Спросить
Войти
А.П. ГОРЯЧЕВ, И.П. НОСОВ (Волгоград)
ПРАВОВАЯ КУЛЬТУРА СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА
Исследуется аксиологическая сущность правовой культуры. Делается вывод, что основными духовными и мировоззренческими ценностями формирования правовой культуры человека должны являться гуманизм, справедливость, свобода, благо и рациональность.
Духовные ценности выступают одним из главных источников правовой культуры личности, заключая в себе нечто субстанциальное. Они кристаллизуют смысл и суть мировоззренческих ориентиров деятельности человека в правовой сфере, определяют духовный настрой той или иной эпохи, того или иного общества.
К. Ясперс выделял три принципа деятельности западного человека, определивших духовную ситуацию в современном мире [1]. На наш взгляд, эти принципы выступают также в качестве истоков правовой культуры западного человека. Во-первых, это ни перед чем не останавливающаяся рациональность, основанная на науке, которая ввела в человеческое существование господство техники. Действительно, общезначимое научное исследование, способность к предвидению правовых решений в рамках созданного Римом формального права, прагматический расчет в экономических предприятиях, вплоть до рационализации всей деятельности, в том числе и той, которая в процессе рационализации уничтожается, - все это следствие позиции, безгранично открытой принуждению рационального мышления и эмпирического опыта. Во-вторых, это субъективность самобытия, которая ярко проявлялась еще у античных философов и государственных деятелей. По мнению Ясперса, то, что мы называем личностью, сложилось в таком облике в ходе развития человека на Западе и с самого начала было связано с рациональностью в качестве
© Горячев А.П., Носов И.П., 2009
ее коррелята. Следствием торжества принципа субъективности самобытия в современной духовной ситуации стало повышении правового статуса западного человека. В-третьих, в отличие от восточного человека с его неприятием мира и связанной с этим возможности «ничто» как подлинного бытия западный человек воспринимает мир как фактическую действительность во времени. Лишь в мире, а не вне мира он обретает уверенность в себе. Са-мобытие и рациональность становятся для него источником, из которого он безошибочно познает мир и пытается господствовать над ним. Это стремление доминировать над окружающим миром человек пытается узаконить, исходя из норм позитивного права.
На Западе рациональность приобретает высокий этический и культурный статус, а рационализация социальных отношений с помощью права рассматривается как необходимое условие гуманизации. Прогресс науки и развитие современного либерально-демократического общества, в рамках которого каждый имеет возможность разумно осознавать и отстаивать свои права и свободы с учетом интересов других, - все это рассматривается как движение по дороге освобождения, как прогресс в осуществлении свободы. Этот прогресс предполагает устранение путем рациональной критики всего того, что мешает человеку в его освободительном порыве, что выражает его не-свободу, зависимость от внешних сил и что выступает как нечто противостоящее разумности, рациональности, как нечто иррациональное: мифы, религии, суеверия, предрассудки, все отжившие формы мысли и действия, закрепощающие личность. Но развитие технической рациональности в самом широком смысле слова (включая технику ведения юридических, экономических, административных, политических и иных дел) не только не привело к росту человеческой свободы, а наоборот, выразилось в создании системы механизмов, имеющих собственную логику функционирования, отчужденных от человека и противостоящих ему и его свободе. Бесспорные успехи рационального сознания, проявившегося, прежде всего, в развитии науки, научной рациональности, становлении и развитии научно-технической цивилизации, привело, с одной стороны, к распространению сциентизма, для которого, по выражению Г. Рейхенбаха, вера в науку в значительной мере заменила веру в Бога [2]. Действительно, можно утверждать, что наука в секуляризированном мировоззрении в значительной мере стала играть роль религии, способной дать окончательный и безусловный ответ на все коренные проблемы устройства мира и человеческого бытия. С другой стороны, отчетливо выявившиеся в наше время деструктивные антигуманные последствия развития научно-технической цивилизации порождают и активную оппозицию сциентистскому культу научной рациональности, когда распространение последней считают в значительной мере причиной пороков и грехов этой цивилизации [3].
Благодаря глобализации духовные ценности западного человека постепенно становятся все более универсальными. Они уже задают духовные и мировоззренческие ориентиры всему человечеству. Все эти ориентиры лежат в основе этических ценностей современного общества, которые, как и рациональность и субъективность самобытия, являются одним из основных духовных источников формирующейся правовой культуры. Этика рационально осмысливает, развивает и формализует некоторые интуитивно очевидные для нас истины о нравственных ценностях, лежащих в основе действующих юридических норм, придавая тем самым подобным интуитивным предположениям статус логически обоснованных положений. Это очень важная, нужная и сложная работа. Так, крупнейший американский этик XX в. Дж. Ролз свою концепцию «справедливости как честности» строит на двух интуитивно принимаемых как справедливые фундаментальных положениях - принципе «равенства исходных позиций» и принципе «компенсирующего преимущества» для менее преуспевающих членов общества [4]. Но эти же положения лежат и в основе правоприменения. Например, производным от нравственного правила «равенства исходных позиций» является юридический принцип «равенства всех граждан перед законом». Положение «компенсирующее преимущество» действует в процессуальном законодательстве развитых государств. Так, если обвиняемый не в состоянии нанять себе для защиты адвоката, то за него это делает государство.
В Западной Европе уже в Средние века отмечалось, что право является определенным организмом, в котором, по утверждению Ф. Аквинского, надо выделить «вечное право», «естественное право» и «человеческое право». Эти части права находятся в отношениях субординации, где главенствующая роль принадлежит «вечному праву». В XI - XIII вв., когда на Западе произошла так называемая «папская революция», сложилась западная традиция права, одной из основных характеристик которой является утверждение, что «право имеет свой собственный характер, обладая определенной относительной автономией» [5: 25]. Эта автономия в немалой степени детерминируется наличием объективного «естественного права». Согласно юридической точке зрения на поступки человека, можно четко определить меру нарушения права и закона и, соответственно, тяжесть наказания. Вечную справедливость как ценность не может нарушить даже Бог по своему милосердию, ибо милосердие есть дочь справедливости и не может действовать помимо нее. «Не подобает Богу, - писал А. Кентерберийский, -отменять что-либо в своем царстве вне установленного порядка... Каждый знает, что справедливость людей подчиняется закону. Следовательно, несправедливость, если она устраняется одним лишь милосердием, будет иметь большую свободу, чем справедливость, а это крайне неприлично» (цит. по: [5: 555]). Таким образом, в западноевропейской культуре утверждается идея о первенстве правовой справедливости перед нравственным милосердием, или об особом первенстве права перед моралью. Это сказалось и на понятиях проступка, преступления, греха, наказания, спасения в западноевропейской правовой культуре.
Совершенно другой подход сформировался в российской правой культуре, в которой нравственные ценности доминируют над правовыми. Более того, русский человек, как правило, воспринимает законы как искусственно навязанные извне нормы, которые истребляют доброту и радушие, заложенные в людях. Чем их больше, тем меньше добродетели, идущей от внутреннего убеждения. Подобная позиция отражена в высказывании древнекитайского философа Лао-цзы (VI в. до н.э.): «Чем больше будут издавать законов и распоряжений, тем больше будет в стране воров и разбойников». Помимо рационально-категориальных понятий в правовом сознании русского человека существует целый ряд нравственных принципов -ценностей, которые являются для него источниками знания и истины. Поэтому не случайно, что в число первых сохранившихся памятников древнерусской литературы входит проповедь киевского митрополита Илариона «Слово о Законе и Благодати», т. е. о соотношении рационального и ценностно-духовного [7].
В иерархии ценностей русской правовой культуры нравственные нормы стоят выше правовых, поэтому в российском обществе ценностные отношения права, морали и религии весьма непростые. Любая религия, как связь человека с Богом, включает в себя и определенную мораль, определяющую принципы данной связи с позиций добра, служа тем самым духовным фундаментом всей правовой системы. Как писал св. Феофан Затворник: «Вероучение всегда вдавалось в ненужные отступления и утонченности, когда не держалось нравственных целей; а нравоучение принимало недолжные направления, когда не освещалось вероучением» [8]. Можно добавить, что без нравственной цели и веры в добро человек неизбежно приходит к правовому нигилизму.
В.С. Соловьев предложил классическую для русской культуры парадигму: «право есть минимум морали». Это минимум, необходимый человеку для нормальной жизни, ниже которого начинается ад на земле. Право необходимо для спасения, но недостаточно. Данное положение согласуется с христианским учением о праве, в том числе с современной православной доктриной права. Так, в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» отмечено, что «право содержит в себе некоторый минимум нравственных норм, обязательных для всех членов общества. Задача светского закона -не в том, чтобы лежащий во зле мир превратился в Царствие Божие, а в том, чтобы он не превратился в ад» [9]. Как всякая определенность, мораль накладывает ограничения на свободу воли, которые выделяются среди других вследствие их всеобщности и значимости. Мораль регулирует также сферу действий человека, которая подконтрольна праву. Как известно, в праве существует принцип, согласно которому разрешено все, что не запрещено. Эту сферу свободы и контролирует мораль, «заполняет» ее своими понятиями свободы, долга, добра, зла.
Великий русский писатель Л.Н. Толстой писал: «Мы все привыкли думать, что нравственное учение есть самая пошлая и скучная вещь, в которой не может быть ничего нового и интересного; а между тем вся жизнь человеческая, со всеми столь сложными и разнообразными, кажущимися независимыми от нравственности деятельностями, - и государственная, и научная, и художественная, и торговая - не имеет другой цели, как большее и большее уяснение, утверждение, упрощение и общедоступность нравственной истины» [10]. Думается, что здесь следует согласиться с позицией Л.Н. Толстого. Необходимо только добавить, что деятельность в сфере права также генетически связана с уяснением и утверждением нравственной истины, которая является важнейшим духовным истоком правовой культуры.
Максимально рационализированный и прагматизированный мир XXI в. оказался, в известном смысле, в иррациональном тупике [11]. В современном российском обществе, еще не став экзистенциальной ценностью, свобода уже подвергается критике как источник опасности для «нормального и цивилизованного существования» нации, что используется в политической борьбе против демократических реформ. Из всего богатства идеи свободы берутся лишь ее негативные последствия - произвол, в то время как из административно-бюрократической системы выделяется хотя и социально полезная, но отнюдь не определяющая его существа характеристика рациональности, которая по незыблемым бюрократическим законам со временем становится иррационализмом. Проблему рациональности и свободы некоторые радикальные политические силы стремятся превратить в дилемму: или рациональность жестких, антидемократических и бюрократических порядков, или произвол «демократического» хаоса. Вместо того, чтобы искать пути гармонического единства различных социальных и правовых ценностей, вновь идут по пути принесения в жертву одной ценности ради утверждения другой [12]. Подобная негативная тенденция нейтрализует такой важный источник правосознания, как субъективность самобытия, о которой писал еще К. Ясперс, и без которой невозможен высокий правовой статус человека, поскольку без этого качества он не может быть личностью. По Ясперсу, субъективность самобытия включает в себя мир, общий для всех, вместо того чтобы подвергаться его вторжению [1]. Немецкий философ негативно оценивал современную ему духовную ситуацию. По его мнению, общим в XX в. стало не человеческое бытие как всепроникающий дух, а расхожие мысли и лозунги, средства сообщения и развлечения, которые образуют воду, в которой плавают, а не субстанцию, быть частью которой означает бытие. Следует согласиться с его утверждением, что общая социальная ситуация не есть решающее, она, скорее, то, что ведет к ничтожеству. Человек должен быть личностью, противопоставляя себя чуждым внешним социальным силам, стремящимся закабалить его. Только личность может давать им отпор, сохраняя свой правовой статус. Одной из целей уяснения современной духовной ситуации, а также поиска ценностных ориентиров является открывающаяся для человека перспектива сознательно постигнуть собственное личностное становление как субъекта права. Только как субъект самобытия человек может быть свободной личностью с высоким уровнем правосознания и твердыми нравственными принципами, без которых невозможно его духовно-правовое развитие.
С сожалением приходится констатировать, что духовное состояние современного общества таково, что его матрица разрешения социально-правовых конфликтов и проблем ведет не к их сокращению, а к росту количества антагонистических ситуаций и к усилению их качества. Вместе с общественным прогрессом усиливаются негативные тенденции в глобальном развитии человечества. Например, в отношении правовых ценностей современный мир отвергает терроризм как форму преодоления конфликтов. В то же время в начале нового тысячелетия это явление приобрело устрашающие формы. У многих складывается впечатление, что терроризм представляет собой обратную сторону свободы в либеральном понимании, поскольку террористы умело пользуются гражданскими правами в своих преступных целях: свободой передвижения, свободой слова, правом на частную собственность и т.д. Но развитие тех или иных событий в значительной мере определяет то мировоззрение, которое формирует правовую культуру субъекта, а через него - человеческую ориентацию в социальном мире.
Таким образом, к важнейшим духовным и мировоззренческим ценностям правой культуры современного человека следует отнести, во-первых, нравственные истины, вырабатываемые главным образом нормативной этикой; во-вторых, рациональность, имеющую высокий этический и культурный статус в современном мире и формирующую такую важную сферу правосознания, как правовая идеология; в-третьих, субъективность самобы-тия - одно из основных качеств человека, без которого он не может быть личностью, обладающей как внутренней, так и внешней свободой.
Legal culture of the modern person
The acsiological essence of legal culture is researched in the article. The conclusion that the main spiritual and vision values of human’s culture forming must be humanism, justice, freedom, welfare and rationality, is made.
Л.П. РАЗБЕГАЕВА, И.В. КРУТОВА (Волгоград)
ТОЛЕРАНТНОСТЬ КАК УСЛОВИЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ СОЦИУМА
В историческом аспекте представлены этапы становления отношения к толерантности как социально значимой ценности.
Человек - социальное существо. Он живет в мире с другими не похожими на себя по тем или иным критериям людьми. Как отдельная личность и представитель того или иного сообщества людей, он является субъектом человеческих отношений. Как субъект этих отношений, человек не существует без Другого, той единицы, с которой он соразмеряет себя. Другой — понятие, фиксирующее некоторый опыт встречи Я с подобной ему сущностью, представляющей, тем не менее, иное по отношению к Я. Философская категория Другой рассматривается в качестве центральной в трудах целого ряда философов. И. Фихте использует вариант данной категории, заключая его в антитезу: «Я есть» - «Это не я». М. М. Бахтин определяет потребность в соизмерении
«себя с Другим» понятием «значимый Другой»: сущность человека, его самость проявляются лишь в диалоге, во взаимодействии с другим человеком. М. Бубер рассматривает Ты как особое видение - различных вещей, людей, духовных сущностей, в котором внимание обращается на бесконечность духовных возможностей по отношению к Я. Другой (будь то отдельная личность или сообщество людей), как нечто иное по отношению к Я, является основой многообразия человеческого мира.
Многообразие мира - источник развития и взаимного обогащения различных людей и человеческих общностей, т. к. каждая отдельная личность, каждое человеческое сообщество воплощают в себе уникальный социокультурный опыт. При этом важнейшим резервом социокультурного многообразия являются этнокультурные различия. Разнообразие культур составляет необходимый запас общественной прочности, свидетельствует о противостоянии энтропийным процессам, о существовании в обществе инновационного потенциала, который в любой момент может быть востребован в процессе развития. Его стратегии требуют постоянно поддерживаемой культурной дифференциации и взаимовлияния культур [5: 4].
Вместе с тем следует отметить, что многообразие человеческого мира предполагает не только различия, но и некоторую общность. Основу этой общности составляют, по самому широкому критерию, принадлежность к человечеству и опора на общечеловеческие ценности. При этом общечеловеческое как ценность трактуется в современном отечественном общест-вознании как совокупность жизненно важных ценностей и значений, связывающих человека с миром и создающих единство между ними, общечеловеческое имеет источник своего существования в фундаментальных сторонах человеческого бытия.
Принадлежность к человеческому сообществу и опора на общечеловеческие ценности позволяют человеку понять Другого, признать за ним право на существование, если это не противоречит основам цивилизованного общежития; делают возможным диалог с Ним. Принадлежность к человеческому сообществу и опора на общечеловеческие ценности создают основу для идентификации индивида со всем
© Разбегаева Л.П., Крутова И.В., 2009
