Современная демократия

С. И. Гессен

СОВРЕМЕННАЯ

ДЕМОКРАТИЯ1

В настоящих рассуждениях я буду иметь в виду современное демократическое государство, а не демократию вообще. Определить демократию вообще — дать определение, охватывающее настолько разнородные продукты истории, как античная афинская демократия, средневековая демократия швейцарских кантонов, демократия пуританских общин в Америке

XVII — XVIП веков, американская демократия Авраама Линкольна, парламентская демократия ХХ века, — представляется мне невозможным. Поэтому ограничусь трудной, но более реальной задачей — определением того, чем является современное демократическое государство как исторический тип, зачатки которого возникают в конце

XVIII века, а «полнота» расцвета вместе с признаками распада приходится на век ХХ. Не воспроизводя истории развития, но опираясь на исторический материал, я попытаюсь охарактеризо-

вать современное демократическое государство как некий «исторический тип», в том понимании, которое дал ему Макс Вебер. Так же, как историки говорят об абсолютистском государстве XVIII века, о либеральном государстве XIX века, можно, как мне кажется, говорить и о демократическом государстве ХХ века. Цель моих рассуждений — как раз показать, что демократическое государство как «исторический тип» является третьим этапом в развитии современного правового государства, предыдущие этапы которого — государство либералистское и государство абсолютистское.

Утверждение, что абсолютистские правительства представляют собой первый этап в развитии современного правового государства, не столь парадоксально, как кажется на первый взгляд, особенно после основательного изучения правовой стороны абсолютистского устройства М. Рейснером2.

Если рассматривать абсолютизм не только в его фактических достижениях, но и в конечных устремлениях, собственно, в его «идеальном типе», то можно сказать, что, разрушая средневековый партикуляризм сословий, корпораций, территориальных единиц и стремясь к созданию мощной центральной власти, он одновременно реализовывал четыре принципа, совершенно новых для феодального устройства и враждебных ему.

Монополизация нормотворчества государственной властью связывается с унификацией и систематизацией традиционного права одновременно с его ревизией, нацеленной на приведение его в соответствие с новыми экономическими и социальными условиями. Наиболее известными памятниками такой кодификации права эпохи абсолютизма являются в XVIII веке прусский ЪтйгееЫ, изданный во времена правления Фридриха II, а также австрийский кодекс Иосифа II, но к ним принадлежат также Кодекс Наполеона и Свод законов Российской империи, инициированный при правлении Александра I М. Сперанским. Этот почитатель Наполеона справедливо видел во французской империи «идеальный тип» абсолютистского государства, а в Наполеоне — не «бастарда революции», а образцового монарха.

к которой стремится абсолютистское государство, была основным мотивом всех упомянутых кодификаций. Провозглашая твердость правового порядка, государственная власть признавала всех своих агентов и саму себя связанной законами, которые сама издала. Другой вопрос, что действительность абсолютистского государства слишком часто не отвечала его идеальному типу. Отсутствие гарантии правопорядка было причиной постоянных злоупотреблений, подавляемых, кстати, государственной властью (если только они не совершались ее высочайшими органами).

Бюрократия как орган управления является четвертой характерной чертой абсолютизма. Во всех абсолютистских государствах, в большей или меньшей степени, бюрократия разрушает старые привилегии (рода и имущества) в распределении должностей и создает новую организационную иерархию межсословного характера, вовлекая все большее количество мещан. Аристократическая и придворная традиция деформирует этот принцип бюрократического равенства, требующий, чтобы продвижение по службе было обусловлено образованием и компетенцией, заслугами и годами службы. Равенство, которое абсолютизм стремится реализовать, — это прежде всего единство закона и его твердость, из которой, однако, с необходимостью вытекает формальное равенство перед законом, нивелирующее разницу происхождения.

В еще большей степени, чем принцип равенства, для бюрократии характерно четкое разграничение полномочий, являющееся зачатком более позднего «разделения властей». Ярчайший пример такого разграничения полномочий в абсолютизме — опять же империя Наполеона, в которой армия, суды, судебные ведомства, университет представляют собой отдельные, замкнутые в себе «тела».

Но еще ранее в Пруссии Фридриха II принцип организационного разграничения полномочий привел к такому уровню независимости судопроизводств, что можно было сказать, что «есть еще в Пруссии судьи». То же касается судопроизводства в царской России после реформы 1865 г.

Другое дело, что такая независимость при абсолютизме не могла быть удержана, особенно в делах, где в качестве сторон выступала государственная власть и ее органы.

Подготовив почву дальнейшего развития правового государства, абсолютизм должен был или преобразоваться в либеральное государство или разложиться. Это прекрасно понимал Монтескье. Защитник правопорядка, Монтескье был далек от идеи либерализма. В его понимании свобода не является независимостью индивида от государства, но только правопорядком, подчинением власти, изданным ей законам. «Политическая свобода гражданина, — говорит Монтескье (Дух законов, кн. 11, гл. 7)4 — покоится на свободе духа, вытекающей из уверенности в своей безопасности. В целях реализации этой свободы правление должно быть организовано так, чтобы один гражданин не боялся другого»5. Это определение свободы в какой-то мере совпадало с определением Аристотеля, чья Политика оказала на Монтескье не меньшее влияние, чем английская конституция6.

Это все еще самое элементарное понятие свободы. Содержанием его являются твердость закона как нерушимого порядка, в том числе для представителей власти, и равенство всех граждан перед законом, одинаково предписанного всем. В то же время так называемые «гражданские свободы», образующие содержание свободы либерализма, мало интересуют Монтескье. Тому же постулату равенства как твердости закона должен был служить и принцип «разделения властей» (distribution des pouvoirs). Он был средством, предохраняющим от злоупотребления властью, и Монтескье понимал под ним скорее равновесие (balance) органов государства, нежели их отделение друг от друга (separation)7.

Дух законов Монтескье был наброском основных черт правового государства на его первом этапе, реализующем принцип равенства перед законом как нерушимым порядком. Монтескье рисовал в нем образцовый, идеальный тип абсолютизма, в особенности французского.

Не будучи сторонником либерализма ни в понимании Локка, ни в трактовке английских пуритан, Монтескье, однако, выходил уже за границы абсолютизма. Поскольку в том принципе, что государственная власть понимается связанной законами, ею выданными, уже содержится в зародыше мысль об ограничении власти правом как возвышающимся над властью элементом, лишающим власть ее самоуправства и одновременно придающим ей характер объективности и служения высшим ценностям. Свобода, по Монтескье, как твердость закона с логической необходимостью ведет к свободе как личной неприкосновенности, образующей зачатки свободы уже в понимании либерализма — как окружающей индивида сферы его свободного действия, непроницаемой для государственной власти. Абсолютизм, осуществленный в своей идеальной форме, с необходимостью преобразуется в либералистское государство. Поэтому также Монтескье не только закрывает период абсолютизма, рисуя его идеальный тип, но становится также авторитетом для создателей либералистского государства. На него ссылаются авторы деклараций прав американских штатов и французской революции 1789 г. — первых официальных документов либерализма.

Перевод с пол. Н. В. Данилкиной

О переводчике

Данилкина Наталья Валерьевна — канд. филос. наук, научный сотрудник Социально-гуманитарного парка Балтийского федерального университета им. И. Канта, natalia.danilkina@gmail.com

About translator

Dr. Natalia V. Danilkna, Research Fellow, Social Sciences and Humanities Park, Immanuel Kant Baltic Federal University, natalia.danilkina@gmail.com