Тема голода в Поволжье в публицистике Маджита Гафури

УДК 82.512.145 АХМЕТОВА M.A.

научный сотрудник отдела литературоведения Института языка, литературы и искусства им. Г. Ибрагимова Академии наук Республики Татарстан E-mail: miljausha-akhmetova@rambler.ru

UDC 82.512.145

AKHMETOVA M.A.

Research fellow at the department of Literary Studies, The institute of Language, Literature and Arts named after G. Ibragimov of the Academy of science of the Republic of

Tatars tan

E-mail: miljausha-akhmetova@rambler.ru

ТЕМА ГОЛОДА В ПОВОЛЖЬЕ В ПУБЛИЦИСТИКЕ МАДЖИТА ГАФУРИ THE THEME OF FAMINE IN THE VOLGA REGION IN MAZHIT GAFURI&S PUBLICISTIC WORKS

Анализируются статьи M. Гафури «Трагедии голода» и «Один ломтик хлеба, ветхие обноски» с привлечением материалов из периодической печати и документов из Национального архива Республики Татарстан. Цель научного исследования заключается в анализе неизвестных для читателя публицистических статей писателя, в которых отражены последствия повального голода 1921 года в Поволжье. Публицистика М. Гафури, как и его художественное наследие начиная с 1904 года, нацелена на изучения социальных проблем в обществе, в окружающем социуме, вскрытия социальных язв современной ему жизни.

М. Gafuri&s articles "The tragedy offamine" and "One slice of bread, shabby old clothes" including materials from periodicals and documents from National archive of the Republic of Tatarstan are analyzed. The purpose of scientific research consists in the analysis of unknown for the reader of publicistic articles of the writer in which consequences of general famine of 1921 in the Volga region are reflected. Both Publicistic works of M. Gafuri and his artistic heritage beginning since 1904 aimed at studying social problems of society, to reveal the social stigma of his period.

В свирепствующие голодные 1920-е годы в Поволжье у Маджита Гафури появляется ряд произведений на эту тему. Но наиболее яркое анти-эститичесюе воплощение тема голода получила в поэме «Кеше ашаучылар» («Людоеды)». Если поэма является одной из вершин поэтического наследия автора, то в публицистических статьях Гафури отражает самые тяжелые и незабываемые моменты голода, и, как пишет сам автор, полученные от официальных источников или надежных уст. Мы, в свою очередь, дополняя статьи М. Гафури материалами из периодической печати и архивными документами, попытаемся передать ужасы голода в Поволжье.

Приступая к описанию людских трагедий, оставляющих неизгладимый след в истории, автор предупреждает читателя, что тут нет не преувеличений, не преуменьшений. Начатое в 1921 году, но не законченное произведение «Ачлык фажигалзре» («Трагедии голода») публицистической статьей назвать трудно, скорее всего, это дневниковые записи. Собранные автором самые яуткие картины голода отражают увиденное, услышанное, прочитанное, о чем и говорится во вступительной части статьи.

Уже в апреле 1921 года в деревнях люди начали опухать от голода, было очень много больных и немощных. Как раз в это время Гафури отмечает, что начали прибывать «первые ласточки голодающих» из сельских местностей в город. Изнуренные голодом люди спасение от голода видели в городе, не находя там, продолжали путь в поисках хлеба: «Толпы голодных людей без всякой определенной цели двигались сначала в город, а оттуда, куда глаза глядят» [1]. Позже, в начале 1922 года, бегство приняло массовый характер, когда голодобеженцы «... бросив на произвол судьбы свой родной дом, устремились, куда глаза глядят в поисках за куском хлеба и бродят с теплящейся в сердце, но далеко не всегда оправдывающейся на деле, надеждой - найти спасение от голодной смерти» [8].

С целью получить информацию о жизни крестьян, о состоянии деревень он задает вопрос своему знакомому, приехавшему из деревни. В ответ услышал, что «половине сельских жителей нынче абсолютно нечего есть. Другая половина выглядит вроде бы нормально, но это если сравнивать их с теми, у кого совсем ничего не осталось. Они тоже доедают последний хлеб, когда он закончится, пустят под нож скот. Большинство народа выживает именно за счёт скота. Жизнь в деревне окончательно сошла с накатанной колеи. Две трети селян вроде бы в состоянии провести весенний сев, но и они не смогут засеять много. Потому что нет семян. И гужевой транспорт значительно поредел» [5, с. 113].

© Ахметова М.А. © Akhmetova М.А.

Катастрофическое положение деревенской бедноты, обреченность на гибель отражается и в словах крестьянина, заходившего во двор Гафури просить милостыню: « - Эх, абзый!.. Думал ли я когда-нибудь, что буду ходить по дворам и просить милостыню? - нет, конечно. Разве мог я предположить, что докачусь до такого. Но докатился вот. коли судьбой мне такое мою юно! Ногу я на Германской войне потерял. У меня был запас зерна пудов десять примерно. Поскольку этого количества не хватило, чтобы заплатить развёрстку, пришлось зарезать одну из двух коров, половину отдал им, половину съели сами. Но и это мясо закончилось, пришлось зарезать вторую корову. Ближе к весне жена умерла от тифа. А лошадь я весной потерял. Когда дома стало совсем невмоготу, я взял двоих детей и двинул сюда, вчера похоронил младшего. Старшую оставил одному своему земляку, а сам вот здесь околачиваюсь. Но и здесь толку мало. Не знаю, как быть, куда податься. Согласен хоть сегодня на тот свет, но нет - раньше смерти не помрёшь...>> [5, с. 112-113]. Разумеется, для оголодавших, обессилевших от голода крестьян уйти в иной мир лучше, главное не ошущать этих мучений, страданий. Смерть для них долгожданная радость, но медлящая приходом.

Из вышеприведенных рассказов крестьян понятно, что их заставляли усердно выполнять план продовольственной разверстки, поскольку крестьяне заплатив разверстку тем, что у них было, дополнительно резали коров и лошадей, лишь бы доплатить, тем самым однозначно обрекая себя на гибель: «В деревнях не осталось никаких запасов хлеба. Во время продразвёрстки подчистую опустошили все амбары. Если у двоих-троих и остались какие-нибудь заначки, но их ведь ни на что не хватит. Крестьяне и из боязни наказаний, и из других соображений отдали всё, что полагалось. Остальное съели сами. Откуда же взяться зерну после этого?! ... Оставшийся после развёрстки скот почти весь съеден. А обязательные налоги всё начисляют и начисляют. Не принимая ничьих возражений, их заставили полностью выплатить начисленную развёрстку. У кого не было, чем заплатить, продавали последнее и на эти деньги покупали необходимые для уплаты налога продукты» [5, с. 112, 113-114]. Главным фактором повального голода стал неумный подход правительства, основанный на изъятии продовольственных продуктов у крестьян, неумение решать возникшие проблемы и малоэффекгив-ность мероприятий власти в борьбе с голодом.

В статье Гафури приводит услышанную им информацию об опухших и умерших в Белебеевском уезде. На страницах «Известий Всероссийского центрального Комитета Советов» цифры говорят сами за себя. Под заголовком «В голодных местах» приводится информация о тяжёлом положении Уфимской губернии: «По августовским данным в Уфимском уезде голодает 90.000 взрослых и 80.000 детей до 16 лет, в Белебеевском -100.000 взрослых и 90.000 детей. В Бирском - 50.000 взрослых и 30.000 детей, в Златоустовском 16.000 взрослых и 14.000 детей, - всего 475.000 человек из общего количества населения в 2.010.000, т.е. 24 процентов

... за время с 8 июля по 15 сентября на улицах Уфы подобрано 715 трупов. В 4-х волостях Белебеевскош уезда уже в конце июля было зарегистрировано 40.000 больных. Местами болеет до 70-90 процентов населения» [3].

Тяжелейшее положение Тамьян-Катайского кантона, состоявшего из 17 волостей, отражено в речи «одного приятеля, преподавателя», рассказывающего о горных рабочих из Башкортостана: «Не могу найти подходящих слов, чтобы описать разыгравшуюся там трагедию! Абсолютно все семьи (это было зимой, в начале голодного 21-го года) гибнут от голода, абсолютно все семьи не имеют возможности куда-либо убежать от смертельной напасти, раздетые и разутые, они, словно дикие варвары, заперлись в своих домах. О хлебе и муке здесь никто и не вспоминает...Многие всю зиму питались только древесной корой и прочей подобной «снедью». Были и такие родители, которые намеренно заводили дорогих, любимых детей в дремучие леса Уральских гор и бросали там, чтобы не слышать их криков и стонов, чтобы не видеть их мучений и предсмертных судорог-конвульсий. У этих несчастных окончательно развеялись надежды на что-то хорошее в жизни. Они потеряли человеческий облик, дух их сломлен. Опустившиеся до уровня зверей люди, едят всё подряд и ждут смерти. Если так пойдёт и дальше, то в ближайшем будущем велика возможность их вымирания...» [5, с. 113-114].

В такие тяжёлые моменты люди, доведенные до отчаяния, доходят до людоедства и трупоедства. желая продлить свое существование за счет себе подобных. В начале 1922 года на страницах периодической печати публикуются страшные факты голодного года. Например, в Тамьян-Катаевском кантоне Башкирии людоедство стало рядовым явлением: «В одной деревне умерла 14-летняя девочка. Родители, оставив труп дома, пошли рыть могилу. В это время их сосед, 32-летний человек, унес труп девочки из дому и спрятал его под нары своего дома. Родители девочки, возвратившись домой и не найдя труп, начали разыскивать его и известили об этом милицию. Когда вошли к соседу, то увидели, что на нарах валялись кости и черепа кошек и собак, а под нарами спрятан труп девочки. Когда начали расспрашивать соседа, «вор» сознался, что спрятал труп с целью поедания». Вот другой случай: «Супружеская чета - муж и жена, когда всё было съедено в доме и нечего стало есть, зарезали и съели своих двух малолетних детей» [2].

Случаи трупоедства и людоедства были обыденностью и каждодневно случались во всех кантонах и волостях. В еженедельном органе Народного Комиссариата по делам национальностей (Наркомнаца) отмечается, что: «В Кипчак-Джетировском, Бурзян-Тангауровском, Юрматынском кантонах зарегистрированы случаи, когда в семье были зарезаны и съедены по 2-3 члена семьи, как дети, так и взрослые» [8]. В одной только деревне Тюляк Юрматынского кантона, по словам специального корреспондента Известия ВЦИК, «Тухватулла Галия съела труп своего старшего брата Хабибуллы. Старуха

по имени Хусни съела свою дочь Марьям и сына Ахмета. В той же деревне человек по имени Агзам съел свою родную дочь Шамси-Зямал» [2].

В Башреспублике и Уфимской губернии в 1921 году число голодающих составило от 2 до 2,5 миллионов человек. На основе продовольственной политики в Уфимской губернии было изъято 13 миллионов пудов зерна и фуража, 12 тысяч пудов сливочного масла, 12 миллионов штук яиц. а в Башреспублике 2,2 миллионов пудов зерна, 6,2 тысяч пудов сливочного масла, 39 тысяч голов крупного и 82 тысячи голов мелкого рогатого скота, 2,2 тыс. пудов меда [6]. Вышеперечисленный список сельскохозяйственных продуктов свидетельствует о том, что реквизиция, проводимая продотрядами, укомплектованными коммунистами, распространялась абсолютно на все: «В начале продразверстка распространялась только на хлеб и зернофураж. В заготовительную кампанию 1919-20 она охватила также картофель, мясо, а к концу 1920 почти все с.-х. продукты. Фактически изымались не только излишки, но и запасы, необходимые для выживания крестьян, а также семенной фонд» [10, с. 411].

Последствия голода 1921-22 г. в Башкирии охарактеризованы в статье P.A. Давлетшина в издании «Башкортостан: Краткая энциклопедия»: «В годы голода население Башкирской республики и Уфимской губернии сократилось на 650 тыс. чел. (на 22 %). Численность башкир и татар уменьшилась на 29 %, русских - на 16 %. За 1921-22 исчезло 82,9 тыс. крестьянских хозяйств (16, 5 % от общего числа), количество рабочих лошадей сократилось на 53 %, коров - на 37,7%, овец - на 59, 5%. Посевные площади уменьшились на 917,3 тыс. дес. (на 51,6 %)» [7].

Необходимо отметить, что исторические и статистические сведения из периодической печати 1920-х годов, энциклопедических изданий, трудов по истории характеризуют общую страшную картину голода 1921 года, наиболее объективно отражают суть происходящего в республике и в стране. Мы, в свою очередь, опираясь на архивные документы, на периодическую печать, попытались глубже проанализировать статьи М. Гафури.

В своих записях М. Гафури пишет о пугающей панораме Казани, об огромном количестве мечущихся между водой и огнём беспомощных голодных крестьян. 3 июля 1921 года Гафури, проплывая на пароходе по Каме, знакомит читателя с «людским морем» на пристани «Вятские Поляны». Здесь, как он отмечает, людской поток из «мешочников», зажиточных крестьян, везущих рожь, муку и прочие продукты из Перми, также «го-лодобеженцы» из Мензелинского уезда, не имеющие представления о том, куда они держат путь. Они не видят выхода, поскольку неизвестно, куда они приплывут, и кто им окажет помощь на новом месте. Возвращаться обратно в свои деревни тоже смысла нет. Там и здесь их ожидает голодная смерть.

Наблюдая за происходящим на пристани М. Гафури отмечает, что голодные крестьяне неделями не могут сесть на пароход, в надежде проникнуть на борт толкаются, кричат, создают шумиху. Возникает конфликт

и с местной милицией. Один из оголодавших, обессилевших крестьян в сильно потрёпанной одежде рассказывает М. Гафури о том, что их тут «неделю держат в ожидании парохода. Между тем пароходы проплывают один за другим. Вам этот пароход не подходит, говорят нам, за вами придёт специальный пароход. Вот и мучаемся тут в ожидании. Съели все продукты. На открытом воздухе дети начали болеть. Каждый день по одному, по два ребёнка заболевают. Когда уедем отсюда, неизвестно. Я продал лошадь и дом-пятистенок за четыре пуда муки и тронулся в путь. Сейчас и эта мука заканчивается. А есть и такие, у которых уже сегодня нет ни грамма еды. Эти едят кору да коренья...» [5, с. 115-116]. Своим внешним видом они напоминают мертвецов из могил во время апокалипсиса, поскольку «бывшие когда-то мощными, как дубы, мужчины усохли и согнулись, словно коромысла, девушки, кровь с молоком, щёчки-яблочки, пожухли - кожа да кости».

Продолжение к описанному Гафури мы находим среди документов Национального архива Республики Татарстан. Говоря о голодающих людях, оставшихся под открытым небом, можно привести докладную записку члена комиссии по борьбе с голодом и эпидемиями А. Семенова, написанную 5 сентября 1921 г. и адресованную зампредвсетатчеку тов. Денисову где говорится о следующем: «На основании Вашего приказа от 2-го сентября 1921 г. <...> произвел вторичный осмотр мест расположения беженцев и рабочих на станции и Устье, отправляющихся в хлебородные губ., по нарядам Наркомтруда. При въезде на Устье с левой стороны и с правой по дамбе находится тысячу двести человек совершенно под открытом небом, а часть в самодельных палатках <...> при осмотре их можно сказать <...> обнаружены больные; по правой стороне речонки Устья тоже под открытом небом сосредоточено до 300 чел. и далее под навесами около тысячи человек, около самого навеса обнаружен разлагающийся труп. На станции точно также обнаружены больные и имеются под открытом небом до 1 000 человек. Все граждане с мольбой просили их не бросать на произвол судьбы, не дать им погибнуть. Как раз в момент моего обследования начался сильный дождь, ветер, холод. У беженцев же кроме тряпья, для того, чтоб огородить себя от холода ничего нет (разутые и раздетые совершенно). Медицинская помощь им совершенно не оказывается и к больным они дозваться не могут»[9].

С призывом помощи голодающим по зову сердца и гражданского долга М. Гафури выступает и на страницах газеты «Урал», органа Губернское Бюро тюркских народов Уфимского Губкома Р.К.П. (б) и п-о. тюркских народов отдела по делам национальностей Губисполкома. В статье «Бер сынык икмэк, иске кулмэк» («Один ломтик хлеба, ветхие обноски»), автор призывает тех, кто может и в состоянии помочь бедствующим, сделать это: «Каждый, в ком осталась хотя бы толика совести и милосердия, должен бы при виде этих дрожащих, просящих подаяние детей тут же войти в их положение и прийти на помощь. Однако опыт, полученный за эти три дня, явственно показал, что сытые, спящие под тёплыми одеялами люди не спешат в должной мере протянуть руку помощи, а вид голодных детей не в силах растопить лёд равнодушия в их сердцах. Стало очевидно, что благополучные люди не в состоянии подать ни ломтя хлеба, ни поношенной, обветшалой рубахи... Довелось встретить даже таких, кто прятал в усы надменную улыбку, наблюдая за потугами тех, кто пытался помочь брошенным на произвол судьбы детям своих родственников, которых голод вынудил покинуть родное село» [4].

«Чутье настоящей минуты» (Н. Добролюбов), характерное для настоящих художников, заставляет М. Гафури, как и многих других, взывать к власть предержащим, к имущим людям, - помочь бедствующим. Он предвидит трагические последствия от равнодушия и невмешательства тех. кто может помочь - и не помогает - для морального состояния общества. Лишь милосердие, любовь и жалость к ближнему, сострадание бедствующим людям, посильная помощь, - делают человека человеком. М. Гафури в полный голос, вовсе-услышанъе заявил об этом и в своих публицистических статьях, как и многие его собратья по перу в Татарии да и по всей стране.

Библиографический список

References