирская конференция, обсудившая (хотя и с некоторым опозданием) серьёзные перемены в политической ситуации на востоке страны и попытавшаяся выработать тактику в новых непростых условиях. Одновременно на конференции определилась наметившаяся ещё ранее левоцентристская оппозиция, которая разошлась с Всесибирским (а теперь с Урало-Сибирским) комитетом ПСР практически по всем вопросам. На основе этой оппозиции весной 1919 г. сложилась самостоятельная организация Сибирский союз социалистов-революционеров, взявшая курс на более активную борьбу с режимом Колчака [13, с. 130-137].

Относительно благоприятные условия для деятельности эсеров сложились в Иркутске, где возникла своеобразная «демократическая лакуна». Управляющим (губернатором) здесь являлся эсер (по твердому мнению руководства ПСР — бывший) П.Д. Яковлев, а эсеры и меньшевики имели значительные позиции в органах местного самоуправления, в губернском правительственном аппарате и, отчасти, в гарнизоне. Сюда же спешно перебрались эсеры и меньшевики из семёновского Забайкалья, увеличив местные кадры. По едкому, хотя отнюдь не бесспорному свидетельству атамана Г.М. Семёнова, внимательно наблюдавшего за деятельностью иркутской администрации в непосредственной близости, губернатор П.Д. Яковлев, якобы, даже снабжал оружием местных партизан [34, с. 209]. Но, как бы то ни было, именно в условиях «демократической лакуны» стали возможными почти открытое празднование (с митингом и демонстрацией) Дня Международной солидарности трудящихся 1 Мая 1919 г. в Иркутске; демонстративный отказ местного земства от празднования годовщины свержения советской власти; создание из пленных красноармейцев и красногвардейцев отряда милиции особого назначения для борьбы с партизанами, бойцы которого, оказавшись в сельской местности, при первой же возможности подняли мятеж и объединились с партизанами [35, с. 56-57].

Следует уточнить, что эсеровская анти-колчаковская оппозиция в Сибири не была полностью тождественна эсеровскому подполью: в последнее входила лишь только некоторая часть эсеров региона. Но даже и это подполье было, по крайней мере, до конца лета — начала осени 1919 г., почти совершенно «безобидным» и безопасным для режима: достаточно сравнить, как оперативно и жестоко контрразведка громила большевистское подполье в регионе, а вот эсеровское подполье, о котором хотя и имела сведения, с января по ноябрь 1919 г. практически ни разу серьёзно не тронула (правда, эпизодические аресты эсеров имели место и в этот период).

Остальная, наиболее значительная часть эсеров, либо вообще себя политически не проявляла, либо легально работала в земствах и гордумах (где умудрялась вплоть до начала осени 1919 г. причудливо сочетать сотрудничество с режимом и безобидное для режима фрондирование).

Следует сказать и о ещё одной довольно специфичной категории эсеров — военнослужащих колчаковской Русской армии (попавших в неё как по мобилизации, так и в качестве добровольцев). Оппозиционные настроения среди этой части эсеров тоже постепенно нарастали, но медленно и слабо. Эти настроения становятся заметны лишь летом 1919 г. на фоне успехов Восточного советского фронта и с нарастанием массового партизанского движения в Сибири.

Эсеры, Колчак и земская оппозиция

Именно в это время эсеры группы «Воля народа» и часть эсеров Всесибирского краевого объединения ПСР несколько активизировали полулегальную политическую работу в земствах и гордумах, надеясь на дальнейшее её развёртывание в случае легализации Всероссийского Союза земств и городов (Со-юзземгор) и, прежде всего, его важной сибирской региональной структуры (Сибземгор).

Вопрос о легализации Союза земств и городов на подконтрольной колчаковцам территории особенно остро встал в конце весны — начале лета 1919 г. Даже крайне правые социалисты из Национального блока (эсеры-воленародцы, народные социалисты, меньшевики из группы «Единство») ставили перед властью вопрос о более тесном сотрудничестве общественности и государственных органов «в целях всемерного утверждения Верховной власти, улучшения правительственной работы и привлечения общественной мысли и энергии к государственному строительству и возрождению» [36, с. 307]. Во время беседы Верховного правителя с лидерами блока 22 марта 1919 г. А.В. Колчак ответил, что он «сочувственно относится к этой мысли и подумает о формах возможного сотрудничества» [36, с. 307].

Земства (губернские, областные, уездные, волостные), восстановленные в Сибири летом 1918 г., а также городские самоуправления — думы, являлись одной из опор белогвардейской власти на местах, но в то же время несли в себе черты пусть слабой и лояльной, но всё же демократической оппозиции режиму. Основной состав гордум и земств уровня губернии, области и уезда составляли эсеры (правые и центристы), меньшевики, а также близкий к ним беспартийный актив. Сибирский союз земств и городов возник ещё осенью 1918 г., но в период колчаковщины действовал нелегально или же местами полулегально. Руководством Сибземгора неоднократно ставился вопрос о его легализации, но власть с настороженностью, а то и враждебно встречала такие предложения. По свидетельству министра внутренних дел В.Н. Пепеляева, «Сибземгор поставил себе задачей отмежеваться земщине от опричнины, чтобы вести борьбу с последней. Именем опричнины Сиб-земгор окрестил всю правительственную работу. Такое противопоставление недопустимо, оно, кроме того, дискредитирует самый союз» [37, с. 177].

и бурных прений большинство членов правительства высказалось против легализации данной организации как потенциально опасной для государственного строя [38, с. 281-282]. Нуждаясь в органах местного самоуправления и в целом принимая и одобряя их деятельность, правительство опасалось объединения земских деятелей (прежде всего, эсеров, меньшевиков и левых либералов) под эгидой Союзземгора и Сибземгора, не без основания полагая, что это усилит политическую (и в том числе оппозиционную) составляющую в их работе.

Отказ от легализации Сибземгора побудил сибирских эсеров ориентации ПСР к ещё большей активизации оппозиционной деятельности, а эсеров ориентации «Воля народа» и их сторонников в Сибири заставил несколько дистанцироваться от режима. По мнению С.П. Мельгунова, в период колчаковского режима «легальная оппозиция с.-д. и с.-р. отступает на задний план перед подпольной работой» [30, с. 262]. Соглашаясь с этим положением в целом, уточним: данная перемена в поведении некоторой части эсеров и меньшевиков Сибири происходила весной — летом 1919 г. и становится заметной лишь к концу лета — началу осени 1919 г.

Переход к активным действиям

Летом 1919 г. почти неожиданная организационная и морально-политическая поддержка сибирским эсерам ориентации ЦК ПСР и Всесибирского краевого комитета пришла из Сибирской армии, в рядах которой на офицерских и унтер-офицерских должностях было немало эсеров, влившихся в неё добровольно на начальном этапе формирования этой армии в мае-июне 1918 г., а также мобилизованных позднее. О проникновении эсеров в Сибирскую армию и о разлагающей эсеровской работе в ней с негодованием свидетельствовал в своих мемуарах «Белая Сибирь» генерал К.В. Сахаров, при этом уточнял, что ни в одной другой колчаковской армии подобного не было, а попытки эсеров распространить своё влияние на Западную армию были решительно пресечены командованием и контрразведкой [18, с. 66-67].

Окончательно убедившись к концу весны 1919 г. в том, что Колчак не способен пойти по пути демократизации режима и твёрдого соблюдения законности, эсеры попытались активизироваться и усилить оппозиционную

деятельность. К лету 1919 г. в Сибирской армии (одной из самых боеспособных у Колчака) эсеры сумели создать небольшую сеть подпольных групп, состоящих главным образом из демократически настроенных офицеров-разночинцев. Во главе «военной оппозиции» стал начальник информотдела (фактически политотдела) Сибирской армии, активный участник свержения советской власти в Сибири, сподвижник и помощник командующего армией Р. Гайды, эсер штабс-капитан Н.С. Калашников. Именно в этой среде летом 1919 г. возникла довольно сомнительная идея замены Колчака Гайдой, начал готовиться военный переворот [30, с. 63].

Вскоре Р. Гайда имел объяснение с Верховным правителем в Омске по поводу неудач на фронте и ситуации в тылу и потребовал у него разрыва с реакционными кругами, введения демократии и законности. Находясь в отпуске, он получил отставку и, обиженный, убыл на Дальний Восток в качестве частного лица, где попытался сыграть роль оппозиционного режиму политика. Командующим Сибирской армией был назначен А.Н. Пепеляев, который если и не содействовал эсерам, то, по крайней мере, сквозь пальцы смотрел на их деятельность в частях его армии. Возможно, он воспринимал их как некий противовес тем черносотенным элементам в среде офицерства (а таких в его армии тоже хватало), которые позорили армию своими зверствами и грабежами, роняя её престиж в глазах населения. Впрочем, ходили слухи, что А.Н. Пепеляев тайно состоит в ПСР [30, с. 63]. Весьма показательно, что контрразведка, жестоко расправляясь с выявленными участниками большевистских ячеек или даже просто заподозренными в сочувствии большевизму солдатами в Сибирской армии [39], офицеров-эсеров трогать, как правило, не решалась. Стоит также уточнить, что ни в одной из колчаковских армий, кроме Сибирской, эсеры не чувствовали себя так относительно свободно.

Тем временем IX Совет ПСР, проходивший в Москве 18-20 июня 1919 г., подтвердив линию ЦК о борьбе на «два фронта» — против белогвардейской реакции и советской власти, принимает назревавшее уже несколько месяцев решение временно приостановить вооружённую борьбу с большевиками и бросить все силы против деникинщины и колчаковщины [17, с. 461].

Летом 1919 г. под эгидой Р. Гайды и руководством Н.С. Калашникова было организовано Центральное бюро военных организаций, а Всесибирский краевой комитет ПСР начал создавать ячейки Военно-социалистического союза. Боевые группы создавались, конечно, и лево-центристским Сибирским союзом социалистов-революционеров. Однако вооружённая часть эсеровского антиколчаковского подполья летом и осенью 1919 г. была ещё довольно слаба.

Эсеры и коммунисты: возможно ли сотрудничество?

В условиях нарастания антиколчаков-ских настроений в рядах сибирских эсеров перед коммунистами Сибири встал вопрос о допустимости союза с местными приверженцами ПСР в совместной борьбе против режима Колчака. Впервые он был поднят уже вскоре после переворота. 23-24 ноября 1918 г. в Томске состоялась Вторая (Первая Всесибирская) конференция большевиков, на которой присутствовали представители Челябинского, Омского, Томского, Новониколаевского, Красноярского, Иркутского и Сибирского областного комитетов РКП(б) [40, с. 545]. На ней важное место занял вопрос об отношении к так называемым мелкобуржуазным партиям. Накануне конференции и в ходе её шла острая полемика по этому вопросу. С одной стороны, многие сибирские руководители сознавали, что теперь, после переворота, значительное место в работе организаций должны занимать демократические (в том числе и буржуазно-демократические) задачи. С другой — они не могли забыть антинародную политику эсеров и меньшевиков в Сибири лета-осени 1918 г. и тот вред, который те нанесли советской власти и интересам трудящихся.

Для конференции известный сибирский большевик Б.З. Шумяцкий написал тезисы «Наши задачи», а затем письмо В.И. Ленину «Крик сознания, совести и чести». В этих документах автор настаивал на необходимости союза с эсерами и меньшевиками ради защиты республиканских порядков и демократии от военно-монархической диктатуры Колчака [41, л. 14-15]. Однако на заседании возобладала жёсткая и негативная позиция в отношении союзов и компромиссов. «Учитывая, — говорилось в резолюции, — что а) партии меньшевиков и эсеров, как партии мелкобуржуазные, окончательно дискредитированы в глазах

рабочего класса и беднейшего крестьянства, что иллюзии, которые они сеяли, разбиты в черепки; б) так называемые интернационалисты, левые эсеры, максималисты, как мелкобуржуазные партии, партии революционной фразы, не обладают влиянием в массах и не представляют из себя никакой реальной силы, ОК РКП решительно отвергает какие бы то ни было соглашения с ними, допуская лишь использование в момент восстания их боевых сил, насколько таковые у этих партий имеются» [42, л. 21]. Данная позиция была подтверждена и на Второй Всесибирской конференции РКП(б) (Омск, март 1919 г., представлены организации Омска, Томска, Новониколаевска, Челябинска, Красноярска, Иркутска, Нижнеудинска, Благовещенска, Владивостока) [43, л. 11]. В то же время в февральской листовке Омского комитета РКП(б), призывавшей трудящихся к борьбе с контрреволюцией, отмечались некоторые положительные сдвиги в позициях эсеров, наученных горьким опытом [44, с. 80-81].

В докладе секретаря Сибирского областного комитета РКП(б) П.Ф. Парнякова в ЦК РКП(б) о положении в партии и Сибири (апрель 1919 г.) сообщалось: «В районах Читы, Благовещенска и Омска ведётся широкая работа в крестьянстве. <...> Эсеры и меньшевики окончательно потеряли влияние на массы» [44, с. 105]. Как показали дальнейшие события, лидеры сибирских коммунистов несколько поторопились выдать желаемое за действительное, явно преувеличивая степень банкротства сибирских эсеров. В марте 1919 г. состоялась 2-я Всесибирская конференция, на которой по вопросам тактики было решено: «Соглашательство с политическими банкротами (от правых эсеров до анархистов включительно) недопустимо. Разрешается лишь персональное использование отдельных лиц для партийной работы и их коллективов в момент восстания» [44, с. 105-106].

Однако в практике политической борьбы истина оказалась посередине, между позициями Б.З. Шумяцкого и большинства обеих конференций. На местах возобладала политика сотрудничества большевиков со всеми левыми силами, стоявшими за восстановление советской власти, а также, отчасти, с силами центристскими, стоявшими за реанимацию Учредительного собрания и восстановление буржуазной демократии. В городах и сельской местности Сибири на протяжении конца 1918 и всего 1919 г. это сотрудничество развернулось

относительно широко, хотя не всегда тесно и гладко.

Выступая в 1923 г. на Омской губернской конференции бывших эсеров, делегат от эсеров Славгородского уезда (порвавших с ПСР) Г. Коростелёв (в 1918 г. активный участник свержения советской власти в уезде), излагая в прениях сибирскую историю эсерства, говорил, что «с воцарением Колчака изменилась психология рядовых эсеров. Уже с этого момента появляется мысль о едином социалистическом фронте» [45]. Он рассказал, как во время колчаковщины «в Славгороде начали организовываться ячейки, ставившие себе целью свержение Колчака. Состав этих ячеек был самый разнородный. Так, в славгород-скую входили 3 коммуниста, 6 эсеров, 1 народный социалист» [45]. Подобная ситуация с образованием социалистического блока, включавшего в себя в том числе правых эсеров и меньшевиков, складывалась к концу 1919 г. в Чите [46, с. 82]. Однако в большинстве случаев сотрудничество коммунистов с эсерами имело характер конкретных временных соглашений без объединения в какие-либо организационно-политические рамки и формы. За тесное сотрудничество с коммунистами в борьбе против колчаковского режима (при этом «не предрешая вопроса о власти») выступал руководитель Сибирского союза социал-революционеров П.Я. Михайлов [47, с. 72].

Остаточные силы сибирского большевистского подполья, почти повсеместно обескровленного весенними и летними провалами, более-менее охотно шли на контакты с сибирским эсеровским подпольем, — изначально слабым, но всё же реальным, к тому же сохранившим к лету 1919 г. свои силы благодаря предыдущей, длившейся более полугода тактике выживания, выжидания и почти полного бездействия. Ближайшая общая цель — устранение режима Колчака — в этот период и у коммунистов, и у эсеров, безусловно, совпадала. Так, в июле-августе 1919 г. коммунисты, эсеры и меньшевики Сибири совместно готовили всеобщую политическую забастовку на Транссибирской железной дороге [47, с. 71-72].

Эсеры и партизанское движение в Сибири

Тема участия эсеров в антиколчаков-ском партизанском движении, которая традиционно либо замалчивалась, либо принижалась, совершенно не вписывалась в советскую схему истории партизанского движения в Сибири (да и в схему истории ПСР тоже), а если и находила эпизодическое отражение, то только как вражеская или, во всяком случае, политически вредная деятельность в рядах партизан.

Отдельные случаи участия эсеров-центристов в партизанском движении имели место уже в конце 1918 — начале 1919 гг. (Шиткинский и Тасеевский районы) [48, с. 201-202, 232-233]. К концу лета - началу осени 1919 г. количество и качество подобных фактов заметно возрастает: они получают распространение в Горном Алтае, Степном Алтае, Иркутской губернии и некоторых других местах [15, с. 132-135]. В Иркутской губернии местные эсеровские лидеры даже попытались взять под своё идейно-политическое влияние отряд анархиста Н.А. Каландаришвили, но безуспешно [49, с. 82].

В партизанском движении участвовали эсеры ориентации Сибирского союза и, реже, Всесибирского краевого комитета ПСР. Назовём лишь некоторых: Побединский, Строн-ский, А. Зубарев, А.Н. Казанцев, М.И. Арбузов, И.А. Кочергин, Г. Гаврилов, Г. Шестерин, П. Халщевский, Виноградов, П.П. Усырев, Ф.Д. Толстоухов, И.А. Бублик, А.П. Лисиенко и даже знаменитый деятель «демократической контрреволюции» 1918 г. П.Я. Дербер. Последний оказался в рядах 4-го Крестьянского корпуса М.В. Козыря (беспартийного, близкого к эсерам) в качестве «политкомиссара» в начале декабря 1919 г., после освобождения его из Семипалатинской тюрьмы повстанцами, и в течение нескольких дней успел реально поучаствовать в антиколчаковском партизан-ско-повстанческом движении [39, с. 144-145]. Немало эсеров на заключительном этапе борьбы с колчаковщиной оказалось в окружении беспартийного (а ранее — анархо-синдикалиста) И.Я. Третьяка (Горный Алтай) [50, л. 54].

Политическая платформа эсеров — участников партизанско-повстанческого движения в Сибири не представляла собой чего-то единого. Лозунги, выдвигавшиеся отдельными (как правило, в это время политически автономными) эсеровскими группами в среде партизан осенью - зимой 1919 г., составляли широкий спектр: от отрицания Советов и призыва бороться за народовластие в форме Учредительного собрания и Сибирской областной думы с земствами на местах — до признания власти Советов без коммунистов или даже с коммунистами. В целом же участие эсеров в

партизанском движении и их влияние на него носило ограниченный (в сравнении с участием и влиянием коммунистов) характер.

«Охота» на Колчака

В русле эсеровских планов оказалась и подготовка к теракту против А.В. Колчака. То, что такие планы и намерения у эсеров имели место, признавали по «горячим следам» даже коммунисты [51, с. 2]. Интересное свидетельство об этих планах и оценке возможностей осуществления такого теракта оставил один из лидеров Всесибирского объединения ПСР Е.Е. Колосов: «Я жил тогда [в конце 1918 -начале 1919 г. — Прим. А. Ш.] в Омске полулегально. Чрезвычайно скоро после моего приезда меня начала захватывать повседневная революционная сутолока, начались сношения с тюрьмами, в которых ещё содержалось много близких мне лиц, явились планы организации побегов. Порядки оказались удивительными: при некоторой настойчивости и небольших тратах можно было много сделать. Потом начали поступать предложения более серьёзные, но и более опасные. То тут, то там возникали предложения о разных выступлениях, в том числе террористических, прежде всего против Колчака» [Цит. по: 30, с. 264-265].

Политические мотивы для террористического акта против А.В. Колчака к концу 1918 г. у эсеров — российских, сибирских, омских — несомненно, имелись: правительственный переворот с разгоном Директории, установление военного диктаторского режима, охота его подручных за членами Учредительного собрания и эсеровскими деятелями, нако?