Спросить
Войти
Глава пятая
ГРАФ С.С. УВАРОВ -министр народного просвещения
Впору наивысшего могущества Российской империи, после наполеоновских войн и учреждения Священного Союза в нашем правительстве не было более авторитетной фигуры, чем виднейший идеолог того времени — Сергей Семёнович Уваров (1786—1855). Были равные Уварову крупнейшие наши администраторы — граф Павел Дмитриевич Киселёв и граф Егор Францевич Канкрин. Но Уваров — особая статья... Разговор о министре мы начнём с воспоминаний о его отце — соратнике Г.А. Потёмкина, Семёне Фёдоровиче Уварове, известном «Сеньке-бандуристе».
Наш журнал получил новую жизнь в 1834 году, когда был возрождён как «Журнал Министерства Народного Просвещения». Под таким названием он выходил до 1917 года и даже при советском правительстве (ноябрь 1917-го, первый выпуск журнала) хотя никаких министерств уже не существовало.
Семён Фёдорович был отважным офицером и весельчаком, славился игрой на бандуре и умением танцевать вприсядку. Всесильный Потёмкин приблизил к себе остроумца, сделал его флигель-адъютантом императрицы и женил на Дарье Ивановне Головиной, весьма завидной невесте. О «Сеньке-бандуристе» ходило немало анекдотов, 47
которые уже при Николае I повторялись недоброжелателями С.С. Уварова как укор в низком происхождении графа. Анекдоты о Семёне Уварове любил и Пушкин, враждовавший со всесильным министром. Собственно, благодаря язвительности Александра Сергеевича мы и запомнили Сеньку-бандуриста. Особенно знаменит случай с Суворовым.
Однажды Александр Васильевич Суворов обедал у Потёмкина. Было это в постный день. Князь Таврический угощал генералов и своих приближённых изысканными яствами, но Суворов скромно ел рыбу. Потёмкин позволил себе пошутить:
— Наш Александр Васильевич великий постник. Видно, он хочет въехать в рай на осетре!
На следующий день Суворов повстречался с Семёном Уваровым — свидетелем потёмкинской шутки. И Сенька-бандурист, улыбаясь, спросил: «А правда, Александр Васильевич, что вы хотите въехать в рай верхом на осетре?» Суворов ответил мрачно:
— Знайте, что генерал Суворов иногда делает вопросы, но никогда на них не отвечает.
И, повернувшись, пошёл прочь.
Этот сюжетец, выставивший Семёна Уварова жалким подпевалой, получившим строгую суворовскую отповедь, очень нравился Пушкину... А между тем Семён Уваров был подполковником конной гвардии, что означало высокое положение при дворе.
Крёстной матерью нашего героя стала сама императрица Екатерина Великая: Потёмкин продолжал покровительствовать семье бандуриста. Семён Уваров умер, и сын остался на попечении матери и её родни. С мальчиком занимался учёный французский аббат Манген, сбежавший от революции и хранивший ностальгические воспоминания о золотом веке французской аристократии. Идеологическая триада революции «Свобода, равенство и братство!» была ненавистна Мангену. Но, вероятно, из его рассказов Уваров уяснил действенность запоминающегося идеологического посыла. Он использует форму запоминающейся триады для создания российской имперской идеологии. Сергей Уваров был человеком одарённым, ему легко давалась учёба, захватывало и творчество. На радость умилённым родственникам он писал по-французски стихи и артистично декламировал их. В наше время Уварова назвали бы вундеркиндом. В те времена ранние проявления творческих способностей в аристократических семьях были не так уж и редки, но знаменательны. Из старших и младших современников Уварова «вундеркиндами» можно назвать Алексея Мерз-лякова и Александра Грибоедова, Александра Пушкина и Михаила Лермонтова. Вот и Уварова восторги взрослых быстро приучили к публичному успеху; в будущем он сделает всё, чтобы успех его не оставил.
Сергею Уварову шёл тринадцатый год, когда он недорослем был зачислен на службу в Коллегию иностранных дел. 1801 год — начало служебной карьеры Уварова. Пятнадцатилетнего Уварова отправили в Гёттинген, учиться в университете. В Европе Уваров сочиняет свои первые эссе, знакомится с выдающимися писателями и учёными — с Гёте, Жерменой де Сталь, братьями Гумбольдтами. В Вене он становится завсегдатаем обедов у писательницы Жермены де Сталь — убеждённой противницы Наполеона, угадавшей в молодом русском дипломате литературный талант.
«С душой почти что гёттингенской» юный дипломат вошёл в кружок Алексея Николаевича Оленина (1763—1843), археолога, художника и литератора, директора Публичной библиотеки. У Оленина собирались блистательные писатели разных поколений: Озеров, Капнист, Марин, Шаховской, Крылов. Кружок Оленина появился ещё до учреждения литературных обществ «Беседа любителей российской словесности» и «Арзамас». Для Уварова, которому предстояло сыграть свою роль в жизни обоих обществ, гостеприимная усадьба Олениных стала наилучшей школой. Как это было принято, молодой литератор и дипломат принялся усердно изучать античную культуру.
В литературных воспоминаниях, анонимно опубликованных в «Современнике» (№ 6 за 1851 год), отставной министр С.С. Уваров вспоминал кружок Оленина и рассуждал о роли литературных кружков в истории культуры. Вот что он писал: «В одно почти время искусство и литература находили скромное, но постоянное убежище в доме А.Н. Оленина. Этот достойный сановник, которого труды и усердие не вполне оценены, может быть, настоящим поколением, был от природы страстный любитель искусств и литературы. При долговременной службе он всё свободное время посвящал своим любимым предметам. Может быть, ему недоставало вполне этой быстрой наглядной сметливости, этого утончённого, проницательного чувства, столь полезного в деле художеств, но пламенная его любовь ко всему, что клонилось к развитию отечественных талантов, много со действовала успехам русских художников. Кипренский был им взыскан и поощ ряем; конечно, Егоров, Шебуев, оба Брюлловы не забыли постоянного о них по печения А.Н. Оленина. Сверх того, Оленин был одним из первых основателей русской археологии. Ревностный поборник отечественных древностей, он зани мался постепенно всеми предметами, входящими в этот круг, начиная от тмута раканского камня до драгоценностей креченских, от лаврентьевского Нестора до описания московских памятников».
В мемуарных строках отставника сквозит патриотическое чувство, с годами всё более важное для Уварова. Обратим внимание на то, как радуется Сергей Семёнович — настоящий, рачительный министр просвещения — успехам отечественной школы в живописи и археологии... Слово «отечественный», несколько раз повторенное графом Уваровым, ключевое в его мемуарах. Да и Отечественную войну 1812 года он неизменно вспоминал с благоговением.
В литературном обществе «Арзамас», основанном в Москве Жуковским и Карамзиным, каждому участнику давали прозвище, как правило, позаимствованное из баллад Жуковского. В «Арзамасе» царила атмосфера бесконечной литературной игры, лучшие перья России упражнялись в остроумии, приноравливая родной язык к лёгкой поэзии и воюя с литературными староверами. Самого Жуковского прозвали «Светланой», Василия Львовича Пушкина — «Вотом», его племянника, юного Александра Пушкина, — «Сверчком», а Сергея Семёновича Уварова — «Старушкой», с ироничным уважением подчеркнув, что молодой человек уже считался ветераном борьбы за реформу русского литературного языка. Ведь он был автором первой положительной рецензии на двухтомник новаторских «Опытов» К.Н. Батюшкова. И эта рецензия, опубликованная Сергеем Семёновичем в петербургской французской газете, на некоторое время стала манифестом «новой литературы». К тому времени С.С. Уваров уже имел значительные заслуги перед русской литературой: в двухлетней дискуссии с поэтом державинского круга В.В. Капнистом он сформулировал «золотое правило» о единстве формы и мысли в творчестве, ставшее аксиомой для русских писателей пушкинского века. А началась дискуссия с письма Николаю Ивановичу Гнедичу, в котором Уваров, к тому времени уже увлекавшийся античной поэзией, рассуждал о возможностях русского гекзаметра. Гнедич начинал переводить «Илиаду» александрийским стихом (хотя русский гекзаметр к тому времени был уже опробован Тредиаковским и Радищевым). Уваров убеждал Гнедича использовать русский гекзаметр. Тот внял совету и принялся перелагать Гомера гекзаметром, в чём и преуспел. Поэт старшего поколения Капнист выступил против уваровских положений — и начался почтенный литературный спор. Уваров отстаивал новое направление в литературе, считался прогрессистом — этот факт сильно повлиял на его репутацию. Историки литературы, всецело усвоившие либеральную систему ценностей, впоследствии получили возможность говорить об эволюции Уварова от либерализма времён «Арзамаса» к охранительству, породившему триаду «Православие. Самодержавие. Народность». Об Уварове-охранителе принято было писать с плохо скрываемой злобой. Вот и Викентий Викентьевич Вересаев аттестует нашего героя так: «Одна из гнуснейших фигур среди министров николаевской эпохи». Об Уварове арзамасского периода говорят как о «тористе» (определение
Н.И. Тургенева), то есть противнике деспотизма, стороннике власти справедливых законов, которые превыше власти монарха. С 30-х годов принято различать «поправение» взглядов Уварова, превратившегося в реакционера.
До чего фальшиво это разделение исторических лиц и явлений на «реформаторские» и «реакционные»! Культ реформаторства и революционных подходов так дорого обходится нашему обществу! Конечно, мировоззрение Сергея Семёновича Уварова эволюционировало, развивалось, менялось. Но мы не видим в мыслях и поступках этой яркой личности значительного противоречия. Был одарённый человек, жадный до новых впечатлений, деятельный и властолюбивый, работоспособный и артистичный. Его тянуло к людям культуры, к творцам — и он смолоду умел находить общий язык с людьми противоположных направлений: с кружком Оленина и «Арзамасом», с «Беседой.» и прогрессистами.
Блестящий, многообещающий молодой человек, Уваров женится на дочери министра народного просвещения графа А.К. Разумовского, делает полезные знакомства, получает первое солидное назначение — попечителем Петербургского учебного округа. Судьба его была решена: не дипломатия, а просвещение станет поприщем Сергея Семёновича. Одна великосветская дама не без язвительности охарактеризовала молодого столичного «попечителя»: «Красавец и баловень аристократических собраний. Остроумный, ловкий, весёлый, с примесью самолюбия фата».
В рамках любой групповой этики ему было тесно. Поэтому для всех партий Уваров оставался по большому счёту чужаком. А ценили его те, кто нуждался в его профессионализме и энергии. Поэтому его высоко ценил император. Правда, среди тех, кто Уварова не жаловал, был и истинный царь русской литературы — Александр Сергеевич Пушкин. Но здесь можно говорить о взаимной личной неприязни двух джентльменов, не стеснявшихся в средствах для нападок друг на друга. Хотя у Пушкина и Уварова была, до известной степени, общая «альма матер» — общество «Арзамас», которое будущий министр народного просвещения основал в 1815 году. Да-да, именно Уваров был основателем озорного «Арзамаса», Д.Н. Блудов приюта борцов за новую литературу. Дело было так. Блудов1 в 1815 году написал
шутливое «Видение в Арзамасе», в котором Уваров увидел возможность для создания весёлой литературной мифологии. По всем правилам этикета Сергей Семёнович разослал знакомым писателям циркуляры с просьбой пожаловать к нему на вечер 14 октября. Вечер состоялся. С несравненным артистизмом, восседая во главе стола, Уваров приветствовал собравшихся. Он предложил воплотить видение Блудова — основать общество «Арзамасских безвестных литераторов». Василий Андреевич Жуковский, неистощимый шутник и самый авторитетный литератор молодого поколения, был избран секретарём общества. Он предложил арзамасцам свод правил. Заседания чаще всего проходили в петербургском или загородном доме Уварова. В.А. Жуковский с тех пор и на долгие десятилетия стал другом Уварова; нередко они сообща решали важные просветительские задачи. Кстати, ещё в 1810 году Жуковский перевёл на русский язык «Проект Академии Азиатской», по обыкновению написанный Уваровым на французском. В этом замечательном проекте видится прозорливость Уварова, понимавшего, что Российской империи необходимо вести ответственную политику на Востоке. А в «Арзамасе» Уваров был не просто «своим человеком», как снисходительно замечают некоторые современные исследователи, а одним из фундаторов общества. Но спустя два года Сергей Семёнович охладел к затянувшейся литературной игре. Постоянные нападки на литераторов — участников «Беседы.» — теперь казались будущему министру пустой морокой. Но ушёл Уваров по-арзамасски, с выдумкой. В весёлом аллегорическом духе обосновал он свой уход из «Арзамаса»: в его прощальном донесении сообщалось о поездке
в город Арзамас, посещении трактира, описанного Блудовым. Там, в Арзамасе, из речных струй перед Уваровым явился старец-водяной и обратился к нему с замечательной речью:
— Гуси, гуси! Кто вас не пюбит? Да долго
ПИ ВАМ БЕСИТЬСЯ? ЦАРСТВО ЛИТЕРАТУРЫ ПОЧТИ В ВАШИХ РЫКАХ — КОГДА ПЕРЕСТАНЕТЕ ВЫ ТОПИТЬ
в моих чистых струях карликов Беседы и Академии? Давно уже не стало их бумажных
тронов, — перестаньте с ними возиться! какой чёрт вас с ними связал? похвально было сказать светы, что они глупцы, похвально было
согнать с Парнаса нестерпимую толпа
пжегениев; но они давно нже рассеялись под вашими ударами. чего же вам более? но должны пи вы довольствоваться сими жалкими трофеями? От вас я ожидаю более; я ожидаю возобновления отечественной питератнры, я ожидаю торжества разнма и вкнса. спасайте их, как некогда ваши предки спасали капитолий!
ныне не один бренн им угрожает; полчища уродливых БРЕННОВ с гасильниками в руках стремятся погасить ту бедную искру человечества и рассудка, которую я поручил в ваше попечение. пора испугать их светом разума, разогнать их скопища объявлением войны
продолжительной и смелой! Тогда я с радостью буду издали внимать кликам вашей победы
и с гордостью признавать вас за моих сынов, за истинных гусей арзамасских!
Заседание литературного общества
Вот такое шутливое прощание.
Надо заметить, что среди участников руганной арзамасца-ми «Беседы любителей русского слова» были такие писатели, как Г.Р. Державин, И.А. Крылов, молодые А.С. Грибоедов, П.А. Катенин, С.И. Бобров. Вызывают уважение и филологические изыскания А.С. Шишкова, который в 1812-м году превратился в идеолога Победы. Последовательный, искренний, неконъюнктурный патриот. Не зря даже литературный недруг — Пушкин — нашёл для него такие слова: «Сей старец дорог нам он блещет средь народа священной памятью двенадцатого года».
Как замечено Ю.И. Минераловым, главным преимуществом арзамасцев в истории литературы стал тот факт, что в их среде проявился гений — А.С. Пушкин2. А строгие приговоры «Беседе.», выносимые многими лихими арзамасцами вроде Василия Пушкина, сейчас не вызывают единодушного читательского одобрения. Можно говорить о прозорливости Уварова, недовольного литературной войной на уничтожение, в которой просвещение могло оказаться в проигрыше. Сказался и дипломатизм будущего министра, не желавшего портить отношения с влиятельными членами «Беседы.» и сочувствовавшими им вельможами.
Пушкин, Крылов, Жуковский и Гнедич в Летнем саду. Худ. Г.Г. Чернецов 1832 г.
Минералов Ю.И. Теория художественной словесности. М., 1999. С. 24-26.
Вид на здание Академии наук с Невы
В 1851 году С.С. Уваров вспоминал об арзамасских временах весьма благодушно:
«Вскоре после трудов и подвигов 12-го года, когда Россия уже наслаждалась плодами славного мира, в Петербурге, под влиянием того направления, которое гений Карамзина произвёл на развитие нашей словесности, молодыми писателями того времени было учреждено литературное общество под названием: Арзамас».
«Арзамас» остался в воспоминаниях, и уже в 1818 году Уварова назначают президентом Академии наук. Свою роль сыграли и родственные, и приятельские связи Сергея Семёновича, и репутация вдумчивого исследователя, заработанная франкоязычными трудами «Об Элевзинских мистериях» и «Император Александр и Бонапарт». На этой должности он пребывал до смерти. Одновременно он возглавлял до 1822 года С.-Петербургский учебный округ, а с 1822-го — департамент мануфактур и внутренней торговли.
В декабре 1832 года Уваров подаёт свой голос за избрание А.С. Пушкина членом российской Академии. Мы ещё расскажем о сложных взаимоотношениях Уварова и Пушкина, но тогда, в 1832-м, президент Академии способствовал получению поэтом академического звания.
Уваров показал себя весьма деятельным президентом Академии. Заступив на должность, Сергей Семёнович «не нашёл следов благоразумного хозяйственного управления» во вверенной ему Академии и рационально реорганизовал её структуру. Средства вверенного ему научного учреждения росли, проходили выборы новых российских академиков. Академия предпринимала научные экспедиции. При Уварове была основана и Пулковская обсерватория, ставшая признанным достижением отечественной науки. Уваров стремился к активизации научной жизни, для чего использовал почту. Работы академиков рассылались в разные страны Европы, в разные уголки России. Теперь в курсе новых исследований российской науки были и Карамзин (избранный при посредстве Уварова академиком), и Гёте, и Нибур, и Мальтус. Великий пропагандист, он понимал силу информации и информатизировал работу ведомств, которыми руководил. Этим качествам Уварова мы обязаны и возрождению журнала в 1834 году.
М инистерская карьера Сергея Семёновича Уварова связана с первой половиной царствования Николая I, о которой Пушкин писал как об «оживлении России». В этом оживлении Уваров, несомненно, играл важную роль идеолога.
В 1832 году президент Академии наук Уваров был назначен товарищем министра народного просвещения. Министром в ту пору был князь Карл Андреевич Ливен, стареющий боевой соратник
A.B. Суворова. Через год Уваров занял место министра. Шестнадцать лет (до 1849 года) Сергей Семёнович возглавлял Министерство народного просвещения. Кредо уваровской политики было выражено в первом же документе, составленном им после назначения министром. Впрочем, Уваров использовал его и в 1832 году, будучи товарищем министра. Именно тогда впервые прозвучали эти три слова: «Православие. Самодержавие. Народность». Уваров-ское триединство, названное А.Н. Пыпиным3 теорией официальной народности, стало основой государственной идеологии Российской империи. Идеологии в течение двух десятилетий бывшей эффективной, но подорванной Крымской войной. Национальной идее был необходим национальный герой. Им стал православный спаситель самодержавия из народа — крестьянин Иван Сусанин. И опера М.И. Глинки «Жизнь за царя», посвящённая подвигу Сусанина, и памятник народному герою в Костроме — всё это было предусмотрено уваровской концепцией.
Даже сегодня ёмкий уваровский лозунг сохраняет притягательность для многих наших соотечественников, видящих в нём источник жизнеспособной идеологии для современной России.
Итак, уваровское кредо стало для нашей истории важным явлением, достойным внимательного изучения. При этом главным источником государственной идеологии николаевской России стал «Журнал Министерства Народного Просвещения», с размахом возобновлённый Сергеем Семёновичем.
Вклад Уварова в возрождение журнала огромен. По воспоминаниям известного журналиста, историка и профессионального редактора A.B. Старчевского, министр сам разработал план «Журнала Министерства Народного Просвещения», продумал и сформировал рубрики, определил суммы гонораров за статьи и «пригласил сотрудников из профессоров университетов, учителей гимназий и других учебных заведений и прочей пишущей братии, служившей по тому же министерству»4. Конечно, тираж журнала значительно уступал «Библиотеке для чтения», «Отечественным запискам» и «Современнику». Но, несомненно, среди ведомственных изданий «Журнал Министерства Народного Просвещения» стал наиболее интересным и авторитетным.
Внимательный читатель журнала уваровских времён осознает, с каким сосредоточенным вниманием новый министр просвещения отнёсся к государственной идеологии, вне связи с которой он не мыслил просвещения. Сама идеология государства тоже была просветительской, с опорой на культовые фигуры российской имперской истории — великих императоров Петра и Екатерину. Прозорливость Уварова поражает: этот одарённый молодой человек, которого современники считали «бесхарактерным, суетным, легкомысленным», как никто в России того времени, понял богатырскую силу действенной идеологии для государственной жизни, для судеб просвещения. Можно не разделять постулатов Уварова, не всё в них было на пользу России, но следует признать, что в целом это был прорыв. Ему удалась насыщенная, реалистичная и ду-хоподъёмная программа. И сложилась она в воображении Уварова не в одночасье. Может быть, в его сочувствии к консервативным участникам «Беседы.» уже сквозила тоска по сплочению всех элит на основе национальной идеи. Он и создал центральную для нашей истории XIX века
Николай I Худ. Ф. Кригекаль
ГРАФ С.С. УВАРОВ - министр народного просвещения
ЖУРНАЛЪ
МИНИСТЕРСТВА
N° IV. Апгьль.
ИОВЕ Д &Ь III Я.
(С-Ь 1 Г<М1»!111Й по 1 Лир]&,ля 1834).
лабораторную национальную идею. Повторим: лабораторную, но реалистичную, связанную с истинным народным мировоззрением, с особенностями нашей истории.
Уваров регулярно печатал в журнале отчёты о работе министерства. Он любил, чтобы его работа была зримой, бесспорной, подтверждённой фактами. Любопытно, что свои научные труды (точнее, их переводы на русский) и мемуары Уваров публиковал не в собственном «Журнале Министерства Народного Просвещения», а в «Современнике», журнале, связанном с именами Пушкина, Пущина, Панаева, Некрасова. В журнале он печатал только сочинения по стратегии образования и государственной идеологии. Журнал понимался Уваровым как штаб образовательной и идеологической реформы.
В журнале Уваров завёл характерные для того времени порядки: Это издание сразу стало центральным научным периодическим изданием в России, а ведущее положение в нём занял отдел классической филологии. Сам Уваров немало занимался античной культурой и в работе журнала мог опираться на авторитет Академии наук. Собственно, Уваров имел все возможности для развития журнала. И воспользовался ими, создав для себя почётную трибуну, а для российской науки — кафедру, с которой всё чаще озвучивались исследования, посвящённые античной культуре. Такой порядок вещей отражал уваровские представления о классическом образовании, впоследствии развитые министрами Толстым и Деляновым. Так сложилось противоречивое явление в истории русского Просвещения — «толстовский классицизм».
В идеологических построениях Уварова очевидна его осведомлённость в истории отечественной культуры. Министр имел собственный взгляд на древнерусскую литературу, на Феофана Прокопови-ча и Михаила Ломоносова. Мало кто из литераторов, а тем более из чиновников той поры так ценил древнерусскую культуру. А ведь Уварова упрекали в космополитизме, в незнании России!
Своей идеологической программой Уваров стремился прежде всего воспитать патриотически мыслящую интеллигенцию, преданную империи. Он, предпочитавший писать свои научные работы по-французски, всё более разочаровывался в республиканских идеях и склонялся к почвенничеству. В нашем журнале Уваров излагал намерение
Г.МИ.
ПI и л г*) у ш перждон ]
«изгладить противоборство так называемого европейского образования с потребностями нашими: исцелить новейшее поколение от слепого, необдуманного пристрастия к поверхностному и иноземному, распространяя в юных умах радушное уважение к отечественному и полное убеждение, что только приноровление общего, всемирного просвещения к нашему народному быту, к нашему народному духу может принести истинные плоды всем и каждому».
Слова, под которыми может подписаться и современный патриот. Программе Уварова мы обязаны тем, что со второй половины XIX века в образованной среде русский язык стал основным языком письменной речи, сменив в этом качестве французский. То есть Уваров, сам франкоязычный автор, сделал всё для того, чтобы его преемники свои научные работы писали на родном языке. Знаменательно, что «Журнал Министерства Народного Просвещения» со дня возникновения пропагандировал русскоязычную науку, будучи русскоязычным журналом. Круг проблем, которые затрагивал журнал, тоже был связан с потребностями российского государства, российского просвещения. Широкая программа по изучению античности, предложенная Уваровым, также считалась необходимой для России, отвечала, по мнению авторов журнала, коренным российским интересам высокого просвещения.
Первый январский номер «Журнала Министерства Народного Просвещения» открывался Высочайшими повелениями с 18 марта по 1 сентября 1833 года, согласно которым министр народного просвещения генерал от инфантерии князь Ливен увольнялся от управления министерством, а тайный
советник Уваров вступал в права и обязанности министра. Об этом была первая публикация обновлённого журнала.
Заметим, что Уваров критически относился ко многим проектам царствования Александра I, о чём не раз писал в своих программных документах. Утопизм некоторых идей того времени Уваров метко назвал «административным сен-симонизмом»... Эта критика придавала идеям Уварова особый, реформаторский, смысл, а сам Уваров, говоря современным языком, превращался в харизматического лидера новой реформы.
Определим основные этапы появления уваровской идеологической концепции. 1832 год. Уваров — товарищ министра народного просвещения, выдвигающий свой меморандум как основу для будущей службы на более высоких государственных постах. Самое раннее упоминание о триаде «Православие. Самодержавие. Народность» относится к марту 1832 года, когда Уваров написал сохранившийся черновик франкоязычного письма государю. Именно в этом письме Уваров определил ведущую роль Министерства народного просвещения в административном корпусе Российской империи. В марте 1833 года, при вступлении в должность, Уваров распорядился о рассылке по учебным округам циркуляра, в котором он так формулировал кредо своё и министерства: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с Высочайшим намерением Августейшего Монарха, совершалось в соединённом духе Православия, Самодержавия и народности». Знаменательно, что слово народность — единственное в триаде — всё-таки писали со строчной буквы. Циркуляр, как известно, опубликовали в первом номере «Журнала Министерства Народного Просвещения». Не раз исследователи отмечали, что формула Уварова вытекала из российского военного девиза, появившегося ещё в конце XVIII века: «За Веру, Царя и Отечество!»5. Но заметим, что неутомимый Уваров не только использовал, но и популяризировал и этот, военный, лозунг. Его старания не пропали даром.
В начале 1834 года, через полтора года, Уваров развил свои идеи в докладе «О некоторых общих началах.», во вводной статье первого номера журнала: «Министерство вменяет себе в прямой и священнейший долг давать «...» полезное направление читателям своего Журнала, да удовлетворится истинных сынов Отечества справедливое желание знать, каким образом они могут лучше содействовать высоким намерениям Отца России». Так идеи Уварова были осенены царским именем. Впрочем, иного пути развития у самодержавной государственной идеологии и не может быть.
В 1843 году Уваров работает над запиской для государя, в которой подводились итоги десятилетней работы Сергея Семёновича во главе Министерства народного просвещения. Это сочинение Уварова было издано в Санкт-Петербурге в 1864 году под названием «Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833—1843». И через одиннадцать лет после рождения легендарной формулы Уваров был ей верен. Значит, политика, которую целое десятилетие проводили министр, его министерство и его журнал, не обанкротилась. Напротив, уваровские идеи внедрялись в массы; в начале 40-х годов они уже стали «хорошим тоном» российской политической элиты. Но Уваров добивался большего. Он мечтал сплотить страну вокруг своей триады, сплотить для блага России, её могущества, её просвещения.
Православие. Это коренное для русской духовности слово стоит в уваровской триаде на почётном первом месте. К Православию (как, кстати, и к имперскому патриотизму) Уваров пришёл не сразу. Конечно, он, как это полагалось и полагается, был крещёным человеком, знавшим только православное богослужение. Но основой уваровского мировоззрения Православие стало отнюдь не в его юные годы. Воспитанный католическим аббатом, он прошёл через все искушения, которые могла предложить Европа любознательному русскому дворянину. Увлечение масонством, усвоенный европоцентризм, несколько пренебрежительное отношение к русской старине — всё это было в юности Уварова, всё это до сих пор припоминают его недруги, всё это Уваров преодолел, с 30-х годов отдавая именно Православию все силы своего таланта.
Самодержавие. Основа российской государственности. В понимании жертвенной миссии самодержавия Уваров был близок славянофилам, в частности М.М. Хераскову. Изучив недостатки республиканской системы, а также европейских монархий, Уваров начал исследовать феномен русского самодержавия. Вскоре он стал одним из самых компетентных специалистов в этой области, осознавшим значение самодержавия в истории России не только послепетровской, но и московской.
Народность. Наиболее спорная позиция в уваровской формуле: уже в 40-е годы многие это понятие считали фальшивым. Крепостное право не соответствовало принципам большой части образованных русских людей — и этот факт мрачной тенью ложился на восприятие уваровской триады. И всё-таки, по нашему мнению, уваровская идеология оказалась прорывом в социологической мысли, в том числе и в понимании народности. Уваров стремился к достижению гражданского мира в империи, а для этого следовало сакрализировать понятие народа, оградить его от высокомерия элит, проповедовать уважение ко всем слоям общества. Кроме того, С.С. Уваров, проанализировав бурную историю Европы XVП—XVПI вв., одним из первых понял необходимость предупреждения возможных межнациональных конфликтов в Российской империи. И в его программе заметно стремление объединить разные национальности России на базе Православия и самодержавия в имперский суперэтнос, определённый простым и ясным понятием «народность». Исчерпывать учение Уварова пыпинским снисходительным определением не стоит. У Сергея Семёновича всё было сложнее и внятнее.
Идеологическая система Уварова с годами не утратила свой созидательный потенциал. И сейчас, как бы ни сложилась наша новая национальная идея («сверху» или «снизу»), её создателям не обойтись без переосмысления концепции С.С. Уварова.
Его не обходили ордена, он никогда не был обделён царской милостью. 1 июля 1846 года за многолетнюю (с 1801 года и первых младенческих шагов в дипломатии прошло сорок пять лет!) и беспорочную службу С.С. Уварова возводят в графское достоинство. Его девизом, который отныне красовался на графском гербе, стали всё те же слова: «Православие. Самодержавие. Народность». Известна зависть современников к Уварову, в том числе и современников великих — ну, а как же без зависти? Известно, что удачливости мы не прощаем никому. А он, унаследовавший миллионное состояние тестя, ставший одним из первых лиц государства, вечный острослов, казался человеком удачливым. Но и Уварову, так ярко начинавшему в литературе, было кому завидовать. Что испытывал он, в 40—50-е годы вынужденный говорить о Пушкине как о классике литературы, вынужденный вещать о необходимости изучения пушкинского наследия?.. Большие, историко-литературного масштаба, творческие успехи современников не могли не раздражать Уварова, считавшего себя не менее способным человеком, которому только государственные дела помешали стать великим писателем. Ведь и впрямь недосуг было! О сложном, наполненном рефлексиями, отношении Уварова к Пушкину говорит его поведение в первые дни после кончины поэта. Реакция Уварова была чудовищно противоречивой. П.И. Бартенев вспоминал: «Живы ещё лица, помнящие, как С.С. Уваров явился бледный и сам не свой в Конюшенную церковь на отпевание Пушкина и как от него сторонились»6. Так было. В то же время Уваров применял энергичные меры по нейтрализации студенчества, которое он не хотел допустить до прощания с Пушкиным. В университете строго объявили, что в день похорон студентов посетит сам министр Уваров,
чтобы отследить прогульщиков. Попечителю Московского учебного округа графу С.Г. Строганову Уваров писал:
«По случаю кончины А.С. Пашкинл, без всякого сомнения, вадат помещены в московских повременных изданиях статьи о нём. Желательно, чтобы при этом случае как с той, так и с драгой стороны соблюдаема была надлежащая умеренность и тон приличия. Я проша ваше сиятельство обратить внимание на это и приказать цензорам не дозволять печатания ни одной из вышеозначенных статей без вашего предварительного одобрения»7.
Вроде бы резонные слова, государственная позиция. Умеренность действительно необходима, когда речь идёт о властителе дум, погибшем на преступной дуэли. Но при сопоставлении этого послания Уварова с его будущими словесами о пушкинском гении становится яснее лицемерность тогдашнего поведения министра просвещения. А трагические дни всегда срывают с нас «все и всяческие» маски.
Сейчас страшно читать и о вельможном высокомерии, с которым Уваров говорил своему другу и попечителю столичного учебного округа князю А.М. Дондукову о Пушкине и пушкинских днях. А.А. Краевский, автор вдохновенного некролога Пушкину («Солнце нашей поэзии закатилось!..»), выслушал саморазоблачающий выговор Дондукова: «Я должен вам передать, что министр (Сергей Семёнович Уваров) крайне, крайне недоволен вами! К чему эта публикация о Пушкине? Что это за чёрная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения на государственной службе? Ну, да это ещё куда бы ни шло! Но что за выражения! «Солнце поэзии!!» Помилуйте, за что такая честь? «Пушкин скончался в средине своего великого поприща!» Какое это такое поприще? Сергей Семёнович именно заметил: разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?! Наконец, он умер без малого сорока лет! Писать стишки не значит ещё, как выразился Сергей Семёнович, проходить великое поприще! Министр поручил мне сделать вам, Андрей Александрович, строгое замечание и напомнить, что вам, как чиновнику Министерства народного просвещения, особенно следовало бы воздержаться от таковых публикаций»8.
Интересно, как в этой мстительной интриге сошлись давние герои пушкинских эпиграмм:
В Академии наук Заседает князь Дундук. Говорят, не подобает Дундуку такая честь; Почему ж он заседает? Потому что ж. есть.
Это ведь и о Дондукове-Корсакове, и о Сергее Уварове.
«Писать стишки не значит ещё проходить великое поприще!» Так вы?
