Спросить
Войти
Ю. А. Мизис, С. Г. Кащенко
проблема формирования русского фронтира на юге россии в XVI — первой половине XVIII в. в отечественной историографии
Одной из узловых проблем истории Русского государства остается вопрос заселения и освоения окраин, формирования государственной территории страны. Эта широкая и многогранная тема охватывает различные аспекты истории России: социально-экономические, политические и культурные. Освоение новых территорий — типичное явление для многих стран, в том числе и России. В ходе этого освоения появлялся порубежный регион, заметно отличающийся от остальной территории страны. В американской историографии такой регион называется «фронтиром». Точный перевод этого слова происходит от слова «frontier» — рубеж, граница. Там же сложилось представление о «фронтире» как о зоне освоения территории. Этот термин ввел в научный обиход американский историк Ф. Д. Тернер [1]. В его понимании фронтир — это территория, где социальные, политические и экономические процессы определяются идущими на ней процессами освоения. Причем отец-прародитель этого термина называл его «мигрирующей географической зоной», т. е. подвижной линией.
Российский фронтир имеет и общие черты с американским аналогом, и значительные отличия. В качестве общих черт, объединяющих эти процессы в двух разных странах, можно отметить сравнение процессов колонизации «Дикого Запада» в США и Сибири [2]. В подобном сравнении особое место занимает восприятие фронтира людьми разных континентов. Авторы отмечают возможности получения большей свободы в Сибири, чем в центральной части страны, что создавало весьма специфическую ситуацию для реализаций своих возможностей.
Индивидуализм и гражданственность с особой остротой пересекаются во фронтир-ном обществе. Особенными чертами человека в этом обществе выступает сравнительно низкий уровень духовной культуры и религиозности. В такую пограничную зону выталкивается слой людей, который не смог себя реализовать на старой, обжитой территории, выброшенный обществом или другими обстоятельствами на окраину. Люди, переселяющиеся сюда, ищут свободы от государственных и общественных органов. Здесь сосредоточены такие ресурсы, которые на староосвоенной территории найти невозможно, и одновременно сохраняется низкая плотность населения. Поэтому порубежье представлялось землей мечты и надежды на лучшее будущее, связывалось с возможностью улучшения экономических условий и изменением своего социального статуса, характеризовалось неопределенностью и подвижностью процессов [3, с. 75-89].
Колонизация окраин русского государства, а затем и Российской империи является крупной проблемой как в хронологическом, так и в географическом аспекте. Начиная с XV-XVI вв. русские активно осваивали земли на севере, юге и востоке Восточно-Европейской равнины. Здесь им приходилось сталкиваться с угро-финским и тюркским этносами, издревле живущими на своих территориях. Впоследствии колонизационные
© Ю. А. Мизис, С. Г. Кащенко, 2011
процессы распространялись на малоосвоенные и неосвоенные земли Центрального Черноземья, Среднего и Нижнего Поволжья, Сибири, а также на север и северо-запад Российского государства. В основном процесс освоения этих земель протекал мирно, и, формируя местное военное население, русское правительство охотно нанимало на военную службу по охране границ представителей коренных народностей, давая им различные льготы.
Колонизация окраин периода Российской империи происходила в совершенно других условиях. Шло присоединение земель, населенных нерусскими народами, многие из которых имели давние традиции своей государственности. Этот процесс сопровождался широким применением военной силы, политическими и хозяйственными мерами. Мы сосредоточим наше внимание на первом этапе и опустим рассмотрение другого — имперского периода русской колонизации, который в значительной мере отличается целями и задачами геополитического развития империи.
Проблема заселения окраин была поставлена еще русской буржуазной историографией. Наряду с работами общероссийского характера определенное место в ней занимали исследования по отдельным регионам, в том числе и югу Русского государства. Многие крупные историки России считали колонизацию ведущим фактором развития государства [4; 5; 6; 7; 8; 9]. Так, С. М. Соловьев, создавая свою концепцию русской истории, особую роль отводил колонизации окраин. Он связывал ее с постоянной борьбой с «азиатцами», «леса» со «степью». Его теория оказала серьезное влияние на взгляды К. Д. Кавелина, С. Ф. Платонова, Д. И. Багалея и других исследователей. В их трудах большое место отводилось природным факторам, организации военной службы и обороны границ, разнообразию форм заселения новых территорий. Д. И. Багалей подготовил фундаментальный труд по истории колонизации степной окраины Московского государства [4]. Она охватывает территорию Харьковской, Воронежской и Курской областей со времени правления Иоанна Грозного и до правления Анны Иоанновны. Автор увязывал русскую правительственную колонизацию с постройкой крепостей и полевых укреплений, организацией сторожевой и станичной служб, раздачи земельных угодий. Наряду с военной колонизацией он признавал наличие мирного освоения края с развитием сельскохозяйственных и промысловых занятий.
Впервые попытку рассмотреть роль народных масс в процессе переселения на окраины предпринял А. П. Щапов, исследования в этом направлении продолжили В. О. Ключевский и П. М. Милюков. Они тесно увязывали деятельность народа и монастырей в заселении Северо-Восточной Руси. Оба автора смотрели на русскую историю того времени как на перманентную колонизацию. В. О. Ключевский считал колонизацию страны «основным фактором» ее истории. По его мнению «история России есть история страны, которая колонизуется» [7, с. 5]. Создавая свою периодизацию русской истории, он положил в ее основу процессы заселения и освоения новых земель. Последний, четвертый, всероссийский императорско-дворянский этап падал на XVII — середину XIX в. и включал колонизацию как южных, так и восточных территорий России.
Известный русский историк М. К. Любавский внутренней колонизации России посвятил отдельную монографию [10]. Он выделил прежде всего историко-географический аспект миграционных процессов. М. К. Любавский отмечал мирный характер присоединения значительной части новых земель и только 10% территории отводил под завоевание. Большинство российских процессов он видел как смену политических делений страны, смену политических центров, усиление одних и падение других цент-
ров государства. Разнообразная экономическая деятельность, появление новых видов естественных богатств, племенное разнообразие населения объяснялись ученым с позиции расселения русского народа на новые земли. М. К. Любавский утверждал, что «главным, основным вопросом, на который ответ должна дать история русской колонизации, является вопрос о том, как и почему русский народ разбросался в Восточной Европе и северной Азии — на территории, далеко не соответствующей его численнос-ти»[10, с. 192; 11].
В своем фундаментальном труде М. К. Любавский выделяет историю колонизации степной окраины Московского государства. Им была выявлена важная особенность освоения юга России — перемещение переселенцев по берегам рек. Он отмечал леса вдоль рек, которые могли служить защитой для русского человека от нападения кочевников. Решающее значение в истории возникновения населенных пунктов автор придавал хозяйственной деятельности на данных территориях и, в частности, пасекам. Ученый приводил следующую цепочку событий возникновения новых населенных пунктов: сначала появляется пасека, на которой временно живут пчеловоды, затем здесь возникает хутор промысловиков, а потом — населенный пункт. В освоении новых территорий М. К. Любавский отмечал и положительную роль православных монастырей [11].
В русской буржуазной историографии проблема заселения окраин рассматривалась не только на общероссийском фоне, но и на примере отдельных регионов. В частности, вопрос о колонизации Тамбовского края как одного из крупных районов черноземного юга поднимали местные краеведы. Их взгляды формировались во многом под воздействием видных представителей русской исторической науки. Ряд статей и несколько глав своих «Очерков» посвятил проблеме заселения тамбовского края известный тамбовский историк И. И. Дубасов [12; 13]. Вслед за В. О. Ключевским и Д. И. Багалеем ведущую роль в заселении юга России он отводил монастырям и правительству: «Все эти монастыри, как я высказывал это не раз в разных печатных трудах, — писал И. И. Дуба-сов, — представляли несомненную и главную местную колонизационную силу, вокруг которой собиралась, строилась и крепла местная сбродная вольница и инородцы» [14, с. 311]. По его идеалистической схеме заселение края происходило следующим образом: появлялись первые поселенцы-монахи или старцы, которые возводили монастырские стены и обзаводились полным хозяйственным инвентарем, вокруг монастырей возникали починки, деревни и села, местные «инородцы» подчинялись монастырскому влиянию, а русская «голытьба» отвыкала от своих скитаний. Из схемы И. И. Дубасова напрочь выпадала роль народной колонизации в заселении края, и его теоретические подходы к раскрытию темы явно не соответствовали уровню развития современной ему исторической науки.
В 1911 г. молодой начинающий историк П. Н. Черменский опубликовал большую статью «Очерки истории колонизации Тамбовского края» [15]. В ней на основании ряда новых опубликованных источников он дал хотя и краткую, но довольно точную историю заселения края в границах Тамбовской губернии со строительством укреплений на южных рубежах Русского государства, а ее авангардом считал станицы и сторожи. П. Н. Черменский ставил вольную и монастырскую колонизацию в зависимость от правительственной.
Региональные аспекты колонизационных процессов рассматривались рядом провинциальных исследователей XIX — начала XX в. Историю заселения Воронежского края изучал местный историк-краевед Е. А. Болховитинов. Он использовал много-
численные местные источники, часть из которых не сохранились до нашего времени. Однако популяризаторский стиль и некритичное отношение к документам снижают научный уровень его исследований.
В целом русская буржуазная историография, поставив проблему заселения окраин и введя значительный круг источников, не сумела раскрыть причины явления, проследить направления и темпы миграционных потоков, интенсивность хозяйственного освоения территории.
Методологической основой работ советских историков по вопросу заселения юга России стали произведения классиков марксизма-ленинизма. Они использовали принципиально новые подходы в раскрытии темы, рассмотрели социально-экономические и политические причины переселенческих процессов, определили их классовую сущность. Исследователи стали увязывать процесс заселения окраин с их хозяйственным освоением, формированием территориально-экономических регионов, втягиванием новозаселенных районов в водоворот складывающегося всероссийского рынка [16; 17; 18; 19; 20; 21].
Общим вопросам заселения юга России были посвящены работы известного российского историка А. А. Новосельского [22; 23; 24]. В своих статьях он поставил вопрос о значении роста феодально-крепостнических отношений в стране и крестьянских побегов на переселенческие процессы, проследил эволюцию феодальной собственности на юге России, ввел в научный оборот принципиально новый комплекс источников. В монографии «Борьба Московского государства с татарами в XVII в.» А. А. Новосельский проследил влияние всего комплекса отношений Русского государства с Турцией и Крымом на заселение юга России.
Отдельные аспекты колонизации Тамбовского края рассмотрел П. Н. Черменский. В исследованиях 20-х годов XX в. он дал краткий очерк экономического положения региона, проследил судьбу мордовского населения Поценья, конкретную историю строительства г. Тамбова и составил чертеж крепости середины XVII в. Однако его научные взгляды той поры находились под сильным влиянием школы М. Н. Покровского, особенно его представлений на роль торгового капитала в XVII в., он недооценивал степень развития земледелия и преувеличивал роль промыслов в хозяйственной жизни Тамбовщины [25; 26]. В исследованиях позднего периода он преодолел свои ошибочные взгляды. Работы П. Н. Черменского стали заметной страницей в изучении истории освоения Тамбовского края [27].
Важное место в раскрытии проблемы заселения Центрально-Черноземного края русскими в XVI-XVII вв. занимают исследования профессора Воронежского университета В. П. Загоровского [28; 29; 30; 31; 32]. Им разработаны общие методологические принципы изучения темы, проанализировано взаимодействие различных форм колонизации южной окраины, дана ее периодизация. Процесс заселения юга России автор связывал с общей политической обстановкой и внешнеполитическими шагами России, со строительством укрепленных линий, созданием системы обороны границ, хозяйственным освоением края. Им проанализирована конкретная история поуездного освоения южной окраины, прежде всего Козловского, Воронежского и ряда других уездов, что позволяет проследить соотношение общего и особенного в колонизационных процессах. В. П. Загоровским рассмотрена история вхождения в состав России в XVI в. Центрального Черноземья, строительства первых городов на поле, формирования здесь основ государственной власти [33].
Социальным и хозяйственным проблемам освоения юга России посвятил свои исследования В. М. Важинский [34; 35; 36]. Изучая землевладение и землепользование мелких служилых людей, он проследил формирование земледельческой общины однодворцев и весь комплекс их сельскохозяйственных занятий в южнорусских уездах. Несколько статей Е. А. Швецовой были посвящены истории заселения Тамбовского уезда в XVII в., миграции сюда беглого населения, хозяйственной жизни дворцовых крестьян, особенностям классовой борьбы [37; 38; 39].
Демографические и миграционные процессы в южных русских уездах XVII — первой половины XVIII в. были предметом изучения в работах ряда известных советских исследователей. Вопрос о роли и значении процесса заселения юга России в образования социальной структуры населения, ряд демографических проблем, связанных с ростом численности населения, подняты в монографии Я. Е. Водарского [40]. Отмечая формирование населения Черноземного центра, он подчеркивает его значительный рост с 1,7 млн человек в 1678 г. до 3 млн в 1719 г., отмечает значительный прирост крестьянского населения — на 84%. Количественные характеристики движения и роста населения России в XVIII в. отметил В. М. Кабузан. Рассматривая центрально-земледельческий район, он подчеркивает медленный прирост населения между I и II ревизиями, связанный с Северной войной [41]. Однако прирост населения на юге России, по его мнению, шел и между П-Ш ревизиями, что объяснялось продолжением заселения и освоения данной территории. Если к XVIII в. северные и центральные районы страны оставались заселенными, то юг России продолжал осваиваться переселенцами.
В монографии белгородского ученого А. И. Папкова рассматриваются проблемы порубежных отношений России и входившей в состав Польши Украины в конце XVI — первой половине XVII в. [42]. Автор особое внимание уделил конкурентной борьбе русских и украинских поселенцев за освоение степных пространств, которая походила на фоне постоянных татарских набегов.
В последние годы особый интерес у исследователей вызывают особенности формирования городского и местного самоуправления в пограничных южных территориях. В работе воронежского историка, ученика В. П. Загоровского, В. Н. Глазьева прослежены проблемы функционирования власти в городах-крепостях конца XVI — начала XVII в., взаимодействия власти и общества на юге России в XVII в., складывания особой государственной и общественной системы противодействия преступности [43]. Другое исследование В. Н. Глазьева посвящено конкретной практической деятельности воронежских воевод XVI-XVII вв., формированию воеводской формы правления в одном из крупных южных русских городов на поле [44].
Деятельности местных органов власти на юге России посвящены монографические исследования учеников В. Н. Глазьева. В работе А. А. Глаголевой рассматривается деятельность воевод и черкасских полковников Острогожского полка [45]. Автор проследил весь комплекс обязанностей южнорусских воевод в Острогожском уезде и их взаимоотношения с полковниками Острогожского черкасского полка. Фактическое двоевластие в этом южном русском городе создавало, как показано в работе, совершенно уникальную ситуацию, во многом отличную от других городов юга России. В книге Е. В. Камараули рассмотрен процесс образования местной воеводской власти и подчиненных им приказных изб [46]. Отмечается определенная самостоятельность подьячих приказных изб, связанная с их высоким по сравнению с временными воеводами уров-
нем профессиональной деятельности, значительным сроком пребывания в должности, прочными связями с местными однодворческими обществами.
В исследованиях одного из авторов данной статьи рассматривались особенности заселения и освоения территории бассейнов рек Польного и Лесного Воронежей и Цны не только в XVII в., но и в первой половине XVIII в. [47]. Основное внимание было уделено формированию характерной профессионально-социальной структуры населения пограничной территории, роли правительственной, вольной и монастырской колонизации, межнациональным отношениям русских переселенцев и коренного мордовского населения. Отмечалась специфика образования структуры сети сельских населенных пунктов, часть которых возникала гнездовым методом, характерным для древних форм расселения. Другая часть поселений возникла по правительственному указу путем заселения данной территории по заранее спланированному плану. Специальное исследование было посвящено формированию пограничной торговли Центрального Черноземья и соответствующей инфраструктуры, изучению экономической роли региона, специализирующегося на промысловом характере торговых сделок [48].
В целом обзор литературы показывает наличие значительных лакун в изучении проблемы заселения и освоения юга России. В советской и современной историографии отсутствовало монографическое исследование этой темы, а большинство работ посвящалось важным, но отдельным ее аспектам. Они хронологически охватывают только XVII в., в то время как период первой половины XVIII в. практически выпадает из поля зрения историков. Между тем именно в это время шло активное освоение значительных пространств междуречья Волги и Дона. Конкретная история заселения края в XVII в., отдельные вопросы социально-экономической истории, образование городов и городского населения нуждаются в дальнейшем изучении.
Самое главное, на наш взгляд, состоит в том, что практически не предпринималось попытки изучения этого процесса как особой зоны — со своей историей, менталитетом населения, представлениями о свободе и справедливости, т.е. как территории фрон-тира. Требует большей доказательности тезис о свободе и земле как главных стимулах переселенческой политики на территории черноземного центра. Следует отметить и полное отсутствие гендерного аспекта формирования фронтира, не рассматривались место и роль женщин в этом процессе. Все это позволяет сделать вывод об актуальности и необходимости продолжения работ по изучению истории окраинных районов страны с применением самых современных методов исследования, созданных и апробированных отечественными и зарубежными историками.
литература
XVI в. // Журнал Министерства народного просвещения. Ч. 316. 1893. Март—апрель. С. 93-94.
XVIII — первая половина XIX в. М.: Наука, 1984. 175 с.
Тамбовского общества изучения природы и культуры местного края. Вып. 2. Тамбов: Типография губернского правления, 1927. С. 3-12.
XVII в. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. Минск: Изд-во АН СССР, 1964. С. 212-220.
XIX в. (По материалам ревизий). М.: Наука, 1971. 190 с.
XVIII в.: городовые воеводы и черкасские полковники. Воронеж: Изд-во «Истоки», 2008. 208 с.
Статья поступила в редакцию 12 октября 2010 г.
