Смещенная агрессия: отношение россиян к мигрантам

Лев ГУДКОВ

Смещенная агрессия: отношение россиян к мигрантам1

Природа ксенофобии. Ксенофобия стала настолько привычной темой в российской печати, озабоченной участившимися скандалами, связанными с убийствами или нападениями на иностранцев и мигрантов, мотивированными расовыми или этническими причинами, что вошла даже в риторику высших официальных лиц, вынужденных с характерным для нынешнего времени лицемерием твердить о недопустимости подобных явлений и своей готовности решительно бороться с эксцессами такого рода. Действительно, ксенофобия медленно поднималась на всем протяжении постсоветского времени, но особенно сильно — именно в годы путинского правления, косвенно поощряемая и поддерживаемая усилиями властей, нуждавшихся в реанимации привычных механизмов мобилизационного и закрытого общества. Благоприятными условиями для ее развития следует считать не только начало второй чеченской войны, гораздо более жестокой, пронизанной духом социального, военного и имперского реванша, характерного для нынешних политиков, чекистов и генералов-неудачников, но и всю атмосферу этого чиновничьего режима с его "укреплением государственной вертикали", борьбой с "международным терроризмом", дирижиру-емыми СМИ, административным произволом, притоком в структуры управления силовиков с их крайне ограниченным кругозором и рефлексами запретительной политики. Эти обстоятельства, конечно, следует учитывать при анализе динамики массовой ксенофобии в качестве катализаторов подобных процессов, но сами по себе действия властей не являются причинами ее развертывания и значимости. Ксенофобия — "нормальная" реакция модернизирующегося общества на ослабление прежних территориальноэтнических, социальных и конфессиональных барьеров, ломку аскриптивных границ и социальных дистанций, интенсивные процессы социальной мобильности, перемещения населения, усиления социальной и культурной диффеНаши комплексы — последнее, с чем мы готовы расстаться

М.Пумперникель

ренциации общества. Природа этнических фобий или неприязни к мигрантам представляет собой защитную архаическую реакцию на реальные или воображаемые угрозы в ситуациях, когда у населения, по его мнению, ограничены ресурсы выживания или возможности сохранения своих позиций или интересов. Чувство опасности или тревожности усиливается не только из-за собственно наплыва мигрантов, но и недостаточности, по мнению населения, принимаемых властями мер, неуверенности, что власти в состоянии обеспечить "заботу" о "своих", общего недоверия к основным социальным институтам. Психологическая "рационализация" этой тревожности ведет к диффузной агрессии в отношении приезжих, т.е. к переносу на них причин собственных страхов. Эти смещенные на чужих проекции собственной неполноценности (приписывание им своих мотивов поведения или желаний) не подлежат осознанию, но их неявность, латентность не снижает их значимости: именно они оказываются всегда первыми "под рукой", когда требуется конкретизировать и обосновать массовые страхи. Кроме того, само выражение этих фобий предполагает акцентирование значений и ценностей "мы", выражаемых в требованиях представления населению "принадлежащих" ему прав, статуса, преимуществ и пр. В этом плане фобии играют важную роль механизмов коллективной интеграции. Ксенофобия вызвана дефицитом социальных гратификаций и представляет собой набор реакций закрытого и неуверенного в себе общества или его отдельных групп и слоев, не имеющих надежд или благоприятных перспек1 В основе статьи лежат материалы исследования, проведенного в июле 2005 г. Центром этнополиттических и региональных исследований совместно с Аналитическим Центром Юрия Левады по заказу Фонда Либеральная миссия". Полностью результаты исследования будут опубликованы в кн.: Миграционная политика и будущее России: Иноэтнические мигранты / Под ред. Э.Паина, В.Мукомеля. М., 2006.

тив на улучшение своего положения, на процессы усложнения общественной системы, воздействия внешнего мира, вторжения в косную среду иерархического социума идей, институциональных, потребительских, культурных, информационных и поведенческих образцов, характерных для собственной периферии или современного западного мира.

Разложение тоталитарного общества не ведет к появлению новых идеологий, новых "демократий" и либеральных политических и правовых систем. Даже будучи провозглашенными, они оказываются нежизнеспособными, поскольку не вырастают из структуры групповых и массовых интересов и движений. Инерция прежних репрессивных институциональных структур, как показывает логика трансформации ельцинского периода в путинский режим, нейтрализует и стерилизует ранние или зародышевые формы политической демократии, делает несостоятельным всю пышную декларированную партийно-парламентскую систему. В этой ситуации вновь застывающего, стагнирующего социума начинают быть крайне важными и действенными механизмы негативной солидарности и интеграции, причем остаточные тоталитарные представления (резидуумы социальной коллективной целостности) принимают формы эклектического и рутинного национализма, сохраняющего саму возможность тотальной массовой самоидентификации. Ксенофобия, с этой точки зрения, — синдром стагнирующего общества, у которого отсутствуют авторитеты, идеальные представления и цели, надежды на будущее. Она представляет собой примитивные формы консервативной самозащиты, сопротивления модернизации, попытки сохранить принципы номенклатурной конституции социума, но уже в виде неравноправного и иерархического устройства: деления на "этносы" (как суррогата социальной структуры), или этносоциальные общности, располагающие неравными социальными, гражданскими и политическими правами.

Важнейшими элементами неприязни к мигрантам, мифологии "чужого", которые мы будем ниже рассматривать, следует считать "беспочвенность" пришлых, отсутствие у них "корней". Такое определение или, точнее, дисквалификация приезжих означает одновременно и утверждение, легитимацию претензий большинства на какие-то полагающиеся им привилегии, которые не должны распространяться на "неместных" (аскриптивные права на социальные позиции или занятия). Далее следуют обвинения в "торговой экспансии", "эксплуатации местного населения", занятии социальных позиций и ролей, которые (хотя местное население считает

их непрестижными) явно обеспечивают мигрантам (какой-то части из них) достижение тех благ, которые расценивались как недоступные основной массе местного населения. "Коренное население" при всей условности и исторической бессмысленности этого понятия оказывалось "неспособным" на этот успех, поскольку используемые мигрантами социальные средства и занятия были неприемлемыми для местных, так как затрагивали сложившееся за время советской власти распределение профессиональных ролей, деление работы на допустимые и престижные и недопустимые или малоуважаемые, официально долгое время считавшихся чуть ли не позорными (торговлю, ремесла, частное предпринимательство и т.п.). Тем самым противоречия получали более глубокий смысл конфликта ценностей. Реальный или мнимый успех приезжих затрагивал традиционные образы и структуры самоидентификации населения (главным образом идеализированные, мифические или ностальгические представления о самих себе как патриархально-общинных коллективах с присущим им укладам жизни, нормами морали, религии и т.п.). Особое раздражение при этом вызывало то, что "пришлые" разрушают социальные стереотипы — бывшие социальные "парии", жители отсталой периферии, занимавшие низшие социальные позиции, внезапно становились, по крайней мере, равными или такими же, что и "коренные жители". Тем самым нарушалась привычная иерархия социального и этносословного порядка, воспринимавшегося как должное, при котором бедные и ущемленное население центральных областей империи считало себя более достойными, нежели жителей колониальных окраин или подчиненных стран.

Проблема ксенофобии должна формулироваться не как задача ликвидации этнофобских настроений, а как их контроля и редукции к каким-то общественно приемлемым и административно регулируемым формам. Сведение ксенофобии к "нецивилизованости" или дикости представляется крайним упрощением и вульгаризацией проблемы, таким же, что и "рациональные" объяснения неприязни к чужим аргументам конкуренции за ресурсы, работу, страхом перед ростом преступности или распространением наркотиков, которые якобы сопровождают процессы миграции.

Часто встречаемое в публичной риторике популистов обвинение приезжих в неуважении ими обычаев и нравов, порядков местных жителей чаше всего не имеет под собой основания и представляет собой демагогическую игру на комплексах ущемленности и неполноценности

депримированных социальных групп. Кроме того, не всякие виды этнонациональных антипатий или этнофобии приводят к агрессивному поведению. Например, при весьма высокой степени латентного антиамериканизма или антизападничества практически мы не знаем случаев открытого уличного выражения ксенофобии в отношении американцев или, например, французов, японцев или канадцев, хотя в отношении иностранцев африканского или азиатского происхождения акты агрессии — будничное и распространенное явление в российских городах.

Первые общесоюзные, в том числе и общероссийские, репрезентативные исследования национальных проблем, отношения к беженцам и мигрантам показали довольно низкий уровень этнической нетерпимости и ксенофобии1. Опросы об отношении россиян к беженцам и вынужденным мигрантам, проведенные в 1990 г., свидетельствовали об отсутствии явного негативизма в отношении приезжих. На вопрос, как бы они отнеслись к тому, чтобы беженцы селились в том месте, где живут опрошенные, сравнительно большое число ответили "положительно" — 27%, высказались, что им все равно, что эти вопросы их не задевают и не вызывают особых эмоций — 34, однако были настроены "отрицательно" 30%, прочие затруднились с ответом, будучи далекими от этих предметов (июнь 1990 г., N=1360 человек, Россия). Иначе говоря, если судить по характеру распределения этих мнений, а оно близко к делению по третям, т.е. в статистическом плане дифференциация позиций выражена слабо, эти темы еще не волновали общество, не были артикулированы на массовом уровне. Аналогичный опрос общественного мнения, проведенный несколько месяцев спустя, дал похожие результаты (с учетом разницы в формулировке вопроса и вариантов ответа на него). На вопрос: "Как бы Вы отнеслись к тому, чтобы беженцы из других районов страны селились в Вашем городе, селе ?& — "с одобрением" ответили 5% опрошенных, "были бы не против" — большая часть (50%), но 30% "были бы против", и затруднились с ответом 15% респондентов. Этническая принадлежность мигранта на тот момент была непроблематичной2, по крайней мере, на словах: большинство (52% опрошен1 Основой для анализа служат данные массовых и репрезентативных общероссийских исследований, проводимых с 1989 г. Аналитическим Центром Юрия Левады. См.: Гудков Л. Динамика ксенофобии в постсоветской России // Вестник Института Кеннана в России. 2002. Вып. 1. С. 49-50.

ных) говорили, что национальность в данном случае не имеет значения, хотя и тогда уже 18% считали необходимым принимать только людей той же национальности, что и сами опрошенные, т.е. преимущественно русских. Считалось, что и к тем, кто давно живет в России, хотя родом из других республик, и к тем, кто приехал сюда совсем недавно, "люди относятся одинаково" — так заявил 41%, позицию "по-разному" отметили 38% опрошенных. Еще сильна была значимость официально задаваемой нормы "советской", а не "этнической" идентичности, декларировавшей общесоюзное равенство или тождество всех народов СССР. Кроме того, поток мигрантов еще не ощущался как "наплыв": абсолютное большинство считали, что это пока отдельные люди (26%) или что "их сотни на Россию" (11%), что их "тысячи" полагали менее 9%.

Спустя два года ситуация начала меняться. Распад соцлагеря, затем — СССР усилили напряжения в структурах советской идентичности и актуализировали более примитивные структуры этнической солидарности, а вместе с ними — тематику этнической гомогенности. В ситуации усиливающегося кризиса, нестабильности, дезориентированности акцент на собственной или чужой этнической принадлежности постепенно становился рутинным выражением социальных и групповых барьеров, коллективных привилегий, прав и претензий. Потоки мигрантов после некоторого спада или приостановки в критические 1991—1992 гг., смены режимов, переворотов, усилившиеся волнами этнической дискриминации, вытеснения, размежевания, экономического кризиса, а местами — полного промышленного и хозяйственного краха, возобновились, как только в России начал обозначаться восстановительный экономический рост. В сравнении с положением в других республиках и регионах, ранее казавшихся более благополучными, чем сама срединная Россия, городская жизнь здесь стала представляться гораздо спокойнее, уровень доходов и возможности выше, чем в других местах. В Россию потянулись люди, мотивированные прежде всего экономическими интересами, проблемами выживания, безработицей, перенаселением и в меньшей степени — межнациональными конфликтами, военными действиями на Кавказе (вынужденные переселенцы, для которых в прежних местах проживания сложились невыносимые условия).

К середине 1990-х годов, когда завершилась череда разнообразных кризисов (в 1990, 1992, 1994 гг. и т.д.), период массовых потерь, когда падение жизненного уровня достигло своей низшей точки и наметился восстановительный рост, стал отчетливо обозначаться феномен аккумуляции приезжих в столицах, крупных и средних городах, т.е. там, где имелись условия для работы или новых форм деятельности. В сравнении с дисперсным характером проникновения мигрантов в городские социальные и хозяйственные структуры в советское время, нынешние каналы миграции, а соответственно, формы адаптации мигрантов, существенно изменились: миграционная инфильтрация в эти годы уже не шла через государственные каналы и институты. Хотя в абсолютных масштабах миграция год от года уменьшалась, но удельный вес приезжих в российских городах постоянно увеличивался, т.е. росла сама масса новоприбывших, успешно адаптировавшихся именно благодаря известной свободе рыночных отношений. На фоне довольно консервативного и малоподвижного населения, приученного к государственно-распределительной системе, а потому с трудом приспосабливающегося к кризисной экономике, приезжие, заполнив вакансии в стремительно развивающейся системе обслуживания, торговле, малом и среднем бизнесе, частном строительстве, городском хозяйстве, стали видимым элементом прежде одноцветной и статичной в этническом плане социальной жизни в крупных и средних городах. Их шансы приспособиться и добиться успеха в новых условиях были такими же, что и у местного населения, но стимулы, как у эмигрантов во всех странах, — гораздо выше. У них не было надежд на социальные гарантии, на которые по-прежнему, по инерции, продолжали рассчитывать "коренные" жители (и напрасно: государство год за годом стремилось сбросить с себя социальные обязательства перед населением). В такой ситуации мигранты, вынужденные осваивать новые социальные ниши и формы занятости, стали отмеченным объектом, на который проецировались массовые негативные установки, канализировалось раздражение и фрустрация особенно дезадаптированной части населения, составлявшей в разные годы кризиса от трети до половины всего взрослого, преимущественно городского общества России.

Подчеркну, кризис массовой идентичности после развала СССР был связан в основном с дефицитом позитивных механизмов коллективной гратификации, ценностно-символического наполнения национального самоопределения и отсутствием сильной мотивации к изменению собственного поведения, в первую очередь — экономического. Целостность коллективного (русского, российского) самосознания в это десятилетие могла поддерживаться лишь негативным образом: а) через сохранение антизападных установок; б) неприязненное отношение к бывшим

сателлитам и республикам СССР; в) через внутреннюю ксенофобию, разжигаемую враждебность к мигрантам, прежде всего — кавказцам, или культурно и социально чужим, например, цыганам. Эти остаточные механизмы мобилизационного общества — формы негативной консолидации, изоляционизм, равно как и подогревание разнообразных комплексов национальной ущербности стимулировали рост компенсаторной ксенофобии и сопутствующего ей суррогатного традиционализма (православия, мифологизированного имперского прошлого), ностальгии по идеализируемым советским временам. Они восполнили отсутствие позитивных достижений и ценностей в настоящем.

На протяжении 1990-х годов первоначальные программные политические идеи открытости "большому миру", приоритет "общечеловеческих ценностей" стали все заметнее исчезать из языка масс-медиа, из обихода большинства политиков, из мнений масс. К большинству россиян вернулось чувство, что весь окружающий мир предвзято и недружелюбно настроен по отношению к России. До двух третей российского населения считают, что Россия должна в будущем развиваться по "своему особому пути". Те же две трети опрошенных раз за разом говорят исключительно об отрицательном влиянии западной культуры на жизнь России.

В 1993 г. около трети опрошенных были убеждены в том, что в социальных бедствиях России повинны нерусские, живущие в стране. Мнение, что люди нерусских национальностей пользуются в России чрезмерным влиянием, разделяли уже 54% респондентов (несогласных с ним был только 41%), причем существенных различий в ответах людей из разных социальнодемографических категорий нет. К этому времени резко усилились как представления о засилье инородцев, так и об угрозе распродажи иностранцам национальных богатств страны, ложившиеся на традиционную почву заговоров, сговоров, тайных сил и организаций, "мафии", наконец, составляющих основу этнонациональ-ных комплексов и фобий (элементы этих представлений в первой половине 1990-х годов обнаруживают почти 75% опрошенных). По мнению 56% респондентов, реформы и приватизация должны привести к политической и экономической зависимости России от Запада (противоположных взглядов придерживаются 44% опрошенных). Самые большие страхи и фобии этого рода фиксировались у тех, у кого, по их самооценкам, снизилось общественное и материальное положение: среди тех, кто относил раньше себя к людям, занимающим на лестнице социальных статусов среднее положение (тот, у кого

Таблица 1

КАК ВАМ КАЖЕТСЯ, ВЕЛИКО ЛИ ЧИСЛО ПРИЕЗЖИХ ИЗ ДРУГИХ РЕГИОНОВ РОССИИ И БЛИЖНЕГО ЗАРУБЕЖЬЯ, КОТОРЫЕ РАБОТАЮТ СЕЙЧАС В ТОМ ГОРОДЕ, РАЙОНЕ, ГДЕ ВЫ ЖИВЕТЕ..? (в % от числа опрошенных)

Вариант ответа 1995 г. 2003 г.

Совсем нет 3 Невелико 0 24

Достаточно велико 28 38

Слишком велико 25 29

Затруднились ответить 14 9

"как у всех, не ниже и не выше", в этом смысле не переживал по поводу своей неудавшейся жизни), а теперь начинал его терять, 70% придерживались ксенофобских мнений, высказанных выше; у потерявших высокое положение удельный вес таких взглядов составлял 64%. Напротив, подобные взгляды не разделяли те, кто поднялся за годы, прошедшие с начала реформ, либо кого эта перспектива — угрозы с Запада или со стороны недавних мигрантов — не пугала: среди этой категории опрошенных респондентов с характерными фобиями и антипатиями было всего 19% (февраль 1994 г., N= 3961 человек).

Соразмерно усилению антизападничества (изоляционизма) росла и внутренняя ксенофобия. К концу 1995 г. (октябрь 1995 г., N=2400 человек) уже почти половина опрошенных (47%) считали, что миграция превратилась в "большую проблему" российского общества ("не очень значительной проблемой" ее считали 26% опрошенных, а 17% вообще не думали, что эта тема заслуживает серьезного обсуждения, или отрицали само существование такой "проблемы"). Тем не менее в середине 1990-х годов, несмотря на это ощущение нарастающей "избыточности" приезжих, еще 22% опрошенных считали, что "власти должны помогать вновь приехавшим с устройством на новом месте" и примерно столько же (20%), что "они должны помогать им переехать в другие регионы страны", где нужнее рабочие руки и мигранты могли бы быстрее адаптироваться. К концу же первого президентского срока В.Путина мнения о том, что "приезжих стало слишком много", разделяли уже более двух третий россиян (табл. 1).

Структурные особенности ксенофобии. Примерно к весне 1997 г., т.е. через год после принудительного голосования на выборах за Б.Ельци-на, вместе с острым разочарованием в прежнем лидере (и, соответственно, утратой патерналистских иллюзий, связанных с ним) стало заметным, что этнические предрассудки все в большей степени начинают постепенно принимать форму "рационализации" воображаемой угрозы приезжих для русских и необходимости этнической "самозащиты": уже 39% считали, что предоставлять право проживания нужно "только русским", а для остальных необходимо ввести ограниченный срок пребывания (всего лишь 14% полагали, что властям не следует вмешиваться в жизнь мигрантов). В дальнейшем эта потребность обоснования барьеров между "своими" и "чужими" закрепляется, хотя и не распространяется на всех нерусских: "Как Вы считаете, русские в России живут беднее, чем представители других народов, так же или богаче ?" — "беднее", — думают 45% опрошенных; так же, как и прочие, примерно так же — 41%, "богаче других" — лишь 9% и затруднились ответить 5% (август 2004 г.; N=1600 человек).

Как следует из данных таблицы 2, особых поводов для ответной агрессии у большинства нет. Масштабы этнической неприязни в отношении русских слишком незначительны, чтобы считать

Таблица 2

ЧУВСТВУЕТЕ ЛИ ВЫ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ ВРАЖДЕБНОСТЬ... (22002 и 2004 гг., N=1600 человек; 2005 г., N=1881 человек; здесь и далее максимумы ответов выделены жирным шрифтом)

Ощущение враждебности

Вариант ответа к себе со стороны людей других национальностей к людям других национальностей

Очень часто 2 4 3 3 44

Довольно часто 8 10 9 9 13 9

Редко 29 29 26 29 29 25

Никогда / практически никогда 60 56 61 59 53 60

Затруднились ответить 2 1 2 1 22

их собственно социальным массовым явлением. Ксенофобия, этническая агрессия, возникает в ответ на внутренние напряжения и комплексы, но затем тянет за собой проективную реакцию обоснования своей недоброжелательности в мнимых аргументах чужой неприязни и агрессии. Сравнивая два близких года (2002 г. и 2004 г.), мы замечаем, что собственная открытая и осознаваемая агрессия, отмечаемая самими опрошенными, распространена несколько шире и растет она чуть быстрее, чем внешняя недоброжелательность, неприязнь, вызванная грубостью и враждебностью чужих людей.

Такое положение дел осознается частью опрошенных, когда они говорят, что на поверхность выходит то, что раньше подавлялось, что раньше рассматривалось как неприличное или недопустимое поведение и выражение чувств или отношений. Так, на вопрос: "Как Вы думаете, в России в последние годы стало больше проявлений национализма или просто в последнее время стали больше об этом говорить!" — "стало больше националистических эксцессов и проявлений" заявили 40% опрошенных, но "больше стали говорить" — 44% (июль 2002 г., N=1600 человек). Характерно, что оба этих мнения примерно в одних и тех же пропорциях представлены в самых различных социальных группах, что в политическом плане они крайне слабо дифференцируются. А это значит, что действуют самые общие коллективные представления, объединяющие не отдельные категории населения (например, образованных столичных жителей или, напротив, бедную и непросвещенную периферию), а общество в целом. Отношение к мигрантам не является изолированным от других ценностных напряжений. Оно оказывается предметным выражением более общих факторов и состояний массового сознания, коллективной идентичности и механизмов, поддерживающих определенный уровень социальной солидарности.

При анализе подобных массовых реакций исследователь все время сталкивается с внешне весьма противоречивой картиной ксенофобии, когда при большом количестве говорящих о необходимости введения разного рода запретов и ограничений, применения к мигрантом репрессий и т.п. реально фиксируется лишь сравнительно небольшое число тех, кто говорит о своем внутреннем чувстве незащищенности или тревожности в связи с продолжающейся миграцией в Россию. Во всяком случае, эти два массива неравны друг другу, хотя и сопоставимы. На вопрос (июнь 2003 г., N=1600 человек): "Как Вы думаете, представляют ли сейчас угрозу безопасности России люди нерусских национальностей, проживающие в

России, мигранты из других стран?" — "только" 18% опрошенных сочли, что над российским населением нависла "большая угроза" (другие, а это 28% опрошенных, характеризовали ее в категориях неопределенности — "некоторая угроза"). Иначе говоря, разделяли такие опасения 46%, хотя большинство (52%) отвечали, что либо тут никакой особенной проблемы нет, либо она не настолько значительная, чтобы говорить об этом в категориях "угрозы", "опасности", т.е. причин для особой тревоги нет. То же самое показали замеры год спустя: полностью согласных с этим суждением было лишь 16% (а вместе с теми, кто ответил "скорее да", разделяющих подобные мнения оказалось 42%, в 2005 г. — 37%); не согласны — 52% (в 2005 г. — 57%). Утвердительно ответили в 2004 и 2005 гг. соответственно 47 и 45% опрошенных, отрицательно — 44 и 46%! (табл. 3). Эти данные свидетельствуют

о том, что речь не идет о реактивных настроениях, психологических состояниях, возникающих в ответ на какие-либо внешние воздействия или события, что это гораздо более устойчивые комплексы массовых представлений, играющие важнейшую роль в поддержании баланса образов "себя" и "других" в структурах самоидентификации.

В июле 2003 г. (N=2100 человек) упрощенный порядок высылки незаконных мигрантов из страны одобрили бы уже 78% (были бы против — 8%, прочие затруднились с ответом)2. За три года мнения о необходимости ограничивать приток приезжих стали более распространенными и определенными (число затруднившихся с ответом на этот вопрос заметно сократилось, табл. 4).

Чем сильнее было сомнение в устойчивости социального порядка, недоверие к институциональной системе, неспособной обеспечить известную упорядоченность жизни и предсказуемость поведения основных акторов (государства, рубля, работодателей, банков и других финансовых

РАСПРОСТРАНЕННОСТЬ КОМПЛЕКСОВ УЩЕМЛЕННОСТИ (в % от числа опрошенных, август2004 г., N=1600 человек; август2005 г., N=1881 человек)

Согласны ли Вы с мнением, что... 2004 г. 2005 г.

.во многих бедах России виновны люди "нерусских& национальностей? *

Определенно да 16 13

Скорее да 26 24

Скорее нет 37 32

Определенно нет 15 25

Затруднились ответить 6 6

...национальные меньшинства имеют слишком много власти в нашей стране?

Определенно да 16 14

Скорее да 31 31

Скорее нет 34 30

Определенно нет 10 16

Затруднились ответить 8 9

русские в России живут намного богаче, чем представители других народов?

Намного богаче 2 1

Несколько богаче 7 7

Не богаче, не беднее, так же, как другие 41 41

Несколько беднее 26 25

Намного беднее 19 21

Затруднились ответить 5 5

* Ср. с распределением ответов на этот вопрос в 1993 г.: в сумме доля утвердительных ответов тогда составляла 54%, отрицательных — 41%. Иначе говоря, имеет место медленное снижение значимости этого комплекса.

Таблица 4

КАКОЙ ПОЛИТИКИ ДОЛЖНО ПРИДЕРЖИВАТЬСЯ ПРАВИТЕЛЬСТВО РОССИИ В ОТНОШЕНИИ ПРИЕЗЖИХ?

(в % от числа опрошенных, 2002 и 2004 гг., N=1600 человек; 2005 г., N= 1881 человек)

Вариант ответа 2002 г. 2004 г. 2005 г.

Июль Август Август

Пытаться ограничить приток приезжих 45 54 59

Не ставить на пути притока приезжих административных барьеров и пытаться использовать его на благо России 44 38 36

Затруднились ответить 11 7 5

институтов, органов социального обеспечения, милиции), гарантировать минимально приемлемый уровень существования людей, тем ощутимее было массовое стремление к простейшим формам защиты и психологической компенсации, тем выше уровень диффузной и неартику-лируемой ксенофобии. Прежде всего это выражалось в запросах на восстановление жесткого характера управления, проведение строгой нормативно-запретительной политики, установления системы барьеров и предписаний, которые вводили бы массовое поведение в четкие рамки

официальных и полицейских предписаний. Те же факторы, которые вызывали рост ксенофобии, предопределяли и массовые ожидания сильного лидера, "способного навести в стране порядок". Другими словами, общая композиция массового сознания строится на оппозиции "власть—объекты страхов", напряжения, порождаемые неудовлетворенностью действиями властей, и зависимость от них. (В этом смысле приход В.Путина лишь подтвердил общую готовность к восстановлению авторитарного режима и соответствовал общей тенденции к запретительству как единственному механизму поддержания стабильности.)

Эта "редукция сложности" со всей очевидностью проступает в ответах респондентов на вопрос, что респонденты считают "недопустимым в публичной жизни" и что должно быть запрещено в нынешних условиях (в % от числа опрошенных, сумма ответов превышает 100%, поскольку респондент мог выбрать несколько вариантов ответа, жирным курсивом выделены существенные для нашего анализа пункты, октябрь 2001 г., N=1600

человек):

Вариант ответа %

Мат в публичных местах 70

Продажу недвижимости (жилья, предприятий, магазинов и пр.) нерусским в русских городах и селах 52

Рекламу на телевидении, в газетах, на улицах 44

Право приобретения частными лицами государственной собственности 43

Чуждые нашим традициям явления массовой культуры (музыку, фильмы и пр.) 40

Присутствие на улицах нищих и попрошаек 40

Право поселения инородцев и иноверцев в наших городах, селах, районах 34

Все партии, кроме двух-трех основных и самых крупных 28

Свободное перемещение иностранцев по территории России 24

Использование иностранных слов на телевидении, радио, газетах, в выступлениях политиков 23

Продажу недвижимости кому бы то ни было 21

Критику президента В.Путина 19

Свободную продажу американских долларов и другой валюты 17

Критику деятельности Православной церкви 14

Деятельность, оппозиционную власти 12

Другое 10

Ничего из этого не надо запрещать 16

Казалось бы, что общего между недовольством рекламой, нищими на улицах, отношением к инородцам, рессантиментными переживаниями, связанными с появлением "новых русских" и пр.? Но все они увязываются на определенных нормативных ожиданиях репрессивных действий властей. Фобии нового, изменившегося порядка вещей легко переходят в ксенофобию и потребность в защитно-запретительных барьерах против групп, маркируемых в качестве симптомов или носителей этих изменений. Раздражение и беспокойство, вызванные неопределенностью ситуации, ожидаемыми опасностями или угрозами (понижения жизненного уровня, чувства незащищенности или утраты привилегированности своего социального положения,

предсказуемости и т.п.), выливается на "чужих", не будучи связанными с другими планами существования, например, с соображениями о коллективной пользе или социальных благах, общепринятых добродетелях в виде терпимости, благожелательности, готовности помочь, чем так кичатся сами русские, говоря о своем национальном характере. Ксенофобические установки не допускают рационализации собственных аргументов, ценность неприязненного отношения (функциональная значимость утверждения о том, что другие "плохи", мерзки, "грязны" и преступны, что они "хуже нас") оказывается для индивида или множества индивидов гораздо более важной, нежели возможная общая польза и выгоды от сотрудничества с этими чужими. Два эти непересекающихся плана представлений обеспечивают иррационализм и самодостаточность ценностей самоутверждения и поддержания этнической идентичности. Сама по себе такая конструкция блокирует возможности рационализации подобных установок. Разного рода преимущества, связанные с миграцией, — оживление торговли, сервиса, улучшение работы городского хозяйства, рост строительства и т.п., — атомизированное сознание "советского человека" не воспринимает, поскольку они: а) не связаны с властью и не подкреплены разного рода государственными символическими маркировками и идеологическими знаками (пользы, интересов, необходимости и пр.); б) предназначены исключительно для удовлетворения частных интересов и нужд, в первую очередь круга обеспеченных людей, что тянет за собой фоновые рессанти-ментные переживания и раздражения.

Динамика отношения (табл. 5) к приезжим за рассматриваемые восемь лет в общем и целом незначительна, колебания почти не выходят за пределы допустимой статистической погрешности. Наиболее терпимо к приезжим относятся предприниматели, наиболее негативно — милиция и военные, рабочие и пенсионеры, хотя (и это важно) различия между группами опрошенных в целом крайне незначительны, что свидетельствует о слабости или отсутствии каких-то сил, способных влиять на общество в этическом или гуманистическом плане. Сильнее всего негативизм вызывает сам факт адаптации приезжих, их успех, вписывание в рутинную жизнь российских городов. Максимум возмущений фиксируется именно в тех группах, которые непосредственно не конкурируют или не сталкиваются с чужими. Военных и милицию больше всех "заботит", что приезжие "отнимают рабочие места" у местных работников, пенсионеров — они "торгуют" и наживаются на местном населении, руководителей и домохозяек — они развращают и

КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ К ТОМУ, ЧТО НА СТРОЙКАХ РОССИИ ВСЕ ЧАЩЕ МОЖНО ВСТРЕТИТЬ РАБОЧИХ ИЗ УКРАИНЫ, БЕЛАРУСИ, МОЛДОВЫ, ДРУГИХ СТРАН БЛИЖНЕГО ЗАРУБЕЖЬЯ? (в % от числа опрошенных в каждом году)

Вариант ответа 1997 г. Май 1998 г. Декабрь 2000 г. Январь 2001 г. Ноябрь 2002 г. Декабрь 2003 г. Декабрь 2004 г. Август 2005 г. Август

"Определенно положительно” и "скорее положительно” 25 29 27 28 22 22 21 22

Нейтрально 34 33 32 39 44 42 39 42

"Скорее отрицательно" и "определенно отрицательно" 33 34 38 30 31 32 38 35

Затруднились ответить 8 5 3 3 3 5 2 1

Таблица 6

КАКИЕ ЧУВСТВА ВЫ ЛИЧНО ИСПЫТЫВАЕТЕ ПО ОТНОШЕНИЮ К ВЫХОДЦАМ ИЗ ЮЖНЫХ РЕСПУБЛИК, ПРОЖИВАЮЩИХ В ВАШЕМ ГОРОДЕ, РАЙОНЕ? (в % от числа опрошенных; сумма ответов превышает 100%, поскольку респонденты могли выбрать несколько вариантов ответа)

Вариант ответа В среднем Высокий Социальный статус Средний Низкий

Уважение 6 6 6 6

Симпатию 4 4 4 4

Раздражение 25 31 26 22

Неприязнь 27 27 29 24

Страх 6 3 6 7

Никаких особых чувств 44 42 43 46

Сумма позитивных 10 10 10 10

Сумма негативных 58 61 61 53

Отн?