ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ГОРОЖАНИНА 1940-Х ГГ. В ПИСЬМАХ ВРАЧА Н. Н. ФИНОГЕНОВА

ИСТОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Ковалев А. В.

(Калуга)

УДК 94(47).084.8

ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ГОРОЖАНИНА 1940-х гг. В ПИСЬМАХ ВРАЧА Н. Н. ФИНОГЕНОВА

Николай Николаевич Финогенов (1869-1948) - российский военный врач, ученый, один из тех, кто стоял у истоков онкоиммунологии, участник нескольких войн, включая Русско-японскую войну (1904-1905) и Первую мировую войну (1914-1918). С 1920-х гг. и до конца своей жизни проживал в г. Армавир и работал врачом в поликлинике. Его жизнь, особенно последние годы, недостаточно изучена. Дополнительную актуальность исследованию придает то, что последние годы врача приходятся на 1940-е гг. Таким образом, рассматривая это время глазами Н. Н. Финогенова, мы также можем лучше узнать повседневную жизнь предвоенных, военных и первых послевоенных лет. Это стало возможным благодаря рассмотрению такого источника, как письма Н. Н. Финогенова к его внучке Н. Г. Финогеновой (Равич). Находясь в частном хранении, этот любопытный источник до недавнего времени не использовался. Исследование жизни провинциального горожанина сороковых через письма Н. Н. Финогенова позволило сделать ряд наблюдений и выводов. Можно увидеть, как менялась жизнь обитателей города в этот трудный период. Предвоенное время для квалифицированного специалиста с бытовой точки зрения можно считать относительно приемлемым для существования. Однако происходит резкое ухудшение бытовых условий в военное время, особенно в связи с бомбардировками, боями, немецкой оккупацией и ее последствиями. Психологическое состояние людей сильно усложняется. В первое послевоенное время вместо ожидаемого улучшения жизни продолжаются трудности, появляется угроза голода, ощущение неравенства, непопулярность некоторых правительственных мероприятий. При этом главной повседневной проблемой человека и во время войны, и даже вскоре после ее окончания было именно выживание - и собственное, и своей семьи. Но, пожалуй, особенностью военных и послевоенных лет было то, что это желание уцелеть не исключало, а, напротив, тесно переплеталось со стремлением честно делать свою работу в тылу, исполнять свой долг перед семьей и людьми.

Nikolai Nikolaevich Finogenov (1869-1948) - Russian military doctor, scientist, one of those who stood at the origins of oncoimmunology, participated in several wars, including the Russian-Japanese War (1904-1905) and the First World War (1914-1918). Since the 1920s. and until the end of his life he lived in Armavir and worked as a doctor in an outpatient clinic. His life, especially in recent years, is not well understood. Additional relevance of the study gives the fact that the last years of the doctor fall on the 1940s. Thus, considering this time through the eyes of N.N. Finogenov, we can also better learn the everyday life of the prewar, military, and early postwar years. This became possible thanks to the consideration of such a source as N.N. Finogenov&s letters to his granddaughter N.G. Finogenova (Rawich). Being in private storage, this curious source has not been used until recently. The study of the life of a provincial citizen of the forties through N.N. Finogenov&s letters allowed to make a number of observations and conclusions. You

can see how the life of the inhabitants of the city changed during this difficult period. A life for a qualified specialist in pre-war time can be considered relatively acceptable for existence in the point of view of everyday life. However, there is a sharp deterioration in living conditions in wartime, especially in connection with the bombing, the fighting and the German occupation, and its consequences. The psychological state of people is very complicated. In the first post-war period, instead of the expected improvement in life, there is a continuation of difficulties, the threat of starvation, a sense of inequality and unpopularity of some government measures. At the same time, the main everyday problem of man and during the war, and even soon after its termination, was precisely the survival - both his own and his family. But perhaps the peculiarity of the military and post-war years was that this desire to survive did not exclude, but, on the contrary, closely intertwined with the desire to do their work honestly in the rear, to fulfill their duty to their families and people.

DOI: 10.24888/2410-4205-2019-21-4-8-17

В 2020 г. исполняется 75 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. И уже в 2019 г. исполняется 150 лет со дня рождения Николая Николаевича Финогенова, прапрадеда автора этого текста. Н. Н. Финогенов прожил жизнь необычную и полезную для страны, но очень мало известен, тогда как часть его наследия непосредственно связана с великой войной.

Н. Н. Финогенов родился 20 октября 1869 г. (даты до 1918 г. по старому стилю) в г. Купянске Харьковской губернии в православной купеческой семье. В 1897 г. окончил медицинский факультет Харьковского университета, стал военным врачом. Женился на Н. Ф. Якимовой. Дети - Николай (1897), Григорий (1900) и Сергей (1909). Участвовал в Русско-японской войне 1904-1905 гг., проявив храбрость «на сопках Маньчжурии», особенно в июне 1904 г. при станции Вафангоу, когда организовал вынос раненых под неприятельским огнем. В ходе войны врач получил награды, включая боевые [2, 8, 5]. Вернувшись в Россию, Н. Н. Финогенов возобновил научную деятельность и в 1909 г. защитил докторскую диссертацию «О развитии рака в связи с проявлением тканевой реакции в организме» [13], которая стала мощным прорывом в области онкологии. Он рассмотрел возможности организма сопротивляться онкологическим заболеваниям. Лишь в 1930-1940-е гг. европейские ученые смогли подтвердить выводы российского врача-исследователя и двинуться дальше в области онкоиммунологии, у истоков которой стоял Н. Н. Финогенов. В 1914 г. доктор был произведен в статские советники и участвовал в Первой мировой войне 1914-1918 гг. врачом дивизии и корпуса. Во время Гражданской войны в 1919 г. он был помощником главного врача военного госпиталя в Харькове, согласно автобиографии, «при советской власти». Затем поселился на юге Советской России, в г. Армавире. В 1924-1946 гг. Н. Н. Финогенов - врач 1-й городской поликлиники, отоларинголог. В Армавире он пережил годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. [9]. Умер доктор 6 апреля 1948 г.

О последних годах жизни Н. Н. Финогенова написано мало, а ведь они пришлись на «сороковые роковые», и возможность посмотреть на военное время глазами такого человека очень важна. Мы поставили двойную цель: увидеть последние годы Н. Н. Финогенова и понять, как он воспринимал повседневную жизнь провинциального горожанина в 1940-е гг. -накануне Великой Отечественной войны, в ходе самой войны и в первые послевоенные годы. Очень интересно будет посмотреть, в чем различались восприятие реальности, настроения, бытовые условия, уровень жизни в целом до, в период и после военных событий.

Изучение истории повседневности, особенно, пожалуй, военной повседневности ХХ века, сейчас получило среди авторов особую популярность. Исследователи рассказывают, например, о повседневной жизни солдат старой армии до и в период Великой Российской

революции 1917 г. [1], о жизни в глубинке в период Гражданской войны 1918-1920 гг. [12]. Но особенно пристально рассматривается повседневная жизнь времен Великой Отечественной войны. Так, изучается повседневная жизнь обитателей крупных промышленных центров [3] или повседневная жизнь обитателей отдельных значительных и важных регионов [4, 6]. Кроме территориального подхода, имеет место и изучение отдельных аспектов тогдашней жизни, в частности, авторов интересуют семейно-бытовые аспекты повседневности [10]. Конечно, в подобных исследованиях особую роль играют источники личного происхождения [14, 7]. Но далеко не всегда в качестве материалов для исследования берутся письма того времени. Это позволяет надеяться, что и наш текст будет любопытен и полезен с точки зрения не только изучения судьбы такого замечательного человека, как Н. Н. Фино-генов, но и осмысления повседневности великой войны.

Для решения задач нашего исследования мы используем интересный источник -письма Н. Н. Финогенова его внучке Наталье Григорьевне Финогеновой (Равич) [11]. Эти письма хранит у себя ее дочь - Татьяна Вадимовна Равич. Таким образом, находясь в частном хранении, этот любопытный источник до недавнего времени не мог быть использован для широкого изучения жизни Н. Н. Финогенова и повседневности 1940-х гг. Сохранились в общей сложности 18 писем, созданных между 1940 и 1947 гг. Письма - специфический исторический источник личного происхождения. В отличие от воспоминаний, которые создаются через много лет и позволяют глубже осмыслить пережитое, письма говорят о событиях «по горячим следам», могут быть не так глубоки, как мемуары, зато более непосредственно «фотографируют» повседневные черты жизни.

Временные рамки нашего рассмотрения будут охватывать, таким образом, период между 1940 и 1947 гг.

Обращаясь к письмам Н. Н. Финогенова, мы видим, что лишь одно из них относится к довоенному времени и может быть датировано 1940-м или самым началом 1941 г. Это письмо отличается от последующих тем, что не несет описания бытовых мелочей - это не интересовало бывшего личного дворянина и статского советника, а ныне - 70-летнего врача с солидной практикой, достаточно для того времени обеспеченного, жившего в просторном доме и державшего домработницу, которую он старался не называть прислугой. Почтенный доктор дает советы своей внучке, недавно окончившей школу, относительно выбора профессии, вспоминает о прежних собственных сомнениях в правильности выбора пути, которые имели место в начале ХХ в., но поддерживает решение учиться на медика [11, № 1].

Начало великой войны почти совпало с тяжелой утратой Николая Николаевича: в середине июня 1941 г. умерла его жена. Поэтому во втором письме много внимания уделено личным переживаниям, тогда как военная тема едва прослеживается. Лишь в конце письма стоит фраза: «Теперь, когда у нас, как и у вас, творится невообразимое, я в душе подумал, что хорошо, что она умерла в спокойной обстановке». Подчеркивая в письме слово «невообразимое», очевидно, автор имел в виду известный шок, испытываемый населением от внезапного начала военных действий, от первых вражеских успехов [11, № 2].

Следующая серия писем охватывает период второй половины 1941 - первой половины 1942 гг. Армавир пока еще в наших руках, но война подходит все ближе и ближе. Теперь в письма резко врывается быт. Доктор сообщает, что инфраструктура сильно подорвана: «к нам теперь добираться очень рискованно, ни по воде, ни по железной дороге». Местное население готовится к вражеским авианалетам и - возможно, кто знает - наземной обороне: «У нас также все свободные от службы копают около огорода...» Скоро окопы понадобились: «... мы 25/Х пережили ужасный день и часто сидим в щели.» В этих письмах нет ни намека на идеологические штампы, согласно которым, благодаря И.В. Сталину и партии, мы скоро остановим и погоним врага. Старый человек, переживший три войны, три революции, многократные смены власти на Украине и на Кубани, скептически относится к мысли о скорой победе. «Конечно, ждем в ближайшем будущем такой же участи, как и Харьков», - пишет врач внучке в Сталинград в ноябре 1941 г. К тому времени Харьков уже несколько недель был в руках у немцев [11, № 3].

Однако больше всего беспокоят Н. Н. Финогенова не личные трудности, а семейные дела. Он стремится помочь своим сыновьям, их женам, детям: подать совет, передать что-то из продуктов, деньги. Главное - сохранить семью, сберечь всех родных. «Бодрись, не падай духом, все вернется, лишь бы остаться живым» [11, № 3]. В это трудное время, размышляя о жизни и смерти, доктор сожалеет, что он, как и в целом его круг общения, оказался так далек от религии: «Очень грустно, что нам, неверующим людям, нечем оттенить этих дней» [11, № 4].

В августе 1942 г., в ходе наступления на Сталинград и Кавказ, немцы заняли Армавир. Внучка эвакуировалась из Сталинграда на Алтай, а Н. Н. Финогенов оказался в оккупации, вести прервались. Армавир был освобожден в январе 1943 г., но письма шли долго -больше месяца. Из новых писем узнаем немного об оккупации и больше - о жизни после освобождения [11, № 5].

Письмо, в котором доктор рассказал о жизни под немцами, видимо, было утрачено -случайно или сознательно. Однако Н. Н. Финогенов намекает на память об оккупации словами: «Про жизнь у немцев я писал, повторять не буду, но с ужасом жду их вторичного появления». В другом месте врач изъясняется еще более откровенно: «Мы пережили ад, отчасти переживаем и ждем повторения». Видавший виды старик и после освобождения Армавира не питал особых иллюзий насчет скорого завершения войны и даже не исключал нового наступления врагов [11, № 5].

Жизнь в освобожденном городе была далека от комфорта. По подсчетам доктора, 80% зданий было уничтожено. «Город наш совершенно разрушен, одни руины, обгорелые стены, груды кирпичей, горелого железа и проч.» Жителей и учреждения помещали, тесня хозяев, в уцелевшие дома, это называлось «уплотнением», которого с тревогой ждали еще с самого начала войны. Некоторые родственники съезжались в уцелевшие дома, чтобы быть рядом в этой непростой ситуации. Дом Н. Н. Финогенова, по счастью, уцелел, [11, № 5] и ему пришлось потесниться: в распоряжении бывшего статского советника фактически осталась одна комната.

Хотя город и был освобожден, но в 1943 г. война не ушла далеко, она то и дело возвращалась: происходили воздушные налеты: «Бомбежки ждем, совершенно измотаны». Жители спали, не раздеваясь, по несколько месяцев. Многие боялись оставаться на ночь, бежали «в станицу», то есть в сельскую местность. Обычным делом было «спать на полу, под кроватью». Сам доктор, правда, оставался дома. Психологическое состояние людей было чрезвычайно сложным: «Мы пережили и переживаем очень много». Моральное напряжение отражалось на поведении обитателей города, пожилой врач жалуется на сложные бытовые отношения между людьми [11, № 5].

Следует, между тем, отметить, что положение с продуктами питания в освобожденном Армавире было не таким уж плохим. Все-таки это были плодородные южные земли России. «У нас в Армавире и вообще на Кубани всего вдоволь и сравнительно с другими городами продукты дешевле», - отмечает Николай Николаевич. Арбузы на базаре стоили 50-60 руб., и это считалось не слишком дорого. При этом многие жители сами выращивали продукты, разводили огороды, «засаживали свои делянки» прямо в городе среди руин. Особенно хорошо росла кукуруза. Однако страшным бичом стало воровство с огородов. Воровали массово, причем особенно подростки и, возможно, даже и сами сторожа [11, № 7].

Не так оптимистично выглядела повседневная жизнь провинциального горожанина в бытовой сфере. В бытовом отношении врач, который, как мы знаем, до революции держал прислугу и пользовался трудом домработницы до войны, теперь, конечно, чувствовал себя стесненно [11, № 5]. Дома было холодно, крыша протекала. Жилуправление поставило условием починки наличие собственных материалов (железо и тряпки), а также литра водки. В результате решение вопроса о ремонте крыши затянулось до конца войны. Н. Н. Финогенов по весне часто простужался, болел [11, № 8]. Важными хлопотами была заготовка топлива. Дрова покупали вязанками, а уголь - ведрами [11, № 16]. В 1945 г. Н. Н. Финогенов потратил на топливо (у него осталась одна комната, правда, угловая) 3800 руб., в следующем планировал около 2600 р. Частично служащие снабжались топливом, но, в основном, добывали самостоятельно [11, № 12].

Большим подспорьем стал местный базар, где продавали товары, которых не было в государственных магазинах, например, свежую зелень. Благодаря конкуренции, уже в конце войны продукты на Кубани стали дешеветь - сначала на базаре, а потом и в магазинах [11, № 9]. Н. Н. Финогенов ходил на базар по воскресеньям. Это его, бывшего дворянина, раздражало: «я все-таки должен потолкаться на базаре и закупить недостающего на всю неделю». Торговля на городском базаре велась с размахом. Каждый день с раннего утра до 16 часов «толпится тысяч 5 народу» - немало для города в 75 тыс. жителей. Государственная же торговля насчитывала всего 10 ларьков, в которых трудно было найти нужный товар [11, № 14].

В целом, люди буквально выискивали способы для выживания. Как писал Н. Н. Фи-ногенов: «В общем, все выкручиваются и приспосабливаются, кто как может» [11, № 18]. Нашего же героя выручала частная врачебная практика. Пациенты, а это нередко были деревенские люди, часто делали «приношения» не деньгами, которые имели ограниченную ценность, а продуктами [11, № 9]. Это мог быть кусок мяса, а на Пасху, которую доктор праздновал по традиции - кулич и крашеные яйца. В ходе войны советское государство стало терпимее относиться к религии и церкви, особенно начиная с 1943 г.

Для полноты картины давайте посмотрим на, так сказать, один день Николая Николаевича. Обычный день провинциального врача выглядел так. Подъем зимой в 7 часов, летом - в 6. Затем Николай Николаевич топил печь, если дело происходило зимой, ставил чайник, прибирался, приносил воды. Иногда утром доктор успевал принять частного пациента. В комнате была ширма, за которую можно было спрятать, например, тарелку с незаконченным завтраком, в случае неожиданного визита больного. В 9.15 почтенный доктор шел «на службу» в поликлинику. Условия работы были незавидными - в городской поликлинике не было отопления [11, № 8]. Н. Н. Финогенов жалуется: «Я принимаю в шубе, в калошах, но все-таки промерзаю» [11, № 16]. Медицинская сестра организовывала и регулировала прием, но возбужденные люди в очереди все равно часто ссорились, повышали голос друг на друга, иногда даже прорывались в кабинет без очереди. За 2 часа 30 минут полагалось успеть принять 22 человека, что было нелегко. Однако из-за нехватки врачей Николаю Николаевичу доводилось принимать и более, до 50 человек. Электрическое освещение, поврежденное во время войны, в поликлинике еще не наладилось, поэтому осматривать пациентов приходилось при дневном свете, что было утомительно для старых глаз. С оборудованием тоже было неладно: «После разрушений, произведенных немцами, пока ничего не пополняется». Н. Н. Финогенов приносил на работу свои инструменты, в частности, прибор для электрокаустики [11, № 14].

В 12 часов врач возвращался домой. Старик, которому было за 75, к тому времени уставал, но надо было колоть дрова, топить печь и готовить обед. Общественного питания в городе почти не было, существовала одна столовая, куда попасть было невозможно, так что большинство обитателей провинциального города готовили самостоятельно. Обычно обед доктора включал в себя лапшу, рисовый суп, клецки с коровьим маслом. Иногда доктор делал котлеты. «За это время я в совершенстве овладел кулинарным искусством» - отметил доктор с замечательной самоиронией [11, № 10]. «Я научился печь оладьи, пышки, собираю у людей рецепты» [11, № 5]. По состоянию здоровья Н. Н. Финогенов мог есть только белый хлеб, который отпускали в одном ларьке на весь город и который находился за три квартала от дома. Каждый день вокруг ларька скапливалась очередь человек в сто. Почтенному доктору продавщица «благодаря протекции к ней» отпускала хлеб вне очереди, но все равно бывшему статскому советнику приходилось, как он выразился, «потолкаться

среди баб», что весьма его раздражало. Хуже того, иной раз Николай Николаевич ходил к ларьку понапрасну: хлеба там не было [11, № 13]. Тем временем, пока готовился обед, доктор мог принять еще одного частного пациента, правда бывало, что случались «курьезы»: за время приема котлеты пригорали, а вода в кастрюле выкипала. После обеда необходимо было вымыть посуду, прибраться. Затем доктор отдыхал; он спал около 3 или 4 часов. После 17 или 18 часов, если дело было зимой, врач отправлялся в город на прогулку или опять принимал пациентов [11, № 10]. В свободное время он читал (остались вырезки из прессы, отражающие внимание Н. Н. Финогенова к новостям медицины) или раскладывал пасьянс.

Как прежде, больше всего Н. Н. Финогенов волнуется не о себе, а о своей семье, о родных, раскиданных силой обстоятельств по разным местам СССР. «Обидно, что все мои дети находятся в плохих условиях, а я им ничем не могу помочь», сетует он в одном из писем [11, № 5]. В другом письме Николай Николаевич продолжает эту же мысль: «Проклятая война, она создала тяжелые условия для жизни, с одной стороны, и невозможности помочь друг другу, с другой стороны» [11, № 6].

Жизнь семьи сильно осложнилась тем, что один из сыновей, Сергей, имел неосторожность занимать при оккупации какую-то гражданскую должность и при отступлении немцев был насильно уведен ими с собой. В последующем ему удалось бежать на территорию, подконтрольную советской власти, но на него легло подозрение в коллаборационизме, работники компетентных органов провели обыск по месту жительства Сергея, а также «взяли на учет» всех его родственников, включая и Николая Николаевича [11, № 5, 7]. Теперь, как сообщает врач, «мы ждем возможных репрессий или переселения». Бывший дворянин пишет: «Как ни старался я жить честно и аккуратно, а все-таки попал в преступное положение, и нас таких, вероятно, 20-30 миллионов» [11, № 6].

Ощущение опасности отразилось и в таких строках: «Самое ужасное, что официально пишется в правительственных сообщениях, что жителей из городов угоняют и увозят с собой немцы, а судебная власть и местная администрация рассматривает их как добровольно ушедших... Что всем будет - неизвестно... когда возвращаемся со службы, спрашиваем друг друга: «Ну, что?» Мы надеемся, что правительство и руководящие высшие партийные круги не так смотрят, как местная власть. Ведь нас здесь на Кубани, на Дону, на Украине, Орловщине, и в других областях не менее 50-60 миллионов, попавших в немецкую оккупацию» [6, № 7]. Опасность наказания нависала над семьей все время войны.

К сожалению, на этом беды не закончились. Летом 1943 г. из Москвы пришла горестная весть о смерти сына Григория от туберкулеза, обостренного холодом и голодом. Отец считает, что сына убила именно война, нацистские захватчики: «Если бы немцы проклятые не занимали Кубань, я бы мог ему посильно помочь, можно было бы и его сюда привезти, и я уверен, что здесь при достаточном питании он, возможно, поправился бы» [11, № 6].

Третий сын Николай служил на инженерной должности, приехал к отцу с подорванным здоровьем. У отца он подлечился и подкормился. Пока что он, как военный инженер, получил бронь, но «в случае обострения на фронте его могут снова вызвать в армию» [11, № 6]. Ситуация на фронте еще долго была действительно неясной: во время написания письма, летом 1943 г., происходила битва на Курской дуге, решавшая по сути исход всей войны.

Судя по военным письмам, Н. Н. Финогенов был практически уверен, что большинство его родственников, оказавшихся в оккупации, погибли - от голода, холода, болезней или войны. Так, в письме, относящемся ко времени окончательного освобождения родного Харькова Николай Николаевич делится своими соображениями о судьбах родных, остававшихся под немцами с 1941 по 1943 годы: «Харьков взят уже несколько дней, а связи с ним мы не имеем. Я не сомневаюсь, что сестры Мария и Елена Николаевна погибли, раз Анд-рюша и Ник. Ал. Алчевские умерли там от голода, то они и подавно. Пожалуй, там никого из родственников не осталось. Где АР и другие - неизвестно» [11, № 7]. Письма полны тревоги: «В общем, я в ожидании все новых ударов судьбы. И даже теперь боюсь, что на

моих глазах вы все погибнете». Именно поэтому старый врач заклинал внучку: «Подожди еще год и не подвергай себя большим лишениям», «Еще раз прошу, береги себя». [11, № 6]. «Не рискуй!» [11, № 7]. Можно обоснованно предположить, что старый участник войн не просто просил внучку пока не возобновлять учебу на медика, но и, возможно, косвенным образом предостерегал ее от добровольной отправки медсестрой на фронт; он боялся потерять и ее, как уже потерял ее отца.

Никаких фантазий насчет скорой и легкой победы у старого врача по-прежнему не было - даже в период событий, которые вошли в историю под названием Коренного перелома в Великой Отечественной и во Второй мировой войнах. Так, в разгар боев под Курском он писал: «Этот год вряд ли будет лучше, так как война затягивается» [11, № 7]. Действительно, нашей стране и нашим союзникам потребовалось еще два долгих года, чтобы окончательно разгромить всех врагов.

После победы внучка вышла замуж и вместе с мужем-офицером поселилась по месту его службы в Красноярске. Из заключительной серии писем от 1946-1947 гг. можно судить о первых послевоенных годах. Казалось бы, самая великая и самая страшная в нашей истории война завершена. Но ближайшие годы оказались не просто нелегкими: они кое в чем были даже тяжелее, чем военные.

В послевоенных письмах, с одной стороны, продолжают упоминаться прежние тенденции, а с другой стороны в описании доктора впервые появляется нечто новое. В целом, провинциальные горожане после войны живут, как прежде, очень небогато, за исключением тех, кого Н. Н. Финогенов назвал «современными магнатами»; это местные советские хозяйственные и партийные деятели. А вот профессионалы, которые еще до войны пользовались определенным комфортом, теперь лишены жизненных удобств. «Держать домработницу теперь могут себе позволить только сов. магнаты - ни у кого из наших врачей нет домработницы» [11, № 8]. В другом письме Н. Н. Финогенов возвращается к этой теме: «Домашней домработницы я не могу иметь, да и негде ее поместить, ведь у меня одна комната, и притом, прокормить ее теперь невозможно [11, № 14]. Как видим, в этих свидетельствах опытного специалиста своего дела сквозит горечь человека, который в результате войны лишился заслуженных, как ему казалось, удобств, в то время как некоторые другие -государственные функционеры - могут себе позволить жизнь почти или даже полностью по довоенным стандартам.

Итак, бытовая неустроенность вместе с завершением войны отнюдь не закончилась. История с протекающей крышей длилась до 1946 г. В конце концов, крышу «починили», но так, что в потолке образовалась дыра, ведущая на чердак. Через дыру к врачу стали наносить визиты мыши и крысы. Старый доктор периодически спасался от грызунов, заклеивая отверстие бумагой, но, как рассказывает Н. Н. Финогенов, «они проедают дырки в бумаге и сверху выглядывают, я подлеплю, а они снова проедают» [11, № 9].

Конечно, как и во время войны, с наступлением холодов цены на топливо сильно подскакивали [11, № 9]. От руководства в этом отношении большой помощи не было. Николай Николаевич свидетельствует: «К большому сожалению, наш профсоюз и наше ведомство абсолютно не проявляет никакой заботы о нашем бытовом благоустройстве, а ведь кругом нас - леса. Все городские и кооперативные, напр. гортоп, занимаются спекуляцией самой циничной и предпочитают выбрасывать топливо и другие продукты на рынке по спекулятивным ценам» [11, № 17].

Раньше мы говорили о, казалось бы, улучшении положения с питанием на Кубани ближе к завершающему этапу войны. Однако к концу 1946 г. ситуация с продуктами стала резко ухудшаться. Государство подняло цены на «карточные продукты» (те, которые распределялись фиксированно, по карточкам) на 300 %. В частности, сильно вздорожал хлеб. По признанию Н. Н. Финогенова, который был, сравнительно с многими обычными жителями, еще не в самой худшей ситуации, «я еле справляюсь с своим жалованием и дополнительным заработком» [11, № 12]. Не будем забывать, что хлебородная Кубань по стране считалась еще довольно благополучным регионом относительно обеспечения продуктами.

Если к концу войны цены на продукты падали (по свидетельству Н. Н. Финогенова, мед колебался с 150 р. до 65 р., картофель стоил всего 6 р. за килограмм), то к исходу 1946 г. цены рванули вверх. Доктор подсчитал, например, что яйца в военном 1945 г. продавались за 20-25 р., а через год - за 40 р. [11, № 13].

В то же самое время, продуктовый паек служащим часто давали едой не слишком пригодной для отдельного и самостоятельного питания - например, селедкой, колбасой, повидлом или пряниками, видимо, чем придется [11, № 16]. Часть служащих к концу 1947 г. вообще «сняли с пайкового довольствия», что имело для них бедственные последствия. [11, № 18] Сильно уменьшилось количество людей, которым полагался паек, всех иждивенцев сняли со снабжения. По словам доктора, люди ожидали худшего: «Среди обывателей ходят панические слухи о возможности у нас голода и о тяжелом переживании общего недоедания» [11, № 13]. Действительно, вскоре после войны голод охватил многие регионы СССР.

Судя по письмам Н. Н. Финогенова, в 1947 г. по благосостоянию населения крепко ударила и проведенная советским государством денежная реформа: «Я как почти все жители гор. Армавира, а в действительности всей сов. страны все еще переживаем результаты денежной реформы. Я хранил в неприкосновенности запас 1000 р. для экстренных случаев, болезни и для похорон на случай смерти. Нам, можно сказать, насильно навязали пенсию -150 руб. (вперед за декабрь) в то время (5 дек.), когда все закрылось и нигде ничего нельзя было купить и заем 38 на 400 р. Вместо 1550 р. я получил 195 р., и теперь вот уже 24 дня провожу день в поисках продуктов. Белого хлеба нигде нельзя достать - госмагазины не выпускают, а милиция ловит торговок с белым хлебом и предает суду, сахару, круп и других мучных продуктов нигде пока нельзя достать. Ларьки, магазины, лавчонки все еще стоят запертыми или торгуют пустяками» [11, № 18].

Под влиянием трудностей со снабжением, повседневной реальностью послевоенных лет стали «тысячные очереди» [11, № 18]. В конце 1947 г. из-за стояния в бесконечных очередях в поликлинику стало поступать намного больше простудных больных. «Тысячи народа стояли и стоят перед несколькими ларьками за хлебом под дождем и снегом. Очереди занимают с 2-3 часов ночи». Ситуация отразилась и на здоровье самого Н. Н. Финогенова, которому было медиками предписано использовать в пищу только белый хлеб: «Я белого хлеба нигде не могу достать, приучаю себя обедать без хлеба, заменяю его картофелем, а к чаю пеку себе лепешки из небольшого запаса муки» [11, № 18].

Обычным делом в послевоенное время были попытки запастись едой впрок. По этой причине врач упоминает в письмах как важные события то, что родственники на своем огороде или благодаря служебной оказии смогли разжиться капустой, картофелем, кукурузой, а уж если кто-то зарезал свинью к зиме, то об этом упоминается как о важнейшем деле [11, № 18].

Если еще весной 1946 г. старый врач позволил себе с некоторой долей иронии оценить жизненное положение как не совсем безнадежное и вольно процитировал знаменитые слова И. В. Сталина: «Жить стало лучше - веселей». [11, № 9], то в конце 1947 г. Николай Николаевич пишет: «Жизнь для всех стала тяжелой, отовсюду сильные жалобы на недостатки» [11, № 17].

Главным утешением старого врача стали новости о внуках, в которых он видит продолжение свое и своих детей [11, № 12, 15]. И после войны доктор помогал уцелевшей родне. В честь замужества внучки, получившей, наконец, диплом врача и в связи с ее отъездом по месту службы мужа в 1946 г. Н. Н. Финогенов перечислил им 1000 р. для сборов в дорогу [11, № 11]. Старый доктор, как и в довоенном письме, расспрашивает внучку о профессиональных и семейных делах, дает советы по дальнейшему совершенствованию врачебного мастерства, однако в письмах теперь уже постоянно фигурирует бытовая тема выживания [11, № 14]. При этом особую радость ему доставили новости о долгожданном появлении правнучки [11, № 16, 17], а значит, семья, за которую Н. Н. Финогенов так страшился и боролся все эти годы, продолжается. В 1947 г. родилась его первая правнучка, та самая Т. В. Равич, которая теперь бережно хранит письма Николая Николаевича.

Итак, благодаря такому интересному свидетельству, как переписка Н. Н. Финогено-ва, мы проследили его восприятие повседневной стороны трудного периода 1940-х гг., встретили много горечи, иронии, но и надежду на то, что все трудности можно будет пережить, если сохранить себя и своих родных. Мы рассмотрели повседневность провинциального горожанина сороковых и здесь могли увидеть, как менялась жизнь обитателей города. Предвоенное время для квалифицированного специалиста с бытовой точки зрения можно считать достаточно приемлемым для существования. Однако происходит резкое ухудшение бытовых условий в военное время, особенно в связи с бомбардировками, боями и немецкой оккупацией, усложняется психологическое состояние людей. В первое послевоенное время вместо ожидаемого улучшения жизни - продолжение трудностей, угроза голода, ощущение неравенства и непопулярность некоторых правительственных мероприятий. В целом, изучая письма старого врача, убеждаешься, что главной повседневной проблемой человека и во время войны, и даже вскоре после ее окончания было именно выживание - и собственное, и своей семьи. Но, пожалуй, особенностью военных и послевоенных лет было то, что это желание уцелеть не исключало, а, напротив, тесно переплеталось со стремлением честно делать свою работу в тылу, исполнять свой долг перед семьей и обществом. Во всяком случае, именно это мы видим в письмах, оставшихся после такого замечательного человека, как Николай Николаевич Финогенов.

Список литературы

References

8. Kovalev, A. V. Znachenie medicinskoj sluzhby v obespechenii boesposobnosti dejstvu-jushhej russkoj armii v per