Греческая колонизация Восточного Причерноморья: итоги и перспективы исследования

ВОСТОЧНОЕ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ И КАВКАЗ

М.Ф.ВЫСОКИЙ (Москва)

ГРЕЧЕСКАЯ КОЛОНИЗАЦИЯ ВОСТОЧНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ:

итоги и перспективы исследования

Проблемы греческой колонизации Восточного Причерноморья (которое большинство авторов необоснованно ограничивает побережьем Колхиды) уже давно находятся в центре внимания исследователей. В ходе многолетней дискуссии выявились две основные точки зрения: согласно одной, греческие поселения данного региона (прежде всего Колхиды) представляли собой небольшие поселения, не обладавшие самостоятельной экономической базой (их экономической основой была торговля) и полисным статусом, вследствие влияния высокоразвитой местной среды1; согласно другой, греческая колонизация Колхиды принципиально не отличалась от других регионов Причерноморья, здесь были основаны независимые полисы, обладавшие своей сельскохозяйственной округой, хорой.2

Отдельно следует остановиться на гипотезе, выдвинутой недавно Д.Браундом. По мнению автора, в колонизации данного региона основную роль сыграли ионийцы из милетских колоний южного побережья Понта — Синопы, Амиса, Трапезун-да. Именно они основали на территории Колхиды протоколонии. Часть этих про-токолоний впоследствии приняли милетского ойкиста с отрядом колонистов и стали полисами (как, например, Фасис), а часть, не достигнув должного уровня развития, остались поселениями (например, Цихисдзири).3 Гипотеза об определяющей роли милетских колоний южного побережья Понта в колонизации Колхиды кажется довольно привлекательной, однако следует учитывать, что у нас нет абсолютно никаких доказательств этому, а судя по тому, что керамика данных центров не является преобладающей в греческих поселениях Восточного Причерноморья в первые периоды их существования, предложенную гипотезу можно подвергнуть вполне обоснованному сомнению. На наш взгляд, нельзя отрицать участие южно-понтийских полисов в колонизации побережья Колхиды (тем более, как мы увидим далее, что именно с юго-восточного побережья началась греческая колонизация данного региона), однако насколько определяющей была эта роль, при сегодняшнем уровне наших знаний выяснить не представляется возможным.

Что касается предложенной Д.Браундом схемы «протоколонии — полисы», то, по нашему мнению, она также нуждается в некоторой корректировке. Сам факт

Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 02-01-00290а.

предварительного основания греками поселения, имевшего статус эмпория, и лишь впоследствии прибытия основного отряда колонистов с ойкистом и основания полиса, не вызывает сомнения, и подтверждается многочисленными примерами из истории греческой колонизации Западного Средиземноморья.4 Однако не развившиеся в полисы протоколонии в определенной части, по нашему мнению, являются субколониями, т.е. они были основаны не переселенцами из метрополии (метрополий), а отрядами из уже основанных в Колхиде поселений, и целью основания этих субколоний являлось либо расширение сферы влияния новых колоний, либо укрепление их земельных владений (хоры).5

Проблема хронологии греческой колонизации Восточного Причерноморья точно не определена и допускает различные толкования. Прежде всего это связано с полным отсутствием каких-либо датировок основания греческих поселений в источниках, что подразумевает определяющее значение археологических данных и сравнительного материала из истории метрополии.

Первую наиболее стройную хронологию предложил А.Ю.Кахидзе, в течение многих лет проводивший археологические исследования юго-восточного побережья Понта. Опираясь исключительно на археологические данные, прежде всего на материалы из Батумской крепости, он считает, что ионийский этап колонизации данного региона начинался с конца VII в.6 и продолжался до первой четверти V в. включительно.7 В принципе, данная датировка начала колонизации подтверждается исследованиями Г.А.Кошеленко и В.Д.Кузнецова по хронологии колонизации Боспора Киммерийского8: на основании скрупулезного изучения данных письменных источников по истории Милета, авторы пришли к выводу, что в результате долгой борьбы Милета с Лидией за земельные владения Милет был вынужден заключить с Лидией договор, ограничивавший его земельные ресурсы, что привело к внутреннему кризису в полисе, одним из методов разрешения которого была эмиграция. Этот договор датируется рубежом УИ-УГ вв.

Г.Р.Цецхладзе выступил против предложенной А.Ю.Кахидзе хронологии: считая, что количество наиболее ранних фрагментов ионийской керамики в Батумской крепости не представительно, он относит начало ионийской колонизации региона к середине VI в., а окончание к 520 гг., когда Милет был вынужден прекратить свою колонизационную деятельность.9

На наш взгляд, обе хронологии дополняют друг друга и являются составными звеньями одного процесса. Начало колонизационной экспансии Милета в Понт в начале VI в. кажется весьма надежным, поскольку подтверждается не только ситуацией в самом Милете, но и датировкой 580-560-ми гг. первой волны ионийской колонизации на Боспоре,10 который для ионийцев являлся более отдаленной областью, нежели юго-восточное побережье Понта, практически граничащее с областью Синопы. В середине VI в. в Колхиде появляется массовый ионийский материал 11 (на что и опирается Г.Р.Цецхладзе в своей датировке), который может объясняться появлением ионийского населения, бежавшего от персидского завоевания Ионии (Геродот сообщает, что из ионийцев лишь жители Фокеи и Теоса бежали от персов (Нег. Ы69), однако вполне вероятно, что и другие ионийские полисы могла покинуть некоторая часть жителей, опасавшихся персов). Прекращение ионийской эмиграции в 520-х гг., связанное с тиранией Гестиея в Милете и скифским походом Дария, было, по всей видимости, не окончательное. Последним этапом ионийской колонизации следует считать начало V в., когда многие ионийцы бежали после подавления ионийского восстания, и часть их прибыла на Боспор,12 а часть, вероятно, в Восточное Причерноморье.

Для определения полноценной картины греческой колонизации Восточного Причерноморья в его географических границах, от рубежей Боспора до южного берега Понта, рассмотрим конкретную историю появления эллинских поселений в различных районах региона.

Наиболее ранним греческим поселением региона следует считать поселение, раскопанное недалеко от Батуми, в Батумской крепости (Батумис Цихе), на холме, расположенном на берегу реки Королис-цхали. Самая ранняя греческая керамика конца VII — первой половины VI в. обнаружена в основании холма, в слое, носившем следы пожара. Исследователь памятника А.Ю.Кахидзе трактует эти следы как свидетельства военных столкновений греков с местным населением13: к моменту появления греков поселение существовало уже около 100 лет, а в слое пожара кроме греческой керамики найдена и местная. Г.Р.Цецхладзе резонно отмечает, что незначительность количества фрагментов (32) ионийской керамики первой половины VI в. не может свидетельствовать о наличии греческого поселения.14 В принципе, нельзя не согласиться с подобным замечанием, однако следует отметить, что строительные остатки, свидетельствующие о наличии собственно поселения, могли быть уничтожены пожаром. Что касается гипотезы о столкновении греков с местным населением, то она кажется необоснованной, во-первых, потому, что причиной появления следов пожара могли быть не только военные действия, но и, например, стихийное бедствие (как отмечается практически во всей литературе, колхские поселения имели многочисленные деревянные сооружения), а во-вторых, если и говорить о военном столкновении, то в данном случае речь должна идти скорее о столкновении местных племен (или родовых групп) между собой, - тем более, что по археологическим данным, на холмах в районе Батуми существовали многочисленные местные поселения.15 В любом случае, греческое поселение в Батумской крепости сохранило свой статус и непрерывность развития в течение весьма продолжительного времени.16 По всей видимости, о нем есть упоминания и в нарративных источниках: поселение Вабеа — Вабо? на берегу одноименной реки Батос.17

Севернее Батуми, вблизи с. Цихисдзири, на месте позднеантичного города Петра, расположено другое греческое поселение: строительные остатки не найдены, но раскопаны погребения, что свидетельствует о существовании самого поселения. Греческие погребения взрослых и детей датируются концом VI — началом V вв. Часть раскопанных погребений является колхской, причем греческие и колхские погребения находятся вместе, так что и в данном случае греки-ионийцы жили в смешанном с местными поселении.18

Недалеко от Цихисдзири, севернее по побережью было открыто крупное греческое поселение в Пичвнари.19 Здесь обнаружены поселение, возникшее к VI в., и крупный могильник. Ранняя ионийская керамика представлена незначительным количеством фрагментов, более многочисленны фрагменты второй половины VI в., что, возможно, свидетельствует о появлении здесь ионийцев с середины VI в. Значительных следов греков в поселении пока не выявлено, однако о том, что они там проживали, свидетельствует греческий могильник. На некрополе выявлены могильник местного населения V в. (раскопано 262 захоронения) и греческий могильник ^^ вв. (раскопано 250 захоронений и дюжина площадок для ритуалов), причем расстояние между двумя могильниками всего 80-100 метров, что безусловно свидетельствует о длительном мирном проживании обоих этносов в одном поселении.20 Самые ранние захоронения на греческом некрополе датируются 70-60 гг. V в., и на основании найденного керамического материала, почти исключительно аттического происхождения, А.Ю.Кахидзе делает справедливый вывод об афинском поселении в Пичвнари. Однако большая часть материала, свидетельствующего о присутствии греков, относится ко второй половине V в., особенно к 430-м гг.21

Здесь следует оговориться, что вопрос о том, насколько керамические находки могут свидетельствовать о наличии того или иного этноса, уже не раз дискутировался. Квинтэссенцией скептицизма в этом вопросе следует считать тезис Д.Браун-да, поддержанный Г.Р.Цецхладзе, который сводится к следующему: наличие греческой керамики свидетельствует лишь о контактах местного населения с эллинами, но никак не может демонстрировать присутствия греческого населения. Исходя из

этого, автор считает ошибочной гипотезу А.Ю.Кахидзе об афинском происхождении греков в Пичвнари, построенную на базе одной лишь керамики.22

По нашему мнению, тезис Д.Браунда в отношении Пичвнари страдает излишним критицизмом. Действительно, самая ранняя аттическая керамика немногочисленна, и является, скорее всего, свидетельством устанавливающихся торговых отношений с Афинами. Однако количество аттической керамики резко увеличивается во второй половине V в., афинский материал вытесняет ионийский, а это значит, что в Пичвнари появилось население, которое использует именно аттическую керамику, т.е. собственно афиняне.

В Пичвнари весьма рано, в середине — второй половине V в. зафиксирована эллинизация местного населения: во многих захоронениях местного населения появились в изголовьях амфоры, засвидетельствованы т.н. «оболы Харона», появились т.н. «погребальные надписи» — граффити с именами умерших, явно негреков, на греческом языке.23

Таким образом, хотя из источников нам это поселение неизвестно,24 очевидно, что перед нами довольно крупная апойкия, историю которой еще только предстоит узнать после раскопок самого городища широкими площадями.

Из всех греческих поселений в Восточном Причерноморье наиболее часто в письменных источниках фигурирует Фасис, расположенный в устье реки Фасис, обычно идентифицируемой с совр. рекой Риони. Все нарративные и эпиграфические источники по истории Фасиса подробно рассмотрены в статье Г.А.Лордкипа-нидзе,25 поэтому здесь мы остановимся на них лишь вкратце.

По данным источников, Фасис основан милетцами (Рэ.Лгг. РРЕ.44; 81ерЬ.Бу/. б.у. Фасть?), а Помпоний Мела упоминает ойкиста Фасиса — Фемимстагора, выходца из Милета (1108). С.А.Жебелев соотносит этого Фемистагора с Фемистагором, сыном Деметрия, упоминаемом в списке эсимнетов Милета под 521/520 г.26 В принципе эта версия согласуется с археологическими данными. Поскольку сам Фасис не найден,27 то мы располагаем археологическим материалом из местных поселений, находящихся на предполагаемой хоре или зоне влияния Фасиса. В этих поселениях первая ионийская керамика появляется в первой половине VI в., а основная ее масса относится к середине и второй половине VI в.28 Иными словами, именно к середине или второй половине VI в. относится прибытие в область Фасиса основной массы колонистов и, следовательно, основание полиса.

В принципе, уже одного упоминания ойкиста достаточно для безусловного подтверждения полисного статуса Фасиса. Однако этот статус находит косвенное подтверждение и в отрывке из «Политии фасисцев» Аристотеля, сохранившемся в экс-церптах Гераклида (XVIII: «[поселившиеся в Фасисе милетцы] столь гостеприимны, что снабжают потерпевших кораблекрушение припасами. [Эти потерпевшие кораблекрушение] платят три мины и отплывают»)29: судя по тексту, у милетских поселенцев в Фасисе были общественные финансы и что-то вроде таможенных сборов, что явно свидетельствует об определенной социальной организации. Упоминаемый же Страбоном (ХР2.17) эмпорий колхов в Фасисе являлся, скорее всего, местом торговли, портом, как в Афинах или Милете, а кроме него существовало и собственно городская территория.

Завершая рассмотрение вопроса о полисном статусе Фасиса остановимся на вопросе происхождения т.н. «колхидок». Дискуссия по этой проблеме в принципе напоминает дискуссию о сущности греческой колонизации Восточного Причерноморья. Одни исследователи считают, что «колхидки» чеканились правителями Колхидского царства,30 другие — что их чеканили греческие города Колхиды, конкретно — Фасис.31 Не вдаваясь в подробности аргументов обеих сторон, отметим лишь, что, по нашему мнению, гипотеза о чеканке «колхидок» в Фасисе кажется наиболее логичной и аргументированной, тем более, что с развитием нумизматических исследований версия о колхидском происхождении «колхидок» встречается все реже.

В соответствии с последними исследованиями выделяется следующая хронология «колхидок». Самые ранние — это дидрахмы (тип 1, со львом), изображение на аверсе которых соответствует изображению на электровых статерах, отчеканенных в Милете в сер. VI в. Эти монеты датируются первой половиной V в., ок. 480 г. Тетрадрахмы с головой льва (изображение которой также соответствует изображению на монетах Милета) появилась в конце V в. Тогда же появился тип 2 дидрахм и полудрахмы, изображение львиной головы на которых также соответствует изображению на монетах Милета.32 Другие исследователи считают, что крупные номиналы (тетрадрахмы и дидрахмы, прежде всего типа 1) являются более ранними, и датируют их VI-V вв.33 В любом случае, они стали чеканиться вскоре после основания Фасиса, что свидетельствует о быстром росте экономического и политического значения полиса.

Вообще, «колхидки» не имеют этниконов или каких-либо других надписей, что, собственно и вызвало к жизни дискуссию об их происхождении. Однако на некоторых поздних полудрахмах (с конца IV в.34) встречаются изображения греческих букв: А, О (?), Ф, Е (?), П, Д, МО или 20, Ф. Одни исследователи трактуют эти буквы как обозначение монетных дворов Колхиды,35 другие — как знаки магистратов Фасиса.36 На наш взгляд, гипотеза о принадлежности этих букв к знакам магистратов кажется весьма аргументированной (действительно, не может быть в Колхиде такое количество монетных дворов), однако возможна и другая трактовка этих изображений. Известно, что на Самосе (а самосцы были, как и милетцы, ионийцами, и отряд ионийцев-самосцев вполне мог участвовать в основании Фасиса) существовал обычай обозначения ежегодных выпусков монет греческими буквами. Этот обычай был перенесен и на Сицилию, когда бежавшие после подавления Ионийского восстания самосцы захватили в 494 г. полис Занклу и стали чеканить там свою монету: на реверсах монет самосского типа в Занкле фигурируют буквы А, В, Е.37 Вполне вероятно, что эта традиция могла быть перенесена и в Фасис, и указанные типы «колхидок» содержат изображение года чеканки монеты. Появление изображения из двух букв может быть объяснено так же, как изображение года чеканки, но уже после того, как были исчерпаны все одинарные буквы греческого алфавита.

К сожалению, как уже говорилось, городская территория Фасиса до сих пор не найдена. Судя по данным последних гидроархеологических исследований, поздне-римский Фасис (ХП-УШ вв. н.э.) находился в зоне нынешнего озера Палеостоми и устья рек Риони и Супса. Этот Фасис ушел под воду в результате геоморфологического катаклизма. На основании этих данных Г.Гамкрелидзе, проводивший исследования, делает вывод, что город Фасис вследствие катаклизмов менял свое место расположения в течение веков.38 Возможно, что Фасис архаического и классического времени и покоится на дне озера, однако вполне возможно, что он находился в другом месте. Ведь найдены только следы римского и византийского времени, а как мы видим на примере Диоскуриады/Себастополиса и Питиунта (см. об этом далее), римские крепости и формировавшиеся вокруг них поселения располагались несколько в стороне от старого греческого города. В любом случае, окончательный ответ на вопрос о локализации древнего Фасиса дадут будущие исследования.

О значении древнего Фасиса свидетельствуют и следы субколонизационного процесса на предполагаемой хоре Фасиса, главным образом вдоль течения р.Рио-ни. Так, на левом берегу Риони, в Симагре, в 12-14 км от побережья, было раскопано пригородное поселение — усадьба, которая существовала с середины VI в. по середину V в.39 В основном слое Симагре есть свайные сооружения, в которых содержится большое число ионийской керамики. По справедливому мнению Г.К.Шамба, эти сооружения относятся к возникшему самостоятельно, в стороне от местного населения, греческому поселению, основанному в указанный период.40 Причем эта субколонизация носила мирный характер, поскольку судя по раскопкам Т.К.Микеладзе, вокруг него существовали многочисленные синхронные местные поселения.

О греческом городе Гюенос, идентифицированном с поселением в Очамчирской бухте, в устье р. Джикумыр, впервые упоминает Псевдо-Скилак (81). Следует, вслед за другими исследователями, согласиться с версией Т.С.Каухчишвили, что упоминаемый Помпонием Мелой Суспш, основанный греческими купцами (Ы10; ср. Cygnus у Плиния, — VI .13.14) является испорченным именем Гюенос.41

По археологическим данным, поселение в Очамчирской бухте возникло не позднее первой половины VI в. Поселение было основано ионийцами на равнинной незаселенной местными части берега. Основатели вырубили лес и сожгли его (об этом свидетельствуют зола, уголь и обоженные стволы деревьев на стыке материка и слоя первого периода жизни поселения), подготовив место для поселения. Судя по археологическим данным, существовавшие в окрестностях Гюеноса местные поселения с самого раннего периода жизни греков активно включились в городскую жизнь, и, возможно, в самом Гюеносе проживала часть местного населения. Во всяком случае, жители Моквинского поселения (р. Моква протекает в районе Очамчи-ры) покинули свое поселение почти синхронно с началом греческой колонизации, и поселились поблизости от Гюеноса, если не в внутри него.42

В начале IV в. жизнь в городе внезапно прекращается. Археологические данные не дают нам ответ на вопрос о причинах этих событий. Либо греки эвакуировались куда-то, либо поселение было куда-то перенесено (и это кажется более вероятным, учитывая примеры из греческой и римской истории Восточного Причерноморья — Торик, Фасис, Диоскуриада/Себастополис, Питиунт, т.д.), и его еще предстоит найти в ходе дальнейших археологических исследований.

Совсем недавно была выдвинута оригинальная гипотеза о причинах прекращения жизни в Гюеносе, на которой хотелось бы остановиться подробнее. В.Р.Эрлих, исследуя захоронения конских черепов на территории Гюеноса, убедительно доказывает, что уздечные наборы, найденные в этих захоронениях, прикубанского происхождения и принадлежат к меотской культуре, а сами захоронения являются конскими захоронениями по меотскому обряду, и датируются второй половиной IV в. Однако из этого вполне убедительного тезиса автор делает далеко идущие выводы, и считает, что внезапное запустение городища Гюенос связано с появлением конных отрядов из Прикубанья, которые, разрушив поселение, совершили здесь жертвоприношения.43 Именно данный вывод автора вызывает серьезные сомнения. Прежде всего — хронологическая нестыковка: жизнь на городище прекращается, судя по археологическим данным, самое позднее — в начале IV в., в то время как захоронения конских черепов сам автор датирует второй половиной IV в., так что разница между этими двумя событиями — лет 40-50. Таким образом, либо меотские всадники, совершившие жертвоприношения, находились на данном поселении все эти годы (этому, однако противоречит отсутствие следов какого-либо поселения на городище Гюеноса в данный период44), либо они прибыли значительно позже, застали уже покинутое поселение, и, следовательно, совершенно непричастны к его разрушению. Данное положение, кстати, подтверждает и отсутствие следов насильственного разрушения (пожара, пр.) на городище Гюеноса в указанную эпоху (начало IV в.).

Однако сам факт пребывания представителей меотской культуры (не исключено — военных) вряд ли стоит подвергать сомнению: несколько типичных ритуальных захоронений — вполне определенный этнический признак. Ответ на вопрос о цели их пребывания в данном регионе дает другая аналогичная находка — захоронение двух конских черепов с уздой прикубанского типа на холме Ахул-абаа, северо-восточнее Диоскурии, которое автором находки, Ю.Н.Вороновым, датируется концом ^ИУ вв.45 Дело в том, что поселение на холме Ахул-абаа было к IV в. (и в течение IV в.) одним из пограничных пунктов хоры Диоскурии,46 и контингент представителей меотской культуры, оставивший ритуальное конское захоронение, скорее всего выполнял функции пограничной охраны, будучи отрядом, нанятым на службу Диоскурией. Это наиболее вероятная трак-

товка, позволяющая объяснить присутствие отдельного контингента из Прикубанья в данном регионе. Вполне вероятно, что отряд из Прикубанья на городище Гюеноса выполнял аналогичные функции — пограничной охраны и/или контроля над территорией. Сложно сказать со всей определенностью, кто нанял отряд — греки или местные правители, однако учитывая тот факт, что контингент в Ахул-абаа явно был нанят Диоскури-ей, то вполне можно допустить, что конный отряд в Гюеносе также был нанят Диоскури-ей. Хотя греки и покинули Гюенос, однако диоскурийцы вполне могли считать эту традиционно греческую территорию своей сферой влияния, и, соответственно, разместить здесь свой гарнизон.

Одним из наиболее известных греческих поселений Восточного Причерноморья была Диоскурия (Диоскуриада). Это поселение, впервые упомянутое Псевдо-Скилаком (81), было колонией Милета (Лгг. РРЕ.14). Псевдо-Скилак называет Диоскурию полисом, однако, скорее всего, в данном случае имеется в виду не социально-политическая структура, а простое упоминание слова «город». Однако полисный статус Диоскурии подтверждается находкой в 15 км к северо-западу от нее крупной гончарной мастерской раннеэллинистического периода, продукция которой имела полисное клеймение Дио-скурии (Д102 | КОТ).47 Скорее всего, Диоскурия имела полисный статус с самого основания. Упоминание Аррианом основания Диоскурии Милетом подразумевает наличие традиции об основателях, что наиболее вероятно в том случае, если поселение было изначально полисом и в городских хрониках сохранилась традиция об ойкистах и основателях. Кроме того, археологически прослеживается хора Диоскурии,48 что подразумевает наличие гражданского коллектива, разделившего эту хору, а значит, свидетельствует о полисном статусе поселения.

В окрестностях совр. Сухума в VIII-VI вв. существовало около 20 местных поселений, но в VI в. наблюдается их упадок, что облегчило грекам основание поселения. Диоскурия была основана на незаселенной территории, однако от ближайшего местного поселения (в районе совр. поселка Красный маяк) было отделено расстоянием всего в 2-3 км.49

Основание Диоскурии обычно относят к середине VI в. Археологические подтверждения этому до сих пор не найдены, но исследователи обычно опираются на появление в середине VI в. основной массы ионийской керамики в греческом поселении в Эшере, которое считается хорионом Диоскурии, и, следовательно, не могло быть основано ранее Диоскурии.50

На сегодняшний день с определенной долей уверенности можно определить территорию, на которой находилось первоначальное поселение Диоскурия. Судя по находкам конца VI-V вв., это небольшая полоса побережья шириной ок. 100-200 м. от границ Сухумской крепости на западе, до устья р. Беслетка на востоке.51 Очевидно, что часть древнейшего поселения вместе с частью древнейшего некрополя (восточнее устья р. Беслетка, в 6 м от береговой полосы была найдена роскошная надгробная стела 430-420 гг. с трехфигурной композицией) ушла под воду.52 Наиболее перспективной с точки зрения поиска остатков раннего поселения является упомянутая выше полоса берега, однако как замечает долго проработавший в Сухуме Г.К.Шамба, масштабным исследованиям препятствуют повсеместно интенсивно проступающие на глубине ниже 2 м грунтовые воды.53

В конце VI-V и первой половине IV вв. на хоре Диоскурии идет не только процесс эллинизации местного населения, но и начинаются субколонизационные процессы. Судя по находкам греческого инвентаря и вооружения в погребениях,54 выявляются центры, населенные греками, которые к IV в. были пограничными пунктами хоры Диоскурии. Северо-восточнее полиса это поселение на холме Ахул-абаа, восточнее Диоскурии — в зоне устья реки Келасури (в районе поселка Тхубун), а также Эшерское городище.55

Поселение греков в Эшере, в 10 км от Диоскурии и на расстоянии более 1 км от берега моря, наиболее интересно, поэтому рассмотрим его подробнее. Первые кон-

такты греков с этим регионом, судя по находкам керамики, относятся в первой половине VI в. В середине VI в. на одном из холмов под названием Аблраху возникло поселение греков-ионийцев, занявшее часть холма, и первоначальная площадь поселения составляла не более 1 га.56

Исследователь Эшерского городища Г.К.Шамба считает, что в раннем поселении в Эшере жили исключительно греки и обосновывает это не только археологией, но и доводом, что не было смысла двум этносам жить на столь маленькой площадке, как верхняя часть Эшерского городища. Греческие поселенцы были ограничены в занимаемой ими площади и, следовательно, жили в окружении сильных местных племен. Отношения между этносами были мирными, а землю греки получили по договору с представителями местных общин.57

Для более точного определения сущности ситуации, сложившейся в районе Эше-ры, следует обратиться к надписи из Эшерского городища. Это надпись ^-Ш вв. до н.э. на бронзовой плите, к сожалению, сильно разбитой, фрагменты которой были найдены в фундаменте здания позднеэллинистического времени. Т.С.Каухчи-швили провела доскональный анализ всех сохранившихся фрагментов и предложила следующую трактовку: после военной акции с участием царского чиновника был взят определенный пункт, а затем был восстановлен сам город или его часть (здесь исследовательница опирается на весьма предположительное восстановление тг|]ь •пи[Х|1], ти]ь порушь]). Иными словами, эшерская надпись является официальным документом, содержащим сведения о военных событиях и последовавших за ним строительных работах.58

По нашему мнению, данная надпись имеет несколько другую трактовку, которая и проливает свет на особенности существования поселения в Эшере. Сохранившиеся термины (р]и|1Г|1, 8]иуаст6аь аит[оу, (ЗастьХеьа?, та£[еь], Хьц[|у], е^оЦкеи], Х]а|а(3ауиу е&ь?) говорят о том, что скорее всего перед нами какой-то договор между эшерскими греками и местным правителем. Упоминаемый правитель, царь — это один из царей или скептюхов («жезлодержателей») гениохов, о которых сообщает Страбон (ХГ2.13). Договор этот касается аспектов взаимоотношений греков и местного правителя, прежде всего в военной сфере. Для сравнения очень интересна надпись IV в. до н.э. из Фракии — соглашение между населением греческого поселения Пистироса и фракийским царем.59 В нем царем определяются права жителей Пистироса. Речь идет в том числе о гарнизоне в городе, о взимании пошлины, праве перераспределения земельных наделов, праве царя отбирать землю и любую собственность жителей поселения (в надписи фракийский царь отказывался от всех этих прав в пользу жителей Пистироса). Вполне возможно, что статус Эшерского поселения был аналогичен статусу Пистироса: находясь в окружении сильных местный племен, греки в Эшерском поселении были вынуждены подчиниться власти местного правителя (по крайней мере, в IV в.). Возможно, что аналогичные отношения в самом конце IV в. связывали и жителей Фасиса с местным колхским правителем: Ксенофонт именует его басилеем из рода потомков Аэта (мифологического колхского царя, современника аргонавтов), и сообщает, что он царствовал в области Фасиса (Anab.V.7.36-37).

Следующим античным поселением на побережье севернее Диоскурии был Пити-унт (81хаЬо. ХГ2.14; Арриан в «Перипле Понта Эвксинского» (27) сообщает, что Питиунт был первой стоянкой после Диоскурии). Большинство исследователей согласны с тем, что название города происходит от греческого слова тти? «сосна», и название это связано со знаменитой реликтовой сосновой рощей.60

Первое упоминание Питиунта мы находим в труде Страбона, который ссылаясь на Артемидора Эфесского, автора, жившего и творившего на рубеже П-Г вв. до н.э., называет этот город Пьтши? о цеуа? (ХГ2.14). Подобное название, «Великий Питиунт», подразумевает наличие как минимум на рубеже II—I вв. до н.э. большого греческого города. Однако археологические свидетельства представляют совершен-

но иную картину. В результате археологических исследований выявлена римская крепость и город I-IV вв. н.э.: найдены крепостные стены и башни, общественные, жилые и культовые здания, большое количество разнообразного инвентаря и монет.61 Однако самые ранние находки на территории данного городища — это несколько фрагментов амфор II—I вв. до н.э. и две монеты II в. до н.э.62 Нет ни строительных остатков, ни других следов большого греческого города, о котором пишут Артемидор и Страбон (данные Страбона об этом регионе особенно ценны, поскольку наместником Митридата Эвпатора в Колхиде был его дядя Моаферн, о чем сообщает сам Страбон, — XI.2.18). Так где же Великий Питиунт?63 Очевидно, что в Питиунте, как в Фасисе, и особенно в Диоскуриаде, римская крепость и возникший вокруг нее город располагался в стороне от греческого города, фактически на пустом месте, поэтому остатки греческого Питиунта еще просто не найдены. По нашему мнению, стоит согласиться с исследователями, считающими, что греческий Пи-тиунт возник после IV в. до н.э. как субколония Диоскурии.64 В целом же, ответ на вопрос о существовании и местонахождении греческого Питиунта дадут будущие археологические исследования.

Арриан (PPE.18) сообщает о поселении Нитика, расположенном на расстоянии 150 стадий от Питиунта. Псевдо-Арриан (56)65 уточняет, что речь идет о Стеннити-ке, ранее называвшейся Триглитом. Это поселение локализуется в районе совр. Гагр, либо в районе совр. села Цандрипш,66 однако археологические свидетельства его существования пока не найдены. В связи со скудостью данных источников сложно определить, какой этнической группой, греками или местными, было основано данное поселение, хотя некоторые исследователи считают возможным трактовать раннее поселение, т.е. Триглит, как субколонию Диоскурии.67

В целом, северо-восточное побережье оказалось менее освоено греками, чем другие районы Восточного Причерноморья. Какие же причины способствовали этому? Артемидор Эфесский отмечает, что к северо-западу от Питиунта на тысячу стадиев простиралась территория гениохов, а за ней побережье ахеев (Strabo. XI. 2. 14). Эта территория включает в себя совр. северо-западную Абхазию и район совр. Сочи. Страбон (XI.2.12) уточняет, что на этой территории жили гениохи, зиги и ахеи, последние граничили с областью Горгиппии.68

По данным источников перед нами встает неприглядная и отнюдь не привлекательная для эмиграции картина региона. Прежде всего, гениохи, зиги и ахеи были печально известны своим пиратством (уже Аристотель в IV в. до н.э. называет ахеев и гениохов, склонными к убийству и людоедству, и ведущими разбойный образ жизни, — Pol. VIII.4.4). Причем, как сообщает Страбон (XI.2.12), они нападали на своих лодках-кораблях, именуемых камарами, не только на корабли, но и на различные местности и города, захватывая не только имущество, но и людей в рабство. Обусловлен этот промысел был в значительной степени тем, что область проживания этих племен не давала достаточных источников к существованию,- как сообщает тот же Страбон, гениохи жили в лесистой местности и обрабатывали скудную почву. Более того, само побережье региона было не приспособлено для захода судов: в области гениохов не было мало-мальски пригодной стоянки для кораблей, так что даже сами гениохи не имели стоянок для своих кораблей-камаров, унося их в леса, а побережье зигов было столь неприступно, что Митридат Эвпатор не смог пройти вдоль морского берега, и был вынужден проплыть его на корабле (Strabo. XI.2.12-13). Таким образом, расселению греков в этом регионе препятствовали как неблагоприятные природные условия, так и реальная опасность, исходившая от мощных местных племен.

Тем не менее, археологические данные дают некоторые свидетельства греческого присутствия в регионе. Так, Ю.Н.Воронов, обработав имеющиеся археологические свидетельства, пришел к выводу, что в устье реки Мамайки находилось греческое поселение, основанное скорее всего боспорянами, и, соответственно, поддер-

живающее связь главным образом с Боспором. Кроме того, в прибрежных поселениях в междуречье Кудепсты, Мзымты и Псоу прослеживается греческий материал начиная с VI в. до н.э., так что эта территория достаточно рано вошла в сферу экономических интересов и влияния прежде всего Боспора, хотя достаточно сильным было и влияние античных центров Колхиды.69

Оппонентом данной гипотезы Ю.Н.Воронова выступает археолог В.Н.Розов. Он считает, что непосредственное торговое проникновение греков в этот регион началось не ранее IV в. до н.э., а все поселения от античного Торика (район совр. Геленджика) до совр. Адлера являются поселениями ахеев, зигов и гениохов, поскольку все находки, прежде всего дорогую керамику, части дорогого вооружения (мечи, аттические шлемы, пр.) местная знать получила в результате торговли с греками. В.Н.Розов выступает и против гипотезы о греческом поселении в устье реки Ма-майка, поскольку там до сих пор не найдено никаких следов самого поселения (т.е. строительных остатков), а кроме того, Ю.Н.Воронов использовал многие беспаспортные вещи, которые, по мнению В.Н.Розова, поступили в начале XX в. из бос-порских погребений.70 На сегодняшний день сложно определить, какая из представленных версий ближе к истине, и точку в этой дискуссии могут поставить только дальнейшие археологические исследования.

В заключение рассмотрения региона отметим, что до нас дошло уникальное свидетельство о греческой колонизации данных земель. Диодор рассказывает, что царь Боспора Эвмел принял к себе тысячу жителей Каллатиса, бежавших в 304 г. до н.э. из осажденного Лисимахом города. Эвмел дал им место для поселения — «Псою и область» (Diod.XX.25.!).71 Вопрос о локализации Псои остается дискуссионным, но в целом большинство исследователей сходятся на том, что Псоя находилась на азиатском Боспоре.72 Не вдаваясь в подробности дискуссии, предложим свою версию. Сразу после рассказа о благодеянии Эвмела каллатийцам, Диодор сообщает об еще одном благодеянии боспорского царя: для защиты всех плавающих по Понту Эвмел начал крупномасштабную войну с пиратами,