Управление природоохранной деятельностью: эволюция институциональных изменений

Геоэкология

УДК 504.06

УПРАВЛЕНИЕ ПРИРОДООХРАННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ: ЭВОЛЮЦИЯ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ1

DOI: 10.24411/1728-323X-2019-14052

Г. А. Фоменко, доктор географических наук, профессор, АНО научно-исследовательский проектный институт «Кадастр»; Ярославский государственный технический университет, info@nipik.ru, Ярославль, Россия

Институциональная и эволюционная методология развивается как часть широкого культурного сдвига в экономической и социальной географии начиная с 1990-х годов. Эти подходы результативны в природоохранной сфере как теоретическая основа для разработки соответствующих концепций и стратегии. Выполненное с их использованием исследование эволюции формальных и неформальных природоохранных институтов позволило уточнить возможный социокультурно обусловленный коридор институциональных изменений в управлении природоохранной деятельностью в России.

Institution- and evolution-based methodology is developed as part of a huge cultural shift in economic and social geography since the 1990s. These approaches are effective in the environmental field, as a theoretical basis for the development of relevant concepts and strategies. A study of the evolution of formal and informal environmental institutions carried out in this way made it possible to specify socio-culturally determined frames of institutional changes in environmental management in Russia.

Мы живем в мире, где сложившиеся модели и методы управления природоохранной деятельностью на глазах теряют эффективность из-за стремительного усложнения отношений «Природа — Общество», когда наблюдаются быстрые изменения в спросе на природные ресурсы и экосистемные услуги, возрастают техногенные риски. В любом случае, для своей хозяйственной деятельности человек изымает все больше и больше пространства. Так, за 30 лет после 1950 г. под пахотные угодья было преобразовано больше земель, чем за 150 лет между 1700 и 1850 годами; за несколько последних десятилетий в мире уничтожено 20 % коралловых рифов и еще 20 % деградировали, исчезло 35 % мангровых зарослей. С 1960 г. количество воды в искусственных водохранилищах увеличилось в 4 раза. С 1960 г. забор воды из рек и озер увеличился вдвое [1]. Эти процессы в природопользовании предсказал более 100 лет назад известный российский географ В. А. Ану-чин, который, синтезировав огромный фактический материал по страноведению, истории, философии, этнографии, археологии, экономике, показал, как по мере развития общества возрастает его зависимость от природы, как она качественно и количественно меняется [2]. Жертвами собственного могущества пали многие оазисы цивилизации на различных континентах Земли: процветающие общества пережили неожиданный для современников (и для историков) «надлом и распад». Историческая, географическая и этнографическая литература полны описаний предметных эпизодов, когда события развивались именно по такой каузальной схеме [3].

Происходящие экологические изменения столь стремительны, что в экспертном сообществе отсутствует однозначное понимание того, в каком направлении следует развивать природоохранное управление и насколько современные природоохранные практики зависят от широко понимаемых географических условий. К настоящему времени сложились различные методологические подходы к природоохранной деятельности. Их можно условно подразделить на: (1) экологический алармизм; (2) энвайронментализм (который подразделяется на экономизм, или оптимизм технологический; кон1 В данном номере журнала публикуется первая часть статьи, продолжение — в следующем номере журнала.

сервационизм; биоцентризм; экологизм); (3) изоляционизм; (4) переход к «зеленой» экономике в интересах устойчивого развития [4]. Эти подходы объединяет признание нарастания рисков глобальной экологической катастрофы, а отличия заключаются в выборе методов ее предотвращения в соответствии с представлениями о будущем и интересами различных социальных групп.

Эволюция изменений в управлении природоохранной деятельностью относится к числу недостаточно изученных процессов как с теоретической, так и с эмпирической точки зрения. Генезис таких систем управления, характер и степень влияния социокультурных особенностей территорий на природоохранное регулирование в научном плане разработаны слабо. Первый опыт институционального анализа природоохранной деятельности был изложен автором в 2004 году в книге «Управление природоохранной деятельностью: основы социокультурной методологии» [5]. Развивая изложенные в ней методологические подходы, в данной статье анализируется ситуация в российском управлении природоохранной деятельностью как результат многовековой институциональной эволюции и определяется возможный коридор институциональных изменений.

Методология

В институциональном отношении казавшийся незыблемым в конце XX века основной тренд на экономическую глобализацию и расширение влияния универсальных природоохранных институтов столкнулся с возрастанием роли географических факторов, образно названного Р. Кап-ланом «местью» географии [6] и культурным противодействием, которое также можно назвать «местью» культур, поскольку культура «представляет собой межпоколенческий перенос норм, ценностей и идей» [7, С. 81], а устойчивость культурного наследия порождает «эффект колеи», который трактуется Д. Нортом как «способ, при помощи которого институты и убеждения, сформированные в прошлом, влияют на нынешние решения...» [7, С. 39]. Поэтому для каждой территории нужна социокультурная «настройка» природоохранных институтов, для понимания особенностей которой целесообразно исследование эволюции исторически сложившихся территориальных институциональных систем со свойственными им природоохранными институтами, а также выявление социокультурно обусловленного коридора возможных институциональных изменений.

Развивая удачный термин Д. Норта [8, С. 16], определим природоохранные институты как «правила игры» в обществе, или созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми в природоохранной сфере. Такие институты (формальные и неформальные)2 возникли как поведенческая реакция людей и их сообществ на угрозы (реальные или вымышленные) их безопасности. Они ограничивают и регламентируют природопользование, тем самым снижая риски негативных экологических последствий человеческой деятельности, делая территориальное развитие более экологичным.

Эти институты — продукты коллективного действия; именно они уменьшают неопределен -ность, структурируя повседневную жизнь или, другими словами, определяют или ограничивают набор альтернатив, которые имеются у каждого индивида во взаимоотношениях с окружающей природной средой, а также снижают вероятность деструктивного поведения и возникающих при этом конфликтов. Природоохранные институты, регулирующие отношения в сложной открытой неравновесной системе «Природа — Общество», представляют собой одну из наиболее древних и устойчивых форм ограничений, которые организуют взаимоотношения между людьми. Выбор и особенности природоохранных институтов связаны с территориальным конкретным набором культурных образцов поведения и действий, которые «запечатываются» в социальную форму.

Природоохранные институты не представляют собой обособленную систему управления, поскольку зависят от характера и пространственного расположения источника опасности, экологической уязвимости, социокультурно обусловленного диапазона приемлемых решений реальных распорядителей ресурсов. Развивая идеи Во8сЪта [9, 10], применительно к изучаемой нами эволюции институциональных изменений в управлении природоохранной деятельностью, важно сфокусировать внимание на эволюции территориальных институциональных систем, поскольку природа в современном понимании — это не только набор ресурсов, но и в первую очередь совокупность экосистем, в той или иной мере преобразованных человеком. Тем самым, территория становится сущностью сама по себе, про2 Неформальные природоохранные институты выражаются в обычаях, традициях, религиозных нормах и правилах, ограничивающих и регламентирующих воздействие на окружающую среду. Формальные природоохранные институты отличаются от неформальных по степени проявления. Создание юридических систем, призванных решать все более сложные конфликты и споры, влекло за собой расширение сферы применения формальных правил. Взаимодействие институтов может быть как дружественным, так и конфликтным (авт.).

изводя как материальные, так и нематериальные активы и экосистемные услуги, сохранение и восстановление потоков которых обеспечивают уникальные знания и природоохранные институты.

При решении задач социокультурной «настройки» универсальных, применяемых в большинстве стран мира, природоохранных институтов в территориальных институциональных системах полезно применение методологии институциональной и эволюционной экономической географии, которая признает ограниченную рациональность и зависимость от контекста принятия решений реальными распорядителями ресурсов, а также обладает рядом других общих черт: междисциплинарность и системность, реализует выход на длительные горизонты исследований [11, 12]. Для природоохранной сферы актуален длительный горизонт исследования, поскольку, как писал Ф. Бродель, «...географическое рассмотрение долгосрочных периодов приводит нас к пониманию самых длительных процессов, которые знает история» [13, С. 117].

Подход эволюционной экономической географии концентрирует внимание на динамике «зависимости от пути» (path-dependent dynamics), которая обусловливает неравномерное экономическое развитие в пространстве, в то время как институциональная экономическая география в качестве важнейшего элемента предполагает исследование институциональных заимствований . Сама же категория институциональных заимствований начала входить в институциональный экономический анализ сравнительно недавно. Среди работ, так или иначе затрагивающих эту проблематику, можно отметить исследования Д. Норта, Т. Эггертссона, Г. Мюрдаля, К. Эрроу, Д. Бьюкенена и Г. Таллока, среди российских авторов — А. Аузана, Р. Нуреева, Я. Кузьминова, А. Мау, А. Шаститко, А. Олейника, Р. Капелюш-никова и др.

Комплексное применение м етодологии эволюционной и институциональной экономической географии в исследованиях в области управления природоохранной деятельностью в значительной [15, 16] или «институциональному повороту» [17, 18]. Следует согласиться с Boschma и Frenken [19], что это существенно расширяет экономическую географию за счет междисциплинарного

стран, а также из теоретических разработок [14]. К особой форме импорта институтов возможно отнести и психологическое давление передаваемой информации о другой жизни.

синтеза знаний и достижений экономических, социальных, культурологических и политических наук.

Основные черты и особенности эволюции природоохранных институтов

На протяжении веков природоохранные институты побуждали людей ограничивать потребление природоохранных ресурсов и экосистемных услуг. В качестве основных факторов институциональных изменений Д. Норт выделял идеологию и сдвиги в структуре относительных ц ен, которые происходят под влиянием технического прогресса, появления новых видов продукции, открытия новых рынков, роста населения [20, 21]. Эти факторы применимы и для анализа эволюции институциональных изменений в территориальных институциональных системах в природоохранной сфере на территории современной России, где можно выделить несколько исторических периодов.

Первый — период возникновения относительно обособленных общинных институциональных систем, включающих в себя природоохранные институты, ограничивающие и регламентирующие природопользование в интересах выживания людей. Природоохранные институты отражали духовный мир первобытного человека, который отличался синкретичностью, обожествлением природы. Мотивация первобытного человека принципиально отличалась от современного; даже в средневековье у славянских общин сохранялось древнее отношение к природе как к лону, порождающему безграничные ресурсы; доминировал культ Матери-Земли.

Уже в первобытном обществе, чтобы не умереть с голоду в условиях, когда вмещающая окружающая природная среда не могла прокормить членов первобытной общины, были неизбежны коллективные решения либо о перемене места обитания, либо регулировании природопользования в местах обитания, либо о регулировании численности общины. Практиковались табуиро-вание, установление сроков и регламентов сбора природных продуктов и охоты, выделялись «священные рощи». Ограничение потребления в ряде случаев приводило к весьма жестким обычаям по сокращению численности: хочешь завести ребенка — принеси скальп врага; умерщвление стариков и «лишних» новорожденных; пожизненное вдовство и др. Устанавливался контроль за распределением и потреблением добытых членами общины продовольственных и материальных ресурсов. В мире первобытного человека существовали специфические механизмы регулирования — изгнание из общин, казнь, взаимное одаривание,

вергельд и кровная месть — некоторые из них сохранились до сегодняшних дней [22].

Если до возникновения языка экологический опыт реализовывался в виде неформальных институтов, регламентирующих социальное поведение первобытных людей, то с его возникновением можно говорить о появлении первых формальных природоохранных институтов. Природоохранное регулирование, особенно формальное, получило свое развитие у земледельческих общин на стадии мезолитического перехода4, когда у первобытных людей возникла потребность в новых институтах, ограничивающих природопользование в местах оседлого проживания; в этот период появились первые «священные рощи», ограничения на охоту, собирательство и т. п.5

Второй — период формирования двухуровневой системы природоохранных институтов в племенных союзах и первых государствах, когда под влиянием технического прогресса, появления новых видов продукции, открытия и расширения рынков, роста населения возросла роль межобщинных обменов, а позднее и международной торговли по основным речным путям: Волжскому (из «варяг в арабы») и Днепровскому («из варяг в греки»). Последнее вызвало сдвиг в структуре относительных цен на экспортируемые природные ресурсы. По рекам в страны Востока, через Хаза-рию, а позднее по Днепру в Византию вывозили меха, мед, воск, клыки моржей, рабов, а в отдельные периоды — шерстяное сукно и льняное полотно; ввозили серебро, специи, драгоценные камни, шелковые и сатиновые ткани, а также оружие дамасской стали и лошадей. Зерно в качестве основного экспортного товара не отмечается ни в арабских, ни в византийских источниках.

В IX веке и позднее на Руси сложились и развивались две относительно независимые институциональные системы: земледельческая общинная (коренное население) и военизированная, свойственная отрядам викингов (варягов), с их презрительным отношением к земледельческому

труду и работорговлей6. По мнению А. А. Горского [23], на Руси, вследствие силовых отношений с коренным населением, сложилась система поборничества, а господствующей социальной группой выступала дружинная корпорация во главе с князем. Она обеспечивала охрану торговых путей, а также создала условия и предпосылки возникновения торговых поселений и городов (Гнез-дово, Тимерево, Киев, Ярославль и др.), а затем и крупнейшего торгового государства Восточной Европы раннего средневековья — Киевской Руси.

Язычество обожествляло силы природы; древние славяне почитали источники, рощи и отдельные деревья, озера, но именно в этот период истории общинные природоохранные институты были дополнены новой группой институтов, ограничивающих и регламентирующих добычу и использование природных ресурсов, прежде всего экспортных, которые вводились князьями и племенной верхушкой с целью максимизации рентного дохода. С появлением племенных ц ент-ров и городов возникла потребность в решении проблем жизнеобеспечения (уборка мусора, сбор загрязненных стоков и др.), а значит, появились новые институты. В Киевской Руси взимался налог «за дым», однако он не имел отношения к экологии7. Что касается сохранения экосистем-ных услуг, то в «Русской правде Пространной редакции» (1209 г.) из 121 статьи 10 были посвящены защите прав собственности на лесные промыслы, и в первую очередь — бортничество (4 статьи). Кроме того, законом была установлена ответственность за кражу собак, сетей птицелова, бобров, а также ловчих птиц; последние ценились не ниже коня, были предметом гордости князей и часто экспортировались (ПРП, 1952, вып. 1, с. 116). Однако «Русская правда» совсем не упоминала норм, регулирующих земельные отношения, тем не менее, включала статьи, предусматривающие штраф и возмещение убытка за хищение добычи из л овчих орудий, за охоту на чужих землях. Специальная статья предусматривала наказание за разорение гнезд диких пчел [25]. Принятие христианства из Византии послужило мощнейшим фактором культурного облучения, которое институционально способствовало усилению центральной власти и гуманизации общественной жизни,

примерно до Х1У—ХУ веков; аналогичная окладная единица была известна в Закавказье, Польше, некоторых районах Балканского полуострова [24].

включая отношения в системе «Природа — Общество».

Третий — период активных институциональных заимствований из стран с различными социокультурными условиями при дезинтеграции Киевской Руси. В этот период усилилось влияние разнонаправленных религиозных идеологий. На фоне снижения объединяющего начала великих речных путей открылись новые рынки на Востоке и Западе. Этому способствовало постепенное вхождение частей Киевской Руси в иные государственные образования. Процесс сопровождался активным заимствованием институтов из стран с иной культурной традицией, что привело к формированию различных траекторий развития институциональных систем и, соответственно, определило различия в эволюции природоохранных институтов.

Владимиро- Суздальская Русь, завоеванная татаро-монголами, вошла в XX веке в институциональную систему Джучиева улуса империи Чингисхана и была поставлена под управление Закона «Их За-саг» [26]. Сын Джучи Бату-хан для зависимых от Орды государств (Русь, Азербайджан, Персия) — издавал письменные указы, именуемые «зарлиг» (ярлык — рус.). Это способствовало укреплению отношений по типу «власть — собственность»; вечевые традиции Киевской Руси ушли в прошлое8. В рамках единой империи, где соблюдалась религиозная терпимость и обеспечивалась жесткая дисциплина, Великий шелковый путь стал безопасным, что способствовало расширению торговли и ускорению институциональных заимствований [27].

Какие же были представления об охране природы у завоевателей? В первую очередь, следует выделить обычай не трогать землю и воду, что связано с почитанием неба и земли, солнца и луны [28]. По закону «Их За-саг» Чингисхана, тех, кто осквернял реку или воду в колодцах, серьезно наказывали; было запрещено мыться в реке. Арабский историк Аль-Макризи отмечал, что, согласно закону Чингисхана, тот, кто мочится в воду или на пепел, предается смерти [29]. Одним из основных положений закона была любовь к земле. Монгольский профессор Т. Сэнгэдорж отмечает, что в законе Чингисхана «Их За-саг» встречаются слова «плодородный мир», которые привлекают особое внимание, как и то, что в XII веке Ванхан Хэрэйд аймака создал заповедники на горах Богд и Хэн, которые вот уже

В значительной степени «Их За-саг» состоит в защите матери-земли, в предотвращении посягательств на вечные ценности. Об этом свидетельствуют следующие строгие положения: «...если возник пожар на пастбище или кто-либо побьет лошадь по голове и глазам, то следует убить виновного». Китайский ученый Сайшиял в 34 фрагменте своего варианта «Их За-саг» писал: «Так как монгольское государство главное внимание уделяло кочевому скотоводству, то особенно бережно относились к пастбищам, и существовал особый закон «О пастбищах». Тех, кто портил пастбища, тяжело наказывали. Тех, кто после появления травы просверлит землю или сожжет пастбище, тех следует убить» [30]. Заслуживают внимания подробные заметки Плано Карпини о действии отдельных положений закона «Их За-саг»: «...не убивать животных копьем, не трогать яйца птиц, охотиться за исключением периода размножения, избегать ранения животных, четко различать животных, пригодных для охоты» [31].

Многие из этих природоохранных институтов близки дохристианским языческим общинным природоохранным нормам и правилам природопользования славянского и угро-финского населения Руси, когда природное пространство, земля принадлежала богам, а значит, являлась общественным благом. Землю использовали по праву заимки9. При преобладающем подсечном земледелии затраты на обретение ресурса сводились к издержкам перехода на другое место; истощенное поле оставлялось. Русская народная сказка донесла до нас образ идеального мира неограниченных и бесплатных ресурсов, свойственных «экстенсивному» человеку: «скатерть-самобранка», «неразменный пятак» и прочие образы соответствовали этому идеалу. К сожалению, исследований по прямым заимствованиям природоохранных институтов Джучиева Улуса на Руси нам не известно. Тем не менее сложившаяся в нем модель «власть — собственность»10 формировала свою систему природоохранных институтов, индифферентных к правам частной собственности на землю.

обозначения типичного для стран Востока института зависимости прав собственности от должностного статуса [33].

Великое княжество Литовское, Русское, Же-мойтское и иных (ВКЛ)11 добровольно или полудобровольно вобрало в себя большинство бывших княжеств Киевской Руси и превратилось в одно из крупнейших государств средневековой Европы. Основой его экономического развития было сельское хозяйство. Уже в 1447 г. литовское дворянство получило, по польскому образцу, гарантии частной собственности на землю и налоговый иммунитет (правитель Литвы лишился права налагать подати и повинности на частновладельческих крестьян). В XIV—XV вв. интенсивно развиваются города как административные, военные и ремесленно-торговые центры. В XVI в. создаются цеховые объединения ремесленников, деятельность которых регламентировалась уставами. Расцвету городов способствовало Магде-бургское право, или право на самоуправление, которое предполагало и санитарные нормы. Первым из городов ВКЛ Магдебургское право получил в 1387 г. Вильно, затем в 1390 г. — Брест [34].

В условиях относительной терпимости к выбору веры, особенно на первых этапах развития (православие, католичество, униатство, кальвинизм и т. д.), в ВКЛ долго сохранялась боярская самостоятельность и вечевое самоуправление, которые постепенно трансформировались в дворянскую демократию12. Технические инновации импортировались преимущественно из западных стран и сопровождались социальными и культурными заимствованиями. Литовские статуты регулировали природопользование. Особенно следует выделить третий Статут Великого княжества Литовского, который был подписан в 1588 г.13, его 10-й раздел был посвящен охране природы; тем самым леса, реки, озера, животные и птицы находились под охраной закона. За нарушение норм Статута виновные привлекались к ответственности. Так, за умышленные поджоги лесов,

которые, как говорилось в законе, наносят большой вред птицам, пчелам, зверью, полагалась даже смертная казнь (р. X, арт. 17). Ряд статей охраняли природу от хищнического уничтожения: за соколиное гнездо полагалось 6 рублей уголовного штрафа, а за гнездо лебедя — 3 рубля; за нарушение бобровых гонов — 12 рублей и т. д. Устанавливались также штрафные санкции за повреждение бортного дерева (р. X, арт. 13) [35].

Новгородская Республика изначально развивалась в сравнительно суровой природно-климатической зоне, что обусловило особую социальную структуру общества и необычайную для средневековой Руси форму государственного правления и отношений в сфере природопользования14. Здесь доминировали интересы торговли с Западной Европой и Низовыми Землями, а богатство воспринималось как капитал и, в меньшей степени, как владение землей. «Господин Великий Новгород»15 был активным участником балтийской торговли (в основном через Ганзу). Важнейшие статьи экспорта — меха и воск, выделанные кожи и кожаные изделия. С Запада ввозились в основном дорогие ткани (особенно сукно), а также ц ветные м еталлы, используемые во многих ремеслах. Из привозного янтаря делались ювелирные украшения, ввозились также ртуть, мышьяк, купорос; из пищевых продуктов — балтийская сельдь, соль, а в неурожайные годы — и хлеб16.

Высшим представительным и законодательным органом власти «Господина Великого Нов17

города» являлось вече1&, которое позволяло учитывать интересы не только бояр, но и церкви, а также «концов» — жилых районов города. Главой исполнительной власти в Новгороде был посадник, представлявший какой-либо из боярских кланов18. Приглашаемый на временную службу князь не имел права вмешиваться в поземельные отношения [36, 37]. В системе власти «Господина

Великого Новгорода» значительную роль играла православная церковь19 — начиная с XIII века именно архиепископ возглавлял Совет господ, который был постоянным высшим исполнительным органом власти в Новгородской республике [38, 39]. В этом правительственном органе были представлены все слои населения, приходское духовенство и монашество [40, С. 77].

Эволюция природоохранных институтов «Господина Великого Новгорода» отражала самобытную традицию развития частнособственнических отношений, под воздействием не только Влади-миро-Суздальской Руси и ВКЛ, но и в значительной степени прибалтийских культур20. Здесь существовала развитая система сделок, связанных с установлением и прекращением права собственности на землю (сельскохозяйственные земли, водные объекты, в том числе для рыбной ловли, лесные земли и т. д.). В судной грамоте21 зафиксирован порядок разрешения споров между владельцем земли или ульев диких пчел с крестьянами-общинниками.

К числу серьезных имущественных преступлений относился поджог, в том числе лесных угодий, который наказывался смертной казнью. В Новгороде и Пскове существовало высокое представление о чести человека. Так, по Псковской Судной Грамоте, тягчайшим оскорбительным действием считалось повреждение бороды (ст. 117): «послух изнеможет — ино за бороду присудить два рубля, и за бои22». Такой штраф (продажа) — самое высокое денежное взыскание, большее, чем даже за убийство (по Псковской Судной Грамоте за убийство была установлена продажа в размере одного рубля). Примечательно то, что наказание за оскорбление не зависело от социального положения оскорбленного.

Четвертый — период становления и развития системы природоохранных институтов на основе

монополярной институциональной матрицы. Исторической наукой достаточно обоснованно доказано влияние на институциональную систему усиливающегося Великого Княжества Московского ордынских властных традиций (в меньшей степени, византийской культуры), что выразилось в усилении московского самодержавия и поместной системы [41—43].

Права владения землей и природными ресурсами воспринимались людьми как дарованные «природным» царем, которому подданные платят «положенный» устоявшийся «отход». В такой институциональной системе интересы государства доминируют над личными, а роль главного (и единственного) инноватора институциональных изменений отводится Государю. Отсюда и характерные для эпохи Московского Царства приоритеты природоохранной деятельности: организация заповедных зон для царских охот, которые недоступны для простых подданных; защита экспортных природных ресурсов; охрана источников жизнеобеспечения (питьевая вода); оборонные мероприятия (создание засечных полос) и т. д.

В 1649 г. царем Алексеем Михайловичем было принято Соборное Уложение, которым, в частности (ст. 23, гл. 7), разрешалась «служилым людям» беспошлинная рубка в любых частных лесах; в то же время, порубки и иные нарушения, такие, как порча птичьей привады, кража тетеревиного шатра, или «куропатной» сетки, порча или рубка бортного дерева, кража пчел и другие строго наказывались. Для охраны мест, где охотился царь, выделялись специальные заказники; ради сохранения гнездовий ловчих кречетов он приказал 7 островов, вытянувшихся вдоль восточной части побережья близ современного Мурманска, считать «государевой заповедью». В Московской Руси (XV—XVII вв.) применялись специальные охранные грамоты, которые можно рассматривать как частный случай ограничений на те или иные виды природопользования23. Так же продолжали охраняться святые озера и ключи, теперь освященные христианством.

Российская империя сохранила в качестве основы самодержавную модель общественного договора со свойственной ей монополярной институциональной матрицей, что обусловило сильное

государственное регулирование и длительное сохранение сельской передельной общины. Как и ранее, от самодержцев зависело практически все. Тем не менее, по воле Петра III произошло закрепление частной собственности дворянства (1762 г.), а при Николае II — предпринимателей и крестьян (1907 г.).

По мере усложнения общества появлялись новые виды используемых природных ресурсов и экосистемных услуг; расширялся и спектр природоохранного регулирования. Во времена Петра I стали охранять корабельные леса и стремиться обеспечить водность речных путей. В 1701 г. Петр I объявил указ «О нечистке под пашню лесов по рекам, по коим леса гонят в Москву, а чистить их в 30 верстах выше». Через два года были заповеданы дуб, ильм, вяз, ясень, карагач и лиственница, а также сосна 12 вершков (в диаметре). Рубить леса с этими породами строго запрещалось в полосе на 50 верст от больших рек и на 20 верст от малых. За нарушение указа взималось до 10 рублей за одно дерево. Петром I поддерживались лесопосадки; в 1702 г. был заведен в Москве Аптекарский сад, а в 1714 г. — Аптекарский огород в Петербурге. Эти аптекарские учреждения имели целью снабжать армию и население лекарственным сырьем, которое до этого завозилось из-за границы. «Дабы промыслы развивались» императором были запрещены хищнические способы охоты и рыбной ловли. Он заботился о сохранении почвы, а также много внимания уделял защите берегов каналов от размывания и разрушения.

С момента своего вступления на престол Императрица Елизавета Петровна повелела строго исполнять все начинания отца, заявив о «возобновлении прежде выданных указов». В 1773 г. Екатериной II введен запрет на добывание лосей европейской части России: «...Лосей нигде, ни в какое время и никому отнюдь не стрелять, ничем не убивать и не ловить». В 1766 г. вышли указы о генеральном межевании, которые следует считать важным пунктом в формировании государственного ресурсопользования и ресурсоуправле-ния, поскольку по результатам межевания были получены первые достоверные планы земельных объектов, в том числе и лесов. Кроме того, генеральное межевание дало толчок не только учета земельных угодий, но и активизации деятельности по учету и определению ареалов зверей и птиц, встречавшихся в том или ином землевладении; в экономических примечаниях к генеральному межеванию приводились списки выявленных птиц и зверей.

В целом, за период с XVII по XIX век правительством было издано более 500 законов и указов по регламентации использования природы, из которых выполнялись лишь не