Спросить
Войти
РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ
А.Л. Литвин, А.А. Сальникова
ПРОБЛЕМА СТАЛИНСКОГО ТЕРРОРА В НОВЕЙШИХ ЗАРУБЕЖНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
Литвин Алтер Львович - доктор исторических наук, заведующий кафедрой историографии и источниковедения Казанского государственного университета (КГУ), заслуженный деятель науки РФ.
Сальникова Алла Аркадьевна - доктор исторических наук, профессор КГУ.
«Американский историк считает голодомор геноцидом украинцев», «В США выпущена книга, доказывающая факты геноцида во времена Сталина», «Голодомор был не единственным сталинским геноцидом» - такие заголовки заполнили российский и в еще большей степени украинский Интернет в ноябре 2010 г. Речь шла о только что появившейся книге профессора Стэн-фордского университета Нормана Наймарка «Сталинские геноциды», в которой автор вновь обратился к, казалось бы, достаточно хорошо исследованной, но по существу своему «вечной» теме - теме массовых убийств и преступлений против человечности в период сталинского правления в СССР.
Истории советской карательной политики и террору посвящена, как известно, огромная литература (18, 20, 23, 27, 40), и тем не менее эти проблемы по-прежнему продолжают привлекать внимание исследователей. Среди новейших, опубликованных в 2010 г. работ зарубежных историков, направленных на изучение этой проблемы, можно назвать, в первую очередь, вышеупомянутую книгу Н. Наймарка о сталинском геноциде (41), а также сборник статей о сталинском терроре в странах Восточной Европы, изданный под редакцией британских исследователей Кевина МакДермотта и Мэттью Стибба (42).
Норман Наймарк - известный специалист по изучению геноцида и этнических чисток в странах Восточной Европы ХХ столетия. Свою новую работу, вышедшую в серии «Права человека и преступления против человечества» (редактор серии Э.Д. Вейц), Наймарк определил как «короткую книгу, в действительности даже расширенный очерк», а основной задачей своей поставил доказать, что «массовые сталинские убийства 1930-х гг. следует классифицировать как геноцид» (41, с. 1). Автор обратил внимание на особую трудность аргументации этого положения, поскольку в то время в СССР, по его словам, не было единого случая геноцида, а была серия взаимосвязанных атак на «классовых врагов» и «врагов народа». Поэтому, полагает Наймарк, время сталинского правления в 1930-е - начале 1940-х годов, когда были репрессированы миллионы людей, следует рассматривать «как важную главу в истории геноцида» (41, с. 2), а сложившийся тогда в СССР режим правления - как режим «геноцидального» характера.
Наймарк дает свое определение «геноцида» как «систематического массового уничтожения, сознательно совершаемого политической элитой государства против целенаправленно избранной группы внутри или за границами этого государства». «Именно это должно отличать геноцид от таких форм массового убийства, как погромы, резня или террористические взрывы», -поясняет он далее (41, с. 4). Наймарк пытается доказать свое понимание геноцида в главах книги, посвященных И.В. Сталину, раскулачиванию, «голо-домору», переселению народов, «большому террору». Изложение этих сюжетов, впрочем, не отличается особой новизной, как и вся работа, носящая скорее характер политологического, нежели исторического исследования. В ней нет историографического и источниковедческого разделов, поэтому создается впечатление выборочного использования только тех фактов и документов, которые нужны были автору для доказательства его положений... и игнорирования тех сведений, которые не вписывались в представленную им картину «всеобщего геноцида» той поры. Присутствие таких разделов в книге Наймарка сделало бы более понятным и очевидным, что нового он вносит в понимание истории сталинизма и почему термин «геноцид» применяется им к таким политико-экономическим репрессивным кампаниям, как раскулачивание, «голодомор» и прочее. Ведь эти сюжеты уже неоднократно рассматривались во многих исследованиях (в частности, в работах В.П. Данилова, В.В. Кондрашина, Н.А. Ивницкого, Роберта Конквеста, Шейлы Фитц-патрик, Ю. Слезкина и др.), но не связывались с понятием «геноцид»1. В полемике с этими и другими специалистами, а также при более пристальном прочтении и анализе разнообразных источников, прежде всего источников
документальных (2, 19, 31, 32, 35), могли бы появиться и более значимые аргументы pro et contra в отношении точки зрения автора.
Во второй главе работы - «Создавая геноцидария» - реконструируется биография Сталина. Завершается эта глава выводом о том, что по рождению этот человек «геноцидарием» не был, а стал им под влиянием жизненных обстоятельств, может быть и потому, что слишком увлеченно продолжал карательную политику Ленина, учеником которого не раз себя провозглашал. Автор утверждает, что в действительности Сталиных было два: Сталин живой, настоящий, со всеми присущими ему слабостями и противоречиями, и сконструированный им же самим Сталин вымышленный - могучий, сильный, значительный, в существовании которого постоянно приходилось убеждать окружающих, и не дай Бог кому-нибудь было в этом усомниться (41, с. 50). Хотя представленный автором портрет Сталина в значительной степени основан на хорошо известных, даже хрестоматийных фактах его биографии, это образ получился довольно убедительным и ярким, а небольшой и, вероятно, далеко не основной раздел книги - едва ли не самым удачным в ней.
Однако главным в работе Наймарка является, безусловно, не личность самого вождя, а выявление основных «геноцидарных» характеристик сталинского режима. Наймарк прямо увязывает появление геноцида в советской России со сталинской диктатурой и считает нецелесообразным применять этот термин к более раннему периоду советской истории, в частности, распространять его на массовые убийства «ужасающего характера», имевшие место в годы Гражданской войны (41, с. 14).
Что же считать геноцидом и наблюдался ли геноцид в СССР, если учесть, что мировая история полна миллионами погибших от голода, болезней, войн и депортаций? Наиболее крупной формой геноцида ХХ в. является Холокост -уничтожение 6 млн. евреев нацистским режимом Германии только за их национальное происхождение. В СССР было одно отличие от подобного рода геноцида: преследовались евреи (6), подвергались депортации многие народы (1), раскулачивание стало трагедией для миллионов крестьян. Но их отправляли в спецпоселения2, в необжитые районы страны, ограничивая свободу передвижения, а не в газовые камеры, как это делали нацисты с евреями и другими неугодными им народами. Но если происходившее в то время все же можно назвать геноцидом, исходя из того, что он носил разные формы, то вряд ли определение «геноцид» применительно к «большому террору» середины 1930-х годов и так называемому «голодомору».
Как известно, термин «большой террор» стал популярен особенно после издания одноименной книги Р. Конквеста (1974) и касался он репрессий в России 1930-х годов (25, 38). Но на самом деле в Советской России не было ни «большого, великого», ни «малого, ограниченного» террора, а был один государственный террор против сограждан. Он был легализован правительственными декретами от 18 февраля 1918 г. о введении внесудебных расстрелов и от 5 сентября 1918 г. о красном терроре. Сталин лишь продолжил и усовершенствовал репрессивную политику Ленина, придав ей немыслимый размах и неслыханную жестокость. В 1918-1922 гг. во время Гражданской войны в стране примерно 1,3 млн. человек стали жертвами красного, белого, бандитского террора и погромов (8, с. 19). Это был воистину большой террор, только велся он воюющими сторонами в военное время.
Впрочем, по мнению Наймарка, сталинский «большой террор» имел «ге-ноцидальные качества», но не может быть прямо назван геноцидом (41, с. 136). Он по праву связывает усиление террора с приказом № 00447, подписанным 30 июля 1937 г. наркомом внутренних дел Н.И. Ежовым и утвержденным 31 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б). На основании этого приказа расстрелу или тюремному заключению подвергались бывшие кулаки, уголовники, активисты бывших политических партий, противники большевизма, члены религиозных общин, бывшие служащие царской администрации, казаки. С августа 1937 по ноябрь 1938 г. были осуждены около 800 тыс. человек: примерно половина к расстрелу, остальные к длительным срокам заключения в тюрьмы и ИТЛ (исправительно-трудовые лагеря). Приговоры выносились внесудебными органами: тройками, двойками, особым совещанием и др. (34, с. 15). Приказ касался репрессий разных слоев населения, он действительно был преступным по отношению к сотням тысяч граждан страны.
Но если вопрос о наличии в «большом терроре» «геноцидальных качеств» еще можно в науке считать дискуссионным, то совершенно иначе обстоит дело с голодомором 1932-1933 гг. В последние время эта тема перешла из исторической плоскости в политическую. Согласно Наймарку, голодомор был геноцидом против украинского народа (41, с. 71-75) и в этом автор отнюдь не оригинален. В советское время голодными были 1921-1922, 19321933, 1946-1947 гг., однако усилиями украинской диаспоры именно голод начала 1930-х годов стал именоваться «голодомором». В 1993 г. на Украине была создана Ассоциация исследователей голода-геноцида 1932-1933 гг. (22, с. 243, 253, 256, 260). Известно, что далеко не все специалисты согласны с этим определением, находя его в современных условиях излишне политизированным. В мае 2007 г. в Москве состоялась встреча российских и украинских историков, посвященная обсуждению проблемы «Голод на Украине и других республиках СССР. 1932-1933 годы. Организаторы и вдохновители». Участники встречи не смогли договориться лишь по одному вопросу: являлся 156
ли голод на Украине геноцидом украинского народа? Российские историки были категорически против такого определения, а потому в резолюции по итогам встречи решено было записать так: «Рассмотрение проблемы необходимо направить из публицистически-спекулятивной в строго научную плоскость» (3, с. 86).
Наймарк занял точку зрения украинских политиков и отдельных историков, игнорируя иные взгляды на проблему, предлагаемые российскими и зарубежными исследователями. Например, он не обратил внимания на полемику о числе жертв голода 1932-1933 гг. в СССР, которая в свое время велась между В.П. Даниловым и Р. Конквестом (7, 26). Вне его внимания осталось и обстоятельное исследование этой проблемы, содержащееся в монографии В.В. Кондрашина, который посвятил специальный раздел своей книги сравнительному анализу причин и последствий голодных лет начала 1930-х годов в России и на Украине. В те годы, пишет Кондрашин, голод затронул не только Украину, но и Поволжье, Казахстан, Дон, Кубань, Центральный Черноземный район, Южный Урал и Западную Сибирь. Поэтому «дискуссия на тему, какой народ больше пострадал от сталинского режима, малопродуктивна в научном отношении и опасна в нравственном и политическом». Многочисленные документальные данные позволили российскому исследователю заявить о том, что голод тех лет был общенациональной трагедией, а не только исключительно украинской. Он выразил свое несогласие с теми, кто утверждал и продолжает утверждать, что организация голода была направлена на уничтожение украинского народа - таких документальных подтверждений не найдено. Кондрашин не видит по той же причине и социального геноцида по отношению к крестьянству со стороны сталинского правления. По его мнению, сталинский голодомор - это печальный, трагический опыт политических решений (24, с. 237-248, 370-380). Мы бы дополнили от себя - преступных решений, направленных на уничтожение людей. И если в этой связи и можно говорить о геноциде, то против не украинского, а всего народа, крестьянства, проживавшего в зоне бедствия.
Наймарк не раз ссылается на книги Р. Конквеста о сталинском терроре 1930-х годов и результатах коллективизации, но игнорирует тот факт, что в них исследуемые им проблемы отнюдь не названы геноцидом, да еще одного народа (39).
Разумеется, право автора присоединяться к той или иной точке зрения, но при этом нужна научная аргументация, а не публицистические заявления типа: Сталин не убивал и не депортировал украинцев, но «хотел уничтожить их как враждебную нацию» (41, с. 78-79).
Значительную роль в развенчании политических спекуляций о том, что голод в стране начала 1930-х годов был геноцидом украинского народа, сыграли документальные публикации ранее засекреченных документов.
К 60-летию и 70-летию голода на Украине историки республики в доказательство того, что голод был организованным актом геноцида украинского народа, выпустили том документов и монографию (4, 5). В первой книге были собраны воспоминания очевидцев голодомора и документы, подтверждавшие свидетельства крестьян. Выяснилось, что голодные смерти на Украине прекратились только после сбора нового урожая в конце 1933 г., а всего на Украине от голода погибли 3,5-4 млн. человек - примерно половина от всех потерь сельского населения СССР. Однако свидетельств того, что это были только украинские (по национальности) крестьяне, нет: это были сельские и городские жители республики, погибшие в результате голода, люди разных национальностей. В тот период на Украине, как известно, проживали не менее 1 млн. русских крестьян. Тогда же Поволжье потеряло около 1 млн. человек, Казахстан - примерно 2 млн. По разным подсчетам, всего голодали в то время не менее 25-30 млн. человек. Анализ писем трудящихся России тех лет свидетельствовал об идентичности высказанных в них жалоб воспоминаниям украинских крестьян. Принятый тогда закон о паспортизации населения страны за исключением крестьян (27 декабря 1932 г.), строго секретная директива за подписью Сталина и Молотова о запрещении массового выезда голодающих крестьян с Северного Кавказа и Украины в западные и центральные районы (22 января 1933 г.) касались всего сельского населения страны (9, 13, 30, 35)3.
Наймарк не учел всех этих документов и отказался считать голодомор 1932-1933 гг. геноцидом всего советского крестьянства. При этом он называл геноцидальным явлением процесс раскулачивания в СССР (41, с. 133). Известно, что выселение зажиточных крестьян с мест их постоянного проживания затронуло судьбы миллионов людей. В 1930-1934 гг. были выселены из деревень не менее 2,5 млн. человек, из них от холода, голода и болезней погибли не менее 800 тыс., в основном пожилых людей и детей. Наймарк утверждает, что обвинение в принадлежности к кулачеству было наследственным и препятствовало нормальному образу жизни потомков кулаков (41, с. 58-59). Эти утверждения в значительной степени корректируются работами российских историков, в том числе и тех, кто изучал жизнь кулацких спецпоселений и индивидуальные судьбы раскулаченных (11, 12, 15, 16, 36). Разумеется, судьбы эти были разные: одни были призваны в армию и вернулись героями войны, получив право покинуть спецпоселения, другие во время раскулачивания покинули свои хозяйства и переехали в города. Так, внук раскулаченного Б.Н. Ельцин сделал блестящую карьеру, став Президентом Российской Федерации.
Раскулачивание, безусловно, было жестокой и бесчеловечной акцией советской власти. Только в 1954 г. были сняты различные ограничения с бывших кулаков, находившихся в спецпоселениях. Можно назвать депортацией сам акт раскулачивания, но геноцидом этого весьма расплывчатого слоя сельского населения - едва ли.
Книга Наймарка, на наш взгляд, излишне политизирована, а многие ее положения недостаточно аргументированы. Стремление автора распространить понятие «геноцид» на социальные и политические группы чревато опасностью размывания этого понятия и применения его при каждой «удобной» в политической конъюнктуре ситуации. Вместе с тем сама попытка применить понятие «геноцид» к разнообразным явлениям советской истории явно провоцирует их дальнейшее изучение, и в этом заключена безусловная значимость работы американского исследователя.
Резко контрастирует с книгой Наймарка коллективная монография о сталинском терроре в Восточной Европе (42). Она отличается значительно большей академичностью, научно-объективной аргументацией выдвинутых положений. В десяти разделах книги авторы подробно рассказывают о времени сталинского террора в странах Балтии (Aldis Purs) и в Советской Молдавии (Igor Casu), в Восточной Германии (Matthew Stibbe), Польше (Lukasz Kaminski), Чехословакии (Kevin McDermott), Венгрии (Laszlo Borhi), Румынии (Dennis Deletant), в Югославии (Jerca Vodusck Staric), Болгарии (Jordan Baev) и Албании (Robert C. Austin). Предисловие, написанное К. Мак-дермоттом и М. Стиббом, посвящено перспективам и различным интерпретациям исследования проблемы.
Авторы разделов сосредоточили свое внимание на реалиях сталинского террора в тех странах, где политические судебные процессы над видными партийными и государственными деятелями практически зеркально отражали происходившее в 1930-х - начале 1950-х годов в СССР, выявили специфику репрессий и преследований здесь инакомыслящих. Определяя террор как «сталинский» и понимая под ним «сознательную попытку коммунистических руководств разрушить гражданское общество и его автономные институты, прежде всего путем массовых арестов, принудительного труда, перемещения подозреваемых лиц, полицейской жестокости и правовых и неправовых наказаний, для достижения общей цели... - осуществления монополии партийной власти через подавление альтернативных источников власти и приверженности», и не отрицая значительной личной роли Сталина в организации этих событий, авторы утверждают, что, несмотря на это, невозможно объяснить суть происходивших здесь сложных процессов без учета их собственных политических, социально-идеологических и этнических измерений (42, с. 3)4. Во многих случаях, однако, заимствование методов носило «практически буквальный характер», как, например, в Румынии, где показательные политические процессы против выдающихся деятелей партии носили скалькированный с СССР характер, в семьях политзаключенных предусматривался принудительный развод, а их детям вплоть до 1963 г. отказано было в поступлении в университеты.
В предисловии редакторы книги отмечали, что авторы ее так и не договорились о мотивах террора в тех странах, о которых они писали, о степени соотношения советского, коммунистического и локального в отношении каждого региона. Одни считали главными причинами проводимых репрессий внешние факторы (советскую оккупацию, наличие советских советников и т.д.), другие видели в этом желание новых коммунистических лидеров избавиться от возможных противников и установить авторитарную власть, третьи полагали виной происшедшего переплетение внутренних и внешних факторов. А. Пурш отмечал, например, что в Прибалтике «террор был советским по форме, но локальным по содержанию» (42, с. 5). Авторы предисловия усматривали основную причину террористических акций в «реальной политике Сталина» и бесконечных попытках найти «врагов» органами безопасности, действующими под руководством советских кураторов. Эти «враги» идентифицировались новыми правителями по советским установкам: кулаки, частные предприниматели, священнослужители, социал-демократы, бывшие офицеры, госслужащие и др. (42, с. 5-6). В статьях содержатся данные о численности жертв террора, формах его реализации (тюрьмы, концлагеря, расстрелы, показательная пропаганда и т.д.).
Интереснейшим сюжетом книги, проходящим через все ее разделы, являлся сюжет о «герменевтике души» - поведенческих практиках, настроениях и чувствах людей, оказавшихся в условиях «сталинского террора».
Книга важна и значима тем, что в ней ставятся многие вопросы, требующие дальнейшего изучения. Один из них относится к сравнительному анализу нацистской и советской оккупации. Страны Балтии и Молдавии испытали советскую оккупацию в 1940-1941 гг., затем они подверглись нацистской оккупации, а с 1944 г. - вновь советской. Можно утверждать, что они были репрессированы трижды. История присоединения и советизации Прибалтики известна достаточно подробно (см., например, 14, 37). Исследования российских историков отличаются трактовкой событий от ряда работ современных прибалтийских авторов, доводящих «советскую оккупацию» в своих странах
до 1990 г. и называющих нацистское присутствие в них и участие в борьбе с большевиками «борьбой за независимость».
Никто не отрицает жестокость и безнравственность массовых советских репрессий и депортаций тысяч жителей Прибалтийских стран. Понятно и желание авторов сборника назвать эти действия «приближающимися к геноциду» (42, с. 20). Они не считали свои республики в полном смысле слова советскими, а потому пишут о репрессиях против граждан независимых государств, в отличие, скажем, от депортации кулаков, крымских татар или поволжских немцев, которые были репрессиями в отношении «собственных граждан» (42, с. 35). С этими выводами трудно согласиться. Укажем на то, что до 1991 г. прибалтийские историки выступали как представители советских республик и славили национальные дивизии как части Советской армии. Ныне они заняли прямо противоположные позиции, именуя свои страны независимыми территориями под «советской оккупацией», а тех, кто сражался на стороне наци, - «борцами за суверенные государства». Когда происходит такое политико-конъюнктурное изменение мнений, ясно, что требуется более объективное исследование произошедшего. Есть и другие причины для его проведения.
В конце 2010 г. Еврокомиссия отказала заявлению министров иностранных дел Литвы, Латвии, Болгарии, Венгрии, Румынии и Чехии в принятии закона о двойном геноциде, согласно которому предполагалось введение уголовного наказания за отрицание преступлений коммунистических режимов по аналогии с действующим в ряде европейских стран запретом на отрицание Холокоста. В ответе Еврокомиссии отмечалось: «Несмотря на все ужасные преступления СССР, нельзя сравнивать людей, которые построили Освенцим, с теми, кто освободил его узников» (10). И еще. По подсчетам Ю.З. Кантор, к июню 1941 г. в странах Балтии были арестованы 14 467 человек, выселены 25 711, в общей сложности репрессированы 40 178 человек. Нацисты создавали на этой территории Остланд как часть рейха и стали ее осваивать, проповедуя идею «растворяющейся ассимиляции». Они арестовывали всех лояльно относящихся к советской власти. В результате, в прибалтийских республиках нацистами были арестованы примерно 50 тыс. человек (21). Это превышает число арестованных советскими властями в прибалтийских государствах накануне войны.
Югославия вышла из-под сталинского влияния в 1948 г. Сталин даже пытался физически ликвидировать И. Тито. Но в Югославии продолжался свой собственный коммунистический террор. Польша, к руководству которой Сталин все время относился с подозрением, вдруг, по образному выражению советского поэта Булата Окуджавы, стала самой «свободной камерой в социалистическом лагере». Авторы статей о Чехословакии и Венгрии акцентируют внимание на репрессиях конца 1940-х - начала 1950-х годов, полагая,
что именно они были главным фактором в формировании тоталитарного общества (42, с. 119-120, 131, 133-136).
На наш взгляд, важно было бы, говоря о репрессиях, творившихся в те годы в странах «социалистического лагеря», более подробно остановиться на движениях сопротивления этому террору: восстанию в ГДР 17 июня 1953 г., грандиозной демонстрации жителей Будапешта 6 октября 1956 г., в день похорон Ласло Райка, ошибках советских лидеров, потворствовавших назначению и поддерживавших неавторитетных руководителей этих стран. Ныне российская историография отошла от советских утверждений о венгерском восстании 1956 г. как о «контрреволюционном» и видит в нем народное возмущение деспотическим режимом, прибегавшим к террору, и национальной униженностью. Это восстание явилось проявлением кризиса советской модели организации социалистического общества, а его подавление стало свидетельством неспособности системы решать возникавшие проблемы ненасильственными методами (17). Позднее сторонники социализма в Чехословакии, занимавшие высокие посты в управлении страной, постепенно пришли к выводу о возможности «социализма с человеческим лицом» и тем самым также отвергли к 1968 г. принципы советского социализма.
Книга Наймарка и коллективная монография о сталинском терроре в странах Восточной Европы отражают современные тенденции в изучении серьезной и сложной научной темы. Ряд выводов в этих книгах, о которых речь шла выше, показывают, что даже наличие сегодня большой фактологической и историографической базы не гарантирует историка от соблазна поддаться политико-конъюнктурному решению поставленных проблем. Но важнее то, что обе они свидетельствуют о сохраняющемся интересе зарубежной историографии к советской политической истории, в том числе в ее взаимосвязи с политическими «историями» стран Восточной Европы.
