Спросить
Войти
Л/. С. Ващенко
резкий поворот: от обвинений России в помощи сербам и оценки всей ее балканской политики как способа отвлечения народа от демократических перемен до полной поддержки империи в Восточном вопросе, ее помощи тем самым балканским народам, к которым Старчевич относился с таким пренебрежением. Конечно, хорватский деятель не отказывается совсем от критики недостатков России, прежде всего внутренних, но по сравнению с его статьями начала 1870-х гг. перемена в отношении более чем наглядна.
Конечно, на этот резкий поворот повлияли победа России в войне с Османской империей и возникновение самостоятельных государств на Балканах. А действия русских войск вызывали воодушевление в том числе и в хорватских землях. И правашские политики, желавшие добиться роста своей популярности в сложившейся обстановке, подхватили эту тенденцию. Если до событий на Балканах Россия рассматривалась ими в качестве возможного союзника скорее теоретически, то с 1878 г. ситуация меняется. Впрочем, хорватские историки считают эту перемену лишь тактическим ходом, который был необходим именно со стороны Старчевича17. Что лидер правашей и сделал. И именно «Отношения к России», как отмечал хорватский исследователь А. Флакер (1924-2010), определяли внешнеполитическую концепцию правашей в течение 80-х гг. XIX в.: «Прославление России как возможной освободительницы Хорватии или как силы, которая могла бы этому освобождению способствовать, становится постоянной темой пра-вашской пропаганды восьмидесятых годов. Каждый шаг русских правящих кругов или русской дипломатии, который бы означал увеличение пропасти между Россией, с одной, и Австрией и Германией, с другой стороны, правашские газеты встречали с воодушевлением»18.
А. Старчевич в последующих своих работах не раз касался темы России в том или ином аспекте. Однако нельзя сказать, что его позиция в течение 1880-х гг. оставалась неизменно пророссийской, даже в тактическом отношении. В некоторых вопросах он все же твердо придерживался своих подлинных убеждений и не желал отступать от них даже «на бумаге». В первую очередь это касается религиозного вопроса. Православная церковь в России, как и на Балканах, оставалась объектом его критики даже в течение этого «русофильского» периода в истории Партии права. Пытаясь доказать, что на Балканах православие всегда отличали «низость, мелочность, слабость», он с иронией отмечает, что «Россия четырем православным странам дала независимость, а все они сразу отдали свою независимость врагам России и своим врагам»19. Если бы православная церковь боролась за независимость, величие и мощь, пишет Старчевич, Россия бы с этой церковью никогда бы не оказалась под татарским игом и под господством польских захватчиков в течение нескольких веков: «Поскольку Россия с этой церковью потеряла независимость, она бы с ней и осталась зависимой, не обладая такой мощью и протяженностью. Не православная церковь, а кто-то другой освободил Россию от ее иноземных захватчиков и дал ей независимость, способствовал обретению мощи и расширению ее территории. Этим
если бы она с давних времен следовала византийским заветам»23. Тогда бы Россия, по мысли Старчевича, стала «пугалом, объектом ненависти со стороны всех разумных и благородных европейцев и таких же русских!» В качестве положительного примера он приводит Александра II, поведшего Россию по пути прогресса и снискавшего любовь европейцев. Но в 1888 г. на русском престоле был уже другой император, и Старчевич выражает свои опасения по поводу того, что если он «не свернет с нынешнего пути, эта любовь может постепенно исчезнуть и в России, и вне ее пределов» .
Но Старчевич, тем не менее, не считает, что католицизм был бы для России хорошей альтернативой «византийщине», и критикует российских католиков, таких, как князь И.С. Гагарин (1814-1882), принявший католицизм и ставший членом ордена иезуитов. В своих сочинениях Гагарин пытался доказать, что только католицизм спасет Россию от насильственного переворота, поскольку в России многие хотят вернуть патриархат и сделать церковь независимой от государства. Старчевич вполне обоснованно возражает: любая вера, не только католическая - против любой революции, но это не значит, что они не будут происходить: «Ни католицизм, ни папа, ни их сторонники не смогли предотвратить революции в Испании, во Франции и т.д. И именно в католических странах было больше всего революций, да и тот же папа в последнее время держится на престоле с помощью иностранных штыков. Сложно предположить, что католицизм будет иметь в России более прочные основания, чем в других странах»25.
В начале 1890-х гг. Старчевич и вовсе перестает воспринимать Россию как единое целое. Тенденция к отделению официальной России от ее народа особенно ярко проявилась в одной из его статей, где он писал: «Существует две России, народная и официальная: они изначально противостояли друг другу, но официальная носит имя народной, и этот возмутительный факт иной раз проявляется в самых разных местах»26. Эти слова свидетельствуют об отходе лидера правашей даже от «тактического» русофильства, столь ярко проявившегося в «Отношениях к России». Ведь действия именно официальной России на Балканах вызвали восторг как в хорватском обществе, так и у сторонников Партии права, в том числе и у Старчевича. И именно в вышеупомянутой брошюре, несмотря на все симпатии к нигилистам, он отзывался в самых лучших выражениях именно о действиях официальной России, о том «прогрессе», на путь которого Россия встала именно благодаря политике властей. Так писал Старчевич в конце 70-х гг. В начале 90-х гг. он практически возвращается к своим прежним взглядам, которым свойственна жесткая критика российской политики, как внешней, так и внутренней. «Все государственные механизмы, - пишет Старчевич, - и все династии терпели крах именно из-за того, что не знали или не желали признавать истинное положение народа или страны»27. И в этом случае Старчевич ведет речь не только о «нигилистах», как можно было бы подумать. Эта статья явилась реакцией на антагонизм JI.H. Толстого и B.C. Соловьева с официальными властями, выражавшими недовольство тем, что первый перестал
