СТОЛЕТИЕ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В ОБЩЕЕВРОПЕЙСКОМ КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ РЕВОЛЮЦИЙ, КОНТРРЕВОЛЮЦИЙ И ИДЕОЛОГИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ: МЕТОДОЛОГИЯ СРАВНИТЕЛЬНОГО ПОДХОДА

УДК 94 РОККИ Тони

Справочная библиотека Торонто, г. Торонто, Канада tony.rocchi@gmail.com

СТОЛЕТИЕ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ В ОБЩЕЕВРОПЕЙСКОМ КОНТЕКСТЕ ИСТОРИИ РЕВОЛЮЦИЙ, КОНТРРЕВОЛЮЦИЙ И ИДЕОЛОГИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ: МЕТОДОЛОГИЯ СРАВНИТЕЛЬНОГО ПОДХОДА

Столетие Русской революции и Гражданской войны открывает перед отечественными и зарубежными историками широкие возможности исследования революции и Гражданской войны в общеевропейском контексте истории революций, контрреволюций и идеологических конфликтов. Данная научная статья рассматривает авторскую методологию сравнительного анализа Русской революции и Гражданской войны в контексте классических европейских революций, начиная с Французской и других революций в позднем XVIII веке. Компаративистика, как сравнительный подход о революциях, имеет долгую историю. Ведь русские революционеры в 1917 году часто сравнивали свою революцию с Французской революцией и делали свои выводы о ходе революции в России. Сравнительный подход не уменьшает значение Русской революции и Гражданской войны. Наоборот, этот подход помогает нам определять элементы самобытности в Русской революции. Предполагается, что во многом Русская революция и Гражданская война являются поворотными пунктами в общеевропейской истории революций. С одной стороны, революция и Гражданская война являются кульминацией и завершением этапа классических европейских революций. С другой же стороны, они положили начало новому этапу истории идеологических конфликтов в Европе.

Для цитирования: Рокки Т. Столетие Русской революции и Гражданской войны в общеевропейском контексте истории революций, контрреволюций и идеологических конфликтов: методология сравнительного подхода. Историческая и социально-образовательная мысль. 2019. Том. 11. № 1. с. 39-54.

doi: 10.17748/2075-9908-2019-11-1-39-54

DOI: 10.17748/2075-9908-2019-11-1-39-54

Tony ROCCHI Toronto Reference Library Toronto, Canada tony.rocchi@gmail.com

THE CENTENNIALS OF THE RUSSIAN REVOLUTION AND CIVIL WAR IN THE EUROPEAN-WIDE CONTEXT OF THE HISTORY OF REVOLUTIONS, COUNTER-REVOLUTIONS AND IDEOLOGICAL CONFLICTS: THE METHODOLOGY OF THE COMPARATIVE APPROACH

The centennials of the Russian revolution and Civil War offer Russian and foreign historians wide possibilities of investigating the revolution and civil war in the European-wide context of the history of revolutions, counter-revolutions, and ideological conflicts. This article examines the author&s methodology for a comparative analysis of the Russian Revolution and Civil War in the context of the classical European revolutions beginning with the French and other revolutions of the late XVIII century. The comparative approach to studying revolutions has a long history. In fact, Russian revolutionaries in 1917 often compared their revolution with the French revolution and drew their own conclusions about the progress of the revolution in Russia. The comparative approach does not diminish the significance of the Russian revolution and Civil War. On the contrary, this approach helps us determine elements of uniqueness in the Russian revolution. One can suggest that, in many ways, the Russian revolution and Civil War were turning points in the European history of revolutions. On the one hand, the revolution and Civil War mark the culmination and completion of the stage of classical European revolutions. On the other hand, the events of 1917-1921 opened a new stage in the history of ideological conflicts in Europe.

For citation: Rocchi T. The centennials of the Russian revolution and Civil War in the european-wide context of the history of revolutions, counter-revolutions and ideological conflicts: the methodology of the comparative approach. Historical and Social-Educational Idea. 2019. Vol. 11. No.1. PP. 39-54

doi: 10.17748/2075-9908-2019-11-1-39-54 (in Russ)

Столетие Русской революции и Гражданской войны открывает перед отечественными и зарубежными историками широкие возможности исследования революции и гражданской войны в общеевропейском контексте истории революций, контрреволюций и идеологических конфликтов на протяжении более 200 лет. Данная научная статья рассматривает авторскую методологию сравнительного анализа Русской революции и Гражданской войны в контексте общеевропейской истории революций, начиная с Французской и других революций в позднем XVIII веке. Во многом российские события являются кульминацией и завершением этапа классических европейских революций и контрреволюций. Однако Русская революция и Гражданская война положили начало новому этапу истории идеологических конфликтов в Европе. Российские события во многом влияли на возникновение фашизма, национал-социализма и родственных идеологий, в том числе движений радикальных правых и консервативных авторитарных правых, выступавших за «революцию справа» [1]. Конечно, влияние российских событий тесно переплетается с другими факторами возникновения этих идеологий. Данные факторы включают в себя: последствия Первой мировой войны; распад Германской, Австро-Венгерской, Российской и Османской империй; возникновение новых государств из осколков бывших империй; разочарование в традиционных политических институтах (например, политических партиях) по всему спектру; обострение конфликтов по разным направлениям; Великую депрессию в 1930-х годов; страх коммунистической революции [2]. История европейских революций и идеологических конфликтов после окончания Гражданской войны в XX веке в России сильно отличается от истории классических революций, потому что они возникали в совсем разных исторических условиях. Ведь Первая мировая война была катализатором распада довоенного европейского общественно-политического порядка [3].

Хотя классические революции имели долгосрочные предпосылки, начиная с XVIII века, революции рассматриваемой эпохи имели место в конкретных исторических условиях, сильно отличающих их от революций и массовых движений в общеевропейском кризисе XVIII века. Среди этих революций и движений были Смутное время в России, Тридцатилетняя война, Английская революция и гражданская война, казачье-крестьянское восстание на Украине, аристократическая фронда во Франции, казачье-крестьянское восстание под руководством Степана Разина в России [4].

Географические параметры ограничены Европой, в том числе Российской империей. В данный период между поздним XVIII веком и 1921 годом имели место многие революции и массовые восстания по всему миру. Среди этих революций и восстаний были Американская революция (война за независимость), латиноамериканские и карибские войны за независимость, антиколониальные революции и движения в Азии, Африке и Океании. В целом они были антиколониальными движениями и переплетались с политическими, социальными, этническими, расовыми, религиозными и другими конфликтами. Хотя эти движения имели сходства с европейскими революциями, они все же возникали в совсем других исторических условиях.

Сравнительный подход к изучению Русской революции и Гражданской войны в общеевропейском контексте классических революций не уменьшает значение этих российских явлений. Наоборот, данный теоретико-методологический подход помогает нам проследить элементы преемственности и перемен, сходства и различий в «долгой» истории европейских революций, контрреволюций и идеологических конфликтов. Через сравнительный и темпоральный подходы можно найти ключ к пониманию самобытности Русской революции и Гражданской войны. Европейские революции имеют огромные элементы сходства и преемственности, но заметим, что эти революции возникали в конкретных исторических условиях в отдельных странах. Исследования исторических условий предпосылок революций в разных странах дают нам возможность определять элементы различия и перемен в истории европейских революций. Предполагается, что можно говорить об особом пути революции и Гражданской войны в Российской империи. Огромные различия России с Европой дали о себе знать в пореформенный период истории Российской империи от отмены крепостного права в феврале 1861 г. вплоть до свержения самодержавия в Февральской революции 1917 г. Февральская и Октябрьская революции 1917 г. и Гражданская война подняли эти различия на наивысший уровень. Однако такие умозаключения возможны только в условиях кропотливого сравнительного анализа российских событий с европейскими революциями и контрреволюциями.

Несколько слов об авторской работе по сравнительному подходу. В аспирантуре автор преподавал курс по новейшей европейской истории и познакомился с главными научными работами о сравнительном подходе по изучению европейских революций. За последние три года, благодаря встречам с новыми российскими и европейскими друзьями и коллегами в социальных сетях, автор начал с новой силой глубоко заниматься исторической компаративистикой.

В октябре 2016 г. автор прочитал в одном венском научном институте лекцию о политическом терроризме в России между 1866 и 1911 гг. Слушатели, главным образом члены католической Австрийской народной партии и Австрийской социалистической партии, хотели подискутировать об этом: собравшихся интересовали уровень правосознания среди представителей правительства и политических классов в России и попытка сравнительного анализа уровней правосознания в европейских странах [5].

В 2017 г. автор написал серию из более чем 30 кратких статей к столетию Русской революции для московского информационного агентства REX. Цель серии - показать особый путь русской революции через сравнение с другими европейскими революциями и контрреволюциями и через долгосрочное исследование сложностей истории пореформенной Российской Империи [6]. Серия также знакомила российских читателей с главными работами историков по сравнительному подходу к изучению европейских революций. Среди этих работ - классика американского историка Крейна Бринтона об этапах некоторых революций, сравнительные работы американского историка Роберта Палмера и французского историка Жака Годешо о Французской и других демократических революциях позднего XVIII века и книги советских и зарубежных историков об общеевропейских революциях в 1848-1849 гг.

Последний год автор занимался написанием серии статей на русском языке о черносотенстве в общеевропейском контексте истории крайне правых партий. Некоторые статьи уже опубликованы в российском научном журнале «Историческая и социально-образовательная мысль»: название серии - «Революция справа: российское черносотенство и его место в истории общеевропейских крайне правых партий и движений». Автор также пишет для этого научного издания другую серию публикаций на английском языке «Терроризм в Российской империи: уроки истории для сегодняшней войны против терроризма». Цель серий - показать место этих болезненных тем в общеевропейском контексте и определить элементы российской самобытности [7].

В полном разгаре идут частные беседы и дискуссии автора с российскими коллегами о необходимости взяться за многоплановый и содержательный сравнительный подход к исследованию российской истории в общеевропейском контексте. Темы, заслуживающие такого подхода, включают Русскую революцию, Гражданскую войну, политические движения и идеологические течения по всему спектру, движения разных сословий, классов и слоев, развитие правосознания среди представителей правительства и политических классов, формирование этнических и политических наций, течения среди вероисповеданий империи, многие другие аспекты истории пореформенной Российской империи. Судя по дискуссиям, постсоветская компаративистика о революциях еще в зародыше, но некоторые коллеги проявляют большой интерес к этому научному делу.

Сравнительный анализ российских и европейских революций имеет сложную историю в России и на Западе на протяжении ста лет. Начиная сразу после Февральской революции 1917 г., русские революционеры часто сравнивали свою революцию с Французской и делали выводы о ходе революции и контрреволюции в России. Научные исследования по компаративистике о революциях начались позже. Первое крупное зарубежное исследование по сравнительному подходу вышло из-под пера гарвардского историка Крейна Бринтона в 1938 г. Исследование «Анатомия революции» ("Anatomy of Revolution") переиздавалось несколько раз и стало университетским учебником. К. Бринтон осуществил сравнительный анализ разных этапов четырех революций: английской (чаще называется английской Гражданской войной), американской (война за независимость), французской и русской [8]. В следующих десятилетиях вышли сравнительные исследования американского ученого Роберта Палмера и французского историка Жака Годешо о Французской и других революциях в конце XVIII вега [9]. Общеевропейские революции 1848-1849 гг. сами по себе создают благоприятные условия для сравнительных исследований [10].

Советские историки использовали жесткий сравнительный подход к исследованию революций. Все революции до Октябрьской назывались буржуазными или буржуазно-демократическими. «Великая Октябрьская социалистическая революция» не только принесла освобождение трудящимся Российской империи, но также положила начало мощной волне левых, антиимпериалистических и прогрессивных революций по всему миру [11]. По мнению советских историков, причины поражения и незавершенности буржуазных и буржуазно-демократических революций включали: измену буржуазии и мелко-буржуазии, особенно крестьянства, делу революции; незрелость пролетариата; вредное влияние мелкобуржуазных социалистических идеологий на рабочий класс; способность классовых врагов сеять раздоры и конфликты по разным направлениям, особенно этническим, среди народных масс; отсутствие сплоченной пролетарской партии. Неудивительно, что критика и осуждение некоммунистических идеологий занимали особое место в работах историков. По канонам марксизма-ленинизма каждая идеология выражала интересы определенного класса или слоя в классе. Историки были ответственны демонстрировать закономерный крах всех непролетарских (т.е. некоммунистических) идеологий [12].

Исключением среди дооктябрьских революций явилась Великая французская буржуазная революция [13]. Советские историки признали Французскую революцию самой великой буржуазной революцией в европейской истории и согласились с тем, что во многом она предшествовала Октябрьской революции. Конечно, они согласились, что лозунг «Свобода, равенство, братство», провозглашенный буржуазными революционерами, мог стать достижением рабочего народа только в социалистической революции. Якобинский террор в 1793-1794 гг. занимал особое место в советской историографии Французской революции. Историки обычно славили решимость М. Робеспьера и других якобинцев в проведении политики террора против врагов революции, в том числе против внешних и внутренних врагов и правых, и левых оппонентов. Хвала якобинцев служила оправданием красного террора большевиков в 1918 году. Эта политика буржуазных репрессий на разных фронтах служила блестящим примером и оправданием большевикам в деле проведения пролетарского террора против своих врагов по всему политико-идеологическому спектру [14].

Анализ некоторых научных тем, связанных с общеевропейским революционным контекстом, все же имел место в трудах советских историков. Так, некоторые историки уделяли внимание влиянию европейских революций на российское общество и подчеркивали стремление многих представителей политических классов в России воспринимать революционные идеи из Европы [15]. Другие историки подчеркивали масштабность «международных революционных связей» между российскими революционерами, главным образом народниками, народовольцами и социал-демократами из политической эмиграции, и представителями европейских оппозиционных и революционных движений. Главными сюжетами интернационализма российских революционеров были знакомства российских политических деятелей с К. Марксом и Ф. Энгельсом, участие российских революционеров в европейских революциях (особенно в Парижской коммуне 1871 г.), влияние российских революционеров на революционные процессы в других странах (особенно на Балканах) [16]. Конечно, элементы интернационализма часто характеризовали отношения между революционерами из разных стран, но советская тема международных революционных связей российских и европейских революционеров в своей структуре имеет большие элементы мифотворчества, служившего объяснением закономерного торжества Русской революции и поражения европейских революций.

Однако необходимо отдать должное авторскому коллективу двухтомника о революциях 1848-1849 гг. [17]. Несмотря на сталинские искажения исторической истины, советские историки вводили в научный оборот огромное количество зарубежных источников и подготовили самое всеобъемлющее исследование об этих революциях. Они уделяли много внимания исследованию национальных движений во всех регионах Австрийской империи и описали политические брожения в странах, не переживших революции, например в Великобритании, Ирландии, скандинавских странах, на Балканах, в Голландии, Испании, Бельгии и Российской империи. Жаль, что многие зарубежные историки не используют эту работу.

Перейдем к рассмотрению авторской методологии по компаративистике европейских революциях. Методология по компаративистике о революциях в значительной степени зависит от ряда факторов. Эти факторы включают определения о революциях и революционных ситуациях, хронологические и географические параметры данного периода. Невозможно игнорировать предрассудки историков, когда речь идет о революциях. Например, по мнению многих историков, революции, начиная с Французской, часто являются ассоциированными с низвержением тираний и пришествием новой эпохи свободы и справедливости. Антиреволюционные и контрреволюционные движения, в том числе «революции справа», наоборот, являются ассоциированными с наступлением тирании и «крестовым походом» против свободы. С такой идеализацией революций неудивительно, что самый болезненный вопрос в истории Французской революции - это якобинский террор 1793-1794 гг. Историки еще задают вопрос: был ли террор аберрацией или закономерностью? [18]. Конечно, можно задать тот же самый вопрос о терроре в Русской революции и Гражданской войне.

Однако также возможно подготовить негативный нарратив о революциях и подчеркнуть, что только антиреволюционные и контрреволюционные силы являлись блестящими примерами самопожертвования во имя идеалов [19]. Так, например, некоторые историки, публицисты и политические деятели в современной России демонизируют революционное прошлое, называют Русскую революцию 1917 года «Голгофой», идеализируют самодержавие, черносотенцев и отряды Белой армии. Авторы некоторых научных и многих популярных изданий обвиняют внешних и внутренних врагов России в низвержении самодержавия, преследовании Русской православной церкви и уничтожении русского национального духа. Через употребление слова «Голгофа» создается впечатление, что второе распятие Иисуса Христа имело место в России в 1917 году и что революция явилась огромным и непростительном грехом [20]. Также давно некоторые историки стали заниматься переписыванием истории, чтобы искать истоки коммунизма, фашизма и нацизма в эпохе Просвещения, Французской революции и романтизма [21]. Однако также можно плодотворно исследовать долгосрочные интеллектуальные истоки крайне правых идеологий [22].

Определение хронологических параметров изучаемого периода является важной частью революционной компаративистики. В данной научной публикации автор исследует сравнительный подход по отношению к изучению европейских революций, начиная с Французской и других революций в позднем XVIII веке и заканчивая Русской революцией 1917 г. и Гражданской войной. Данный период включает волны революций и революционного брожения в разных странах между 1770 и 1850 гг. (в том числе восстание декабристов 1825 г. и польское восстание 1830 г. в Российской империи), национально-освободительные войны (особенно на Балканах), долгосрочные революционные и оппозиционные движения в Российской империи, Первую русскую революцию 1905-1907 гг. Также имели место антиреволюционные и контрреволюционные движения по всей Европе в данный исторический период. На протяжении 150 лет длилась эпоха классических европейских революций, создающих основы современного европейского общественно-политического порядка.

В целом можно спорить о хронологических рамках эпохи классических революций, особенно когда речь идет об окончательной дате завершения Русской революции и Гражданской войны. Многие отечественные и зарубежные историки согласны, что Гражданская война началась сразу же после Октябрьской революции в 1917 г., была в полном разгаре в 1918 г. и кончилась с подавлением Кронштадтского восстания в марте 1921 г. Отметим, что антибольшевистские восстания продолжались в разных регионах в 1922 г. и японские оккупанты покинули Владивосток только в 1922 г. Смерть В.И. Ленина в январе 1924 г. завершает первые годы советской власти. Главные события этих лет включали в себя установление в СССР однопартийной системы (ликвидацию всех некоммунистических партий и движений) и переход к НЭПу. Можно предполагать, что русская революция окончательно завершилась к концу первой - началу второй пятилетки в 1934 г. с окончательным уничтожением частной собственности и массовых баз действительной и возможной оппозиции советского строя.

Неудивительно, что революции и революционные движения сами по себе породили благоприятные условия для конструирования конспирологических теорий о тайных силах, руководящих революциями. Часто можно найти большие элементы конспирологии в современных работах некоторых российских историков и публицистов о Русской революции. Такие издания рассматривают Февральскую революцию как результат заговоров гражданских и военных элит, масонов (или «жидомасонов»), британской разведки. Конечно, Октябрьская революция трактуется как большевистский заговор под руководством евреев, масонов, иностранных разведок и других врагов православия, самодержавия и народности. Здесь нет ничего оригинального - конспирологические теории о революциях зародились еще во времена Французской революции, когда некоторые контрреволюционеры обвиняли масонов, секту иллюминатов и философов эпохи Просвещения в организации заговора против бурбонской монархии. Страх перед тайными обществами и темными силами породил огромную конспирологическую истерику во многих европейских странах в XIX столетии с ужасными последствиями в XX веке [23].

При сравнительном подходе следует учитывать конкретные исторические условия, определяющие предпосылки, развитие и последствия революций. Европейские революции между 1770 и 1921 гг. имели место в определенный исторический период - общеевропейский переход от доиндустриального порядка к индустриальному веку (по-марксистски - переход от феодализма к капитализму). Пореформенный период истории Российской империи между 1861 и 1917 г. был локальным эквивалентом этого перехода. Заметим, что общеевропейский переход был бурным периодом экономических кризисов, огромных политико-общественных напряженностей и массовой дезориентации населения. Причины социальной фрустрации включали в себя распад доиндустриальных политических и социальных отношений и кризис ценностей. Все эти фактора породили условия для революций, революционного брожения, антиреволюционных и контрреволюционных движений, конфликтов между разными слоями по разным направлениям и внутри разных слоев по ряду причин [24].

Элементы мифотворчества еще преобладают в истории европейских революций. Главным мифом является определение этих революций, особенно Французской революции, как буржуазных. На протяжении десятилетий создается миф, что эти революции руководились повсеместно молодым и восходящим классом буржуазии [25]. Такое мифотворчество противоречит историческим реалиям. Через упразднение корпоративных, особенных сословных, и других экономических ограничений классические революции создали условия для развития капитализма и класса буржуазии. Заметим, что формирование буржуазии, рабочего класса и других классов и слоев индустриального века явилось длительным процессом и не завершилось во многих европейских странах вплоть до Второй мировой войны. Следует также учесть, что Французская революция началась как восстание дворянского сословия против централизации и ограничений привилегий. Заметим: французские дворяне часто провозглашали, что они являются защитниками права нации против королевского посягательства на корпоративные права и «министерского деспотизма». Это поведение было вполне закономерным, потому что дворянство было руководящим и/или единственным политическом классом во всех европейских странах [26]. Обычно в европейских странах с сословным строем первое сословие представляло

духовенство, второе - дворянство, а третье сословие представляло все другие слои населения.

Не следует идентифицировать третье сословие с буржуазией во Французской революции. Для сторонников перемен, особенно упразднения корпоративных привилегий, выражение «третье сословие» получило новое определение политической концепции вместо узкого сословного определения. Хотя многие представители средних слоев выступали за большие перемены в политическом строе, сторонники перемен включали многих представителей дворянства и духовенства. Из-за неправильного понимания выражения «третье сословие» в историческом контексте формируется впечатление, что буржуазия появилась на революционной арене как «молния с небес».

Определение «третье сословие» во Франции накануне революции тесно переплеталось с дебатами об источниках власти [27]. Вместо традиционного понимания монархии как источника власти возникло новое революционное понимание источника власти: нация - совокупность граждан в государстве. Только представители нации в законодательном институте могут управлять государством от имени народа. Сразу же возник спорный вопрос: что такое нация и кто может стать ее членом? Сторонники расширения участия третьего сословия в правлении государства и сокращения или упразднения корпоративных привилегий настаивали на том, что они бы лучше представляли интересы Отечества (la patrie) и нации (la nation), чем привилегированные слои. Сторонники перемен называли себя патриотами и клеймили своих оппонентов аристократами. Вызывает интерес суждение священника Эммануэль-Жозефа Сийеса, выраженное в памфлете «Что такое третье сословие?»: «Третье сословие содержит все, что касается нации. Никто, не принадлежащий к третьему сословию, не может считаться частью нации. Что такое третье сословие? Все!». Заметим, что сторонники перемен не провозглашали идею классовой борьбы между дворянством и третьим сословием. Аристократизм, по их мнению, был проявлением менталитета враждебности к интересам нации. По представлениям «патриотов», «аристократы» выступали за сохранение устаревших и изживших себя привилегий. Очевидно, что не может быть и речи о классовой борьбе в буржуазной революции, потому что многие дворяне и священники идентифицировали себя с нацией как совокупностью граждан и источником власти. Это была, скорее всего, война мировоззрений. Нация, по мнению сторонников перемен, представляла собой все прогрессивное и разумное. Наоборот же, аристократизм представлял собой несправедливость и был способен обманывать людей всех слоев, пребывавших в плену невежества [28]. Итак, традиционные интерпретации классических революций как буржуазных требуют глубокого пересмотра. Предполагается, что главными вопросами во всех этих революциях были вопросы об источнике власти и о политической нации. Чтобы строить новую нацию, французские революционеры занимались определением понятия «нация», установлением норм правильного политического поведения для членов нации, критериев к включению людей в нацию и особенно к исключению индивидов и целых категорий людей из ее рядов. Часто эти нормы исключения приводили к лишению жизни тысяч людей [29]. Опыт французских революционеров по консолидации политической нации во многом предопределял ход большого числа революций в Европе, в том числе в России.

Формирование и консолидации политических и этнических наций занимают большое место в эпоху классических революций. Тут мы имеем дело с вопросами об идентичности индивидов, разных социальных групп, слоев и обществ. Имели место в эту эпоху формирование и консолидации новых государств, преображение правительственных систем, возникновение политических идеологий и партий по всему спектру, национальные движения многих национальностей, особенно движения за автономию или независимость. Хотя историки уделяют много внимания вопросам формирования и консолидаций политических и этнических наций, мы рискуем проигнорировать сложности выбора идентичности в Европе. Этническая идентичность является только одним из многих типов самоидентификации, который индивиды могут выбрать и практиковать. Подданные во многих европейских странах, в том числе в Российской империи, часто сочетали разные типы самоидентификации: религиозную, сословно-классовую, региональную, локальную и т.д. [30]. Также следует заметить, что имеются сложности и противоречия общеевропейского процесса консолидации этнических и политических наций, начиная с Французской революции и других великих перемен. Во многих европейских странах имели место дебаты об определении состава нации, критериях членства в нации, национальных характеристиках и ценностях, отличающих данную нацию от других сообществ. Особенное место имели попытки повсеместно в Европе устанавливать нормы правильного политического поведения для членов нации и критерии к исключению индивидуумов и целых категорий людей из ее рядов [31]. Невозможно игнорировать тот факт, что процесс формирования и консолидации наций еще не завершен во многих европейских государствах, в том числе в России. Итак, эпоха классических революций породила сложный процесс возникновения и консолидации многих макроидентичностей.

Бурная революционная эпоха также породила главные политические идеологии и формирование политических партий и движений во всех европейских странах. Политические партии представляли интересы определенных слоев населения, имели идеологическую основу, программу и организационную структуру [32]. Процесс организаций политических партий начался в позднем XIX веке после поражений общеевропейских революций 1848-1849 гг. До этих революций не было четких идеологических границ среди оппозиционеров и революционеров. Враждующие идеологические блоки появились только в период революций 1848-1849 гг., когда стало ясно, что цели разных оппозиционных и революционных движений были взаимно несовместимы.

Рассмотрим основные контуры главных работ российской революционной компаративистики и классических трудов Крейна Бринтона, Роберта Палмера и Жака Годешо.

Российские революционеры и их оппоненты использовали упрощенные, поверхностные и ошибочные сравнения Русской революции и Гражданской войны с Французской революцией. Не случайно, что Французская революция стала моделью, потому что эта революция считалась самой великой революцией в европейской истории. Последствия этих сравнений и ложных выводов были трагическими для судеб миллионов людей [33].

Русских революционеров в 1917 г. преследовали воспоминания о контрреволюции во Франции и страх неизбежного повторения этого явления в России. Парадоксально, но относительно легкое свержение царского режима наводило революционеров на мысль о том, что возможность контрреволюции была почти закономерной. Русские революционеры вспоминали, что Наполеон Бонапарт положил конец Французской революции и стал императором. Им было нетрудно предположить, что генерал Лавр Корнилов был похож на «Наполеона русской земли». Луи-Наполеон, племянник императора, тоже положил конец революции 1848 г. и восстановил империю. Конечно, большевики и их сторонники обвиняли отряды Белой армии в стремлении реставрировать династию Романовых, точно как французские роялисты воевали за реставрацию династии Бурбонов. Интересно, что страх многих большевиков относительно «человека на белом коне» проецировался на Л.Д. Троцкого.

Владимир Ленин провозгласил в марте 1921 г. новую экономическую политику (НЭП) с восстановлением частной собственности и предпринимательства. Для многих советских коммунистов НЭП был советским вариантом термидора. Слово «термидор» стало синонимом отхода от революционных принципов и измены революции. Вполне понятно, почему многие коммунисты видели в первой пятилетке и коллективизации возможность закончить то, что они начали в 1917 г. [34].

Призрак крестьянской контрреволюции в России беспокоил большевиков и их сторонников, когда они вспоминали крестьянское восстание в департаменте Вандея в 1793-1794 гг. Под руководством дворян вандейские крестьяне подняли восстание за короля и церковь, убив многих сторонников революции. Долгую антиреспубликанскую войну тоже проводили шуаны - крестьянские партизаны в Нормандии и Бретани. Массовое присутствие казачьих войск в антибольшевистских движениях побудило многих большевиков к тому, что Россия имела свои «Русскую Вандею» и «Сибирскую Вандею» и что казаки являлись главной опорой отрядов Белой армии. Даже антибольшевистские

элементы называли казачьи земли «Вандеей». Однако немецкий исследователь Николаус Катцер отметил, что антибольшевистские восстания на казачьих землях не являлись российским эквивалентом французской Вандеи: «Скорее, это следовало понимать символически, поскольку с точки зрения социальной истории размещавшиеся на периферии имперского ядра казачьи войска имели мало общего с роялистским народным движением Французской революции» [35].

Итак, можно охарактеризовать выводы большевиков, их сторонников и противников при их сравнении Русской революции и Гражданской войны с Французской революцией как упрощенные, поверхностные и ошибочные.

В монографии «Анатомия революции» американский исследователь Крейн Бринтон исследовал четыре революции (английскую, американскую, французскую, русскую). Он определил их как демократические и народные революции большинства населения против меньшинства. По его мнению, эти революции привели к формированию новых революционных правительств. Американский историк констатировал, что все эти революции прошли через определенные этапы развития:

ции - Директория, Консулат и Империя Наполеона; в России - НЭП [36].

Можно спорить о многом с К. Бринтоном, особенно в вопросе выбора революций для сравнения, о недостаточном внимании к особенностям каждой революции и о жестком упрощении. Так, например, термидор во Французской революции и окончание русской Гражданской войны не положили конец террору и репрессиям [37]. Однако американский исследователь одним из первых постарался проследить элементы преемственности и перемен, сходств и различий в революциях.

Также дискуссионной является концепция американского историка Роберта Пал-мера и французского историка Жака Годешо о «демократической революции», или «атлантической революции», в конце XVIII века [38]. Р. Палмер и Ж. Годешо утверждали, что требования французских революционеров о переменах в правлении государства и расширении прав непривилегированных слоев в правлении были составной частью революционного брожения во многих европейских странах и в Америке. При изучении многих революций они пришли к выводу, что эти события имели так много сходств, что можно говорить о «веке демократической революции» или об «атлантической революции». Концепция Р. Палмера и Ж. Годешо о всеобщей волне революций в конце XVIII в. получила название «тезис Палмера-Годешо». Лейтмотивом революций, по мнению Палмера и Годешо, стали ?