Мотивации и цели советских депортаций в западных приграничных районах

УДК 341.324.6(74) «1939/1941» ББК 63.3(2)621-4 С 78

Александр СтатиеВ

Мотивации и цели советских депортаций в западных приграничных районах

Раскрытие российских архивов может привести к переоценке депортацион-ной политики Советского Союза в западных приграничных областях. Ранние исследования данного вопроса, основывались, как правило, на сведениях неопределенной достоверности и националистических политических памфлетах. Для них были характерны бездоказательные утверждения и идеологи-ческиие предубеждения1. Исследователи редко писали о причинах советских депортаций, искажали их цели и никогда не сравнивали их с чистками, применяемыми националистическим сопротивлением. Немногие ученые различали типы депортаций: превентивные, проведенные в ответ на нападения повстан-х цев, те, которые должны были обеспечить 1 явку с повинной или способствовать опреде-£ ленной экономической политике, уничтожить | гражданскую инфраструктуру повстанческо-| го движения, или те, что проводились из гео-| политических соображений. Даже после того,

| После падения коммунистического режи-| ма историки в бывших советских республиках | опубликовали несколько ценных докумен-;; тальных сборников3. Их труды основывающие ся на первоисточниках, но в большинстве из I них предлагаются изложения документаль-| ного материала и статистические данные, а Л не анализ4. Тем не менее, они все же более

доверия, чем националистические публикации, преследующие политические цели. Где это возможно, я опираюсь на советские первоисточники.

Целью данной статьи является изучение причин проведения советских депортаций и других видов принудительных миграций в западных приграничных областях и оценка их эффективности в качестве инструментов борьбы с повстанчеством. Сначала я анализирую оценку Советским Союзом угрозы, представленной адресными группами, и обсуждаю адекватность этой оценки. Затем я исследую вопрос, как коммунистическая идеология влияла на рациональность принятых решений. И, наконец, я провожу сравнение архивных данных Советского Союза о масштабе депортаций с утверждениями, сделанными ранее на основе бедной информационной базы, и оспариваю обобщения, которые были обычным явлением в ранних исследованиях по данному вопросу.

Тоталитарная государственная система и решимость советского правительства вести классовую борьбу и осуществить культурную революцию на новых территориях обусловили использование советским государством депортаций наряду с другими мерами обеспечения безопасности. Большинство советских депортаций были рациональными действиями государства перед угрозой повстанчества и не ограниченного в выборе средств. В то же время, идеология играла важную роль в советской политике безопасности. В некоторых случаях она ограничивала масштаб депортаций, но в других она его увеличивала настолько, что эти меры теряли рациональное зерно и только провоцировали сопротивление.

Советский Союз депортировал больше людей, чем любое европейское государство, за исключением нацистской Германии. Его правительство впервые прибегло к депортации в 1918 году, когда было выслано население нескольких мятежных казачьих станиц. В 1920-21 гг. еще большее число гражданских

лиц, подозреваемых в поддержке мятежников, было выслано из Тамбовской губернии5. Во время коллективизации депортации намного превысили размеры тех, что проводились во время Гражданской войны. В 1930— 1933 гг. коммунисты насильно переселили около 3,6 миллионов крестьян и использовали их имущество в качестве материальной базы при создании колхозов6. После того, как в середине 1930-х гг. в советской политике безопасности возник этнический фактор, правительство Советского Союза начало очищать пограничные районы от диаспор-ных национальностей. Изначально эти депортации были выборочными и направлены только на тех членов диаспорных сообществ, чья лояльность, с точки зрения советского правительства, была под сомнением, но в октябре 1937 года были выселены все корейцы с Дальнего Востока в Среднюю Азию. Это была первая депортация целой этнической группы. Таким образом, к концу 1930-х гг. депортации стали стандартной мерой политики безопасности Советского Союза.

После того, как пакт Молотова-Риббент-ропа разделил сферы влияния в Восточной Европе между двумя сторонами-участницами этого пакта, Советский Союз полностью или частично оккупировал территории шести соседних государств: Румынии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии. Депортации считались средством обеспечения безопасности в нестабильных приграничных районах и продвижения определенных социальных реформ. Советское правительство ожидало сопротивления польской интеллигенции, офицеров, землевладельцев и осадников — крестьян-ветеранов Советско-Польской войны 1919-1920 гг., проживавших в аннексированной части Восточной Польши, названной в Советском Союзе Западной Украиной и Западной Белоруссией. При поддержке польского правительства, которое выделило им лучшие земли, осадники массово мигрировали в Восточную Польшу из других регионов. Восприятие польской диаспоры как основной угрозы безопасности определило субъекты депортаций. Переселение самой большой части поляков, подлежащих высылке, осадников, началось 10 февраля 1940 г. К апрелю 139 500 из них было переселено, в основном, в Си-бирь7. 5 марта 1940 года правительство приказало расстрелять 21 857 «бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников

и тюремщиков», содержащихся в советских лагерях для военнопленных. Тремя днями ранее оно выпустило директиву о высылке их семей8. Эти депортации изгнали из приграничных районов антисоветскую часть населения, что помогло администрации завершить популистскую аграрную реформу, согласно которой земли, принадлежащие польскому меньшинству, были распределены среди этнического большинства данного региона — украинцев и белорусов, — тем самым, обеспечив некоторую поддержку среди населения. В этих депортациях правительство Советского Союза комбинировало этнические и классовые критерии: большая часть переселенцев была поляками, которые также занимали большинство управленческих должностей и принадлежали к самой обеспеченной части населения. Правительство также депортировало тех, кто продемонстрировал негативное отношение к советскому строю, пытаясь переехать в польские районы под властью Германии, но не смог этого сделать. Кроме того, беженцы из оккупированных Германией областей Польши, среди них — 58 852 евреев, были отправлены во внутренние регионы9. Государство не тронуло большинство поляков, проживавших « в западных областях, а после амнистии от 1

вобождены почти все польские спецпоселен- | цы — 389 041 из 389 382 человек10.

На новых территориях правительство Со- з

ветского Союза стремилось завоевать сердца | представителей титульных наций и поначалу ™

воздерживалось от массовых репрессий про- 1

тив них, хотя поздней весной 1940 года, с на- £

чалом коллективизации в Западной Украине |

и Западной Белоруссии, оно все-таки высе- |

лило несколько тысяч «кулаков», принадле- |

жащих к титульным национальностям и тех, ;;

кто был против советской аграрной полити- я

ки. Как оказалось, оценка основной угрозы ==

в западных приграничных областях советс- |

ким правительством была неверной: украин- |

ские и балтийские националисты были более 4

опасны, чем деморализованные распадом |

своего государства польские. |

Весной 1941 года советские органы внутренних дел получали информацию о посто- § янно увеличивающейся активности наци- 2 оналистов. Они справедливо полагали, что ч в случае войны националисты примут сторо- ^ ну Германии. В начале апреля они обнаружи- ¡Ц ли, что Организация Украинских Национа- Ь

листов (ОУН) вела подготовку вооруженного восстания, приуроченного к вторжению Германии. НКВД регистрировал «значительный рост ... убийств и бандпроявлений со стороны украинских националистов» — 47 нападений в апреле и 58 — в мае 1941 года, в результате которых 98 человек, в основном — местных активистов, было убито и 46 ранено. С 1 января по 15 июня 1941 года силами служб охраны правопорядка в Западной Украине было уничтожено 38 националистических повстанческих групп, а также 25 уголовных банд, общей численностью 273 человека. К 15 июня они преследовали еще 51 отряд ОУН, общей численностью 274 человека11. В марте 1941 НКВД раскрыл подпольную сеть в Латвии под названием «Теууа 8аг§1» («Стражи отечества»), члены которой собирали развединформацию для Германии и готовили вооруженное восстание, которое и произошло после 22 июня12. В мае 1941 года агент госбезопасности проник в подпольную организацию «Гвардия обороны Литвы». В ее приказах содержалось следующее: «Сигналом к восстанию будет служить переход немецкими войсками границы с Литовской ССР. Чле-х ны организации в период военных действий 1 между СССР и Германией должны будут осу-£ ществлять следующие задания: арестовывать | всех комиссаров и других активных комму-| нистов; разоружать и арестовывать красную | милицию и агентов ГПУ в случае сопротивле3 ния ликвидировать; (...) заставить евреев оста-| вить страну; (...) обрывать телефонные, теле" графные и электрические провода, не трогая 1 столбов; в тылу советских войск уничтожать | железные дороги и шоссе»13. В тоже время | НКВД арестовал несколько членов Литовско-| го фронта активистов (ЛФА) и выяснил, что,

| по словам его лидеров, «Нападение на СССР

;; Германия произведет весной 1941 года. Мы,

я- литовцы, должны поднять восстание в тылу

I Красной армии и развернуть большую дивер| сионно-подрывную работу по взрыву мостов,

Л разрушению железнодорожных магистралей,

| Позже, в документах литовского времен| ного правительства отмечалось, что «план

^ был разработан [до немецкого вторжения],

С увеличением потока информации о немецких армиях, концентрирующихся на границах, советское правительство решило арестовать и депортировать:

«а) активных членов контрреволюционных партий и участников антисоветских националистических белогвардейских организаций;

б) бывших охранников, жандармов, руководящий состав бывших полицейских и тюремщиков, а также рядовых полицейских и тюремщиков, на которых имеются компрометирующие их материалы;

в) бывших крупных помещиков, фабрикантов и крупных чиновников (...);

г) бывших офицеров (...), против которых имеется компрометирующие материалы;

д) уголовный элемент»16.

Историки часто изображают эти депортации как «повальный массовый террор»19. В сущности логика этой политики была очевидна: очистить пограничные регионы от немецкой «пятой колонны». Советская власть действовала на этих территориях лишь короткое время и ее органы не имели информации для того, чтобы идентифицировать оппозицию и применить превентивные репрессии. Вместо этого они определяли потенциальных противников, основываясь на

классовой принадлежности и предыдущей деятельности, и с большей подозрительностью относились к диаспорным национальностям. «Пятая колонна» в самом деле существовала, подпольная литовская группа, сформированная в 1940 году в городе Ма-жейкяй и имевшая связь с ЛФА, называла себя «Пятой колонной»20. ОУН начала вооруженное сопротивление задолго до немецкого вторжения, а прибалтийское подполье готовило восстание, которое должно было совпасть с нападением Германии, и 22 июня те подпольщики, кто избежал ареста, восстали против советской власти.

Впрочем, точность определения НКВД «пятой колонны» неясна. Разумеется, как и в любой массовой депортации, многие, а возможно и большинство арестованных и депортированных, были невинными жертвами. Официальные советские историки признали в 1990 г., что «в числе репрессированных оказалось немало лиц, не проводивших в то время активной работы против советского строя»21. Однако советское правительство поступало так же, как правительства западных демократий в подобных ситуациях. Советские руководители продемонстрировали большую сдержанность перед лицом более серьезной угрозы и большую избирательность при проведении репрессий, чем американское или канадское правительства, депортировавшие всех своих граждан японского происхождения с тихоокеанского побережья. Конечно, советские переселенцы жили в гораздо худших условиях, чем североамериканские. Однако, несмотря на то, что советская администрация знала, что большинство рядовых членов национальной гвардии, а также младших и средних офицеров полиции и армии были настроены антисоветски, она не выселяла тех представителей данных групп, которых она не подозревала в подрывной деятельности. Более того, эти депортации частично достигли желаемой цели. Зено-нас Ивинкис утверждает, что в первые дни немецкого вторжения литовские националистические вооруженные «отряды были, в некоторой степени, ослаблены массовыми депортациями 14 июня 1941 года». Альгирдас Будрецкис признает, что «массовые депортации назрушили связь между лидерами подполья и даже ликвидировали несколько ключевых фигур»22. Франц Шталекер, командир айнзатцгруппы А, жаловался, что «значительно сложнее было организовывать чистки

и погромы в Латвии [чем в Литве]. В основном это объяснялось тем, что национальное руководство было угнано Советами». Нийо-ле Гашкайте-Жемяйтене объясняет слабую организацию литовского подполья накануне немецкого вторжения советскими репрессиями в период первой оккупации23. Если бы Красная армия остановила немецкие войска неподалеку от границы, как надеялось советское правительство, повстанчество в ее тылу могло повлиять на ход действий на Восточном фронте. На самом же деле, наступление немцев было настолько стремительным, что нападения повстанцев-националистов имели незначительное военное значение.

Западные украинцы и белорусы одобрили высылку поляков, но депортации, направленные на «пятую колонну» среди этнического большинства, провоцировали слухи о том, что коммунисты намеревались полностью выселить все местное население. Эти слухи не имели под собой никакой фактической базы, но они пугали людей. Депортации накалили отношения между властями и населением западных пограничных территорий накануне немецкого нападения и, возможно, привели к тому, что у советского строя поя- « вилось больше врагов, чем было уничтожено 1 депортациями. £

В 1939-41 гг. советское государство стало | практиковать менее жестокую форму этни- | ческой чистки — «репатриацию» диаспорных | национальностей. В 1939-40 гг. Германия и з СССР заключили несколько договоров о «ре- | патриации» немцев, оказавшихся на новых ™ советских территориях. Соглашения были 1 подписаны 16 ноября 1939 г. В отношении £ немцев в Западной Украине и Белоруссии, | 5 сентября 1940 г. — в отношении немцев Се- |

верной Буковины и Бессарабии, и 10 января | 1941 г. — в отношении немцев в Прибалтике. ;; Многие из этих немцев были сторонниками я нацистов. В Бессарабии, на законных основа- == ниях, в каждой немецкой колонии существо- | вали нацистские организации24. У советского | правительства были веские основания рас- 4 сматривать этих немцев как наиболее веро- | ятных членов «пятой колонны». Несмотря на | то, что в этих соглашениях содержалось положение о том, что «эвакуация является доб- § ровольной, и потому принуждение не можно 2 быть примененимо ни прямо, ни косвенно»25, ч на практике и Германия, и Советский Союз ^ воспринимали тех немцев, кто отказывался ¡Ц репатриироваться, врагами и заставляли их Ь

уезжать. К 22 июню 1941 г. только из Молдавии было эвакуировано 133 138 немцев26.

Масштаб этнических депортаций на старых советских территориях резко увеличился после немецкого вторжения. Они начались с выселения советских немцев и других национальностей, этнически принадлежавших к представителям стран Оси, но затем также был депортирован и десяток недиаспорных меньшинств: карачаевцев, калмыков, чеченцев, ингушей, балкарцев, крымских татар, армян, турков-месхетинцев, курдов и хемшинов. Эти повальные депортации начались в августе 1941 г. и достигли своего пика в период между октябрем 1943 г. и ноябрем 1944 г. Заявления правительства о том, что депортированные малые народы были нелояльны, имели фактическую основу в некоторых случаях, в других же случаях они были абсолютно беспочвенны. Даже если верить официальным заявлениям, что депортированные малые народы были наказаны за измену, крайне сложно найти логическое объяснение отвлечению человеческих и материальных ресурсов для депортаций, проводимых в глубоких тыловых районах, лишь х в небольшой части которых разгорались вос-1 стания. Фактически, реальной целью этой по-£ литики была ассимиляция этнических групп, | по разным причинам внесенных в черные | списки. Порой обвинения в антисоветском | сопротивлении являлись лишь предлогом.

| На западных приграничных территориях, Л однако, советские лидеры не планировали по4 вальные этнические чистки. После восстанов-| ления советской власти в 1944году депортации | преследовали две основные цели: уничтоже-^ ние оппозиции и способствование коллекти-1 визации. Небольшие, но частые депортации

что «семьи бандитов представляли собой серьезную укрывательско-пособническую базу для буржуазно-националистических банд», ядро их гражданской инфраструктуры28. С советской точки зрения депортации этих сочувствующих разрушали эту инфраструктуру без применения мер крайней жестокости, отделяли рядовых мятежников от убежденных противников, и принуждали рядовых бойцов принять амнистию.

Никита Хрущев — главный пропагандист депортаций — поделился со Сталиным своим намерением начать их в марте 1944 года, когда советская власть была восстановлена на части Западной Украины. Депортации начались в следующем месяце29. Однако, до 10 января 1945 года, когда Хрущев выпустил директиву «Об усилении борьбы с украинско-немецкими националистами», они были беспорядочны. В выпущенной же директиве предлагалась стратегия, которая, в скором времени, оправдала себя. Органы госбезопасности должны были: «провести в сельских местностях западных областей УССР учет жителей в возрасте от 15 лет и выше. (...) При проведении учета населения точно установить, где находится тот или иной гражданин или гражданка. Родственников тех лиц, которых не будет установлено точное местонахождение, предупредить под расписку, что если эти лица не явятся в органы советской власти, то они будут считаться участниками банд и к их родственникам будут применены репресии, вплоть до ареста и выселения. (... ) Не пропускать ни одного случая бандпро-явлений без ответных репрессий, усилить высылку семей бандитов и кулаков, оказывающих какую бы то ни было помощь банди-там»30. Эта директива привела к ежегодным депортациям семей повстанцев. Хрущев играл в открытую, заранее предупреждая повстанцев о надвигающихся репрессиях против их семей и шел на значительный, но оправданный риск, предполагая, что данная угроза выведет людей из лесов, а не заставит их сбежать к повстанцам. После того, как власти закончили перепись, они начали систематически депортировать семьи повстанцев. К 1953 г. 175 063 жителя Западной Украины оказались в ссылке31. Инструктор ЦК КП(б)У писал в отчете Хрущеву: «Перепись населения и депортация семей бандитов были самым эффективным средством и сильно способствовали выходу бандитов из лесов и их явку с повинной». С. Олексенко, секретарь

Таблица 1.

Соотношение украинских семей, чьи члены явились с повинной с 10 января по 10 июня 1945 г.

Область Количество предупрежденных семей Количество семей, чьи члены-повстанцы явились с повинной Процентное соотношение семей, чьи члены-повстанцы явились с повинной (%)

Ровненская 7 152 2 301 32,2

Дрогобычская 4 806 2 246 46,7

Тернопольская 4 121 2 116 51,3

Станиславская 6 553 3 991 60,9

Волынская 2 232 1 799 80,6

Львовская 6 718 5 844 87,0

Черновицкая 4 022 4 010 99,7

Рассчитано на основе данных из «Сведения о явке с повинной бандитов» (10 января — 10 июня 1945 г.) // ЦГАООУ Ф. 1. Оп. 23. Д. 1739. Л. 229.

Дрогобычского обкома, писал: «Конечно, депортация семей [повстанцев] есть не цель, а средство для скорейшего искоренения бандитизма, но я должен сказать, что это очень мощное средство»32.

Некоторые советские чиновники считали, что семьи повстанцев должны были быть «репрессированы как предатели родины», и что должны быть высланы целые деревни, большая часть населения которых присоединилась к повстанцам или поддерживала их33. Однако, фактически подобные повальные депортации были исключением. Идентифицировав семьи повстанцев, власти выслали только некоторые из них и угрожали депортировать остальных в ответ на нападения националистов. В конце 1940-х гг. они выселяли несколько семей националистов в ответ на каждое нападение повстанцев. Если повстанцы убивали важного чиновника, вроде секретаря райкома, депортировались все семьи националистов, проживавшие в данном районе34. Это было эффективное средство устрашения.

Конечно, многие были депортированы по ошибке или в связи с тем, что местные чиновники стремились заполнить квоты, установленные их начальством. В октябре 1947 г., когда власти начали первую массовую депортацию в Западной Украине, выселив 77 791 человека, органы госбезопасности докладывали, что «значительная часть семей из числа утвержденных в ходе операции была отсеяна вседствие того, что [отсутствующие] члены семей состояли на службе в Советской армии»35. Многим другим подобным семьям не повезло. Одновременно с этим, инструктор ЦК КП(б)У отмечал, что иногда власти

колебались в отношении депортации даже тех, против кого имелись серьезные улики: «Во время операции в селе Ключи-Великие бандит выстрелил из дома, ранил пограничника в руку и сбежал. Районный прокурор Дамиров отказался санкционировать арест и депортацию семьи, укрывающей этого бандита, заявив, что сначала мы должны выяснить, что это за семья. Меры были приняты только

после [моего] вмешательства»36. Необходимо «

отметить, что отчеты ОУН подтверждают, 1

что подавляющее большинство депортиро- £

ванных в наказание за действия повстанцев, |

были их родственниками.37 |

Угроза депортации и ее умеренное, но |

незамедлительное применение в связке с ам- з

нистиями тех, кто являлся с повинной, были |

эффективным антиповстанческим мето- ™

дом. Это заставило вернуться из лесов мно- &§

гих бойцов, кто не хотел воевать: крестьян, £

мобилизованных повстанцами или присо- |

единившимися к ним в то время, пока они |

скрывались от мобилизации в ряды Красной |

армии. Фактически, этот метод спас тысячи ;;

подобных крестьян от неминуемой гибели я

(таблица 1). ==

Необходимо отметить, что перед де- |

портацией органы госбезопасности на не- |

которое время задерживали в райцентре 4

семьи, в которых отсутствовал кто-либо из |

родственников, давая фигурантам еще одну |

возможность явиться с повинной. Если они ^

подчинялись, власти освобождали их семьи §

и амнистировали тех повстанцев, которые 2

не совершили убийств. Так, в Дрогобычской ч

области из 2 557 задержанных семей 1 356 ^

были освобождены после того, как их члены- ¡Ц

повстанцы сдались38. Депортации семей пов- Ь

станцев и подозреваемых пособников заста- тации политических противников в прибал-

Таблица 2. Депортации из Литвы, 1945-52 гг.

«Кулацкие» семьи (%) 36,3 - 58,9 73,2 81,9 91,5 81,5 69,6 74,3

Семьи повстанцев и других членов политической оппозиции (%) 63,6 100,0 41,1 26,8 18,1 8,5 18,5 30,4 25,7

Общее число людей 4 479 2 082 3 938 39 482 32 735 761 20 357 2 203 106037

вили гражданское население, сочувствующее националистам, задуматься, прежде чем помогать мятежникам. После того, как власти

х депортировали из Западной Украины 14 535

£ июля до октября 1947 г., было замечено, что

| «отношение местного населения к бандитам

| изменилось; они начали отказываться снаб| жать бандитов и укрывать их»39.

Как и в 1929-32 гг., власти выселяли состоятельных крестьян для того, чтобы прекратить сопротивление коллективизации и конфисковать достаточное количество собственности для ее проведения. Однако на западных пограничных территориях правительство расправлялось с зажиточными крестьянами особенно жестоко, поскольку идентифицировало их как мятежников, и рассматривало их депортацию как единое целое в борьбе с повстанчеством. Сопротивление возглавляли националисты, но рядовой состав состоял, по большей части, из крестьян, не приемлющих советскую аграрную политику. Советские чиновники всегда утверждали, что «кулачество является социальной базой националистического подполья и его вооруженных банд»41. Они заставили органы внутренних дел разработать доктрину борьбы с повстанчеством на основе этого постулата. Они признавали, что национализм являлся важным фактором повстанчества, но считали, что в классовой борьбе он играет второстепенную роль, и рассматривали бедняков, сопротивляющихся властям, отсталыми элементами, слепым орудием кулаков. Грушец-кий, секретарь Львовского обкома партии, пытаясь объяснить, почему многие бедняки противостояли коммунистам, говорил: «Мы знаем, что кулак обеспечивает экономическую и политическую поддержку бандитов. (... ) Кулак действует ловко и завуалировано.

Рисунок 1. Депортации из Литвы, 1945-52 гг.

Он будет действовать через своего работника, Ивана, зависящего от него. Но наши органы не могут поймать кулака, его выявить гораздо сложнее, чем наивного Ивана. Кулак является бандпособником, поэтому, его следует депор-тировать»42. Действуя в рамках этой аксиомы, власти часто прощали таких «Иванов», пойманных с поличным, но наносили удар по их предполагаемым подстрекателям, ожидая, что уничтожение состоятельных крестьян автоматически положит конец мятежам.

Были ли зажиточные крестьяне ключевым элементом сопротивления? Они составляли разное процентное соотношение в различных регионах. В Эстонии до начала советских реформ 19,7 % крестьянских семей владели более,чем 30 гектарами, они и попали под понятие «кулаки»; в Латвии и Литве этот процент составлял 17,0 % и 6,4 % соответс-твенно43. На Западной Украине крестьянские хозяйства были более раздроблены. В 1946 г. в Львовской области только 2,6 % крестьян владели более, чем 5 гектарами земли, они и были определены как кулаки44. Однако, антисоветское сопротивление было наиболее сильным в Литве и на Западной Украине, что свидетельствует о том, что советские аналитики чрезмерно упростили мотивации и состав повстанческого движения.

Статистические данные органов госбезопасности об экономическом статусе повстанцев фрагментарны и позволяют сделать

только ориентировочные заключения. Очевидно, что крестьяне любого достатка участвовали в повстанчестве. Командир советского партизанского отряда Михаил Наумов писал: «Среди ослепленных националистической заразой, есть те, кто гол и бос, пашет узенькую полоску на заморенной лошаденке с допотопной сошкой»45. Людас Труска обнаружил, что из 4 800 литовских крестьянских семей, депортированых потому, что их члены присоединились к повстанческому движению в 1944-47 гг.., 27 % были бедняками, т.е. теми, кто владел менее, чем 10 гектарами земли, и 30 % — середняками, т.е. теми, кто владел 10-20 гектарами земли46. Сопоставив эти данные со статистикой землевладения, можно подсчитать пропорциональный состав крестьян различного благосостояния в литовском движении сопротивления. В 1946 году крестьяне, владеющие менее, чем 10 гектарами земли, составляли 68,1 % сельских хозяйств, владеющие 10-20 гектарами — 24,8 % хозяйств. Крестьяне, владеющие более, чем 20 гектарами, составляли только 7,1 % хозяйств, но 43 % депортированных именно потому, что их родственники присоединились к повстанцам47. Если судить по статистическим данным, приведенным Труска, бедняки и середняки численно превосходили «кулаков» среди повстанцев, но процент бедняков был существенно ниже их процента среди населения, в то время, как

процент зажиточных был значительно выше их доли среди населения. Данный критерий профилирования повстанцев в Литве поддерживается другим — площадью крестьянских хозяйств, которые были конфискованы правительством у семей, согласно Директиве от 22 декабря 1944 г. «О выполнении закона "О ликвидации последствий немецкой оккупации в сельском хозяйстве"». В 1946 г. среднее литовское крестьянское хозяйство владело 9,0 гектарами земли. К 1 июлю 1946 г. советское литовское правительство конфисковало 3 361 крестьянских хозяйств площадью 71 478 гектаров у семей, члены которых присоединились к повстанцам. Соответс-твенно48, средняя семья повстанцев владела 21,3 гектара и принадлежала к состоятельной части середняков. Во всем прибалтийском регионе именно состоятельные крестьяне доминировали в антисоветском сопротивлении, и со временем их доля увеличилась.

Документы органов госбезопасности и партийные документы не дают возможности уверенно судить об экономическом статусе украинских повстанцев. Разрозненные статистические данные позволяют предполо-х жить, что доля бедняков среди повстанцев 1 была гораздо выше на Украине, чем в При-£ балтике, частично из-за того, что Украинская | Повстанческая Армия (УПА), в отличие от | прибалтийских повстанцев, мобилизирова-| ла крестьян, большинство из которых были

| Идеология меньше влияла на крестьян,

;; чем на городское население. Некоторые а- повстанцы-крестьяне разделяли точку зре-I ния своих предводителей о национальной | независимости как важнейшей цели сопро-° тивления, однако большинство было оза4 бочено своей собственной безопасностью | и достатком. Все крестьяне, и состоятель-| ные и бедные, боялись коллективизации, и

советские чиновники в западных областях 1 понимали это, но думали, что коллективи3 зация была неизбежной и прогрессивной

Большинство советских чиновников в западных областях или чистосердечно верили, или же заявляли под нажимом Москвы, что правительству сопротивляются, в основном, кулаки. Это происходило, якобы, в рамках процесса, раскрытого Сталиным — обострение классовой борьбы на пути к коммунизму. Хотя состоятельные крестьяне ненавидели коммунистов, и их пропорция среди повстанцев была выше их доли среди населения, большинство из них не сопротивлялось, пока угроза депортации не оставила им альтернативы. Советская политика в деревне, насаждаемая центром и полностью поддерживаемая украинскими и белорусскими правительствами, слила воедино две разных стратегии — борьбу с повстанчеством и коллективизацию. Депортация повстанческих семей была рациональным средством подавления мятежей. Высылка зажиточных крестьян способствовала коллективизации, но разжигала восстания, поскольку у тех, кого определили как кулаков, остался единственный выбор — депортация или сопротивление. Однако советские чиновники не воспринимали борьбу с повстанчеством и высылку «кулаков» в рамках коллективизации как конфликтующие стратегии, потому что верили в то, что, депортируя кулаков, они одновременно разрушали социальную базу повстанцев и оппозицию коллективизации.

В советской политике не было прямой корреляции между масштабом депортаций в различных регионах и интенсивности повстанчества в этих регионах, поскольку наиболее состоятельные крестьяне, высланные вне зависимости от того, участвовали ли они в сопротивлении, составляли большинство депортированных. Кампания против кулаков была войной на уничтожение. К 1947 г.

зажиточные крестьяне, не участвующие в сопротивлении, имели больше шансов быть депортированными, чем бедные крестьяне, о ко?