Польский город Замостье, как архитектурно-театральная утопия эпохи Ренессанса

М. Э. Дмитриева*

ПОЛЬСКИЙ ГОРОД ЗАМОСТЬЕ, КАК АРХИТЕКТУРНО-ТЕАТРАЛЬНАЯ УТОПИЯ ЭПОХИ РЕНЕССАНСА

В статье идет речь о Замостье — идеальном городе, построенном по указанию гетмана и советника польских королей Яна Замойского. Образцами для его строительства были идеальные города, возведенные герцогами Гонзага в долине реки По (лучше всего сохранился город Саббионета). Регулярная планировка, итальянские аркады, нарядные фасады домов сделали Замостье идеальным итальянским городом в Восточной Европе. Хорошо знавший итальянскую архитектуру эпохи Ренессанса заказчик стал его художником и режиссером.

M. Dmitrieva. POLISH TOWN OF ZAMOSC: A PORTRAIT

OF UTOPIAN ARCHITECTURE OF THE RENAISSANCE AS

ATHEATRE

The subject of this article is the blueprint of an ideal city, founded by hetman and chancellor Jan Zamoyski. Zamosc was modeled on the so-called «ideal cities» in Italy, erected by the dukes of Gonzaga in the valley of the Poe river (the town of Sabbionetta is the best surviving example thereof). Regular planning, Italian arcades, magnificent exteriors of the buildings fascinated the nobility from Eastern Europe. The article outlines, that the mastermind Jan Zamoyski played the role both of the demiurge and of the stage-director with a profound understanding of the architectural theory of the Italian Renaissance.

Идеальный город

Что такое идеальный город? Мнения ученых расходятся на этот счет. По мнению одних, «идеальным» становится город

*Марина Эриховна Дмитриева — научный сотрудник Центра гуманитарных исследований Восточной и Центральной Европы университета Лейпцига (Германия), кандидат искусствоведения, e-mail: gusejnov@googlemail.com.

тогда, когда его созданию предшествует эстетическая рефлексия, которая является воплощением утопической идеи [Kraft, 1990, p. 32—33]. То есть в идеальном городе соединяется социальная утопия и сознательное стремление к ее эстетическому оформлению. Город служит своего рода моделью для проигрывания идеальных государственных, социальных, религиозных или иных представлений [Kruft, 1969]. По мнению других, идеальные города могут существовать только недолгое время, по существу, это время жизни их создателей. Таковыми могли быть лишь резиденции правителей. Как только задача теряла свою актуальность, города утрачивали и свой идеальный характер [Braunfels, 1976, p. 130] .

Но в реальности город, возникший на чертежной доске и долженствующий отвечать поставленным правителем перед ним задачам, скоро начинает функционировать по законам собственного городского механизма. В таком городе всегда ощущается некоторое противоречие между совершенством замысла с его прямолинейностью и односторонностью и многообразием жизненных проявлений, которые нельзя втиснуть в точные рамки. Соотношение форм городской жизни и урбанистических стратегий — это амбивалентный процесс, при котором норма и социальная действительность находятся в сложном и противоречивом соотношении друг с другом. По мнению Акселя Гамппа, исследовавшего новые города в римской провинции в XVII—XVIII веках, соотношения модели и действительности были амбивалентными. Урбанистические проекты не только не следовали социальной действительности, но даже бывало, что созданная архитектурная концепция моделировала и даже постулировала определенный социальный порядок [Gampp, 1996, p. 29—32]. Это проявилось и в Замостье.

Основная концепция города возникла из рефлексии различных источников и дискурсов — как итальянских, так и польских, в том числе и из теорий государственного строительства, которые обсуждались при дворе Сигизмунда Августа в бытность Замойского королевским секретарем. Гетман, обладавший большими финансовыми и организационными возможностями, решил создать город, который был бы идеальным во всех отношениях — и в политическом, и в урбанистическом. Осуществление этого проекта столкнулось с рядом сложностей. Тем не менее это один из редких примеров планирования города, который явился прямой проекцией фантазий и идей своего правителя.

Когда Бонифацио Ваноцци, секретарь кардинала Гаэтано, папского нунция в Польше, увидел город Замостье во время своей поездки по восточным рубежам Польши в декабре 1596 года, то воспринял его как урбанистическое чудо. В своем донесении он написал: «Большая часть домов этого города — а их ныне более 400 — построена в итальянской манере. Город имеет форму квадрата; центральная площадь охвачена поясом из чудеснейших лоджий, в которых размещены лавки с различными товарами» [Kowalczyk, 1973, p. 228].

Ян Зариуш Замойский (Скоковка 19.03.1542 — Замостье 3.06.1605) поручил планировку этого необычайного города итальянскому архитектору — Бернардо Морандо (ок. 1540 — 1600/1601). Строительные работы начались с 1579 года. Замойский находился тогда на вершине своей карьеры: Великий гетман на службе у короля Стефана Батория, женатого на последней принцессе из королевской династии Ягеллонов, Анне. Ян Замойский был в 1565 году секретарем Сигизмунда II Августа, с 1576-го — подгетманом, с 1578 года — Великим гетманом, а в 1581 году становится фельдмаршалом. [см.: tempicki, 1952, p. 323—386; Grzybowski, 1994, 13— 25]. Замойский получил солидное гуманистическое образование в области философии и юриспруденции в Париже (Королевская коллегия), Страсбурге (где его учителем был известный гуманист Иоганнес Штурм) и, наконец, в Падуе, где он, как и многие другие представители шляхты, учился с 1561 по 1565 год. Его учителями в Падуе были известные ученые, Карло Сидонио и Франческо Робортелло. Как свидетельствовали современники, Замойский владел пятью или шестью иностранными языками, но предпочитал говорить с чужеземцами на итальянском языке. Италия была его любовью: «Patavium virum me fecit» (Падуя сделала меня человеком), — говорил он. В течение года он был ректором юридического факультета Падуанского университета. Его трактат «De senatu romano libri II» (О Римском Сенате, в двух книгах) был опубликован в Венеции в 1563 году. С сыном известного книгоиздателя Альдо Мануция, Паоло, его связывала многолетняя дружба.

В бытность свою секретарем при дворе короля Сигизмунда II Августа Замойский завязал знакомство с кругом Краковских гуманистов и пытался даже осуществить реформу Краковского университета. Стремительный взлет по карьерной лестнице заставил его оставить занятия гуманистическими науками, но зато он стал щедрым меценатом, «польским Медичи своего времени». Это сравнение мы впервые находим у Лемпицкого: [tempicki, 1952, p. 323—386]; о меценатской деятельности Замойского [см.: Lewicka, 1957]; Е.Ковальчик называет его «универсальным человеком» — «uomo universale» [Kowalczyk, 1967, p. 339]. Замойский собрал обширную коллекцию книг, в его собрании находились манускрипты на греческом, древнееврейском и армянском языках, он собирал античные монеты и имел слабость — в русле «сарма-тизма» своего времени — к восточным тканям и экзотическим предметам роскоши, которые он охотно выставлял на обозрение [Zbior, 1859, p. 188—191; Тананаева, 1979, passim]. В сфере его интересов находилось также и итальянское искусство: для церкви коллегии в Замостье он заказал алтарный образ у известного венецианского художника Доменико Тинторетто, сына Якопо Тин-торетто [Bialostocki, 1954]. Сам он вел скорее спартанский образ жизни и стилизовал свой облик под римского военачальника. Вышеназванный Бонифацио Ваноцци восхищался начитанностью и образованностью Замойского: Аристотель и Цицерон были его любимыми авторами; он свободно цитировал Тацита. Георг Доуза Мл. (Joris van der Does), сын известного голландского гуманиста и ректора Лейденского университета, гостивший у канцлера весной 1598 года, сравнивал его с Фемистоклом, Периклом и Филиппом Македонским [Krzyzanowski, 1938; Dousa, 1599].

Двор Замойского в его резиденции Замостье был создан по подобию королевского двора в Кракове и составлял при его жизни 100 персон. При дворе была музыкальная капелла; в лейб-гвардию входили 200 офицеров; подробнее о структуре двора [см.: Zargbska, 1980, p. 45]. Арсенал — одно из первых строений города — служил музеем триумфальных трофеев и был важным местом, куда водили иностранных гостей. Так, например, Дус описывал Арсенал как одно из важнейших зданий города [Archi-vum, 1904, p. 296, 309, 367; Zargbska, 1980, p. 9-16].

Договор с итальянским архитектором и инженером Бер-нардо Морандо был заключен во Львове 1 июля 1578 года. Первоначально в нем шла речь о восстановлени родного гнезда За-мойских — Скоковки, пришедшей в плачевное состояние. Основополагающий документ для строительства города Новое Замостье (Nowy Zamosc) датирован 10 мая 1580 года, а уже 12 июня 1580-го военачальник получил от короля «привилегию» на строительство «замойской столицы» (Dominium Zamoscenscae), то есть резиденции князя [Archivum, 1909, p. 396]; о градостроительстве см. подробнее [Herbst, 1936; Herbst, 1954; Zargbska, 1980, p. 7—77; Pawlicki, 1999]. По замыслу Замойского, город должен был служить крепостью на восточных рубежах Польши против набегов крымских татар и казаков (при жизни князя городу не пришлось противостоять натискам врагов, лишь в 1648 году он подвергся набегу крымских татар).

Новый город должен был, по представлению Замойского, перенять у Львова функцию перевалочного пункта на торговом пути с востока на запад. Речь шла о соляной торговле и торговле предметами роскоши, которые везли из Персии, из Османской империи, а также морским путем из Крыма (с берегов Средиземного моря, через Черное, благодаря хорошо развитой сети итальянских и армянских купцов). Итальянские колонии в Крыму, в Кафе, утрачивали постепенно свое значение. Это вело к усилению роли Львова и также Замостья на новом торговом пути, проходившем через Молдавию. О роли армянских купцов в Польше и Украине после их вытеснения из Турции и с Крыма [см.: Gromnicki, 1889; Мышко, 1971]. Замойский собирался поставить в городе свое производство сафьяновых кож. Для этого он старался поселить в городе опытных купцов и ремесленников.

Еще одна функция нового города была чисто идеологическая: новый город-крепость должен был служить оплотом католицизма против всякого рода ересей, а также против сильного влияния православной церкви в соседних областях. По первоначальному плану город должен был быть заселен только католиками, но усилия Замойского перенести епископат из Хельма в Замостье оказалиь тщетными, так же как и планы о поголовном католическом населении города.

Очень важным было еще одно устремление князя — превратить новый город в центр просвещения и науки. Он создал в городе университет (академию, то есть неполный университет),

который назывался Academia Zamojska, или иначе Hippeum, от латинского сословия всадников. Как говорит название, это учебное заведение было предназначено для воспитания шляхетской молодежи для служения отчизне. Ян Замойский называл его «Школой рыцарей» (Szkola Rycerska). При нем была создана типография, печатавшая книги как на польском, так и на латинском и греческом языках. Папская булла о создании Академии была подписана папой Климентом VIII 29 октября 1594 года. Официальное открытие состоялось 15 марта 1595 года. Обучение на трех факультетах — артистическом, юридическом и медицинском — состояло из вводной и основной части. О структуре Академии и составе студентов [см.: Album, 1994, p. 7—20; Akademia, 1994].

Студенты могли изучать в Замостье моральную философию и риторику (sapiens atque eloquens pietas), римское и гражданское право. Теология была введена как предмет изучения лишь после смерти Замойского, в 1640 году, что было связано со сложностями согласования с папскими органами. Студенты были как из близлежащих местностей — Каменец, Львов или Люблин, — так и из Кракова, Литвы и Мазовии, из Верхней Венгрии (Словакии), Богемии и Силезии. В сохранившихся списках встречаются студенты из отдаленных мест — из Англии, Франции, Шотландии, а также армяне, видимо, из окрестных поселений. Списки студентов [см.: Album, 1994, p. 21] .

Замойский называл всегда Академию своей «любимой дочерью», сам участвовал в составлении программы обучения. В речи по случаю официального открытия университета 15 марта 1595 года он подчеркнул свою личную заинтересованность и даже эмоциональную связь с университетом: «Без науки нет ни добродетели, ни славы... Наука оживляла мою юность, поддерживала меня в зрелые годы, помогала мне в Сенате, давала мне радость и утешение в несчастьях, она руководила мной в сражениях, давала советы в переговорах с врагом и при заключении мира, она была рядом со мною ночью, в пути, в военных сражениях» [Zamoyski, 1595 (1994)].

Замойский поддерживал тесные связи с Падуанским университетом, в котором училось много поляков, и посылал туда со стипендиями как профессоров, так и студентов. Центром Республики ученых в Замостье была, несомненно, фигура самого

Великого гетмана. Важной побудительной причиной было также воспитание единственного сына, Томаша, который позднее перенял заботу об Академии у своего отца.

В речи на открытие университета Замойский сравнивал оба университета — в Кракове и в Замостье (последний был создан в известной мере в пику Кракову, но, конечно, не мог в полной мере конкурировать с ним) — с двумя столпами Соломонова Храма. Великий гетман охотно пользовался архитектурными метафорами. Университет должен был стать, по его замыслу, фундаментом нового города. В противоположность Ежи Ковальчику, который рассматривает Коллежскую церковь как модуль и духовный центр города [Kowalczyk, 1968], мне представляется, что таковым являлась скорее Академия. Эту роль она выполняла вплоть до 1784 года, когда австрийские власти превратили ее в гимназию. А город, как будет показано ниже, являлся воплощением философских идей, почерпнутых из чтения античных и ре-нессансных авторов.

Те многообразные функции, которые должен был выполнять вновь созданный город, требовали адекватного урбанистического воплощения. Город Замостье должен был стать образцом для всевозможных новаций, начиная с планировки по новейшим стандартам, тем, которые были к тому времени выработаны итальянскими теоретиками и практиками архитектуры, — то есть идеальным городом.

Население города

Концепция идеального города с самого начала подверглась коррекции действительностью. По декрету Замойского от 3 апреля 1580 года селиться в нем могли лишь лица католического вероисповедания. Другие конфессиональные группы могли, по замыслу правителя, жить лишь в пригородах. Но социально-культурная действительность тогдашней Польши была многоконфессиональной и мультинациональной. К тому же местные ремесленники не проявляли большого желания селиться в новом городе. Гетман был вынужден изменить свои планы: уже в 1585 году армянские купцы и ремесленники получили право селиться

в городе. Речь шла о группах армян из Персии и Османской империи, которые были вытеснены оттуда и оседали в Восточной Европе. В период между 1589 и 1593 годами произошло массовое заселение города армянами, которые составляли большую часть иноземного населения города и проживали компактно в той части города, которая получила название Армянской. В 1588 году Замойскому пришлось выдать привилегию еще одной группе переселенцев: это были евреи-сефарды, вытесненные погромами из Испании, Португалии и Турции. В 1589 году привилегию на поселение получили греки.

Армяне поселились в северной части большой рыночной площади и на отходящей от нее улице, которая уже в 1591 году получила название Армянской (ил. 3) [Pawlicki, 1980, p. 79—102]. Уже в 1586 году началось переселение евреев в Замостье. Посредником и вербовщиком служил Моше де Моссе Коген, которого Замойский называет в своем письме в Львовский Магистрат «Judeus meus Zamoscencis Mozes» (мой замостский еврей Мозес). Евреи получали в Замостье те же права, что и остальные группы населения: они могли приобретать земельные участки и строить дома; у них была синагога, собственная школа и ритуальная баня (миква). Евреям не надо было носить особых знаков отличия и они могли владеть оружием. Впрочем, вначале в Замостье имели право селиться лишь сефардские евреи: «Haebraeorum nationis Hispaniae et Lusitaniae», «ex oriente quam occidente — ex Italia quam ex ditione Turica» (испанские и португальские евреи, как с Востока, так и с Запада — из Италии, так и из турецких владений), а в дальнейшем к ним присоединились и ашкеназийские евреи. Евреи жили на Шевской улице и на Соляном рынке, но в основном на Городельской улице, которая скоро была переименована в Еврейскую [Morgensztern, 1963, p. 11]. С 1601 года в городе был свой раввин, а в 1603 году была возведена синагога, которая вначале была построена из дерева, а затем, в 1620 году, уже из камня (ил. 4). На плане города Жонзака (конец XVII века) обозначены как синагога, так и греческая и армянская церковь (ил. 5).

Сосуществование разных народностей не исключало и враждебных выпадов: в предпасхальную пятницу 1598 года произошел погром, который удалось прекратить лишь ректору Академии. Случались и конфликты между горожанами и жителями предместий.

Урбанистическая структура

О том, что делал архитектор города Бернардо Морандо до приезда в Польшу, нам практически ничего не известно. Между 1569 и 1573 годами он работал на строительстве Варшавского замка, где сменил зодчего Джованни Баттиста Квадро как руководитель строительных работ. В 1573 году Морандо находился во Франции одновременно с Замойским, который возглавлял делегацию, посланную к будущему польскому королю, Генриху Валуа (позже — французский король Генрих III) [Kowalczyk, 1976, p. 693—694; Lewicka, 1952]. Возможно, Морандо был автором декораций для инсценировки драмы Яна Кохановского «Отсылка греческих послов», поставленной в 1578 году в королевском замке Уяздов, по случаю свадьбы Замойского с Кристиной Рад-зивилл (умерла уже в 1580 году) [Kowalczyk, 1964, p. 243]. С 1578 года и до своей смерти архитектор жил в Замостье, где он с 1591 года был бургомистром и соответственно бюргером. Он владел несколькими домами, его женой была дочь состоятельного армянского купца Мурата Якубовича.

Проект, который вначале был задуман как восстановление семейного гнезда Замойских, был постепенно расширен и приобрел совсем другие масштабы. Как показывают документы, роль Яна Замойского превосходила общепринятое участие господина в строительстве усадьбы или резиденции. Он следил за ходом строительства и во время боевых кампаний, которые он вел против Московского государства. Его конкретные указания касались отдельных деталей, таких, как форма оконных обрамлений, выбор строительных материалов или разбивка парка. Он вел переписку с королевским зодчим и скульптором Санти Гуччи об устройстве фонтана, разбирал споры между рабочими на каменоломне. В письме от 7.08.1591 Санти Гуччи выражал сожаление, что не может принять заказ в связи с болезнью, но посылает рисунок, по которому «любой добрый мастер сможет построить фонтан» [Fischinger, 1959, p. 147]. Тексты, которые Замойский велел высечь на воротах (форму которых он тоже определил сам), восхваляют его заслуги перед отчизной. Материал для строительства — дерево, кирпич и камень — добывался в ближайших окрестностях, но

также и привозился из каменоломен в Пинчуве. Оттуда же набирались и рабочие, в первую очередь проживавшие там специалисты по каменной резьбе — итальянцы, но привлечены были также и мастера из Моравии. Работали на строительстве и местные ремесленники [Szczygiel, 1980, p. 103—119].

Замок, выстроенный по итальянскому образцу «палаццо ин фортецца» (то есть замок в крепости), имел форму открытого каре, с разбитым перед фасадом регулярным садом. Особенность замка заключалась в том, что в центре его находилась высокая башня — бельведер. Благодаря этому замок был высотной доминантой и выполнял как представительскую, так и военно-оборонительную функцию. На одном изображении середины XVII века (ил. 6) воспроизведен замок в его первоначальном виде (позднее он был перестроен) [Herbst, 1955, p.11]. Но и на плане Брауна-Хогенберга, важном источнике по градостроительству начала XVII века (ил. 7) видна первоначальная структура замка [Braun Gohenbergus, 1618]. Арсенал, построенный в 1583 году, был частью ансамбля замка и выполнял, как уже было сказано, репрезентативные функции.

Валы были вначале насыпаны из земли, а первые строения — деревянные либо фахверковые. Но в 1588 году уже были возведены каменные стены и построены Люблинские ворота. Сохранившийся договор о строительстве вторых, Львовских ворот датируется более поздним временем, 1599 годом [Lewicka, 1952, p. 313].

Город спланирован по принципу шахматной доски и был окружен крепостными стенами с семью бастионами. Замковый комплекс является частью крепости, хотя и огражден своими стенами. Из-за этого возникла некоторая несимметричность плана (см. ил. 5). Городские стены были окружены рвами с водой (город лежит на пересечении двух рек). После смерти Морандо крепость достраивалась итальянским инженером Андреа дель Аква по заказу Томаша Замойского.

Помимо центральной площади квадратной формы (размером 100 на 100 м), с ратушой в северной ее части (а не в центре площади, как обычно), в городе есть еще две квадратные площади,

каждая из них размерами 50 на 50 м. Лежащая к северу площадь — Соляной рынок — использовалась для торгов, в то время как вторая — Водная площадь — была чисто репрезентативной. Главная площадь, что особенно поразило папского посланника, была обрамлена блоками домов с единообразными аркадами, усиленными аркбутанами на углах улиц. Дома, спроектированные Морандо, были трех типов: это были двух- либо трехэтажные дома с тремя или четырьмя рядами окон и двойной, тройной либо четверной аркадой (ил. 8). Аркада, это, по мнению Леона-Баттиста Аль-берти, наивысшее украшение города, и придавала Замостью в первую очередь итальянский характер. Дома были украшены штукатурной орнаментикой с мотивами, взятыми из книг итальянского архитектора и теоретика архитектуры Себастьяно Серлио, чрезвычайно популярных как в Италии, так и за ее пределами. На армянских домах эта итальянская орнаментика сочетается даже с армянскими мотивами (ил. 9—11). Значение восточных мотивов для архитектуры Львова и Замостья — городов, находящихся на торговом пути с Востока на Запад, впервые отметил Ян Бялостоц-кий, не вдаваясь, впрочем, в детали: [Б1а1озЬоск1, 1976, р. 190—211].

Главная площадь находится на пересечении двух осей, которые составляли улицы Львовская и Гродская. Обе улицы равновелики, шириной девять метров. Еще одна площадь, используемая для военных парадов (пьяцца д&арми), располагалась перед дворцом.

Ратуша выполняла как административную, так и представительскую роль (ил. 12). Там четыре раза в год заседал трибунал (он был независим от всепольского трибунала), с 1604 года там происходили заседания рыночного суда \Baranowska, 1965]. Важную роль играла и биржа, которая находилась в восточной части города вблизи главных ворот на пути во Львов (см. План Брауна-Хо-генберга, ил. 7). По переписи 1591 года в городе «внутри стен» зарегистрировано 217 домов. Ваноцци упоминал в 1596 году более 400 жилых домов.

В непосредственной близости от замка располагались два важных строительных комплекса — Коллежская церковь и Академия. «Церковь Иисуса Христа и св. Апостола Фомы, свидетеля его Вознесения», заложенная Замойским 20.08.1584, была после многих стараний гетмана освящена буллой папы Климента VIII Альдобрандини. Церковь была построена Морандо, внутреннее

убранство датируется более поздним временем. Эта церковь стала также и усыпальницей семейства Замойских.

Архитектор Морандо является также и автором проекта Академии. В первом строении бурсы было место для 50 студентов, но уже в 1601 году пришлось построить второе здание. Уже 15 марта 1594 года начались занятия в Академии. Там же находилась и печатня, а также та самая «хорошая библиотека», о которой говорил Ваноцци. Частное книжное собрание Замойского включала в себя ок. 2000 томов и перешла, согласно завещанию, после его смерти Академии.

Замостье в европейском ренессансном контексте

Замостье не был первым регулярным городом в Восточной Европе, но он — единственный, сохранившийся почти в первозданном виде. Самым первым считается маленький городок Глогов в Малой Польше, заложенный в 1570-е годы; как и Замостье, он был княжеским владением [Kotula, 1954, p. 3—10; Herbst, 1955, p. 11—14]. Еще более ранним городом была крепость Новый Замок в теперешней Словакии (Ersekbjvar), построенная по плану итальянского строительного инженера Оттавио Бальдигара, который работал по заказам Габсбургов на окраинах империи, а также для Батория в Семиградье [Zargbska, 1964, p. 229—283]. Фарбари датирует крепость Эрзе-кувар 1580—1588 годами [Farbary, 1998, p. 57—98]. Подробнее о градостроительных концепциях в Польше пишет Калинов-ский [Kalinowski, 1963] .

В уже упомянутой библиотеке Замойского, инвентарь которой, датированный 1675 годом, сохранился, находился ряд трактатов, посвященных искусству фортификации [Inwentarz drukow, 1675; Kowalczyk, 1964, p. 161, 178]. Среди прочих были там и трактаты Джироламо Маджи (оба издания — 1584 и 1594 годов), Джо-ванни Баттисты Занки, Джироламо Катанео, Джакомо Лантери, Антониоло Лупичини, Габриэле Буска, Карло Тетти и, конечно же, Пьетро Катанео (полное издание 1567 года). От архитектора и инженера Буонайуто Лорини канцлер получил однажды письмо с предложением услуг (письмо от 15.12.1597) [Kowalczyk, 1964, p. 178]. Его книга также находилась в собрании князя.

Это говорит о том, что Замойский пристально следил за теми весьма оживленными дискуссиями в области архитектуры, которые велись тогда в Италии. Итальянские инженеры, введшие ряд новаций в искусство фортификации, были в те времена передовыми в Европе, как в теории, так и на практике и работали для многих сиятельных заказчиков вне пределов Италии. Военное искусство и связанное с ним искусство фортификации было неотъемлемой частью воспитания вельможи. В это время — в конце XVI века — намечается разделение фортификационного искусства на теоретические разработки городской планировки по принципам целесообразности и эстетической соразмерности, как это показали еще в XV веке Франческо да Джорджо Мартини или Леон Баттиста Альберти, и собственно крепостной архитектуры. То есть речь идет о разделении на цивильную и военную архитектуру. Огромное количество трактатов говорит о большом спросе на эту продукцию.

Частью нового архитектурного дискурса были споры о наилучшей форме города — структуре полигональной, либо радиальной — или даже квадратной планировке. В конце XVI столетия большинство теоретиков высказывалось за радиальную планировку как оптимальную форму города-цитадели [De la Croix, 1960]. Буонайуто Лорини был, например, приверженцем круга как идеальной формы города с радиальной планировкой улиц (примером может служит город Пальманова, построенный в Италии Джулио Саворньяно).

Как мы видели, Замостье построено по иному принципу: квадрат, вписанный в многоугольник. Квадратный город предлагал, к примеру, Дюрер в своем «Учении о фортификации» (1527) [Kruft, 1985]. Но в плане Дюрера королевский дворец находится в центре города, к нему ведут все оси. Единственная общая черта — это квадратная центральная площадь.

Несмотря на то, что на Дюрера ссылаются некоторые итальянские теоретики, например Джироламо Маджи или Джакомо Кастриотто, общепринятым мнением было, скорее, что квадратная планировка «недостаточно совершенна» (piu imperfette). А многие были даже резкими противниками квадратов и бастионов с острыми углами, предпочитая им круглые. Пожалуй, можно сказать, что из всех итальянских теоретиков лишь Пьетро Катанео (и отчасти Винченцо Скамоцци) пытались разместить шахматную планировку в квадрате в пределах крепостных стен.

Замостье как раз и представляет собой квадратный город внутри полигональной крепостной структуры с семью остроугольными бастионами. По существу, это гексагон с приставленным к нему четырехугольником, в котором размещен княжеский замок. Три площади в квадратной системе напоминают решения Катанео, особенно вариант с интегрированной крепостью (ил. 13—14). Но при внимательном рассмотрении видно, что в основе планировки Замостья лежит другой принцип и, возможно, другие источники. Это полицентрическая модель. Очевидна при этом доминирующая роль замка в городе: центральная улица ведет с востока на запад к замку, который перекрывает ход этой улицы и своей высокой башней как бы заявляет о соотношении властных полномочий. Но, с другой стороны, и ратуша с центральной площадью, окруженной венцом аркад, — это центр города, пересечение двух его осей. Однако церковь и Академия, составляющие славу и гордость этого города, приближены к замку, указывая, что именно там находится репрезентативный и духовный центр Замостья.

В польской литературе указывалось на предположительную связь Замостья с городом Саббионеттой, резиденцией герцога Веспасиано Гонзага [Szablowski, 1962; Dmitrieva, 1998]. Этот маленький город-государство в долине По был, как и Замостье, задуман и заложен его создателем, гуманистом и военачальником, одновременно как цитадель и как центр гуманистической культуры эпохи маньеризма. И в Саббионетте была Академия и собственная печатня. В планировке все же, кроме шахматного принципа и арочного пояса вокруг центральной площади (атрибут многих городов Северной Италии), не заметно много общего с Замостьем. Несмотря на то, что польский Великий гетман встречался с Веспасиано Гонзага во время переговоров об освобождении плененного тем претендента на польский трон, эрцгерцога Максимилиана III, все же прямых доказательств их непосредственных контактов нет. Вполне возможно, однако, что Замойский знал о строительстве Саббионетты, а также и других городов Гонзага в долине По. Скорее, дело в том, что как в Саб-

бионетте, так и в Замостье, да и во многих крепостях Габсбургов, построенных на границах их владений, использовались те же приемы и модные веяния, которые пропагандировались и разъяснялись в итальянских трактатах. Общим является также то, что в обоих городах — как в Саббионетте, так и в Замостье, — роль властителя города в планировке и строительстве была необычайно велика.

Замойский был, судя по его библиотеке, большим специалистом в области архитектуры: похожий состав библиотеки был у профессионального архитектора, Яна Шимона Вольфа, который работал в Замостье в XVIII веке [Kowalczyk, 1961, p. 71—79]. Здесь имеются многочисленные издания Витрувия с личными пометками, книги о пропорциях и ордерах архитектуры, написанные итальянцами — Даниеле Барбаро и Джакомо Бароцци да Виньола, а также, конечно, Серлио, следы которого мы уже видели в декорациях домов в Замостье [Horodyski, 1951, p. 295—341; Szandorowska Karlowska-Kamzowa, 1998, p. 55—59]. Все это говорит об очень активном, пристальном участии в планировке и строительстве города. Скорее всего это было даже совместное планирование вместе с приглашенным специалистом — итальянским архитектором, при котором были критически рассмотрены и взвешены различные, самые современные способы архитектурного проектирования идеального города.

И все же какие образцы ближе всего к Замостью?

Если попытаться поискать похожие принципы проектирования, то, пожалуй, близко к польскому городу, помимо проекта Пьетро Катанео, стоят не итальянские регулярные города, а французские проекты. Идеальный город, спланированный За-мойским, с его явной доминантой замка над городом (если вспомнить Альберти, то таковым был город «тирана»!), очень напоминает похожие «феодальные» планы французского архитектора Жака Перре, особенно проект с интегрированным замком (ил. 15). Именно Перре восхвалял квадрат в городской планировке как «совершенную квадратуру» (quadrature parfaite) [Perret, 1601, p. 12]. С этими концепциями, только еще зарождавшимися, Великий гетман мог познакомиться во время своего пребывания в Париже, где он находился во главе польской делегации в 1573 году.

Город как памятник

Замойский, как и его любимый античный автор, Цицерон, любил использовать архитектурные метафоры. Так, он сравнивал программу Академии с сооружением здания: «Если кто-то намеревается строить здание, то он сначала выбирает определенный тип строения. Затем он украшает его по возможности выразительно и роскошно соответствующими этому типу базами, колоннами, декоративными обрамлениями стен, мелкие отверстия закрываются со всех сторон. Точно так же мы следуем урокам Цицерона для нашего дела...» [Adam Burnus, 1604]. Но и наоборот, в основе архитектурного планирования лежали определенные представления о построении «идеального» города, заимствованные из античности и гуманизма эпохи Возрождения. Знаток Аристотеля, гетман ориентировался при создании города на гипподамову систему идеального городского устройства [Aristoteles: Politeia, 1267b21—1268a17; Holl, 1990, p. 9]. Городская архитектурная среда должна была соответствовать четкой рациональной структуре городского устройства, что, как мы видели, не совсем удалось реализовать. У Витрувия он научился тому, что принципы «изономии» (равного распределения), «симметрии» и «эвритмии» должны присутствовать в архитектурном облике города. Эти принципы Витрувия, переработанные Аль-берти, и были положены в основу ренессансной урбанистики, чьим главным принципом был принцип «concinnitas» (соответствия). Следование этому принципу приводило к некоторым ограничениям, например, к отказу от архитектурных излишеств в угоду гармонии целого. Гармоническое соответствие частей, а не экстравагантные решения отдельных зданий, — это принцип идеального ренессансного города; но при посещении такие города воспринимаются часто как несколько унылое однообразие, и это в полной мере проявилось в Замостье.

Задачей Академии было воспитание «идеальных» жителей идеального города, по существу, воспитание нового человека. Те три типа зданий, которые были разработаны Морандо, предоставлялись в распоряжение жителей, а иногда их даже насильно заставляли принимать их таковыми, какими они были задуманы зодчим. Так, еврейский купец Моше Коген сообщал в одном послании: «Канцлер оказал мне честь и указал мне место, на котором я должен построить дом. Дом будет стоить мне 400 злотых и представляется мне великолепным» [Pawlicki, 1980, p. 80]. Все сооружения эпохи Замойского отличала благородная простота. Лишь в XVII веке дома получили свои пышные «польские» аттики. Простота и благородство отличали также и церковь св. Фомы. Первоначальный фасад был украшен волютами и мань-еристическим декором. По мнению Бялостоцкого, церковь в За-мостье была одним из первых образцов маньеристической архитектуры в Польше. Ближайшие аналогии он находил во Львове [Bialostocki, 1976, p. 204]. Единственными декоративными элементами там были маньеристически изогнутый аттик и шту-ковый орнамент. Весь город был, как это показал Адам Мило-бендцкий, построен по принципу модуля [Milobgdzki, 1953, p. 68—87; Kowalczyk, 1962, p. 432—438]. Этот модуль в 45 м длиной (одна корда или один польский «шнур») лежит в основе квадрата — мерила города. Такова и длина церкви.

Тон общему убранству задавал, несомненно, сам Замойский. Показательно, например, насколько отличаются те распоряжения, которые он отдавал относительно своего погребения, от пышной погребальной культуры его времени. Он писал, что ему не следует «возводить высоких надгробий». И действительно, в церкви св. Фомы, в семейной капелле, его надгробием является простая доска из черного мрамора с гетмановскими инсигниями и скромной надписью: HIC SITUS EST IOANNES ZAMOISKI (Здесь лежит Иоганн Замойский) [Kowalczyk, 1962, p. 230—234]. Обрамление составляют военные трофеи. Те же мотивы военных трофеев встречаются в декоре церкви. Дорический ордер, в котором построена церковь, говорит о том, что она соединяет обе функции — католического святилища и храма-мавзолея военных триумфов князя.

Такая нарочитая скромность оформления не должна вводить в заблуждение. Речь не идет о том, что Великий гетман был образцом скромности и беззаветного служения отчизне. Скорее наоборот, он сравнивал себя с великими античными образцами и даже стилизовал себя под них. Так, например, его личный биограф, Рейнгольд Хайденштейн, написал историю Московского похода Замойского под диктовку самого военачальника, ориентируясь при этом на «Галльскую войну» Цезаря [De bello Moscovítico, 1584]. Античные триумфальные шествия, завершавшие в Риме победоносные войны, были главным эстетическим образцом для гетмана. На гравюре Джакомо Лауро, заказанной итальянскому граверу самим Замойским, но завершенной уже после его смерти, гетман изображен в обличье триумфатора, в скромном плаще римского солдата, но в обрамлении триумфальной арки (ил. 16) [Lewicka, 1956]. Иконография этого произведения заслуживает особого внимания, так как она определенно продумана самим гетманом. Рельефы изображают многочисленные победоносные сражения, а на цоколе арки помещены два архитектурных плана. С левой стороны — план крепости Шароград, а справой — город Замостье, обрамленный двумя строениями — Коллежской церковью и Академией. Так дается интерпретация жизненного пути великого военачальника и политическо?