Спросить
Войти
Ю.С. Черняховская (Москва) ORCID ID: 0000-0002-0063-7365
ПОЛИИДЕЙНОСТЬ В РОМАНЕ «ФАЭТЫ» А. КАЗАНЦЕВА
Аннотация. Актуальность рассмотренной в статье проблемы обусловлена тем, что на сегодняшний день в силу продолжающегося развития науки и техники государственное управление вновь проявляет интерес к конструктам технократизма. Однако при этом наследие технократизма используется весьма ограниченно и по большей части узкоутилитарно. В то же время остается распространенной позиция, согласно которой технократизм как политическое учение враждебен общепринятой гуманитарной этике, а развитие его зашло в тупик в 60-х гг. XX в. Автор статьи, работая с материалами, представленными отечественной фантастикой 1960-х гг., в частности с творческим наследием А. Казанцева, столкнулся с достаточно многоплановыми интерпретациями технократизма. При этом не все из них ставят себя в оппозицию этике гуманизма. Однако в силу того, что эти философские идеи были выражены в литературной форме с использованием символов и иносказаний, они до сих пор не введены в научный оборот. С целью восполнить этот пробел в статье на основе авторской методологии анализируется один из центральных романов отечественного фантаста А. Казанцева «Фаэты» в качестве полиидейного произведения. Гипотеза состоит в том, что идейный спектр романа А. Казанцева находится в рамках общей концепции технократизма и научно-технического романтизма. Автор ставит задачу выявления ведущих направлений, существовавших в научно-техническом романтизме второй половины 1960-х гг. и пытается на основе прогнозов А. Казанцева смоделировать возможные нереализованные перспективы их развития. В результате проведенного исследования делается вывод, что А. Казанцев в своем анализе потенциала и перспектив развития технократизма пришел к мысли о необходимости его гуманизации. Однако в том же романе он показывает далее бесперспективность абсолютной гуманизации общества и нивелирование постулатов технократизма. А. Казанцев видит в качестве наиболее продуктивного направления коммунистический путь развития общества.
Yu.S. Chemyakhovskaya (Moscow) ORCID ID: 0000-0002-0063-7365
Multi-conceptual in the Novel "Feety" by Alexander Kazantsev
Abstract. The relevance of the study is due to the fact that today, due to the continuing development of science and technology, public administration is again interested in the constructs of technocracy. Today, however, the legacy of technocracy is
of very limited use, amostly utilitarian and specified. Also it is widely accepted, that technocracy as political doctrine is hostile to common humanism ethics, and this kind of development remains monument to 1960s. Taking into account the matter presented by the Russian science fiction of the 1960s, in particular works by Kazantsev, we see quite a lot of interpretations of technocracy. However not all of them opposed to the ethics of humanism. But while these philosophical ideas were expressed in literary form, through symbols and allegories, they are still not introduced into scientific discussion. The problem, therefore, is to specify methodology for analysis of the philosophical ideas of technocratism presented in the novel by Kazantsev and to introduce them into present scientific discussion. The aim of the study is to analyze one of the central novels of the Russian science fiction writer A. Kazantsev "Feety" on the basis of the proposed methodology as multy-conceptual work. The hypothesis is that ideological variable of the novel by Kazantsev was described in the framework of general concept of technocracy and technical romanticism.The task now is to identify leading trends in the scientific and technical romanticism of the second half of the 1960s to model possible prospects of the development on the basis of Kazantsev&s forecasts. It allows to conclude, that in his analysis of potential and prospects of the development of technocracy Kazantsev came to the idea of the necessary humanization. However in the same novel he comes to futility of absolute humanization of society and tries to level postulates of technocracy. Kazantsev claims the most productive would be Communist development of society.
На сегодняшний день в силу продолжающегося развития науки и техники государственное управление вновь проявляет интерес к конструктам технократизма. Однако наследие технократизма используется весьма ограниченно и по большей части узкоутилитарно. В то же время остается распространенной позиция, согласно которой технократизм как политическое учение враждебен общепринятой гуманитарной этике, а развитие его зашло в тупик в 60-х гг. XX в. Автор статьи, работая с материалами, представленными отечественной фантастикой 1960-х гг., в частности с творческим наследием А. Казанцева, столкнулся с достаточно многоплановыми интерпретациями технократизма. При этом не все из них ставят себя в оппозицию этике гуманизма. Однако в силу того, что эти философские идеи были выражены в литературной форме с использованием символов и иносказаний, они до сих пор не введены в научный оборот. Проблематика исследования, таким образом, состоит в том, чтобы с использованием авторской методологии проанализировать философские идеи технократизма, представленные в одном из центральных романов отечественного фантаста А. Казанцева «Фаэты». Этот роман рассматривается в качестве полиидейного произведения, идейный спектр которого находится в рамках общей концепции технократизма и научно-технического романтизма. Задачи статьи - выявить ведущие направления, существовавшие в научно-техническом романтизме второй половины 1960-х г., и попытаться на основе прогнозов А. Казанцева смоделировать возможные нереализованные
перспективы их развития.
За методологическую основу мы берем разработки Дж. Кэмпбелла по теории мономифа в расширенном понимании. Исходная гипотеза заключается в том, что центральный герой произведения воплощает в себе некую идею, а события-препятствия на «пути героя» представляют собой испытания, с которыми сталкивается эта идея, ее антитезы. Победа героя, таким образом, олицетворяет собой победу заявленной идеи, а его поражение - поражение этой идеи. Подобный анализ правомерен в отношении произведений, которые автор определяет как моноидейные, где сюжет вращается вокруг одного героя (в том числе, если этот герой - целое общество, как, например, в фильме «Броненосец Потемкин» С. Эйзенштейна). Однако такой подход оправдан и в отношении мультисюжетных произведений в ситуации, если совокупность сюжетов и персонажей, каждый из которых проходит свой путь, вращается вокруг одной идеи в многообразии ее проявлений или же их объединяет проблема, в рамках которой литератор рассматривает поведение каждого из героев-идей. Второй тип произведений обозначим как полиидейные. Анализ с позиций такой методологии может быть эффективен при осмыслении произведений А. Казанцева, а одно из центральных его произведений - «Фаэты» - является полиидейным и воплощает в себе моделирование развития идей технократизма и гуманизма в условиях испытания историческим прогрессом.
На сегодняшний день не существует ни одного диссертационного исследования, защищенного по творчеству А. Казанцева, как в рамках группы дисциплин «Литературоведение и языкознание», так и в рамках каких-либо других дисциплин. Подобное невнимание к творчеству одного из классиков советской фантастики - незаслуженное упущение даже на фоне того, что тема фантастики в академической науке вообще разработана слаТак, автору статьи удалось выявить только восемь диссертаций защищенных по этой теме в период после 1991 г. (по блоку специальностей «Литературоведение» 10.01.**). Из них одна посвящена творчеству А. Платонова, тексты которого относятся к фантастике только с определенной оговоркой [Брель 1999]. То же можно сказать и о работе О.А. Фоминой, посвященной творчеству Ф. М. Достоевского [Фомина 1999], и О.А. Зубова, который занимается отечественной фантастикой XIX в. [Зубов 2016]. Западную фантастику XIX в. изучает Т.А. Балашова [Балашова 2003]. Е.Ю. Козьмина исследует феномен фантастики XX в. в целом [Козьмина 2017]. М.А. Дворак обращается к творчеству современного авторского тандема Г.Л. Олди [Дворак 2015], А.Д. Гусарова - к творчеству современных авторов, а именно фэнтези 1990-х гг. [Гусарова 2009]. Фэнтези составляет также предмет исследования в диссертации Е.А. Нестеровой [Нестерова 2008]. Существует как минимум два исследования классической западной фантастики [Шафиева 2004; Мышко 2001]. Таким образом, работ по отечественной фантастике 1960-х гг., и тем более воплощенных в ней подходов идеального конструирования, по группе специальностей 10.00.00 выявлено не было.
В то же время, хотя в отечественной публицистике активно бытует термин «фантастоведение» и исследованиями в этой области занимается значительное количество отечественных литераторов (многие тексты такого рода представлены, в частности, на сайте «Лаборатория фантастики»), даже в рамках этого направления работ, посвященных анализу творчества А. Казанцева, практически нет. Среди подобных исследований можно назвать только доклад Р. Арбитмана «Две тайны советской фантастики» [Ар-битман], сделанный на ИНТЕРПРЕССКОНЕ в 1994 г. Биография А. Казанцева среди биографий других отечественных авторов присутствует в книге Г. Прашкевича «Красный сфинкс» [Прашкевич 2007]. В ряде других статей А. Казанцев упоминается исключительно косвенно, в ходе перечисления фантастов, чьи стиль и идеи были характерны для 1950-1960-х гг. В силу ограниченности объема публикации не станем вдаваться в предположения относительно того, что могло послужить причиной такого забвения. Однако хотелось бы данным материалом дать старт более углубленному изучению творчества этого фантаста, выдвинувшего ряд весьма значимых как для литературы, так и для философии идей.
Особо следует оговорить, что в силу той же ограниченности объема исследования мы пока оставим в стороне эстетический анализ произведений А. Казанцева, а также разбор большей части его текстов и сконцентрируем внимание только на идеях технократизма и протокультуры, сформулированных писателем в романе «Фаэты».
Также следует обозначить, что в этой статье и в своих исследованиях в целом [Черняховская 2010, 2012, 2014, 2015, 2016 а, Ь, 2017, 2018] мы разделяем понятия «технократизм» и «научно-технический романтизм». Под первым будет пониматься «принцип объяснения общественного развития, согласно которому власть в обществе должна принадлежать носителям технического прогресса, высшим слоям технических специалистов» [Социология]. Под вторым - политико-философское и культурное течение, господствующее в отечественной политической и философской мысли 60-х гг. XX в. Границы соприкосновения этих двух понятий размыты и требуют отдельного изучения, однако применительно к роману А. Казанцева можно говорить о том, что понятие «технократизм» следует рассматривать как более широкое и более рационалистическое, а понятие «научно-технический романтизм» - как один из векторов его развития, в рамках которого большее значение придается гармонизации с гуманитарными науками, этикой и романтизмом.
Полиидейность свойственна художественной культуре второй половины 1960-х гг. в целом, и, в частности, этот способ анализа и демонстрации его результатов используют, как правило, авторы, разрабатывающие теорию метакультуры. Именно с этой точки зрения представляется рациональным анализировать роман «Фаэты» А. Казанцева.
Основную антитезу своего произведения А. Казанцев раскрывает уже в эпиграфе к первой части, где приводит высказывание В. Гюго: «Мир добродетель цивилизации. Грабительская война - ее преступление». Концепт поиска метакультуры, однако, не равнозначен концепту пацифизма, и хотя задачи его в определенном смысле схожи с задачами антивоенных произведений, структура построения значительно более сложна.
Если антивоенные произведения декларируют необходимость отказа от насилия как такового, зачастую пугая реципиента ужасами войны, то тексты, созданные в направлении поисков метакультуры, рассматривают проблемы вначале в направлении двух осей: ОХ - антитеза война-мир; OY - универсальная культура (глобальное общество) - культурный суверенитет, - и далее обращаются к анализу каждой из проблем, возникающих вокруг названных антитез на данном этапе истории. Таким образом, формируется набор архетипов, каждый из которых служит одной из крайних точек на одной из множества сформированных осей. В ситуации с произведениями этого направления, представленными в отечественной фантастике 1950-1960-х гг., ось OY (культурный суверенитет против глобализации) часто включает в качестве некой фазы синтеза наличие протокультуры - праматери мировой культуры, предшествовавшей ей и служившей своеобразным началом мировой цивилизации. Введение концепта протокультуры позволяет обосновать принципиальную способность человечества к формированию метакультуры путем декларации наличия у всего многообразия мировых культур общего корня и общих оснований.
Этот концепт и лежит в основе моделей А. Казанцева, который разрабатывает тему протокультуры на протяжении более десяти лет и, по его собственному выражению, считает ее принципиально важной, потому как существование таковой высокоразвитой цивилизации в доисторический период стало бы основанием утверждать, что человечество способно преодолеть ту критическую точку, в которой оказалось в начале 1960-х гг., -угрозу тотальной, всеуничтожающей войны.
Можно также отметить, что подобные поиски протокультуры кардинально отличны от внешне схожих с ними идей А. Кларка о том, что человек обрел разум в результате вмешательства сверхцивилизации или даже различных мифов об Атлантиде как золотом веке доисторического периода. Концепт протокультуры преследует иные цели и ни в коем случае не оппозиционирует антропологическому оптимизму и вере в способности человека к покорению Вселенной, а, напротив, подчеркивает его, т.к. представители протокультуры - не представители чуждой сверхцивилизации, альтернативной человечеству, а предыдущая и будущая стадия развития человечества. А. Казанцев начинает свои построения с характеризации подобной протокультуры, однако интересным и противоречивым видится тот момент, что протокультура А. Казанцева не является воплощением идеального общества, напротив, мир Фаэны разделен на два лагеря, находящихся на грани войны.
Один из них - Властьмания - сам по себе разбит противоречиями между двумя населяющими его кастами, различающимися, судя по всему, только антропологическими признаками и, уже как следствие этого различия, - социальным положением. Власть в обществе принадлежит «длиннолицым», а «круглоголовые» не имеют путей доступа в элиту. Форма правления характеризуется единоличной властью «диктатора», должность которого, однако, выборна. В основе идеологии Властьмании - «учение ненависти», предложенное нынешним диктатором Яром Юпи и одобренное олигархическим Советом Крови. Суть учения состоит в объединении масс под знаменем борьбы с общим врагом [Казанцев 1997, 26].
Одновременно уже в первой части А. Казанцев определяет круг архетипов, наделяя персонажей архитепическими чертами античных героев и говорящими именами: диктатор Яр Юпи (от названия планеты Юпитер), его дочь Мада Юпи (где Мада переводится как «влюбляющаяся»), Аве Мар - ее возлюбленный (по названию планеты Марс), его друг, подстрекатель и предатель Куций Мерк (Меркурий). Первая часть каждого из имен не переводится, однако приблизительное значение ее легко понять.
Вторая политическая система носит название Даньджаб, и представители ее используют самоназвание «культурные». Даньджаб обладает рядом черт социального государства, однако и в нем присутствует социальное неравенство, проявляющееся в противостоянии между обустроенным урбанистическим миром Города Дела и малоразвитой сельской местностью. Кроме того, в среде интеллектуалов явно нарастают некие про-тестные настроения, выражающиеся в «тайных собраниях». «Бездушное политиканство, бездумное поклонение догмам! Твердолобые не считают нужным слышать ничего, что им не знакомо!» [Казанцев 1997, 18] - так в запале перечисляет Аве Мар недостатки Даньджаба.
Даньджаб, как и Властьмания, подвержен влиянию олигархических структур. Там, правда, отсутствуют расовые противоречия, но не преодолены материальные. Правитель же Добр Мар, пришедший к власти в результате заговора и убийства предшественника, обещает исполнителю первым начать войну распада. Вступив же в свои права, «он поклялся вести страну по тому пути, по которому вел ее покойный: вековую вражду с Властьманией следует смягчить и сделать все возможное для умиротворения планеты и избавления фаэтов от ужасов войны... Добр Мар правил Даньджабом, изыскивая работу и жилища угрожающе растущему населению. Он стремился ослабить накал в отношениях между континентами, провел закон о старых вещах, подлежащих уничтожению (чтобы приобретались новые), и добился того, чтобы Яр Юпи. вынужден был даже пойти на совместные действия в космосе» [Казанцев 1997, 32].
Властьмания характеризуется большей урбанизированностью, но одновременно и большим имущественным расслоением населения и его индивидуализацией: жители ее, к примеру, используют личный транспорт, в то время как в Даньджабе распространен общественный. Привлекает внимание и такая краткая характеристика Властьмании: «Только три дня просуществовала Власть Справедливости и не успела помочь их (бедных кварталов. - Ю.Ч.) обитателям» [Казанцев 1997, 23]; «Дворец Яра Юпи был частью Храма Вечности, в котором богослужение после забвения фа-
этами религии прекратилось» [Казанцев 1997, 23]. А. Казанцев, однако, старается отграничиться от симпатии к той или иной стороне и на первый план выдвигает не их преимущества, а вопросы войны и мира.
Оба главных героя - Мада Юпи и Аве Мар - не только являются уроженцами враждующих лагерей, но и представляют собой новое, нарождающееся поколение, лишенное предрассудков прошлого: «Мада всегда мечтала о настоящем фаэте, мужественном, благородном, чистом. Малокультурные фаэты среди "высших", кичившиеся своей с древности застывшей цивилизацией, отталкивали ее грубостью, спесью и презрением к круглоголовым, детей которых когда-то лечила ее мать», а Аве Мар «был чужд всех мрачных предрассудков "высших", он был ученым Даньджаба, не побоявшимся там порвать с "наукой смерти", пойти наперекор всем» [Казанцев 1997, 13].
Таким образом, А. Казанцев возлагает надежды относительно преодоления основной антитезы на носителей новых идей, однако, хотя было бы весьма удобно сказать, что Аве Мар и Мада Юпи представляют собой два предлагаемых им антропологических идеала, это все же было бы неверно. Важную роль в произведении играет процесс их трансформации от наивного идеала молодости к более умеренному и сложному идеалу зрелости.
Тем не менее, можно отметить, что ключевую роль в спасении прото-культуры А. Казанцев отводит именно ученому-гуманисту, наделенному также и набором качеств, традиционно формирующим художественный образ ученого в этот период: увлеченность профессией, стремление к деятельности на благо общества и хорошее физическое развитие. Этот набор качеств мог бы показаться банальным, но, как представляется, выглядит иначе, если проследить линию трансформации образа героя и ученого в том числе вплоть до настоящего времени. На сегодняшний день такой набор качеств встречается в художественных произведениях настолько редко, что уже можно говорить об определенной его новизне.
После того, как кажущееся равновесие между двумя противостоящими политическими системами в результате череды случайностей и субъективных факторов, под которыми, впрочем, можно разглядеть и закономерности, оборачивается тотальной войной, уничтожающей планету, из всего населения Фаэны выживают две экспедиции исследователей космоса, одна из которых впоследствии основывает колонию фаэтов на Марсе, другая - на Земле. Экспедиции, однако, разделены не по национальному признаку, скорее можно предположить, что представители одного из коллективов являются носителями статических ценностей, идеалов сохранения, другие - ценностей динамического идеала исследования.
Примечателен спектр мотиваций, связанных с отправкой в космос первой межпланетной и последней перед грядущей войной экспедицией, представляющей ранее названый динамический идеал познания: «Для трудившихся на полях и в мастерских Властьмании день проводов сделали свободным... Здесь были и длиннолицые и круглоголовые. Они стояли тесно рядом, словно между ними не было никакого различия. Для многих
фаэтов совместная экспедиция двух континентов на планету была символом мира и внушала им надежду, что на Фаэне можно не только сговориться и избежать войны, но и переправить с нее часть населения на другие планеты» [Казанцев 1997, 58]. В то же время диктатор, инициировавший запуск корабля, придерживается строго семейных ценностей:
«Всемогущий по воле Совета Крови, способный в угоду владельцам послать на смерть миллионы фаэтов, в любую минуту готовый развязать войну распада, он был бессилен сохранить всего одну, но самую дорогую для него жизнь. Яр Юпи был сложной натурой. Он отлично понимал, кому и как он служит. Потеряв в свое время жену, он возненавидел круглоголовых, леча которых, она заразилась смертельной болезнью. Эта ненависть вылилась, в конце концов, в оголтелое учение, в которое невозможно было и поверить, но которое оказалось выгодным владельцам из Совета Крови. Теперь же, на вершине власти, когда он вел показной аскетический образ жизни в добровольном заточении, любовь к дочери стала для Яра Юпи единственным светом. Все остальное было мраком: страх за свою жизнь, страх войны, которую сам же готовил, страх и перед тружениками, и перед собственными хозяевами, готовыми его устранить. И главным теперь для него была безопасность Мады. Только ее одну он хотел бы спасти из миллионов обреченных» [Казанцев 1997, 53].
К последним относятся, помимо ранее названных Мады Юпи и Аве Мара, по двое представителей от Властьмании и от Даньджаба, среди которых наставник Аве Мара Ум Сат (Сатурн), физик-ядерщик, лишь в преддверии войны отступивший от идеалов абсолютного технократизма:
«Он размышлял, что он, знаток вещества, так и не смог отойти от законов знания о веществе. Но, очевидно, законы, управляющие жизнью всего сообщества фаэтов, нужно так же постигать, как и законы природы. И главная ошибка, помимо открытия способа открытия и распада вещества, заключалась в том, что он, дожив до старости, не понимал этого. Почему, например, фаэты-труженники создают своими руками не только то, что нужно всем для жизни, но и то, что в состоянии оборвать ее? Почему вот эти толпы, провожая их сейчас, терпят власть маньяка, сделавшего войну целью своего существования? Яру Юпи вздумалось сейчас сделать широкий жест, послать космическую экспедицию, чтобы искать новые "космические материки". А как там будут жить переселившиеся? По прежним законам Фаэны, перенеся в космос несправедливость и угрозу войн? Нет, истинная мудрость в том, чтобы искать не только новые планеты для жизни, к чему готов даже Яр Юпи, но и новые законы жизни, которые повергнут его в ужас» [Казанцев 1997, 58].
Немногим ранее А. Казанцев дает еще одну характеристику Ума Сата: «Ум Сат с ужасом убеждался в неизбежности войны распада и считал себя ответственным за нее. Тяжелая ответственность, разочарование, забота и усталость наложили отпечаток на лицо старого фаэта. Его высокий лоб
под густой гривой волос был изрезан глубокими морщинами. Огромные печальные глаза смотрели с мудрой добротой и пониманием. И вместе с тем у него был безвольный подбородок, скрытый седеющей бородкой» [Казанцев 1997, 24]. Философия Ума Сата применительно к эпохе создания романа представляется архетипичной, хотя и было бы, пожалуй, слишком грубо сопоставлять ее с конкретными, достаточно известными персоналиями. По-своему архетипичны и мотивы, которые толкают к полету в космос Аве Мара:
«Аве Мар все время думал о фаэтах, стоявших у дороги. Завтра они вернутся в свои мастерские, наполненные шумом станков и запахом масла. Встанут у бегущих механических дорожек, влекущих постепенно обрастающие деталями остовы изготовляемых машин, и будут стоять так, без надежды на Справедливость, подневольно и безрадостно трудясь до конца дней, беспросветных и одинаковых. Аве Мар понимал, что он несет перед всеми обездоленными ответственность за результат космического рейса. Миллионы этих фаэтов тоже мечтают о счастье и праве иметь детей, какой бы формы голова у них ни была. Нельзя дальше брать у культуры одни только средства уничтожения, не сможет так существовать Фаэна» [Казанцев 1997, 24].
Мадой, покидающей планету, движут исключительно личные эмоции: «Мада вся ушла в себя, подавленная происходящим. Как истинная фаэтес-са, она все воспринимала через близкие ей образы... ей было не по себе от того, что впереди ее ждет счастье, в то время как здесь.» [Казанцев 1997, 24].
Помимо них в экипаж входят пилот Смел Вен, бортинженер Гор Зем и молодой романтик, астроном и поэт Тони Фаэ.
Команда «Поиска», таким образом, реализует три группы ценностей: технократизма в трех его вариациях (технократизма с гуманистическим уклоном, с революционным уклоном и с лирико-романтическим уклоном), два типа героически-патриотического идеала (воин-защитник и индивидуалист с экспансионистскими наклонностями) и один идеал женщины-матери, воспринимающей страдания человечества через себя, как страдания своих близких. Один из членов экспедиции, стоящий на позициях индивидуализма, пытается захватить власть и затем погибает еще до начала основных кризисных событий. Так соответствующая этическая позиция отметается А. Казанцевым сразу как нежизнеспособная.
В состав второй экспедиции входят три супружеские пары, состоящие из инженера Тихо Вега, мечтающего стать владельцем собственных мастерских, и его супруги Алы Вег, бывшей преподавательницы астрономии, которой наскучила жизнь на планете; ее соперницы Неги Лутон, «незаконно занявшей место Сестры Здоровья», с ее супругом, начальником станции, «обрюзгшим самодуром» Мраком Лутоном, а также двух круглоголовых -старательной поварихи и садовницы Лады и ее мужа техника-ремонтника Брата Луа. Фактически участники этой экспедиции представляют спектр
ценностей общества потребления, лишенного онтологического идеала. Однако в рамках этой группы все же можно выделить несколько типажей: потребитель-интеллигент (Ала), потребитель равнодушный (Тихо), потребитель-халтурщик без определенного рода деятельности (Нега), амбициозный конформист без моральных ограничений (Мрак) и труженики, послушно обслуживающие их.
Однако в критической ситуации, после гибели Фаэны, все меняется.
Информация о гибели Фаэны у одного из участников поисковой экспедиции вызывает всплеск почвеннических настроений [Казанцев 1997, 131]. И тут же разгорается спор о допустимости и необходимости сохранения цивилизационного наследия Фаэны. В то время как Гор Зем винит в случившейся катастрофе развитие техники, позицию Аве Мара лучше всего выражает его же лозунг «цивилизация должна сохраниться». Конфликт решает Мада, присоединяющаяся к Аве Маду с позиций разумного гуманизма, и на правах сестры здоровья приказывает изолировать Гора Зема от коллектива. К этому моменту уже находится в недееспособном состоянии воплощающий гуманистический технократизм Ум Сат, который полностью погрузился в саморефлексию относительно совершенных ошибок.
Следующую кризисную ситуацию катализирует технократ-лирик, намеревающийся покончить с собой из-за несчастной любви. Его также останавливает и изолирует на какое-то время Мада. Однако, в конечном счете, только объединив усилия, им удается взяться за строительство дома и таким образом основать новую цивилизацию на Земле. Впрочем, Тони Фаэ и тогда продолжает сражаться за остатки «космической программы» и противится тому, чтобы начать разбирать корабль. Противостояние почвенничества и романтического технократизма по этому вопросу удается приостановить только гуманному технократизму в лице Ума Сата.
Не говоря о начале разрозненности, наносящей вред общему делу и которую следует преодолеть, - это своего рода ось OY, идея, общая для всех произведений, занимающихся разработкой метакультуры, - здесь привлекает внимание то, какой спектр идей рассматривается как продуктивный.
Во-первых, большая часть героев так или иначе представляет различные варианты одного общего проекта. Все они ученые, и потому на определенном этапе своей жизни стояли на стороне технократизма. Однако одни из них разочаровались в нем, уйдя в бесконечные саморефлексии относительно собственной вины за беды мирового масштаба, другие склонны отвлекаться на личное, третьи - ударяться в крайности.
В то же время, хотя все герои имеют общие ценностные основания (наука и мир во всем мире), никто из них не имеет глобального проекта, способного объединить всех. Никто не знает, что следует строить теперь, в условиях, когда мир прошлого уничтожен. И автор, лавируя между всеми этими противоречивыми позициями, выводит следующие постулаты: 1) достижения прошлого необходимо сохранить; 2) если потребуется, для этого можно отказаться от центрального достижения науки - космоса; 3) но в то же время нужно уметь ставить табу и в определенных ситуациях не поддаваться на соблазны утилитарных нужд, оставляя нетронутым «большой проект» прошлого.
Будущее А. Казанцев видит не за рефлектирующей интеллигенцией, представленной Умом Сатом, однако и не за научно-техническим романтизмом, воплощенном в Тони Фаэ. Будущее, согласно авторской позиции, за твердым характером человека, в котором сплавятся идеи технократизма и революционный накал, не находивший себе места в прошлом мире. Со временем накал этот притухнет, превратив молодость в зрелость, но именно он даст топливо для того, чтобы выстоять и двигаться вперед. И поддержкой такому лидеру станет традиционная народная мудрость Мады Юпи.
Можно спорить с позицией А. Казанцева. Автору данного исследования, к примеру, более импонирует позиция Тони Фаэ. И, безусловно, хочется отметить, что подобный выбор является отступлением от научно-технического романтизма как тренда, как, впрочем, отступлением и от технократизма вообще - до времени, потому как нужно отстраивать разрушенную цивилизацию и сохранять то, что можно сохранить, а не рваться вперед на штурм новых бастионов. Однако позиция А. Казанцева именно такова, и трудно сказать, совпала ли она с новым нарождающимся трендом советской власти. Можно также оспаривать правомерность такого подхода к исследованию творчества А. Казанцева, как, впрочем, и правомерность любого другого подхода вообще. Автор статьи, осознавая возможные недочеты в сконструированной картине, все же считает приведенные выводы достаточно интересными для того, чтобы развивать это направление и эту методологию в дальнейшем.
Что же касается темы данного исследования - борьбы тенденций научно-технического романтизма и технократизма в романе А. Казанцева «Фа-эты», то, прежде всего, нужно сказать, что писатель декларирует распад в общем течении технократизма, который ослабляет его. Аналогичные наблюдения можно сделать, и проведя общий анализ художественной футурологии конца 1960-х гг. Одновременно к этому периоду технократизм по тем или иным причинам уже не может предложить глобального проекта, что и служит объективным поводом для погружения в локальные дискуссии, которые разрывают течение на части.
Что касается непосредственно научно-технического романтизма, то А. Казанцев видит его ограниченность в непригодности к жизни, в излишнем уходе в романтические иллюзии вплоть до потери способности рассуждать рационально. Возможно, именно установление четкой грани между рациональным и романтикой и могло бы вывести движение на новый виток развития, но этого не произошло, и в дальнейшем потенциал его не был использован. А. Казанцев в своем анализе потенциала и перспектив развития технократизма пришел к мысли о необходимости его гуманизации. Однако в том же романе он далее показывает бесперспективность абсолютной гуманизации общества и нивелирование постулатов технократизма. Писатель видит наиболее продуктивным направлением
технократизма коммунистический путь развития общества.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
(Monographs)
(Thesis and Thesis Abstracts)
10. Balashova T.A. Khudozhestvennyye osobennosti ser &yezn
