Спросить
Войти
ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИЗУЧЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ СИБИРЯКОВ
(ПО МАТЕРИАЛАМ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА)
Общественное сознание, сибиряки, черты характера, старожильческое население, национальное воспитание.
Черты характера народа имеют известное влияние на его исторические судьбы. Люди, принадлежащие к определенной народности, от природы имеют известный физический облик в виде определенной телесной организации. С ней неразрывно связаны облик психический, в котором многие ее проявления находятся в важной зависимости от жизни тела, и психофизический уклад как индивидуальное сложение двух предыдущих факторов [Рубинштейн, 1913, с. 100]. Из этих трех групп элементов, как совокупности совершенно разнородных свойств, под влиянием внешних факторов и воспитания складывается национальный характер.
В последнее десятилетие в условиях затянувшегося системного кризиса, осознание этой прописной истины вызывает в отечественной педагогике повышенный практический и научный интерес. Наиболее болезненными в этом плане являются этнопсихологические проблемы воспитания, что ставит их в разряд стратегически важных национальных приоритетов, требующих научного осмысления и практических рекомендаций. В наше время, наконец, почти признано, что эти сложные проблемы не могут получить единого для всей России решения, напротив, необходимы знание и учет региональной специфики. Без этого невозможна выработка эффективной воспитательной политики, в которой остро нуждается современная Россия.
Идея не нова. Еще во второй половине XIX века в России, как и во всех культурных нациях, на фоне пробуждения национального самосознания и становления национальных систем воспитания ознакомление с источниками, в которых скопились сведения о характере народа, становилось предметом, возбуждающим общественный интерес. Даже при отсутствии в научном обороте четкого определения национального характера наличие такового ни у кого не вызывало сомнения.
Так, профессор И.А. Сикорский отмечал у русских ряд унаследованных черт их славянских предков: славянское миролюбие и гостеприимство, любовь к труду, семейные добродетели, тот же идеализм, славянскую рознь и ту же нерешительность характера, а также пылкую веру, глубокое чувство с особенным воззрением на жизнь и смерть, с потребностью мученичества, с жаждой идеалов [Сикорский, 1900, с. 31]. Более того, в 1895 году он доказывал, что существует устойчивость, с которой физические свойства расы или племени сохранялись в продолжение длинной цепи веков, переходя из поколения в поколение. Подобной же устойчивостью, по его мнению, отличались и духовные качества расы или племени, а также черты народного характера, его достоинства и недостатки, которые тоже передавались нисходящим поколениям [Сикорский, 1900, с. 2].
Игнорировать это обстоятельство при разработке педагогических теорий и выработке эффективной воспитательной практики во второй половине XIX века становилось затруднительно. Ту же мысль проводили исследователи областных черт характера русских сибиряков А.П. Щапов, П.А. Словцов, Г.Н. Потанин, Н.М. Ядринцев, но при этом указывали на огромные физические и психологические адаптационные изменения у русских сибиряков по отношению к великорусской народности. Корни этих изменений они объясняли влиянием метизации с инородческим населением, культурной восприимчивости первопоселенцев через взаимную материальную, духовную культурную ассимиляцию и влиянием специфических условий сибирской жизни. В борьбе с суровостью сибирского климата у сибиряков изменя-
лись и физический облик, и психическое состояние, что в совокупности влияло на формирование черт характера сибиряков.
Так, в условиях более экстремальной среды славянская склонность к внутреннему нравственному анализу у сибиряков приобрела несколько другой оттенок. Внутренний анализ у сибиряка чаще происходил не в нравственной сфере, а обнаруживал признаки реалистического утилитарного направления мысли. Как у протестантов в Европе, у сибиряков, в отличие от «российских» русских, отсутствовал внутренний конфликт духа и разума. Причину этого отличия в культуре мышления Н.М. Ядринцев видит в том, что ум великоросса формировался под влиянием историко-традиционного воспитания, а ум сибиряка непосредственно-натуральной дрессировкой в ходе выживания в экстремальных условиях Сибири. За умонастроением великоросса стоит продолжительный тысячелетний исторический опыт, отчасти культурное влияние европейски образованного класса. В умонастроении сибиряка отпечаталось влияние дикой сибирской природы [Ядринцев, 1882, с. 60]. Поэтому он менее развязан в своих суждениях, нежели российский человек, умственный кругозор которого шире, эмпирические знания разнообразнее, рассудочные способности более куль-тивированны и развиты. Сибиряк - первобытнее, сдержаннее в суждениях. Ум его менее развит и гибок. В умственных упражнениях ему нужна реальность, поскольку, логические приемы его мышления менее развиты, ассоциации идей не так многосложны, как у великоросса. Углубленность в себя у сибиряков другого свойства, нежели у великоросса. Это не признак упражнения в нравственном анализе. В сибирском народе оно обрело черты осознанной закрытости, здравой рассудочности, преобладающей над чувством.
Холодно-рассудочная, практическая расчетливость сибиряков в форме преобладающей наклонности к реалистичному и положительному взгляду на вещи подавляет в них почти всякое идеалистическое умонастроение [Ядринцев, 1882, с. 59]. Сибиряки большей частью, указывает Щапов, вообще забыли всю древнерусскую старину, все эпические сказания и былины великорусского народа, даже большую часть великорусских верований или суеверий, примет и обрядов.
Любопытное своеобразие это нашло в песенной культуре старожильческого населения, что отмечали краеведы Е.А. Авдеева и Н.М. Ядринцев. Песни, занесенные переселенцами с Днепра, Волги или Северной Двины и Камы, в Сибири почти забыты или пелись несколько своеобразно, как-то уныло, монотонно, более низкими нотами, с меньшими вариациями голоса, они даже несколько похожи на песни татар «или бурят в степи, или христарадную, ми-лостную песню арестантских партий» [Авдеева, 1837, с. 42; Ядринцев, 1882, с. 37].
По мнению Г. Потанина, в уме русского жителя Сибири вообще живет неизгладимое сознание, что он непричастен к народу, создавшему русское государство и русскую литературу. Чувство обособленности, которое неизбежно должно было явиться на новой территории, должно было вызвать законное и полезное стремление к соревнованию с другими русскими областями» [Потанин, 1907, с. 38]. При этом они считали себя русскими, а к коренным «российским» русским относились, как к иностранцам. На этой почве антагонизм между переселенцами и старожилами-«чалдонами», явно или неявно, всегда существовал в сибирских деревнях. Обе стороны негативно отзывались друг о друге. Российский крестьянин в опорках в понятиях о нравственности твердо был уверен в своем превосходстве над «чалдоном». Сибиряков уничижительно награждали прозвищем «сибирЯки», с ударением на букву «я». Впрочем, сибиряки платили им той же монетой.
В силу вышеперечисленных обстоятельств к историческим судьбам России сибиряки были холодны. Любые политические или иные события в России не возбуждали в сибиряке особого патриотизма, скорее безразличие или раздражение нарушением размеренного ритма сибирской жизни. В самоидентификации граница между «Мы» и «Они» у сибиряка всегда проходила по «уральскому камню».
Существенно отличались сибиряки в отношении к родной природе и окружающей обстановке. У русских, как отмечал И.А. Сикорский, культура духа, в противоположность культуре природы, составляла отличительную черту славянского национального гения [Сикор-
ский, 1900, с. 33]. Окружающая обстановка мало интересовала русского человека с точки зрения аналитических упражнений. Он обходился без внешнего комфорта, без изящества, довольствуясь простотой, не искал удобств и всему предпочитал теплую душу и открытое сердце.
По-мнению сибирских областников, коренной сибиряк вообще смотрел на родную природу, как «на мертвую массу», не заселял ее лешими, русалками и даже никогда не задумывался, на чем земля стоит. Она не являлась источником умственного развития или предметом интеллектуальных упражнений, а только источником материальных благ. Она не храм, а мастерская, «кормовая территория», источник жизни.
Главный признак сибиряка - это отсутствие всякой любви, привязанности к какой-либо местности и связи с каким-нибудь живым и действительным народным интересом, который не мог совершиться вне какой-нибудь местности при постоянно кочующем состоянии. «В отсутствии какого бы то ни было сердечного прикрепления к данной местности и, так сказать, в свободном витании гражданина, где он хочет, в том положении, когда он свободен в выборе своей деятельности, и, как существо духа, имеет своим отечеством только дух и мир идей», - писал Н.М. Ядринцев [Ядринцев, 1916, с. 97]. Сибиряк всегда искал, где лучше. Для него это не конкретный географический пункт, а вся Сибирь.
Сибирь - это еще и люди, человеческие отношения. Сибиряк - ярко выраженный индивидуалист. «Каждый живет особняком», по принципу человек человеку - средство. Коллективное начало, кроме семейного, было «малоразвито». Да и семья им воспринималась скорее как хозяйственная единица, а ее члены как работники, а уже затем как родственники.
У сибирских крестьян стало нормой постоянное соперничество в ведении домохозяйства, землепашестве, достижении уровня жизни, повседневном поведении. Сибиряк постоянно стремился выглядеть в глазах односельчан, окружающих радушным и хлебосольным хозяином, сострадающим «сироте и убогому», но исходило это от желания быть не хуже других, своеобразного бахвальства достатком. Быть бедным и убогим в Сибири, в отличие от России, считалось неприличным. Убогого и обездоленного сибиряк автоматически ставил ниже себя по социальному статусу, отводил себе роль покровителя.
В отношениях с «обчиством» (общиной старожилов родного села) он старался соблюдать неписаные нормы общежития. Пользовался удерживающим от проступков принципом: «В родной деревне без соседского глаза до ветру не сходишь». Любой проступок сразу становился общим достоянием, после чего следовало осуждение или суровое внесудебное наказание. С чужаками, потравившими покос, нарушившими засеку охотничьих угодий или отвода золотодобычи, разбирались по «закону тайги».
Развитое естественное человеческое чувство делало сибиряков беспристрастными и позволяло устанавливать правильные отношения к другим национальностям. Это выражалось в веротерпимости, гостеприимстве и примирительном отношении к иной культуре. Но до известных пределов. Исторически наиболее тесные и добрососедские контакты складывались с теми сибирскими народами, которые, по мнению русских сибиряков, обладали чертами сильной, морально выдержанной воли: «отличались трудолюбием», самоуважением, великодушием и одновременно ценили взаимопомощь, уважали родителей, почитали предков. Людей, в том числе и начальников, приезжавших в Сибирь не для того, чтобы пустить здесь корни, обзавестись хозяйством, растить детей, а исключительно для скорой наживы, сибиряки отторгали, презрительно называли «бухарцами». Причем этот ярлык навешивался вне зависимости от национальной или религиозной принадлежности.
Другой отличительной чертой национального характера русских, и сибиряков в том числе, по мнению большинства исследователей XIX века, нужно считать терпение, выраженное в напряжении воли, направленной на подавление физического или нравственного страдания. Отсутствие сентиментальности, стоическая покорность судьбе и готовность страдать, если это необходимо, составляли самый характерный облик русского терпения. Потребность мученичества выступала как необходимая психологическая практика и внутреннее
приготовительное упражнение, без которых невозможна адаптация к суровой сибирской среде.
Самым важным плодом терпения у русского народа являлись самообладание, способность подавить в себе волнения и внести мир в собственную душу. Основываясь на этом чувстве, сибиряк был чужд житейской суеты, уравновешен и спокоен, жил здесь и сейчас. В борьбе за выживание при постоянном соревновании и соперничестве в старожилах вырабатывались любознательность, предприимчивость, практический ум, «удивительная выносливость и настойчивость, необыкновенная терпимость в трудах, мужество в опасностях» и, к сожалению, взаимное хищничество, выражающееся в загрубелости и бесчувствии к различным обстоятельствам своей и чужой жизни.
Едва ли уместно говорить о будущности народа, обладающего столь разными, нередко и сегодня узнаваемыми чертами национального сибирского характера, только отчасти обозначенными исследователями XIX века и обобщенными нами в данной работе. Можно утверждать, что мы, как и наши далекие предки, полны веры в лучшее будущее нашей Родины и способны его приближать, руководствуясь в воспитании наших детей простым и в то же время тонким инстинктом физического и нравственного самосохранения.
Библиографический список
