Разделённые восстанием 1863 г. : транснациональные практики в семьях польских ссыльных

Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2019. № 2 (22). С. 52-59.

УДК 94(47).081+94(57)+94(438) DOI 10.25513/2312-1300.2019.2.52-59

С. А. Мулина

РАЗДЕЛЁННЫЕ ВОССТАНИЕМ 1863 г.: ТРАНСНАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ

В СЕМЬЯХ ПОЛЬСКИХ ССЫЛЬНЫХ*

Рассматриваются контакты ссыльных с исторической родиной в плоскости внутрисемейных отношений. На основе транснационального подхода реконструированы практики, позволявшие ссыльным дистанционно реализовывать прежние социальные роли и поддерживать свой прежний социальный статус, главным образом, в рамках нуклеарной семьи. Основным источником исследования стала корреспонденция польских ссыльных.

S. A. Mulina

DIVIDED BY THE 1863 UPRISING: TRANSNATIONAL PRACTICES IN THE FAMILIES OF POLISH EXILES

The article discusses the contacts of the exiles with their historic homeland in the plane of intra-family relations. Using a transnational approach, the author reconstructs practices that allowed exiles to remotely realize their former social roles and maintain their former social status, primarily within the nuclear family. The main source of research was the correspondence of Polish exiles.

Наиболее востребованной оптикой изучения ссылки после восстания 1863 г. является понятие адаптации. Исследователи акцентируют внимание на процессе включения мигрантов в принимающее общество, взаимодействии ссыльных с местным населением, трансформации их культурной идентичности. При этом редко удаётся вписать в адаптационные стратегии фактор исторической родины, проявившийся, прежде всего, в контактах ссыльных с родственниками, оставшимися в стране исхода. Между тем, в условиях карательной политики Российской империи в западных губерниях после восстания 1863 г. «именно семья стала действенным механизмом консолидации польского населения, укрепив культурную идентичность, земляческие связи и эмоциональный комфорт, как на родине, так и в Сибири» [1, с. 321].

Надо отметить, что взаимоотношения в семьях польских ссыльных привлекали внимание исследователей. В рамках гендер-ной парадигмы, польские историки обращались к проблемам женщин: как тех, кто разделил участь ссыльных, последовав за ними в Сибирь, так и тех, кто остался на родине. На основе многочисленных примеров, представленных в польской мемуаристике, были обозначены факторы, влиявшие на решение жёнами и другими членами семей повстанцев дилеммы: следовать за осуждёнными родственниками в ссылку или оставаться на родине, реконструирован процесс проводов

* Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 17-21-01006 «Разделённые восстанием 1863 года: Сибирь в семейной истории шляхетства Западного края».

© Мулина С. А., 2019

родными осуждённых и основные сложности, встретившиеся на пути лиц, добровольно отправившихся в изгнание [2, 8. 156-193]. Белорусские исследователи попытались определить спектр стратегий оставшихся на родине членов семей повстанцев. Наибольшее внимание привлекли семейные трагедии, когда материальные и другие проблемы обостряли уже существовавшие в семьях конфликты и способствовали их разрушению [3, з. 100].

Объектом нашего исследования являются контакты ссыльных участников восстания 1863 г. с семьями, осуществлявшиеся посредством переписки. Рассматривая ссылку с позиций современных миграций, как социальный процесс, предполагающий не только перемещение людей, но, в первую очередь, сложное взаимодействие личностей посредством семейной динамики, обусловливающей передачу практик и норм ухода и заботы, не исключая их трансформации во времени и пространстве [4, с. 102], мы предлагаем обратиться к транснациональному подходу, позволяющему одновременно учитывать ситуацию как в стране исхода, так и в принимающем обществе. Конечно, транснациональный подход формируется как методология осмысления современных миграций, и транснационализм становится типичным явлением лишь в эру глобализации, главным образом благодаря сокращению транспортных расходов, развитию коммуникативных технологий и Интернета. Однако исследователи не отрицают возможности существования отдельных проявлений транснациональной деятельности среди международных мигрантов уже в XIX в. и даже раньше [5, 8. 103-104]. Понимая под транснационализмом способность к совмещению физического отсутствия с социальным присутствием и участием [4, с. 100], мы будем учитывать в качестве транснациональных те семейные практики, которые позволяли ссыльным дистанционно реализовывать прежние социальные роли и поддерживать свой прежний социальный статус, главным образом в рамках нуклеарной семьи.

Использованию транснационального подхода не препятствует тот факт, что польские земли входили в состав Российской империи, и ссылка участников восстания

В XIX в. основным пространством формирования транснациональных практик польских ссыльных являлись письменные контакты со страной исхода. Не все ссыльные были вовлечены в переписку. Как справедливо отмечала польский исследователь Барбара Ендрыховская, в истории ссылки XIX в. значительную группу представляли люди необразованные, временами неграмотные, которые не вели никакой корреспонденции [8, 8. 66]. Часть ссыльных не имела родственников, а некоторые были ограничены в возможностях ведения переписки. Например, каторжане могли посылать только одно письмо в три месяца.

С другой стороны, и ссыльные, и оставшиеся на родине родственники были заинтересованы в сохранении контактов. Семьи повстанцев были связаны моральным обязательством поддерживать близких, хотя бы путём корреспонденции. Для ссыльных же переписка имела огромное психологическое значение, и те, кто не имел адресатов, ощутимо страдали. Историки подчёркивают, что письма несли значительный эмоциональный заряд и были источником не только информации о жизни, из которой ссыльные были исключены, но прежде всего, памяти о них. Родственники ссыльных должны были принять на себя роль посредников между реальностью на родине и в ссылке, а также хранителей памяти о тех, кто пребывал далеко от дома [2, 8. 157]. Не удивительно, что в каждом письме из ссылки можно найти просьбу о поддержании корреспонденции: от деликатных напоминаний до тщательно сформулированных инструкций и рекомендаций [8, 8. 70].

Налаживанию контактов препятствовали условия полицейского надзора. Контроль за корреспонденцией политических преступников ощутимо задерживал движение писем, поскольку предусматривал их регистрацию, перевод на русский язык и прочтение соответствующими чиновниками [9]. Среди факторов, затруднявших корреспонденцию или приводивших к потере писем, называют недостаток в российской администрации переводчиков с польского языка, кражи пересылаемых денег, путаницу в делопроизводстве, неправильные адреса, использованные родственниками. Особенно сложно было наладить переписку ссыльным, отбывавшим наказание в Восточной Сибири, откуда, по свидетельству ссыльного Людвика Бальзера, письма до адресата шли пять, девять месяцев, а то и целый год [2, 8. 158]. По подсчётам историков, за 1867 г. сотрудники временного управления при генерал-губернаторе Восточной Сибири для надзора за политическими преступниками просмотрели 5 881 письмо [10, 8. 360]. Учитывая, что всего в Восточную Сибирь было выслано 8 199 участников восстания 1863 г. [11, с. 358], получается, за год, используя официальные каналы связи, не все ссыльные смогли написать даже по одному письму.

В других регионах фактор расстояния не сказывался так фатально. В среднем письмо из польских земель в Западную Сибирь шло около месяца, посылки и письма с денежными вложениями - немного дольше. Ссыльные приспосабливаются к существующей системе надзора, учатся обходить бюрократические препоны, осваивают каналы нелегальной связи, чаще пишут, пытаясь тем самым компенсировать медленность движения корреспонденции. Например, состоявший «на жительстве» в Кургане дворянин Дис-ненского уезда Виленской губернии Михаил Жаба, не имея возможности отследить, доходят ли его письма до родителей, принял решение писать родным раз в две или три недели, надеясь, что хотя бы одно из писем известит близких о его здоровье и месте пребывания [12, 8. 138-139]. Супруга другого ссыльного из Кургана, дворянина Трокского

уезда Виленской губернии Эдуарда Радван-ского - Анеля временами пишет мужу по два письма в неделю, некоторые на русском языке, полагая, что таким образом сможет ускорить их просмотр и доставку [12, 8. 347]. Такой же метод использовал помещик Моги-лёвской губернии Казимир Дмоховский. Он рекомендовал сыну Войцеху, сосланному в Ялуторовск, писать всем родственникам на русском языке, ибо таковые письма иногда доходят за 24 дня [13, л. 70 об.]. Кроме того, быстрее доходили письма, высланные непосредственно на имя ялуторовского городничего, поскольку шли напрямую, минуя Тобольск.

В условиях нерегулярной корреспонденции ссыльные используют практику привлечения к переписке дальних родственников и знакомых для получения информации о жизни своей семьи. Так поступает Эдуард Радванский, долго не получавший писем от супруги. На его просьбу рассказать о жизни и здоровье жены и сына откликнулась некая Мария Рымшевич. В конце 1864 г. она писала Эдуарду: «...жена Ваша и сын Володя здоровы. Писала к вам два письма и посылала деньги, которые наверно получите в это время, когда пишу это письмо. Жена ваша в Вильне, и потому не пишет, но наверно будет писать оттуда. Остальные родственники здоровы» [12, 8. 332]. Охотно делился с Эдуардом новостями с родины и приятель Ка-ликст, отбывавший ссылку в Шадринске. Он исправно получал корреспонденцию от родных, иногда с приписками Анели Радван-ской.

Ещё одной распространённой практикой стало укрепление связей с родственниками при помощи фотографий. Например, образ, который Э. Радванский выслал супруге, тут же становится в семье важным символом, прежде всего для подрастающего сына. Со слов Анели, ребёнок был счастлив получить фотографию, узнал отца и с тех пор часто целовал фото, повторяя: «Это мой милый папа» [12, 8. 341].

Написание письма сосланному родственнику превращалось в своеобразный ритуал, в котором участвовали все члены семьи, включая детей. Эдуарду Высоцкому, состоявшему «на жительстве» в Тобольске, письма писали родители и старшая сестра Амелия,

а младшие дети (Мечислав, Зигмунт, Болеслав, Казимир и Стефания) делали небольшие приписки, в которых выражали сожаление о разлуке с братом и надежды на его скорое возвращение [14]. Интенсивность переписки зависела от характера человека, взаимоотношений между родственниками и многих других факторов, но ритм переписки оказывал влияние на жизнь ссыльных и их близких. Обе стороны с определённой периодичностью писали письма и одновременно пребывали в постоянном ожидании ответа.

В 1990-е гг. в Польше была опубликована подборка из 15 писем варшавского предпринимателя Леона Крупецкого, большая часть которых была адресована его супруге Марии из рода Мэнтзлов. В 1860-е гг. семья Крупецких проживала во дворце Замойских на Краковском предместье. 19 сентября 1863 г. из окна этого здания было совершено неудачное покушение на наместника Царства Польского графа Ф. Ф. Берга. В ответ полиция арестовала всех мужчин, проживавших в доме. Крупецкий имел обширные связи, и власти, опасаясь, что он сможет оказывать вредное влияние на местное население, выслали его под строгий надзор полиции в Верхотурье - небольшой уездный городок Пермской губернии [15, 8. 60-61]. Леон не захотел, чтобы жена с пятью малолетними детьми последовала за ним в ссылку. В одном из первых писем супруге он пишет: «О путешествии в Верхотурье даже не думай, и особенно с детьми. Не может быть! Можно замучить их в дороге, и при этом подвергнуться большому количеству неприятностей и опасностей, и наконец, вы увидели бы несколько сотен деревянных халуп и околицу без доктора» [15, 8. 10].

Значительное место в письмах Леон уделяет проблеме воспитании своих детей и даёт супруге подробные рекомендации по организации их обучения и досуга. «Я знаю, что единственная цель твоей жизни - правильно воспитать наших детей, - писал он Марии, - пробудить в них чувства, подготовить их сердца к принятию чистых и благотворных впечатлений, поднять дух и усовершенствовать его» [15, 8. 21]. Его взгляды на воспитание были лишены национальных предубеждений и нацелены на подготовку детей к реальной жизни. Думается, что на это

могли оказать влияние и его предпринимательская деятельность, предполагавшая прагматичный взгляд на вещи, и опыт проживания в ином социокультурном пространстве. Леон отмечал: «Я хотел бы так воспитать наших детей, чтобы они всегда, в счастье и несчастье, могли справиться, чтобы на себя заработали. Воспитать их в том духе согласия, без религиозного и национального фанатизма, чтобы они ясно видели ту правду, которую мы должны принять, и ту дорогу до большака, которой должны идти» [15, 8. 8]. Его рекомендации по воспитанию были довольно подробны и касались круга чтения детей, методики их обучения, режима дня, музыкального и физического развития. Родительский статус подкреплялся регулярными обращениями Леона к детям в виде отдельных приписок в письмах. В них он уверял детей в своей отеческой любви и поощрял их стремление к обучению, например: «Любимые дети! Вы доставите мне наибольшее удовлетворение, когда из уст матери я узнаю, что вы усердно отдаётесь наукам. Примите это к сердцу» [15, 8. 13]. Не забывал Леон и о подарках. В письме от 22 апреля 1864 г. он сообщал, что посылает сыну казачьи сапоги, для дочерей Хелены и Анны просил установить латунный утюг с душой, чтобы они могли для кукол мыть, шить и вышивать. Для Юзефы и Анели супруга должна была сама купить игрушки из списка, приложенного к письму [15, 8. 16-17].

Мы не знаем, насколько внимательным отцом и супругом был Леон до ссылки. Отдельные фразы из его писем позволяют предположить, что ранее организация воспитания полностью находилась в руках супруги. Например, Леон давно хотел, чтобы по вечерам одна из гувернанток играла детям на фортепьяно и пела, но настаивать на этом решился, только находясь в ссылке [15, 8. 78]. Феномен проявления родительской заботы на расстоянии в большем объёме, чем при совместном проживании с семьёй, известен антропологам и объясняется фактором компенсации личного присутствия родителя [16]. Но в случае с Леоном Крупецким не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что в ссылке у него появилось гораздо больше свободного времени, которое он мог потратить на планирование семейных дел, раздумья, чтение литературы, в том числе по педагогике.

Интересно, что в Верхотурье, куда почта из Варшавы шла примерно шесть недель, Крупецкий мог получать сведения о польских книжных новинках по педагогике, медицине и советовать супруге, где купить оные в Варшаве для семейного пользования, читать польские газеты, ориентироваться в европейских ценах. Весьма тщательно он спланировал поездку семьи в Дрезден, указав сколько взять денег, какой вагон нанять и какую гостиницу предпочесть. Сопровождать жену и детей в путешествии должны были гувернантка, слуга и родственники Леона: отец, сестра и свояченица [15, s. 9-10].

Не забывал Леон и о своём бизнесе. В экономических вопросах он полагался на помощь брата Францишека, и по косвенным упоминаниям в письмах можно предположить, что регулярно посылал ему инструкции. Видимо, наладить постоянную связь с братом не удавалось, так как даже весной 1864 г. Леон всё ещё не имел чёткого представления о состоянии своих дел в имении [15, s. 13]. Некоторые рекомендации по ведению финансовых и торговых дел, встречающиеся в письмах к супруге, видимо, тоже предназначались брату, например, о важности составления инвентарей для управления торговыми делами, необходимости каждые три месяца сверять инвентари в чайной и сахарной торговле и каждые полгода - в торговле пряностями [15, s. 13].

Письма Крупецкого являются великолепной демонстрацией проявления родительской заботы на расстоянии. В данном случае мы не видим значительной трансформации гендерных ролей. Супруга, как и прежде, занималась детьми. А вовлечение мужчины в проблемы воспитания детей происходит в рамках прежних социальных статусов и ролей: муж, отец, глава семьи, которые на расстоянии стали реализовываться в новых формах. Последнее письмо Крупецкого, датированное 23 декабря 1864 г., было написано накануне его отъезда из Верхотурья. Предполагают, что 31 января 1865 г. Леон покинул город, а в Варшаву прибыл самое раннее в конце февраля. Мы не знаем, продолжил ли Леон Крупецкий столь же тщательно выстраивать стратегию воспитания

своих детей. Известно, что после возвращения он «с необычайной энергией» стал восстанавливать былое великолепие своей фирмы [15, 8. 62]. А значит, можно предположить, что взаимоотношения в семье Крупец-ких вернулись в состояние, предшествующее ссылке.

Сложная сеть коммуникации сложилась в семье помещиков Могилёвской губернии Олеховских. Двое сыновей вдовы Ксаверии Олеховской оказались замешаны в восстании 1863 г. Семнадцатилетний Константин был арестован в апреле 1863 г. как бежавший из шайки мятежников, по суду лишён прав дворянства и сослан «на житье» в Тобольск с конфискацией имущества [17, л. 74]. Его старший брат Владислав проходил по делу об участниках Черноручского отряда и по конфирмации начальника Северо-Западного края был сослан «на жительство» в город Кунгур Пермской губернии. За ним добровольно последовала супруга Клементина. Непонятна судьба их малолетней дочери Ле-онтины: взяли её родители с собою или же оставили на попечение с кем-либо из родственников.

В Государственном архиве Российской Федерации сохранились письма Ксаверии сыну Константину, охватывающие период с 15 октября 1864 г. по 26 февраля 1866 г. Сложно оценить интенсивность контактов. Со слов Ксаверии, Константин писал ей раз в месяц и практически не переписывался со своим братом [18, л. 17 об.]. Контакты матери с семьёй Владислава были более частыми. Возможно, это было связано с тем, что корреспонденцию вела его супруга Клементина. «... Какие милые письма пишет ко мне Кле-муся, - восхищалась мать, - она мне описует всякую мелочь, все дневные занятия, что па-чом покупают, что кушают, какие там обыкновения, как праводют время.» [18, л. 17]. Компенсируя недостаток общения между братьями, Ксаверия в письмах к Константину сообщает все новости о жизни Владислава, поэтому мы имеем возможность судить о жизни и взаимных контактах всего семейства.

Большую часть писем занимают вопросы, связанные с содержанием членов семьи, что объясняется не только их сложным финансовым положением, но и тем, что даже находясь в ссылке, братья сохраняют ряд социальных позиций на родине, связанных с владением движимым и недвижимым имуществом. Помещикам Олеховским принадлежало небольшое имение в Могилёвском уезде, состоявшее из фольварка Орава с деревней Рошки, фольварка Грибин с деревней Лысковщина и фольварка Березовка. Имение приносило ежегодный доход, равный 751 руб. 37 &Л коп. Но так как временнообязанные крестьяне по уставным грамотам состояли на пашне, то часть этой суммы шла на наём прислуги (на 8 человек - 480 руб. в год). В итоге ежегодная прибыль составляла лишь 271 руб. 37 Л коп. [19, л. 2-8 об.].

На основании духовного завещания Ви-кентия Олеховского, представленного в мо-гилёвскую гражданскую палату 21 октября 1853 г., и раздельного акта между его сыновьями и вдовой Ксаверией, составленного 11 февраля 1860 г., Константин получил в собственность фольварк Грибин, которым управлял самостоятельно, без опеки [19, л. 52]. Владиславу достался фольварк Малая Орава. Небольшой фольварк Березовка, скорее всего, тоже перешёл Константину. Это подтверждает тот факт, что фольварки Грибин и Березовка были конфискованы, что предусматривал приговор Константина, а фольварк Владислава лишь попал под секвестр.

Секвестр и конфискация обострили проблему содержания семьи Олеховских: как тех, кто отправился в ссылку, так и тех, кто остался на родине. Ещё в декабре 1863 г. Ксаверия Олеховская обратилась к могилёв-скому гражданскому губернатору с просьбой назначить ей, а также невестке Клементине и внучке содержание [19, л. 12-12 об.]. Из доходов с секвестрованного имения Владислава Ксаверии и Клементине было назначено содержание в размере по 125 руб. в год для каждой. Но из последующих документов видно, что до мая 1864 г. пособие Олехов-ские так и не получили. Более того, администратор имения Малая Орава утверждал, что до осени деньги выданы быть не могут, «по неимению доходов» [19, л. 30].

Владислав с супругой прибыли на место жительства в Кунгур, не имея никаких средств на содержание. Клементина обратилась с просьбой к начальнику Пермской губернии о назначении ей пособия от казны и с 24 июня 1864 г. стала получать на наём квартиры по 1 руб. 20 коп. в месяц и на проживание по 15 коп. в сутки. Видимо, Владиславу также было назначено пособие, поскольку в письме от 26 декабря 1864 г. Ксаверия пишет, что старший сын с супругой получают на двоих 11 руб. в месяц пособия и даже прислали ей в подарок 2 фунта чая. «.Не столько мене утешыл чай, как то, что они были в состоянии прыслать его...» - отмечала она [18, л. 16 об.]. Но финансовые проблемы на этом не закончились. С июня 1865 г. пособие было прекращено, а содержание с имения так и не поступило. Ситуацию Олеховских осложнял тот факт, что 9 апреля 1865 г. у Клементины и Владислава родился сын Болеслав. Финансовые вопросы создают очень напряжённое поле контактов между могилёвским губернатором, пермским губернатором, находящейся в Кунгуре семьёй Владислава и проживающей в Могилёв-ском уезде Ксаверией. Эффективность этого диалога была низкой, поскольку имение находилось в упадке и выплачивать пособие было не с чего. При этом, хотя социальный статус Ксаверии формально не изменился, существенно изменилась её роль в семье. Финансовые проблемы вынудили пожилую женщину активно заниматься устройством своих дел и дел её сыновей. Она ведёт диалог с местными и центральными органами власти по поводу пособия, неплохо осведомлена о многих сторонах жизни ссыльных, ориентируется в размерах казённых выплат и в механизме их получения. И кроме всего прочего, пытается сохранить эмоциональную близость и единство своей семьи. Иначе выглядела ситуация Владислава. Он совмещал два совершенно разных социальных статуса - в Кунгу-ре он был испытывающим нужду политическим преступником, а на родине оставался помещиком и дворянином, так как не был лишён прав, и его фольварк находился только под секвестром. Интересно, что, когда Владислав в Кунгуре начал торговать говядиной и работать кучером, мать сочла, что это занятие «ниское», «но лутче что нибуть иметь как терпеть недостаток» [18, л. 17 об.].

Если благополучие Ксаверии было связано с фольварком Владислава, то благополучие младшего сына, утратившего по суду социальный статус дворянина и помещика, зависело от финансовой поддержки матери,

продающей скот и другое движимое имущество, которое удалось спасти от секвестра и конфискации, чтобы помочь детям. Собственные финансовые трудности и необходимость помогать сыновьям определили отношение Ксаверии к желанию младшего сына жениться. Для всей семьи это могло стать дополнительной проблемой. «А как ты меня агарчыл своим письмом, - писала она Константину, - можно ли в теперешнем твоём положении думать о женитьбе, ты, который не имеет никакого состояния, а я тоже не могу тебе помочь, потому что мне только обещают дать содержание с части Владислава, а с твоей как с конфискованной и следуемой в казну ничего не дадут» [18, л. 75]. Приводя в пример старшего сына, она показывает Константину, как тяжело жить женатому человеку, и что он добровольно губит себя и девушку, осмелившуюся разделить с ним свою участь. «Хотя ты и лишён только личных прав, но помни, что дети твои будут уже не дворяне, за что умножать жертв» [18, л. 44]. Особенно пугала Ксаверию перспектива появления у Константина детей: «и не думай умножать семейство, я сама ежели бы не добрые люди то не имела бы с чего жить...» [18, л. 44]. Она пытается узнать у сына, из какой семьи его избранница, присылают ли ей что-нибудь из дома, и в конце концов даёт благословение на союз, пригрозив, однако, что если Константин заключит брак не в костёле, то не захочет более его знать [18, л. 76].

Таким образом, реальность транснационального пространства обнаруживается регулярными коммуникациями ссыльных с близкими, оставшимися на родине, стремлением ссыльных участвовать в социальной жизни своего бывшего круга и попытками родственников оказывать влияние на страте -гии поведения ссыльных. Формированию новых практик семейных взаимоотношений способствуют не только стремление восстановить эмоциональный комфорт в условиях разрушения привычных социальных связей, но и экономическая заинтересованность в подобных контактах. Перекрещивающиеся финансовые интересы ярко проявили себя в семье Олеховских: содержание матери было связано с фольварком старшего сына, а выживание его семьи в ссылке - от финансовой

помощи матери. Материальные интересы семьи становятся поводом ограничения самостоятельности младшего сына в выборе брачной стратегии. Распределение ролей в рамках семьи зависело не только от устоявшейся практики, но и от сложившихся обстоятельств. У Крупецких сосланный глава семьи продолжает определять семейную стратегию, а у Олеховских значительная инициатива сосредоточилась в руках пожилой матери, отстаивавшей интересы сыновей в диалоге с региональными и столичными властями. В обоих случаях переписка способствовала укреплению семейных контактов, причём не только в рамках нуклеарной семьи, но и с дальними родственниками, берущими на себя роль опекунов, финансовых представителей или просто служащих дополнительным каналом связи между членами семьи, разделённой ссылкой.

Литература

ского восстания // Biuletyn Archiwum Polskiej Akademii Nauk. - 2009. - Nr. 50. - S. 145-150.

Дата поступления 31 января 2019 г.

Дата принятия в печать 28 мая 2019 г.

Сведения об авторе

Мулина Светлана Анатольевна - канд. ист. наук, доцент, старший научный сотрудник Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия)

Адрес для корреспонденции: 644077, Россия,

Омск, пр. Мира, 55а

E-mail: swetmulina@rambler.ru

Для цитирования

Мулина С. А. Разделённые восстанием 1863 г.: транснациональные практики в семьях польских ссыльных // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2019. № 2 (22). С. 52-59. DOI: 10.25513/2312-1300. 2019.2.52-59.

Kielce : Wydawnictwo Uniwersytetu Jana Kochanowskiego w Kielcach, 2018. - 380 s.

Article info

Received

January 31, 2019

Accepted May 28, 2019

About the author

Svetlana A. Mulina - PhD in Historical Sciences, Associate Professor, Senior Researcher of Dostoevsky Omsk State University (Omsk, Russia)

Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia

E-mail: swetmulina@rambler.ru For citations

Mulina S.A. Divided by the 1863 Uprising: Transnational Practices in the Families of Polish Exiles. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2019, no. 2 (22), pp. 52-59. DOI: 10.25513/2312-1300.2019.2.52-59 (in Russian).