Причины и обстоятельства падения «Ликургова строя» в Спарте

ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА И АРХЕОЛОГИЯ

Греция и Рим

Л.П.МАРИНОВИЧ, Г.А.КОШЕЛЕНКО (Москва)

ПРИЧИНЫ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ПАДЕНИЯ «ЛИКУРГОВА СТРОЯ» В СПАРТЕ*

Хорошо известно, что когда во второй половине III в. до н.э. спартанские цари Агис и, позднее, Клеомен пытались провести глубокие реформы в государстве1, идеологическим обоснованием этого стал служить лозунг возвращения к «законам Ли-курга». При этом Ликурговы установления считались гарантией счастливой и справедливой жизни коллектива граждан. Вместе с тем все были согласны с тем, что эти счастливые времена давно миновали2.

Задачей данной работы является попытка установить тот исторический период, в течение которого произошел «слом» Ликурговой конституции в Спарте и, что более важно, — прояснить обстоятельства этого явления, выявить сколь возможно более подробно детальный механизм этого процесса.

Естественно, что при таком подходе начинать необходимо хотя бы с самого краткого описания структуры спартанского государства и основных этапов его истории, хотя они и достаточно хорошо известны специалистам. В своем «синтезирующем» описании мы будем ориентироваться на те точки зрения, которые нам представляются наиболее популярными среди современных исследователей, оставляя многочисленные дискуссионные вопросы «за кадром», поскольку при всех расхождениях по частностям основные черты спартанского строя исследователи обрисовывают достаточно сходным образом.

Для подавляющего числа современных ученых совершенно несомненной является та идея, которая наиболее ярко была выражена Дж. Сэн Круа3 и М. Финли4: все основные особенности спартанского общественного строя определялись тем фактом, что Спарта жила за счет эксплуатации покоренного ею населения Лаконики и Мессении.

История Спарты прослеживается (хотя и достаточно смутно) с IX в. до н.э., когда пришедшие с севера племена дорян захватили плодородную долину Эврота и покорили местное население — ахейцев. Именно факт завоевания и необходимость сохранения власти над покоренным и эксплуатируемым населением способствовали сплочению дорян и созданию в столь раннее время спартанского государства.

* Статья подготовлена в рамках проекта РГНФ, код проекта 00-01 -00208а.

Ранняя история Спарты очень плохо известна, хотя, в общем, письменные источники достаточно обильны5. Однако основная масса источников, особенно для ранних периодов, представляет собой причудливое соединение мифов, благочестивых легенд, искусственных теоретических конструкций авторов классического и эллинистического периодов, которые должны были рационально объяснить своеобразие спартанских институтов, пропагандистских сочинений сторонников реформ в Спарте III в. до н.э., которые свои мероприятия объявляли возвращением к «порядкам предков» и т.д.

Сами спартанцы считали, что тот строй, который существовал в их государстве, был создан знаменитым законодателем Ликургом6. Хотя некоторые современные исследователи отрицают историчность Ликурга, считая его целиком мифологической фигурой7, более вероятным является предположение, что Ликург был тем законодателем, который действовал на самом раннем этапе существования спартанского государства, вскоре после дорийского завоевания8. Дальнейшие же преобразования только освящались его именем.

Та политическая и социальная организация спартанского общества, которая существовала в классический период, явилась результатом широких реформ, проведенных по всей видимости в 70-ые годы VII в. до н.э. Им предшествовал период спартанских завоеваний в области Мессения (западный Пелопоннес). Обширная и плодородная Мессения была захвачена спартанцами, ее население — порабощено, как ранее было порабощено население долины Эврота. Однако это завоевание привело к тяжелому внутреннему кризису в Спарте, поскольку подавляющая часть завоеванной земли оказалась в распоряжении знати. Кризис достиг своего апогея в период так называемой Второй Мессенской войны, когда восстание местного населения грозило полной потерей спартанских позиций здесь. Реформы, осуществленные в этот период, представляли собой, в сущности, компромисс между спартанской аристократией и рядовыми гражданами — гоплитами9.

Возникший в результате этого строй самими спартанцами связывался с именем Ликурга. Не вдавясь в детали и дискуссии по частным вопросам, отметим самое основное, что характеризует общественное устройство Спарты10.

Все население Лаконики и Мессении делилось на три основных социальных группы: спартиатов, периэков и илотов11. Спартиаты представляли собой полноправных граждан Спарты. Основой существования спартиата был участок земли (клер), который обрабатывался илотами. Всего имелось 9000 таких участков. Спартиат, однако, не был собственником этого участка, но только пожизненным держателем12.

Периэки жили в небольших поселках на территории Лаконики, каждый из которых обладал внутренней автономией13. Они признавали свою зависимость от Спарты. Основной задачей их было — выставлять воинов для спартанской армии. Наконец, самое низкое положение в общественной структуре спартанского полиса занимали илоты, то есть потомки завоеванного местного населения Лаконики и Мессении. Точное определение их статуса — предмет бесконечных дискуссий в антикове-дении. Для нашей цели достаточно указать, что илоты были бесправны, они обрабатывали участки земли (клеры), выделенные государством каждому полноправному спартиату, отдавая ему определенную часть урожая. Но илоты не являлись собственностью спартиата, они не могли быть им ни проданы, ни освобождены. Статус илота, видимо, можно определить как «коллективное рабство» (или — serfs d’etat) и подчеркнуть их отличие от рабов «классического» типа, статус которых мы хорошо знаем на примере Афин14.

В Спарте существовало четыре «центра принятия решений»15: два царя (принадлежавшие двум различным семьям, считавшиеся прямыми потомками Геракла)16; коллегия геронтов (старейшин) — герусия, состоявшая из тридцати членов (два царя или в случае их несовершеннолетия — царских опекунов и 28 рядовых членов, избиравшихся пожизненно из спартиатов, достигших 60-летнего возраста)17; народное

собрание (апелла)18; коллегия эфоров, состоявшая из 5 членов, избиравшаяся ежегодно из числа всех спартиатов, достигших 30 лет19. Эти четыре органа управления одновременно являлись и четырьмя независимыми юридическими инстанциями20.

Подводя некоторый итог, мы, опираясь на современные исследования, можем с достаточно большой уверенностью утверждать, что спартанское общество и государство не были столь монолитны и хорошо организованы, как это обычно рисуется в популярных работах и общих очерках. В спартанском обществе имелись большие зоны «внутренних напряжений», порожденных неравенством. Основное богатство в обществах такого типа, как спартанское, — земля. В Спарте при проведении реформ в VII в. до н.э. не было проведено полного перераспределения земли. В руках определенного круга спартиатов (в первую очередь, среди потомков старой аристократии) помимо клеров, предоставлявшихся государством, сохранялись «отеческие» участки земли. Огромными земельными владениями обладали цари21. Кроме того, традиционная знать постоянно сохраняла большинство в герусии (см. прим. 17).

Причиной внутренних «напряжений» являлась и определенная «рыхлость» политической организации. В Спарте, в отличие от Афин, не существовало «суверенного» народного собрания, которому принадлежала верховная власть в полисе. Как мы только что отмечали, в Спарте было четыре «центра принятия решений» и не существовало строго определенной иерархии этих центров, что могло приводить и приводило к конфликтам между ними. Например, широко известны достаточно частные противостояния между царями и эфорами. Еще одно обстоятельство, которое усиливало «напряжения», — постоянное соперничество между двумя царскими фамилиями.

Дополнительным элементом, усиливающим «рыхлость» структуры, была и неопределенность взаимоотношений между различными юридическими инстанциями и совпадение этих инстанций с политическими органами. Если в Афинах произошло в известной степени отделение юридической сферы от политической, то в Спарте классического времени ничего подобного не было.

Проведя этот анализ, основанный, главным образом, на критическом рассмотрении достижений современного антиковедения, мы оказываемся перед естественным вопросом: каким образом, общество, имеющие столь много внутренних «напряжений», грозящих перейти в конфликты, и государство, имеющее столь «рыхлую» структуру, могло не только просуществовать примерно триста лет без серьезных внутренних конфликтов22, во всяком случае таких конфликтов, которые угрожали бы разрушением его структуры, но и достичь явного преобладания в Элладе и даже (в результате победы в Пелопоннесской войне) стать бесспорным гегемоном?

Мы полагаем, что основной силой, гасящей эти конфликты и обеспечивающей единство гражданского коллектива, было знаменитое спартанское agoge — термин, который, с нашей точки зрения справедливо, иногда переводят как путь жизни23. Суть его можно определить следующим образом. Вся жизнь спартиата была подчинена раз и навсегда определенному порядку, задача которого — создать идеального воина, защитника родного полиса. Сразу после рождения ребенок-спартиат представлялся специальной коллегии, которая определяла его судьбу — жизнь оставляли только абсолютно здоровым младенцам. Ребенок оставался в семье только до 7 лет. После этого он целиком переходил в распоряжение государства. Период с 7 до 20 лет был особенно тяжелым: постоянные тренировки, скудное питание, отсутствие самых элементарных жизненных удобств, частые наказания (включая ритуальные бичевания), неослабный контроль над всеми сторонами жизни, как со стороны специально назначенных магистратов, так и со стороны всех взрослых спартиатов. Жили юноши, естественно, в специальных бараках. В возрасте 20 лет спартиат достигал первой стадии зрелости. Он включался в состав армии как тяжеловооруженный воин

— фалангит, получал право участвовать в народном собрании, жениться. Однако основная часть его жизни по-прежнему была связана не с его семьей и домом, где он

мог бывать только урывками, а с коллективом сиартиатов. В мирное время спарти-аты были разделены на относительно небольшие группы (сисситионы), включавшие граждан разных возрастов, которые совместно занимались спортом, военными тренировками, наконец, совместно питались24. В случае войны они представляли собой отдельное подразделение армии25. Такой сисситион, тем самым, представлял собой, по справедливому выражению Ж. Дюка, «шарнир», соединяющий гражданскую и военную сферу жизни общества26. Каждый из спартиатов должен был вносить для совместных трапез определенное количество продуктов, которые поставляли илоты с его клера27. Даже ночевать молодые спартиаты должны были не дома, а в помещении сисситиона. Им по-прежнему запрещалось посещать рынок.

Следующий этап в жизни спартиата наступал в 30 лет. Именно тогда он достигал настоящего полноправия28. Он отныне мог занимать выборные магистратуры, мог ночевать дома. Однако основную часть времени он по-прежнему проводил в своем сисситионе, продолжая заниматься спортом и тренировками, продолжая принимать участие в общих трапезах.

Существовал целый ряд законов и неписаных правил, запрещавших всякое отступление от среднего стандарта в образе жизни (характер жилища, украшения женщин, одежда, даже форма бороды и усов и т. д.)29, вплоть до специальных законов относительно погребений30. Запрещалось помещать в могилу что-либо из вещей, умерший должен быть обернут в красный плащ (военная форма спартиата), а траур должен продолжаться только 11 дней31. Особые почести (например, надпись на могиле с указанием имени погребенного) полагались только погибшим на поле боя — жизнь спартиата принадлежала его полису и лучшим доказательством доблести (арете) гражданина являлась его смерть за полис32.

Спарта была типичным «закрытым» обществом: спартиатам категорически запрещалось покидать родной полис без разрешения властей, столь же трудным было посетить Спарту иностранцам33. Античные авторы единодушно утверждают, что причиной этого было желание оградить спартиатов от «чуждых» влияний34.

Спартанские законы и традиции были враждебны большинству искусств35. Спартиатам любого возраста категорически запрещалось заниматься земледелием, ремеслом, торговлей. Они должны были быть только профессиональными воинами. Естественно, что в таких условиях спартанская армия быстро стала сильнейшей в Элладе36. Ее мощь подкреплялась и жестокими мерами в отношении тех воинов, которые проявляли трусость в бою.

Основной задачей всех этих законов и правил было создание сколь возможно более монолитного и унифицированного коллектива граждан-воинов. Само существование спартанского полиса было невозможно без эксплуатации илотов, живших как в Лаконике, так и Мессении. Их число в несколько раз превосходило количество спартиатов. Кроме того, на территории Лаконики обитало примерно 30000 периэ-ков, верность которых Спарте отнюдь не была чрезмерной. В таких условиях становится совершенно понятным столь своеобразное устройство спартанского общества, которое создавалось и модифицировалось, приспосабливаясь к существующим условиям. М. Финли в свое время совершенно справедливо подчеркивал, что спартанское государство нужно определять не как милитаристское (как это делает большинство исследователей), а как полицейское37. Именно система агоге обеспечивала «воспроизводство» идеальных воинов-граждан и она же видимостью равенства в быту и на поле боя «снимала» противоречия, существовавшие в полисе38. Эта система действовала очень успешно, сублимируя существующее неравенство, превращая его в соперничество за первенство в служении родному полису. Во всяком случае, основная масса спартанцев гордилась своим строем, постоянно подчеркивая два основных принципа своей жизни: 1) они считали себя истинно равными; 2) они указывали, что истинным владыкой в Спарте является закон.

Естественным в этой связи будет вопрос: когда и почему произошло разрушение спартанского строя?

Древние авторы и современные исследователи обычно считают началом кризиса Спарты время, непосредственно следующее за 404 г. до н.э., а событием, окончательно лишившим Спарту права считаться важнейшим полисом Эллады, — 371 г. до н.э, то есть битву при Левктрах39. Напомним, что 404 г. — время окончания Пелопоннесской войны. Продолжавшееся несколько десятилетий военное и дипломатическое противостояние двух крупнейших полисов Эллады, каждый из которых вел за собой десятки союзников, Афин и Спарты — закончилось сокрушительным поражением Афин40. Афинский морской союз был ликвидирован, Афины лишились своей ударной силы, им было позволено сохранить только 12 боевых кораблей-триер. Афины признавали гегемонию Спарты и становились ее союзником на тех же условиях, что и полисы Пелопоннеса, то есть всеми своими силами должны были поддерживать Спарту во всех ее военных и дипломатических предприятиях. Для обеспечения надлежащего поведения афинских граждан полис лишался части своих укреплений. Был разрушен значительный участок Длинных стен, тем самым полис становился беззащитным в случае вражеского нападения. Наконец, завершающим элементом в конструкции полного «разоружения» Афин стало установление террористического режима «тридцати тиранов», которых привели к власти спартанцы, и спартанский гарнизон на Акрополе, как гарант сохранения этого режима. Никогда Спарта не достигала такой степени могущества и такой степени контроля над всей Элладой, включая как балканские, так и малоазийские полисы. Во многих из них находились спартанские гармосты (наместники), опиравшиеся на отряды наемных воинов, в других же вся власть принадлежала «декархиям» (власть десяти), назначенным спартанцами из числа наиболее враждебных демократии граждан.

Через тридцать с небольшим лет мы видим принципиально иную картину. В 371 г. до н.э. спартанцы терпят сокрушительное поражение от фиванской армии в битве при Левктрах. В этом году вражеские нашествия разоряют Лаконику, бои ведутся в самом городе. Пелопоннесский союз распадается, Спарту покидают ее вернейшие союзники41. Возрождается Мессения — страна, которая несколько сот лет была одной из двух основ спартанской государственности. В самой Лаконике от спартанцев отпадают периэки. В конечном счете, с вершин могущества Спарта обрушилась в бездну, утратив всякое военное и политическое значение и оказавшись в полной политической изоляции. Античные авторы очень красочно рисуют эти дни падения спартанской мощи. Плутарх так описывает результаты битвы при Левктрах: «В этой битве погибла тысяча лакедемонян, царь Клеомброт и окружавшие его храбрейшие спартанцы» (Plut. Ages. XXVIII). Эту победу он характеризует как «успех фиванцев, подобного которому еще не бывало в войнах греков между собой» (Plut. Ages. XXIX). По его словам, «эфорам было ясно с самого начала, что эта неудача подкосила благополучие Спарты и что власть ее в Греции погибла» (Plut. Ages. XXIX). Столь же однозначно мнение и Диодора: «лакедемоняне, потеряв [в результате битвы при Левктрах] гегемонию, никогда уже не смогли достичь того положения, которое создали их предки» (Diod. XV, 1, 5). С этим мнением согласен и Корнелий Непот: «Несомненно, после битвы при Левктрах лакедемоняне никогда уже не оправились и не восстановили прежней своей власти» (Nepos Ages. 7). Бои с фиванцами шли в самом городе (Plut. Ages. XXXI XXXII; Xenoph. Hell. V, 5, 27-28; Aristot. Pol. II, VI, 8, 1269b 35-40; Nepos Ages. 6).

He менее тяжелой была ситуация и в следующем году. Особенно тяжела была потеря Мессении: спартанцы негодовали, что «они лишились страны, не уступавшей Лаконии по размерам и превосходящей плодородием другие области Греции» (Plut. Ages. XXXIV). Фиванцы вновь ворвались в Спарту: «Немного позже фиванцы перешли Эврот и совершили нападение на город» (Plut. Ages. XXXIV).

Свидетельства источников могут быть умножены, однако совершенно несомнен-

но, что поражение при Левктре и последующие события в течение двух лет превратили Спарту из гегемона и могущественнейшего государства Греции в полис, который думает уже не о власти, а о выживании. С этого момента Спарта заняла место одного из рядовых полисов, оказывавших весьма небольшое влияние на ход исторических событий.

Падение могущества Спарты, которая до этого многими в Греции рассматривалась как единственный пример по-настоящему стабильного государства, потрясло всех сторонников олигархических и аристократических режимов. Естественными в таких условиях являлись попытки осмысления причин этого факта. Мы располагаем информацией четырех античных авторов, которые делали попытки теоретического осмысления процессов, происходивших в Спарте, а также рядом произведений, в которых дано фактическое описание событий.

Теоретические выкладки обладают, однако, одной особенностью, которая затрудняет их прямое сопоставление. Дело в том, что хронологическая шкала, используемая каждым из авторов, отличается от таковой у других. Поэтому мы рассмотрим их построения и выводы раздельно.

Самый первый этап этого периода представлен в биографии спартанского военного и политического деятеля конца Пелопоннесской войны Лисандра, написанной во II в. н.э. Плутархом, но в той или иной степени он возвращается к этому сюжету и в некоторых других произведениях. Несмотря на столь большой промежуток времени, который отделяет его от описываемых событий, современные исследователи истории Спарты склонны высоко оценивать его информацию. Как правило, она базировалась на высококачественных источниках, которые Плутарх — человек огромной эрудиции и высокой культуры, тщательно интерпретировал42.

Несколько больший хронологический период представлен в труде Ксенофонта «Лакедемонская полития» (конституция). Ксенофонт был современником описываемых событий и большим поклонником Спарты. Основу для датировки этого произведения дает содержащаяся в нем информация. Большая часть его — описание спартанской конституции, которая определяется им, как собрание законов, данных Ли-кургом. Однако в своеобразном постскрипте к основному содержанию (глава 14) Ксенофонт говорит о том, что теперь спартанцы отошли во многом от законов Ликурга. Упоминание спартанских гармостов в этой главе ясно показывает, что Ксенофонт писал свое произведение до 371 г. до н.э., то есть до битвы при Левктрах, после которой ни о каких гармостах уже не могло быть и речи. Таким образом, период, освещаемый этим автором, охватывает время от 404 до приблизительно 375 гг. до н.э.

Наконец, интересная информация имеется в знаменитой «Политике» великого Аристотеля. Как известно, под его руководством была создана огромная коллекция трудов, описывающих конституции различных полисов. К сожалению, от описания спартанской конституции дошли до нас только отдельные фрагменты. Поскольку создание этой коллекции имело своей целью подбор источников для написания Аристотелем его главного теоретического труда «Политика», то, естественно, определенные факты и идеи из этого произведения появились в ней. В достаточно значительном разделе этого труда Аристотель дает критический очерк недостатков спартанского строя, порожденных новой исторической ситуацией. «Политика» была закончена в середине 40-х годов IV в. до н.э., и поэтому в ней представлены в определенной степени результаты развития Спарты за несколько десятилетий. Все исследователи согласны в высокой ценности информации Аристотеля по данной проблеме, основанной на очень хороших источниках43. Отметим также, что своего рода конечный результат эволюции спартанского общества от 404 г. вплоть до середины III в. до н.э. представлен в биографии царя-реформатора Агиса, созданной также Плутархом.

Очень краткое теоретическое осмысление спартанского исторического опыта имеется и у Полибия. Полибий, в целом, одобряет спартанский политический строй:

«Мне кажется, что установленные Ликургом законы и принятые им меры были превосходны для обеспечения единодушия граждан, для ограждения Лаконики, наконец для прочного водворения свободы в Спарте, так что дело его, по-моему, скорее божеского разума, а не человеческого» (Ро1уЬ. VI, 48, 1-2). Вместе с тем он указывает на один его существеннейший недостаток. Спартанский строй оказался совершенно не приспособленным для внешних завоеваний и удержания завоеванного: «Пока притязания их ограничивались владычеством над соседями или над одними пелопоннесцами, до тех пор достаточны были силы и средства самой Лаконики, ибо запасы нужных предметов спартанцы имели под руками, обратный путь домой и переправы совершались быстро. Но с тех пор, как они начали посыпать свой флот в море или ходить с сухопутными войсками за пределы Пелопоннеса, стало ясно, что ни железных денег, ни сбыта ежегодного сбора плодов не достаточно для удовлетворения всех нужд, как того думал было достигнуть своими законами Ликург, ибо тепершнее положение лакедемонян требовало общепринятой монеты и наемных войск» (Ро1уЬ. VI, 49, 7-10). Для нас наблюдения Полибия особенно важны в том отношении, что он выходит за хронологические пределы, которые мы видим у предшествующих авторов. Если они начинают свой анализ с событий и явлений, имевших место после победы Спарты над Афинами, то Полибий начало процесса изменений в Спарте ставит в связь с ходом войны. Его рассуждения отличаются глубиной и открывают перспективы для дальнейшего исследования.

Рассмотрим теперь информацию более конкретных источников. Рассказывая о деятельности спартанского наварха (адмирала) Лисандра в последние годы Пелопоннесской войны, приведшей к окончательному разгрому Афин, Плутарх упоминает о том, что Лисандр отправил значительные денежные средства в Спарту44. Часть этих денег была похищена Гилиппом, который должен был передать их властям. Однако кража открылась (РШ. Ьуэ. XVI)45. Отталкиваясь от этого эпизода, Плутарх не только достаточно подробно описывает последствия этого события, но и ставит их в связь с общими проблемами Спарты и ее скорым упадком. Это событие вызвало горячую дискуссию в Спарте. Сторонники традиционного образа жизни резко осуждали Лисандра, указывая на огромную власть денег даже над такими прославленными людьми, как Гилипп. Они видели в золоте и серебре абсолютное зло, «несущее полису гибель». В ходе обсуждения высказывалось предложение отказаться от золота и серебра и продолжать пользоваться старинными железными монетами. Но сторонники Лисандра отстаивали необходимость использования золотых и серебряных монет. В конечном счете было найдено компромиссное решение: золото и серебро допускались в городе, но они могли быть использованы только для государственных целей, гражданам же запрещалось иметь их. Обладание золотом и серебром отдельными гражданами каралось смертной казнью. Плутарх решительно осуждает это половинчатое решение. По его словам, само это решение усилило «страсть к деньгам». Эта страсть «крепко укоренилась»: «употребление денег давало понятие об их ценности и внушало желание их приобрести». Далее Плутарх несколько более подробно обосновывает свою мысль: «частный человек не мог презирать как безделицу то, что, как он видел, пользуется уважением в государстве, и в собственном доме считать ничего не стоящим предмет, столь высоко ценимый в общественной жизни». В результате «грозный закон поставлен был стражем, не допускавшим проникновения денег в дома спартанцев, но сохранить в душах граждан стойкое равнодушие к деньгам не удалось: всем было внушено стремление к богатству как к чему-то великому и достойному» (РШ. Ьуз. XVII).

К этому сюжету Плутарх возвращается и в биографии Ликурга, где еще более прямо связывает упадок Спарты с появлением монеты в полисе: «В царствование Агиса монета впервые проникла в Спарту, а вместе с нею вернулись корыстолюбие и стяжательство, и все по вине Лисандра. Лично он был недоступен власти денег, но наполнил отечество страстью к богатству и заразил роскошью, привезя — в обход

законов Ликурга — с войны золото и серебро». Затем Плутарх описывает, каково было могущество Спарты, пока не случилось это событие, показывая тем самым пагубную роль монеты для судьбы полиса (РШ. Ьус.ХХХ).

Наконец, еще один раз тот же сюжет возникает в биографии царя Агиса, который попытался реформировать в середине III в. до н.э. спартанское общество: «Когда в город лакедемонян впервые вкралась страсть к серебру и золоту и следом за приобретением богатства пришли корыстолюбие и скупость, а следом за вкушением первых его плодов — роскошь, изнеженность и расточительство, Спарта лишилась почти всех своих замечательных качеств и вела жалкое, недостойное ее прошлого существование» (Р1и1. Agis, III). При дальнейшем изложении Плутарх развивает свой тезис, ставя его в историческую перспективу: «Начало порчи и недуга Лакедемонского государства восходит примерно к тем временам, когда спартанцы, низвергнув афинское владычество, наводнили собственный город золотом и серебром»46. Рассматривая данный процесс, Плутарх придает особое значение закону эфора Эпита-дея, согласно которому вводилась свобода завещаний (он был принят из-за алчности сограждан). Благодаря этому резко ускорился процесс земельной концентрации: «Сильные стали наживаться безо всякого удержу... и скоро богатство собралось в руках немногих, а государством завладела бедность» (Р1и1. Agis, V)47.

Таким образом, информацию Плутарха можно интерпретировать следующим образом: 1) исток кризиса — появление в Спарте огромных денежных средств после победы над Афинами; 2) моральная деградация граждан — стремление к богатству, скупость, а затем — роскошь, изнеженность и т. п. 3) самые отдаленные последствия

— закон Эпитадея и, как результат его, — резкая имущественная дифференциация среди граждан48. В обобщенном виде эти идеи высказаны в еще одном произведении Плутарха — «Древние обычаи спартанцев»49. Надо сказать, что подобные идеи широко представлены в тех произведениях античной литературы, которые были рассчитаны на «массового» читателя, например, у Элиана50 или Павсания51.

Ксенофонт достаточно отчетливо, хотя и очень кратко, обрисовывает те изменения, которые претерпел спартанский строй в его время (ХепорЬ. Яевр. Ьас.Х1У). Он отмечает следующие новые черты в жизни Спарты, противопоставляя их тому, что было в сравнительно недавнее время: 1) спартиаты предпочитают жить не в родном городе, а находиться в качестве гармостов в чужих полисах и, соответственно, развращаться лестью (имеется в виду лесть со стороны граждан подчиненных полисов); далее это положение уточняется — говорится о том, что этих постов домогаются «первые люди» в государстве; 2) некоторые спартанцы теперь гордятся своими богатствами (в отличие от скромности жизни, характерной для предшествующего времени); 3) первые люди в государстве думают сейчас о собственной власти (а не о том, как лучше служить родному полису).

Как видим, информация Ксенофонта совпадает с тем, что писал Плутарх о роли богатства в Спарте. Информация же о поведении «первых лиц» может быть истолкована как своеобразное уточнение принципа «моральной деградации». Особенно же важно то обстоятельство, что Ксенофонт подчеркивает разрыв именно верхушки полиса с ранее незыблемыми принципами спартанской жизни (желание избежать контроля со стороны государства и стремление к личной власти).

Поскольку в тексте сочинения Аристотеля изложение подчинено собственной логике, то сведения о Спарте не сконцентрированы в одном месте, а представлены в виде отдельных примеров, которые должны подкреплять и иллюстрировать мысли автора. В силу этого трудно указать, какие из новых явлений в спартанской жизни имеют для него большую важность, чем другие.

Аристотель, рассуждая о соотношении мужского и женского полов в полисе, касается и Спарты. Его информацию по этому поводу можно кратко суммировать следующим образом. Аристотель говорит о процессе концентрации земельной собственности, указывая, что хотя законы запрещают покупку и продажу земли, но они

не запрещают ее дарение и свободу наследования. Видимо, здесь имеется в виду упомянутый Плутархом закон Эпптадея. Стагирит справедливо указывает, что результаты этого такие же, как и при свободе продажи земли. Конечный итог — женщины владеют двумя пятыми всей земли в Лакедемоне (Аг^о!. Ро1. II, VI, 8, 1269Ь35

— 1270а25). Философ связывает с процессом концентрации земельной собственности и резкое уменьшение числа граждан в Спарте (1270а30-40).

Второе обстоятельство касается особенностей политической структуры спартанского полиса и связи ее с общим процессом имущественной дифференциации в Спарте. Аристотель отмечает, что институт эфории — очень важный в общей структуре управления. Поскольку эфоры избираются из числа всех граждан, то не исключено появление среди них и бедных граждан. А это создает возможность их подкупа (Аг^о!. Ро1. II, VI, 14, 1270Ь 7-12). Он указывает на это как на нечто, достаточно общеизвестное. Подверженными подкупу оказываются и члены герусии (Аг^о!. Ро1. II, VI, 18, 1271а, 4-6). Еще раз Аристотель пишет об имущественном неравенстве спартиатов в связи с сисситиями, участие в которых часто бывает непосильным для бедных граждан, а неучастие приводит к потере гражданских прав (Аг^о!. Ро1. II, VI, 21, 1271а 26-38).

Следовательно, информация Аристотеля совпадает со сведениями предшествующих авторов (коррупция среди верхушки полиса и имущественная дифференциация). Поскольку Аристотель описывает ситуацию, которая сложилась к 40-м годам, то последствия этого процесса стали гораздо более заметными.

Весьма часто эта информация интерпретируется следующим образом: в застойное аграрное спартанское общество были привнесены товарно-денежные отношения, которые и разрушили его; уже к моменту битвы при Левктрах число полноправных граждан-воинов настолько сократилось, что победа беотийцев была неизбежной52. Данная схема нам представляется очень упрощенной, сводящей все богатство общественных отношений к простейшему принципу. Против этой схемы говорит то обстоятельство, что в описании ранней стадии кризиса (время сразу после 404 г. до н.э.) нет упоминаний о сколько-нибудь заметно развившемся процессе имущественной дифференциации. Основное внимание наши источники уделяют моральной деградации спартанского общества, особенно его верхушки. Имущественная дифференциация становится важным фактором только несколько десятилетий спустя.

Для проверки того, какой из этих выводов более адекватно отражает историческую реальность, как нам представляется, можно привлечь ряд дополнительных источников. Мы имеем в виду те произведения античной письменной традиции, которые описывают конкретный ход событий в Спарте рассматриваемого периода. К счастью, два произведения Плутарха (биографии Лисандра и Агесилая) и «Греческая история» Ксенофонта53 дают достаточно обильный фактический материал, который в определенной степени позволяет проверить точность теоретических схем античных авторов и их современных интерпретаций.

Начнем с анализа поведения высших представителей спартанской государственной элиты того периода: Лисандра54 и Агесилая55.

Прежде всего необходимо подчеркнуть, что при всех индивидуальных различиях у них имеется несколько общих черт, которые можно понимать как типические, присущие ряду высших спартанских руководителей этого времени.

Прежде всего — оба прошли «полный курс» спартанской пайдейи (воспитания), не отличаясь в этом отношении от основной массы полноправных спартиатов. В отношении Лисандра Плутарх четко говорит, что некоторые черты его характера были прочно внушены ему «лаконским воспитанием» (Р1и1 Ьуэ. II, 4); он же подчеркивает, что вырос Лисандр в бедной семье, хотя и происходившей от Гераклидов (Р1и1. Ьуэ.

II, I)56. Плутарх особо обращает внимание на то, что Лисандр «обнаружил величайшую приверженность к порядку и отеческим обычаям» (РЫ. Ьуэ. II, 2). Столь же однозначны сведения и о воспитании Агесилая. Агесилай был младшим сыном царя,

и поэтому «ему предстояло жить, как обыкновенному гражданину, и он получил обычное спартанское воспитание, очень строгое и полное трудов» (Plut. Ages. I, 2)57.

Однако, как мы увидим ниже, многое в деятельности этих двух лиц не отвечало нормам поведения, характерным для спартанских руководителей, твердо следовавших традициям. Видимо, их можем воспринимать как новый тип, достаточно сильно отличающийся от традиционного. Плутарх осознавал это противоречие между политиками и военачальниками традиционного типа и представителями новой генерации. Он сравнивал Лисандра периода его командования флотом и Калликратида, сменившего его на этом посту: «Калликратида, явившегося на смену Лисандру командовать флотом, сразу приняли неприветливо, а впоследствии, когда он доказал свое исключительное благородство и справедливость, все же были недовольны его властью — простой, бесхитростной, истинно дорийской. Они дивились ему, как прекрасной статуе героя, но тосковали по Лисандру» (Plut. Lys. У, 7-8). Позднее мы более подробно остановимся на разнице между двумя типами руководителей, сейчас же для нас важно само наличие этой дихотомии.

Важнейшая особенность в характере и Лисандра и Агесилая — огромное честолюбие. Конечно, нельзя думать, что честолюбия были лишены спартанские руководители «старой генерации». Вся спартанская система была ориентирована на воспитание у молодежи соревновательного (агонального) духа и пробуждение честолюбия. Однако эти качества считались ценными не сами по себе, но только в их определенной направленности: спартиаты должны были состязаться в наилучшем служении родному полису. Таким образом, чтобы понять отличие «традиционного» честолюбия от того, что можно назвать «новым» честолюбием, необходимо уловить не только разницу в размерах честолюбия, но и в его направленности. Ярче всего эти новые черты заметны у Лисандра, поскольку, в отличие от Агесилая, он не принадлежал к царскому роду и делал свою карьеру сам. Об огромном честолюбии Лис?