Спросить
Войти
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЛИДЕРСТВО: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Д.Е. СЛИЗОВСКИЙ
Кафедра политических наук Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198, Москва
I. Актуальность погружения феномена политического лидерства в эпоху Руси
Политическое лидерство - весьма древнее явление общественно-политической жизни, сложная категория научного исследования, актуальная проблема современности. Политическое лидерство по сути и по форме есть специфический феномен власти. По оценке многих отечественных и зарубежных ученых, политическое лидерство среди других типов лидерства “гораздо более значимо”, более заметно своей экспрессивностью и преднамеренностью, более влиятельно в своих разнообразных действиях и проявлениях, более эффективно в дихотомичном (положительном и отрицательном) воздействии на политическую и общественную жизнь, на весь ход исторического развития (см.: Блондель, 1999). Отсюда актуально осмысление, во-первых, места и роли политического лидерства в структуре политики и власти, во-вторых, поиска базовых элементов и оснований, имманентных данному феномену, в-третьих, понимание возможностей и ограниченностей его регулятивной функции в воздействии на исторический процесс.
Политическое лидерство осуществляется на самых разных уровнях и самыми разнообразными субъектами: от индивидуума и малой группы, объединенной политическими интересами и преференциями, до макросистем (цивилизаций), предпринимающих усилия либо удержать, либо захватить лидерство. Все это выдвигает проблему политического лидерства в число научно значимых и актуализирует концептуальный анализ политического лидерства как многоуровневого и многосубъектного явления на основе междисциплинарного синтеза знаний и стратегических коммуникаций в науке.
Научно-теоретическая оценка политического лидерства становится общим явлением для аналитики. В то же время в исследованиях еще недостаточно представлено понимание политического лидерства как процесса, в котором отражалась бы:
во-первых, специфика этого феномена, являющаяся отличительным политикоисторико-культурным своеобразием той или иной цивилизации (допустим, российской) в сравнении с другими цивилизациями;
во-вторых, специфика политического лидерства одной и той же цивилизации в границах эпохальных циклов и периодов истории (см.: Мощелков, 1996).
В этой связи повышенный научно-теоретический и эмпирический интерес к проблеме политического лидерства особенно актуален для российского общества, как социума с ярко выраженным набором типических свойств и характеристик авторитарного лидерского общества.
Продуктивное исследование проблем политического лидерства в российской исторической традиции возможно при опоре на мировой и отечественный опыт анализа этого явления, в котором в самом общем плане можно наблюдать два упрощенных концептуально-оценочных подхода: это, во-первых, апологетика политического
лидерства, видение в нем действенного и эффективного, автономного политического института и инструментария. Адепты такого подхода исходят из того, что исторический процесс, политические акции и практики подвержены влиянию лидеров, и в этом нет вульгаризации. Во-вторых, вопреки апологетике, в таком негативистском духе, как “банкротство лидеров” (см.: Тоффлер, 1999, с. 630), как неспособность этого института власти в реальных общественно-политических условиях на том или ином историческом отрезке, даже в конкретный исторический момент выполнить свою функцию политического творчества и созидания.
И первый, и второй исследовательские варианты стимулируют обращение к проблеме генезиса политического лидерства России в исторической ретроспективнокомпаративистской интерпретации. Однако иначе как парадоксом нельзя признать то обстоятельство, что историко-политологическая российская наука не изучает феноменологии политического лидерства на базе российской истории в плане сравнения его эволюции в различные эпохи и циклы самой российской истории. При этом мировая наука традиционно обращается к истории и историческим сюжетам в теоретических и прикладных разработках темы политического управления и лидерства. Лучшие работы Н. Макиавелли, например, были написаны на основе его непосредственного обращения к истории правления мифических (Моисей, Кир, Тезей, Ромул) и реальных (Филипп Македонский) исторических деятелей. Макиавеллевские “Рассуждения по поводу первой декады Тита Ливия” всецело основаны на первых десяти книгах истории древнего Рима Тита Ливия (59 г. до.н. э. - 17 г. н..э.). В свою очередь, идеи Н. Макиавелли дали жизнь современной социологической теории элит (В.Парето, Э. Дженнинг, Г. Моска, Ч.Р. Миллс), повлияли на автора теории “менеджерской революции” Дж. Бернхайма, возглавившего “макиавеллистское направление”. На него как на авторитет ссылаются теоретики бюрократии (М. Вебер, Р. Михельс), коррупции (С. Хантингтон), “постиндустриального общества” и политического прогнозирования (Д. Белл, Г. Кан, Э. Винер). Наконец, задолго до О. Конта он выдвинул идею “общественного консенсуса”.
Актуальность данной темы исследования определяется необходимостью изучать опыт конструирования и реконструирования династического (что само по себе является концептуально-проблематичной и спорной гипотезой) политического лидерства как превращенной во времени, но устойчивой и непреходящей модели производства и воспроизводства верховной власти в Руси - России - СССР - Российской Федерации. Россия представляет собой страну со своеобразными историческими условиями для зарождения, выработки и функционирования политического лидерства, как политического процесса борьбы за власть и ее использование. Все известные современной политологии доминирующие типы политических лидеров и стилей политического лидерства: демократический (вечевой), аристократический (династический), авторитарный (монологический) существовали, по сути, уже в Средневековой Руси. Местами на тех или иных территориях, в ту ли иную эпоху, тот или иной тип политического лидерства, та или иная комбинация политического лидерства на всем геополитическом российском пространстве одерживала победу. Казалось бы, потенциально мог стать доминирующим любой из обозначенных типов политического лидерства. Но общая совокупность исторических условий, мобилизационный тип развития Руси - России все же отдали предпочтение одному типу власти, одному типу политического лидерства -авторитарному (монологическому). Вся история Руси сформировала в какой-то степени уникальную модель политического лидерства. Каковы эти исторические условия эпохи 1Х-ХУ1 вв., каковы личностно-нейтральные факторы, что создали российский тип династического политического лидерства, и что это за тип лидерства, как он
эволюционировал в своих формах, как складывались его характерные черты, свойства -в этом историософская актуальность проблемы политического лидерства.
Научно-теоретическую и практическую ценность представляет необходимость более глубокого, развернутого определения содержательной части доминирующего на Руси авторитарного типа политического лидерства, в сравнении с тем, как это обычно трактуется в историографии и политической аналитике. “Одного взгляда на политическую историю России достаточно для избавления от мифа тоталитаризма как внутренне присущего русской ментальности. Московское самодержавие родилось не из какой-то предполагаемой врожденной симпатии “русской души” к автократии...” -утверждает историк Г.В. Вернадский, оппонируя с многочисленными авторами иной точки зрения, (см.: Вернадский, 1996., с. 25). Обращение к средневековой российской истории позволяет убедительно показать, что даже кажущаяся неразделенной, единой, монолитной, консервативной, сугубо волевой династическая модель российского политического лидерства в реальности наполнена многообразием конкретно-временных, этнотерриториальных и политико-культурных влияний и взаимовлияний. Это -начальная их модификация, представляющая авторитарно-партикулярный симбиоз новгородского и киевского славянства с византийством, норманнством и хазарством; переходная авторитарно-утилитарная модель владимиро-суздальской, отордынской и польско-литовской синтезированной модификации политического лидерства; наконец, завершенная в первой фазе русской истории (авторитарно-патриархальная) - московская модель политического лидерства.
Принципиально важным будет показать, что для династической модели политического лидерства свойственно было и многообразие типов политического стиля и этико-психологического поведения. В этом многообразии политико-психологической стилистики можно наблюдать такие проявления, как тривиально-властные, интенсивновластные, внушенно-силовые, тотально-экстремистские, интроспективные, этические. Именно это многообразие проявлений политического лидерства, стилей политического руководства делает рассмотрение проблем политического лидерства в рассматриваемый период захватывающе интересным для исследователя.
Необходимость обращения к изучению политического лидерства в исторической интерпретации и современной реинтерпретации предопределена не в последнюю очередь и тем, что современное исследование проблем политического лидерства в рамках политической традиции российской истории остается, на наш взгляд, недостаточным. Это относится и к “старой” российской исторической и политикоправовой исследовательской школе, и к ее (больше хронологическим, а не идейным) последователям: исследователям советской и постсоветской эпохи.
Отечественная историография и политическая аналитика еще слабо актуализируют проблему лидерства и как явления, и как процесса. Следовательно, не решается проблема учета и признания универсальной сущности политического лидерства и возможностей ее адаптации и натурализации на конкретной историко-культурной почве. Тем самым в сферу научного анализа не включаются наиболее сложные, но приоритетные проблемы: 1) сопоставительного анализа творческого прочтения
международного опыта осуществления и реализации политического лидерства и его коррекции с учетом собственных национальных традиций; 2) смены моделей конструирования и реконструирования традиционной (архаичной) поведенческой стилистики политического лидерства под влиянием глобализации и универсализма. При этом следует учитывать, что политическое лидерство в исследуемый период закладывало базовые элементы геополитического планирования и обустройства российского народа, которые можно рассматривать как стратегию политического выбора и его осуществления.
Со всей очевидностью требуется дополнительное исследование по определившимся, но недостаточно аналитически проработанным проблемам: в какой мере, например, задачи государственного строительства на Руси обеспечивались усилиями киевских
властителей, и был ли здесь продуманный план, увязанный с внутреними ресурсами и внешней обстановкой. Поскольку в киевский период превалировала монетарная экономика, и “торговый капитализм” был наложен на родоплеменные отношения, киевские князья должны были бы иметь значительную поддержку своих завоевательных планов среди высших классов славян. Так ли это, и на какие именно слои опирались политические лидеры? В русле макиндеровской интерпретации геополитики можно утверждать, что Русь киевского периода контролировала “сердцевину земли”. Почему этот контроль оказался недостаточным, чтобы противостоять натиску ордынцев? Где и в чем тот уровень достаточности? Какой урок извлекли русские правители из осознания слабости в контроле территорий? История, кажется, дает подтверждение тому, что выводы политиками были сделаны; это предпринятые усилия по контролю над всей Евразией в XVI в., первые шаги по обеспечению контроля над всем течением Волги, колонизация Сибири. В этом процессе московские политики и государственные деятели знали, как извлечь все преимущества из народного движения по колонизации земель, утверждает историк Г.В. Вернадский (см.: Вернадский, 1996, с.23). Утверждение верное, но не раскрытое. В экспансии Казахстана и Туркестана, в повторном отвоевании Крыма и Кавказа в XVIII и XIX вв. инициатива уже принадлежит правительству.
Требуют дополнительной научной проверки утверждения о том, что на Руси главным устроителем и организатором политического быта был город, а не вотчина, и что в отличие от Запада у русского князя помимо аристократической оппозиции была оппозиция со стороны городских властей и структур. Что управление обществом строилось на основе домашнего идеала и домашнем господстве правителей.
Изучение специфики развития политического лидерства на огромном и своеобразном историческом отрезке с IX по XVI вв. во многом является наиболее ценным в объяснении теперь уже превращенного, а значит нового типа современного лидерства, как одной из фундаментальнейших предпосылок и действенных политических средств разрешения проблем России в прошлом и, надеемся, в современной России.
Актуальность темы исследования продиктована также тем исключительным значением, которым в структуре политики обладает в российской истории политическое лидерство. Поэтому исследователям еще предстоит раскрыть специфику динамики политического процесса России не просто в сфере властных отношений и институтов, а в их самой экспрессивной (жесткая борьба за власть, перманентность конфликтного состояния между однородными политическими акторами, испытывающими не только внутреннее давление и угрозу своему властному существованию, но и мощнейшее внешнее давление, ее осуществимость в лице византийско-норманнско-хазарско-ордынского присутствия), значимой (абсолютная приоритетность верховной власти и их обладателей вч структуре властных институтов), деятельной (монопольное обладание и распоряжение властным и многими другими видами ресурсов за одним кланом), эффективной и результативной в самых разных (созидательно-разрушительных) проявлениях точке политики и власти - политическом лидерстве и управлении. В условиях России политическое лидерство традиционно играет первичную роль структуратора в самоорганизующейся стихии общественных и личных интересов, инициативы и пассивного созерцания, радикализма (действенности) и формализма (декларативности и приземленности чувств) и т.д. Отсюда актуально обращение к историческому опыту, который свидетельствует, что российское политическое лидерство выступало не только в чисто политической, но и политико-культурной ипостаси. Политическое лидерство преднамеренно дополняло свои методы “работы” с социумом технологиями культурного (духовного, религиозного) воздействия на сознание и поведение масс, регулируя эти процессы с учетом своих собственных; нередко эгоистичных интересов.
Принципиально важным и актуальным в работе является акцент на познание политического лидерства не только через рассмотрение “состояния этого явления”, но и через представление судеб, деяний и намерений важнейших деятелей Древней и
Средневековой Руси. Тем самым делается очередная попытка понять проблему роли личности в истории, как сложнейшую комбинацию то сознательных и целенаправленных, то неосознанных совместных действий наиболее активных деятелей, тех, кто так или иначе возглавляет массы. Наша позиция в этом аспекте обозначенной проблемы заведомо базируется на том, чтобы избегать противопоставление, берущее начало еще в полемике Н. Карамзина и Н. Полевого - “истории царей” и “истории народа” и исходит из признания равноценности воли одного и другого субъектов истории. Исходная задача политической аналитики не в том, чтобы заменить изучение “истории личности” изучением “истории народа” (или наоборот), не в том, чтобы в первой увидеть воплощение второй, а в том, чтобы увидеть и понять смену воплощений.
Отсюда необходимо нетрадиционное сравнение прошлого и настоящего не под углом зрения идеологических или новоидеологических предпочтений, а сравнительный анализ фактов и событий конкретного исторического периода русской истории, например, периода правления династии Рюриковичей, с политологическими, историографическими и историософскими концепциями, гипотезами, оценками этого же самого периода. Проблематика политического лидерства, ее рассмотрение во всех аспектах инициируют по-новому оценить средневековую русскую политико-правовую, общественную и религиозную мысль, созданный ею образ правителя и правления, все богатство летописной и нарративной русской истории. Актуально, на наш взгляд, новое прочтение и Н.М. Карамзина, и С.М. Соловьева, и Н.И. Костомарова, и В.О. Ключевского, не говоря уже об оценке и политологической трактовке всего современного, существенно обновленного историографического наследия (см.: Капустин, 1998). Анализ политического процесса в современной России, как отмечалось на страницах “Полиса”, проводится иногда в сравнении с другими странами, иногда- с досоветским и советским прошлым (Б. Межуев, И. Пантин). Подчеркивается, что в этой области достаточно четко различается, с одной стороны, видение российской ситуации практическими политиками, с другой - политологами. Различие таких подходов достаточно существенно и, вероятно, оно указывает на тот факт, что среди аналитиков-политологов есть приверженцы всеобъемлющего использования в изучении политических процессов России теоретического и инструментального аппарата, наработанного мировой общественной и гуманитарной наукой. К числу таких исследователей относятся А. Салмин, Ю. Афанасьев, И. Левин, В Цымбурский, К. Сорокин, Б. Капустин и др. С досадой отмечается нехватка исследователей, “способных самостоятельно и на современном концептуальном уровне анализировать политическую проблематику” (см.: www.politstudies.ru/universum/esse/1 ptn.htm).
Рассмотрение проблемы политического лидерства в исторической интерпретации и ее связь с современностью вызывают определенные ассоциации, делают исключительной саму методологическую постановку вопроса об источниках и носителях очередной модернизационной модели развития современной России. Проблема в этом аспекте носит принципиальный характер для политического лидерства и лидеров, для тех, кто принимает решения и выстраивает научно-философскую и политическую концепцию современных реформ и модернизации. Прогностическая методология реформаторских и модернизаторских преобразований строится либо на основах ускоренного реформирования, что нередко, к сожалению, свойственно современным политическим лидерам, либо на традиции, на прошлом, на истории как основе будущего. По крайней мере, интеллектуальная российская элита, и российская историческая школа в лице ее лучших представителей всегда настаивали на том, что “история” противопоставляет кабинетным легковесным, модернистским планам знание России и ее прошлого (см.: Лотман, 1997, с. 18).
Историческая интерпретация политического лидерства совсем иначе ставит проблему в соотношении традиционализма и современности (модерна) (см.: Галаганова, Ушков, Фролова, 1995, с.17) и в политике, и в аналитике. В настоящее время исследовательская работа в этой области отличается стремлением определить наиболее важные и актуальные проблемы. К их числу, несомненно, относится и проблема генезиса
политического лидерства. Наличие различных точек зрения и развернувшиеся дискуссии по всему спектру этой проблематики убеждают в необходимости и перспективности дальнейшей разработки проблем политического лидерства.
Почему, с нашей точки зрения, актуальным может быть исследование феноменологии и процесса функционирования политического лидерства, например, эпохи Древней и Средневековой Руси, такого периода русской истории, как 1Х-ХУ1 вв.?
Выбор указанного периода русской истории для исследования политического лидерства является также, по нашему мнению, принципиально важным в научном и прикладном смыслах. Во-первых, потому, что начало и конец этого периода закономерно и традиционно в историографии связываются с династией Рюриковичей. Политическое лидерство этой эпохи является исторически первым, базовым и ■ сформировавшимся лидерством российского государства и общества, как традиционного лидерства. Хронологические рамки этого периода охватывают целостный, завершенный цикл становления, развития, крушения и возрождения российской государственности, появление и уход с исторической арены правящего родового клана Рюриковичей.
Во-вторых, процесс актуализации политических архаизмов в современной жизни совершенно по-новому ставит вопрос интерпретации известных в историографии концепций и оценок утверждения на правление именно династии Рюриковичей, выявления политических ресурсов и статусных возможностей, обеспечивших этой династии 700-летнее правление и заложившей основные параметры функционирования, производства и воспроизводства всей системы высшей власти в России. Изучение основных и второстепенных аспектов, специфики становления и развития политического лидерства только и возможно на этом своеобразном, но во многих отношениях законченном и оформленном историческом отрезке с IX по конец XVI вв.
II. Методологические аспекты освещения проблемы политического лидерства в
исторической интерпретации
Обращение к истории России как базовому источнику в исследовании проблемы политического лидерства актуализирует проблематику оперирования, во-первых, с самим источником, во-вторых, с предметом исследования, т.е. с феноменом политического лидерства. Здесь можно указать на некоторые из особенностей современной методологии в историко-политологических исследованиях в контексте проблематики политического лидерства.
Во-первых, парадигмальной стала относительность различий материального и духовного, политического, социального и культурного факторов исторического процесса, условность определения первичных и вторичных компонентов исторического развития. Политические и исторические концепции оказались в зависимости от методологических установок и гипотез исследователей. Они стали как бы результатом соответствующих интерпретаций событий, фактов, документальных источников, а не их непосредственным следствием. Исторические события и факты, а тем более источники предстали во многих случаях как уже интерпретированные, т.е. имплицитно включающие в себя оценки, субъективные исследования исходного исторического материала (его домысливание, реконструкция, деконструкция, проецирование теории в практику и наоборот, смещение соотносимых масштабов и т.п.). Представления гражданской истории и истории политической как никогда сблизились. С введением в научный оборот таких понятий, как политические режимы, политический процесс, политическое сознание, политическая культура, политические институты, культурно-историческая и политическая парадигмы, социодинамика политики, политическое лидерство, исторические типы политического лидерства, лидерские общества и прочее выявляется единый предмет социальной и политической истории - ценностносмысловой континуум общественного развития.
Во-вторых, складывающиеся представления об истории как социополитическом процессе и семантическом поле приводят к образованию системы особых многозначных образов-понятий, которые оказываются равно применимы в отношении исторического и политического процессов. Каждая из таких категорий, как монархическое самодержавие, парламентская республика, княжение, вождизм, правитель, самозванец, узурпатор, и другие, будучи повернутыми в сторону социальной истории и включенными в соответствующий контекст, имеют конкретно-историческое содержание, ограниченное рамками определенного исторического временного отрезка (цикла, периода, стадии, века, даже десятилетия). Однако те же категории, погруженные в политическую историю и вписанные в контекст политических феноменов, приобретают иной смысл, распространяющийся фактически на всю отечественную историю.
Обращенность к русской истории как неисчерпаемому источнику устойчивых политических явлений, зародившихся в прошлом и живущих поныне институтов политического процесса и жизни, их “изменяющаяся неизменность”, может быть, единственная и самая могущественная опора на извилистом пути поиска истинных решений. В очередной раз в нашей истории мы сталкиваемся с необходимостью реинтерпретации оценки роли политического фактора в истории, роли исторических личностей и смены оценок акторов исторического процесса самими историческими наблюдателями и исследователями. Примечательно то, что не только исторические концепции, идеальные и реальные конструкты политического устройства выстраиваются в тесной связи с оценками конкретных исторических деятелей, но и смена взглядов на историю и политику увязана со сменой оценок исторических героев, а увлечения их деяниями перемежаются с разочарованием.
Осмысление истории через категории политики приводит к ощущению ее неподвижности, неизменности, смысловой статики. Политическая история организуется не во времени, а в пространстве. Недостатки такой методологической схемы и неполная оценка сделанного в теоретическом анализе проблем политического лидерства на российском материале показывают, что:
во-первых, новейшая российская исследовательская аналитика отдает предпочтение освещению концепций и взглядов на политический процесс зарубежным авторам и в зарубежных странах. Собственная, отечественная дореволюционная и оппозиционная к социализму политическая исследовательская школа, ее основные идеи и положения находились под запретом, и только в последнее десятилетие включены в научный оборот;
во-вторых, отечественные социально-политические процессы, институты, ситуации в сфере политических отношений были долгое время, мягко говоря, “непопулярны”. В советский период господствовало мнение о стабильности общественного строя, его неизменяемости и неизменности, отсутствии борьбы за власть, а, следовательно, и проблем политического лидерства. На освещении послереволюционной истории лежала печать узко понятого марксистского экономического детерминизма и социальноклассовой борьбы. За пределами исследования были личностно персонифицированные субъекты политического действия. Богатейшая событийная и фактологическая тысячелетняя российская история вообще не рассматривалась как основа для изучения проблем политического лидерства. Применяемый принцип историзма не выводил зависимости типов и субъектов лидерства от характера эпох и переживаемых Россией исторических этапов и обратного их взаимовлияния.
В последнее десятилетие социально-политическая ситуация в стране резко изменилась. Научную и общественную среду перестало устраивать положение забвения исторических деятелей с позиции оценки их роли и места в историческом процессе, мотивации их поступков, психологических, нравственных, физиологических и иных личностных свойств и качеств. В 1996 г. издательством “Книжная палата” выпущена книга “История государства Российского: Жизнеописания. 1Х-ХУ1 вв.”, в которой авторы-составители познакомили читателей с плеядой выдающихся деятелей России.
Примечательно замечание авторского коллектива, что около этих выдающихся имен так или иначе “вращались почти все важнейшие события русской истории” 1Х-ХУ1 вв. Достоинством данной публикации стало выделение раздела “Факты и мнения”, в котором была сконцентрирована основная информация об исторических деятелях. Здравому смыслу претит, когда в историко-политических трактатах действуют бесплотные манекены, выражающие интересы классов и социальных групп.
И в то же время либерально-демократическая парадигма выдвинула столь же догматическую версию абсолютизации либерального стиля политического поведения и приоритет либерального политического лидера.
Резко осуждаемыми и неприемлемыми ни при каких условиях стали авторитаризм и деспотия прошлого, которые для российской действительности являлись не блажью, а предпосылкой выживания (см.: Ильин, Ахиезер, 1997, с. 133-134).
При этом либерально-демократическая версия политического лидерства исходит из приоритета коллегиальных форм принятия решений, побуждающих, а не принуждающих акцентах в управлении. Идеология “оптимистического фатализма”, свойственная либеральнодемократической рефлексии, должна гарантировать успех и получение искомых результатов по самой природе политики и по природе самого политического процесса; гарантированный успех и позитивные результаты. Только для кого: для тех, кто управляет и властвует или для управляемых и подвластных, или и для тех, и для других?
Между тем российская историческая действительность, политическая практика, приобретенный эмпирический социальный и политический опыт позволили достаточно четко уяснить, что значит личность или личности в истории, тем более, если речь идет о политических деятелях. Вполне очевидно, как от их действий может круто повернуться ход событий. Бесспорно действенное влияние лидера на принятие решений по государственным и политическим делам, на практическое исполнение этих решений политической элитой различных уровней, их лидеров, а также зависимость судеб отдельных людей и целых социумов от того, как поступают властвующие особы; не последнюю роль здесь играют отношения внутри политического истеблишмента, чувства, настроения, интересы, воля, этические нормы и принципы, которыми наделены политические лидеры от природы или которые господствуют в данной социокультурной среде в конкретную историческую эпоху. Собственно, мы имеем дело с тем, что испокон веку было свойственно системе власти и ее субъектно-персонифицированным носителям, представляющим собой все тот же греховный человеческий материал. Для политического антропоса также свойственны интенции и психофизиологические качества гедонистского толка: честолюбие, игры политических страстей, авантюризм, эгоцентризм, интриганство, жестокость и пр. Такого рода качества политических лидеров никак не были совместимы с теми идеологическими посылами, что предназначались для обывателя, но они составляли и составляют важнейшее основание в определении как самой роли и места политического лидера в истории, так и эффективности (с положительным либо отрицательным знаком) этой роли.
Действительная, реальная российская история и лучшие образцы исторической литературы на эту тему давали и дают уникальные примеры мощного воздействия политических лидеров на характер, содержание, темпы исторического процесса, на судьбу русского народа. Пора стряхнуть оцепенение перед оценкой роли личности в русской истории. Без тени сомнения в этом духе писалась история Руси - России ее лучшими представителями отечественной исторической и политической науки. И неужели для российского политического лидерства нет иной характеристики, кроме той, что показывает властителя любого уровня безграничным, ничем не скованным в пределах своего поместья деспотом, для которого политическая власть являлась таким же товаром, как все другие товары, а самоорганизация народных масс проявлялась лишь в часы испытаний как “беспастушье стадо”?
За такой трактовкой истории и исторических деятелей скрывается очень серьезная опасность, свойственная “современности”. Современность как бы обольщает
политического лидера верой в то, что уроки истории принадлежат прошлому, а современность открывает беспрецедентные перспективы. Приверженный философии и идеологии модерна политический лидер подвергается самообманному испытанию безграничных возможностей своего властного статуса, запрограммированности на неизбежность успеха и... впадает в неспособность ответить на вызовы времени, принять ответственные и продуктивные решения.
Традиционализм же позволяет политическим лидерам и объектам их влияния исходить из того, что степень познанного в прошлом детерминирует уровень понимания будущего. Прошлое учит вознесшегося к вершинам власти политика не обольщаться успехом, быть осмотрительным, помнить о преходящем характере удач, побед и достижений. Прошлое - это источник разнообразного опыта с однотипными в своей сущности антропологическими условиями существования, с которыми сталкиваются и современные политические деятели.
Таким образом, в современной научной литературе имеется немало публикаций, посвященных во многом проблемам политического лидерства. В то же время учеными еще слабо разработаны его теоретические аспекты, особенно истоки его зарождения и развития в 1Х-ХУ1 вв. в рамках историко-политологических исследований. Историкополитологическая наука в настоящее время вплотную подошла к необходимости постановки и серьезного исследования проблем политического лидерства в исторической интерпретации. Необходимо дальнейшее обоснование параметров и критериев политического лидерства на Руси как явления и активной политической практики, изучения опыта политической деятельности высшей власти, ее представителей в государственных и общественных институтах власти на Руси в 1Х-ХУ1 вв. Исследователям еще предстоит дать развернутое обоснование предметности политического лидерства применительно к эпохе 1Х-ХУ1 вв., найти ответы на вопросы:
- какова природа, сущность и содержание политического лидерства на Руси; обладало ли политическое лидерство того времени имманентными для этого явления свойствами и качествами; что есть общего и особенного в этом явлении в сравнении с последующими историческими эпохами и современностью в России;
- в чем конкретно проявилось своеобразие политического лидерства на Руси в обозначенную эпоху; что из прошлого политического лидерства может стать фундаментом в новой, зарождающейся сегодня системе политических отношений и политической культуре;
- какими способностями и навыками к управлению такой страной как Русь обладали политические лидеры, и каким критериям это соответствовало.
Перечисленными вопросами общего характера постановка проблемы далеко не исчерпывается.
Недостаточно раскрыты проявления политического лидерства в период разложения патриархального общества восточных славян и образования государства на Восточноевропейской равнине, в условиях политического кризиса и приглашения на правление некоренной политической элиты, обострения междоусобной борьбы русских князей за власть, вассальной зависимости от Орды, создания централизованного российского государства. Практически отсутствуют комплексные научные исследования по выявлению причин типичных слабостей российской политической элиты и ее лидеров к политическому руководству и управлению и их конкретное содержание, не вскрыты субъективные причины складывания авторитарного типа лидерства, в то время как начальная история давала шанс для всех известных науке типов и стилей. Исторический взгляд на проблему политического лидерства при этом дает реальные возможности для исследователей обратиться к анализу наиболее важных и актуальных проблем, в частности, роли субъективного фактора на исторический процесс в его конкретных проявлениях. Наличие различных точек зрения и развернувшиеся дискуссии по всему спектру этой проблематики, практическая значимость этих проблем для современности убеждают в необходимости и перспективности разработки темы политического лидерства на Руси.
Перечисленными понятиями постановка проблемы далеко не исчерпывается.
И все же существует проблема, которая во многом определяет взгляд на характер и содержание политического лидерства в российском преломлении, видение и понимание истории России и ее политического процесса. В чем суть этой проблемы?
Хорошо известно, что самым устойчивым, основополагающим принципом власти в российском обществе, в российском государстве являлся родовой, династический принцип наследования престола. Монархизм как завершающая, законченная стадия длительной эволюции династического принципа властедержания стал атрибутом самой существенной стороной политического процесса и, следовательно, политического лидерства всей русской истории. Но является ли основополагающее проявление властеотношений в России - династический монархизм - и как явление, и как сущность атрибутом политического лидерства? Понимание политического лидерства таким известным специалистом в этой области, как Ж. Блондель, вносит сомнение в то, что династический механизм, способ распределения и использование власти - суть одна из форм политического лидерства. По его мнению, “не все отправления власти являются инстанциями лидерства. Власть, полученная “раз и навсегда”, не есть лидерство”(Блондель, 1999, с. 406).
Подобного рода трактовка политического лидерства не может быть определяющей и со всей полнотой раскрывающей суть и содержание этого феномена на всем историческом пространстве. Продуктивность данного конкретного определения в том, что в нем просматривается стремление автора подойти к понятию политического лидерства с максимальными оценками, найти его дополнительные специфические отличительные свойства, качества и проявления. И не больше. В самом контексте, где приводится данная трактовка, это хорошо видно. Если же отталкиваться от этого определения как приоритетного, то с определенностью можно утверждать, что это содержательно зауженная трактовка политического лидерства и вряд ли стоит ее безоговорочно принимать.
Стать на позицию Ж. Блонделя и применить его трактовку к политической истории, например догосударственного периода и эпохи Руси-России 1Х-ХУ1 вв., - значит подвергнуть сомнению остроту, а, может быть, и наличие межплеменной и внутриплеменной борьбы (субъектами политического действия здесь выступают этнополитические объединения) восточнославянской эпохи. Значит, недооценить в рамках явления масштабов политических отношений доминирования и подчинения, влияния и следования в момент образования государственности у восточных славян и в самом государстве; значит, на уровне сущности феномена политического лидерства исключить в обозначенную эпоху присутствие отношений понимания, доверия, согласия, признания со „стороны различных форм общностей (рода, племени, союза племен, союза союзов племен) и территориально-политических формирований (волости, города, княжества, государства) приоритета лидера и готовности следовать его установкам. Это означает, в этом же русле, но на другом уровне, игнорирование отношении взаимопонимания, встречного согласия и движения как проявлений постоянной рефлексии, корректировки лидерами своих установок и обратного движения в социально-политических отношениях. Это означает не видеть и не понимать всех перипетий борьбы за престол, за власть не просто одного рода, одной династии, а десятков, сотен (“избыток”) таких претендентов; не понимать того, в какой мере лидерство выражало и предопределяло русскую национально-государственную доктрину власти и ее подданных, традиционализм, историзм, культуру и обычаи, философию и мировоззрение русского общества; не видеть истоков рождения устойчивого генотипа российского правителя, его неугасающего во времени многоликого образа в сознании российского общества, устойчивых властных и властно исполнительских поведенческих поступков и действий. Неприятие политического лидерства как явления и процесса на ранней стадии формирования российской государственности, в эпоху 1Х-ХУ1 вв., приводило в прошлом и приводит сейчас к однобокому освещению причин и характера
многих явлений и событий из нашей истории, к отрицанию того, что “поведение людей в огромной степени детерминировано факторами, находящимися в сфере политики, культуры, религиозных представлений, нравов и обычаев, всего того, что принято сейчас называть менталитетом” (Фроянов, 1995, с. 21).
Российское политическое лидерство как научно-теоретическая категория - это, по сути и содержанию, многослойное, многоаспектное явление, ролевое и функциональное значение которого выражено особенностями и своеобразием не только самого феномена, но и культурно-историческим и национально-психологическим своеобразием, особенностью российского общества и государства.
Получение новых научных данных в исследовании политического лидерства стало возможным со снятием многих запретов на изучение этого явления в политической жизни, отказа от идеологизированных, господствующих в официальной доктрине убеждений и заблуждений. Очевидно, что развитие проблематики российского политического лидерства сдерживалось долгое время, поскольку главной задачей на этом пути считался анализ сущности и содержания правления и власти той или иной исторической личности. В то время как политическое лидерство как научная проблема предполагает изучение сущности и содержания изменений, трансформаций, эволюции процесса развития механизмов власти, ее завоевания и удержания типичным потенциальным или реальным властедержателем. Это схоже с аналогиями из области естественных наук, в которых, например, от Аристотеля до Галилея развитие физики сдерживалось тем, что господствующим было убеждение в необходимости анализа движущихся тел, а не изучение изменения их движения. Аристотель говорил, что тело следует рассматривать как покоящееся. Галилей доказал, что состояние покоя есть частный случай движения. Политические науки, кажется, тоже сосредоточились на изучении различных аспектов политики как явления и как сущности. Но изучались и изучаются, в основном, неизменные сущностные элементы политики. Политика раскладывается на возможно большее число имманентных ей структурных элементов и каждый из них изучается в отдельности при дальнейшем логико-формальном суммировании этих свойств. Обобщенные данные при таком методе дают представление о явлении в состоянии “покоя”. Недостатком такого метода является слабо выраженный историзм, чем особенно грешат сторонники цивилизационных, культурологических, социологических подходов и оценок. Дальнейшее развитие политологии предполагает необходимость изучения всего спектра структурных элементов политики в развитии и движении.
Исторические сюжеты, конечно же, дают большой фактологический материал. Однако использование этого материала в политологическом исследовании методологически проблематично. История оперирует вербальными или визуальными образами политических лидеров и их деятельности. Эти образы сконструированы исследователем-историком. Здесь есть прямая возможность оперировать мифологизированным образом политика, который проявляется не как факт, а как некий артефакт и обретается в виртуальной реальности. Для исследователя, погружающегося в историческое прошлое, всегда стоит вопрос: как отделить реальный образ от его виртуального двойника?
Со всей очевидностью понятно, что в русской традиции развития политического процесса отдается предпочтение главенству политической власти, а в ней - власти первого лица. Это, как ни странно, репрезентируется с замыслом подачи и изложения российской истории в умозрительных конструктах наших историков. Они ведь тоже полагали, что в русской “истории” надо показать, “как Россия, пройдя через века раздробленности и бедствий, единством и силой вознеслась к славе и могуществу”. В то же время они останавливались в недоумении перед противоречием между устойчивыми для России тенденциями за счет усиления государственной консолидации, с одной стороны, с другой стороны, превращающейся патологией политических лидеров (властителей) в трагедию народа. В историографии мы встречаем диаметрально противоположные оценки, которые с одинаковым рвением либо оправдывают, либо
осуждают и ту, и другую тенденции. Кажется, что примирительной могла бы быть некая нейтральная позиция, далекая от социологизации и политизации истории. К этому склоняются исследователи, сторонники фактологической, фактурной истории. Какая философско-методологическая линия привлекает, например, Ю.М. Лотмана в “объективном” и “проницательном” историке С.Б. Веселовском, оценивающем Карамзина и его взгляд на Ивана Грозного? “Большой заслугой Н.М. Карамзина следует признать то, - пишет Ю.М. Лотман, - что он, рассказывая про царствование Ивана IV, про его опалы и казни, про опричнину в частности, не фантазировал и не претендовал на широкие обобщения социологического характера” (Лотман, 1997, с. 20-21). В сущности, мы имеем дело с различными подходами к историческим событиям и историческим фактам. Один подход исключает социологизацию и политизацию факта, другой -настаивает на его политической интерпретации и политических выводах из него. Полемичность просматривается в проблеме, можем ли мы довольствоваться ясностью и добросовестностью изложения исторического факта и явления или необходимо все же выделить из сообщаемого сведения практическую, указывающую линию поведения. Оставаться в роли беспристрастного наблюдателя прошлого и современности можно сколь угодно долго, но это опасно и непродуктивно, прежде всего, с политической точки зрения. Если исторический подход к событиям во имя чистоты факта настаивает на беспристрастности, то политический подход радикален и “безжалостен” к факту, к политике, к производителям власти. “Все гигантские события и катастрофы XX в., все его наиболее впечатляющие инициативы, в том числе и самые злосчастные, нашли политическую форму. Может быть наиболее впечатляющей является асимметрия между кажущейся малостью спускового крючка политики и теми лавинообразными следствиями, которые он оказался способным вызвать” (Панарин, 2000, с. 238). Важнейшим механизмом самых значимых сдвигов истории является политика, а в ней производство и воспроизводство власти. Как бы мы не признавали политику чем-то надстроечно-производным и побочным среди экономических и прочих систем и явлений, невозможно игнорировать тот факт, что политические деятели, обладающие властью, способны менять облик общества и серьезно ломать привычное течение жизни.
Общие, не привязанные к ситуации и историческому контексту вопросы, схоластичны по своей эвристической ценности и непродуктивны практически. Вне исторического и проблемного контекста и политический плюрализм, и парламентская демократия, как, впрочем, автаркия и сильная президентская власть в равных пропорциях обладают и своими изъянами, и своими достоинствами.
Это актуализирует понимание того, как протекал процесс трансформирования политического лидерства в различных циклах русской истории, и помогает найти ответ на проблемы об аналогичном процессе в текущий постперестроечный период.
Обращенность к проблеме политического лидерства, необходимость комплексного исследования, в частности, проблемы политического лидерства на Руси в 1Х-ХУ1 вв. вытекает из специфики российского общества. Лидерство в таких обществах как Русь -Россия экзистенционально, является доминантой его всеобщего функционирования.
В таком обществе (это нередко подчеркивается, но недостаточно обосновывается) недостаток социального порядка компенсируется повышенным статусом и
функциональностью института политического лидерства. Такое общество в
политическом смысле традиционно зависимо от политического лидерства как института политического процесса и от личных качеств политических лидеров.
Еще меньше обращается внимание в историографии и аналитике на тот факт, что политическое лидерство ценно не персонифицированностью. Не всегда политические деятели являлись притягательной силой, вдохновляющей массы. Даже за персонами с высоким властным статусом и безупречной морально-этической репутацией с трудом улавливаются симпатии народа. Другое дело, если те же самые политические деятели становились символами предпочтительного в обществе настроения, выразителями
программ, формирующих сознание, преференции и волю тех же самых масс.
Даже гипотетическое допущение, что Россия традиционно относится к так называемым лидерским обществам, необычайно актуализирует весь комплекс проблем, связанных с политическим лидерством.
Оперирование понятием лидерского общества позволяет увидеть специфику и особенности России, в том числе специфику ее политического устройства и функционирования. С нашей точки зрения политическое лидерство является важнейшим фактором российской политико-культурной традиции, базовым элементом развития и воспроизводства всего национального организма, тем более его политической составляющей.
Проблемы политического лидерства, сочетающиеся с такими понятиями, как “державность”, “великая Россия”, “империя”, во всей структуре социально-политических отношений, в общественном сознании и информационном пространстве российского общества приобретают такое самодовлеющее постоянство, что закрадывается мысль о сознательном навязывании этой темы в масштабах, явно несоразмеримых с другими проблемами, остро стоящими перед тем же обществом. И все же, если отбросить издержки обычной в таких случаях политико-идеологической конъюнктуры, известной готовности подданных служить (выслуживаться) политическим иерархам, то внесенный на политическую кухню продукт в виде темы в самом широком ее варианте - “политическое лидерство и общество”, не может рассматриваться только явлением случайным, привнесенным лишь своеобразием текущего времени и обстоятельствами политического рынка. Слишком многое связано в общественном сознании, в менталитете российских граждан с исторически сформировавшимися и укоренившимися понятиями и представлениями, действительными и нередко мифическими, относительно природы, характера, сущности отношений, принадлежащих такому явлению, как политическое лидерство.
Отношения влияния и следования, доминирования и подчинения, т.е. отношения в рамках политического лидерства могут быть где угодно, в любом обществе, абсолютно ординарным проявлением политического действия, политической воли и в идеале оставаться таковыми в обозримых временных границах. Но те же самые отношения могут приобрести особую взаимосвязывающую и взаимообуславливающую политическую окраску, особую роль, особое значение, особое влияние на судьбы людей, само государство и его историю в России.
Особость, “инаковость” такого феномена, как политическое лидерство в рамках “вечного русского спора” о цивилизационной идентичности России, как в почвенническом, так и западническом варианте, генерирует, в свою очередь, и важность этой проблематики в российской исторической и ментальной традициях.
В русле общеисторического процесса, но на прародительской почве и с ее внутренними оттенками зарождались лидерские властеотношения, происходила их трансформация на заре нашей отечественной истории. Специфика этого явления детерминирована множеством разнопорядковых факторов. Существенно то, что одним из проявлений политических отношений выступали отношения в форме политического соперничества и лидерства.
Фактор лидерства в сфере политических отношений представляет одну из ведущих составляющих российской исторической традиции. Лидерство выражало и выражает философию национальной доктрины или государственно-патриотической идеологии. Оно вбирает в себя традиционные и исторические элементы российской культуры, образа жизни, национальные российские обычаи. Лидерство имеет глубокие корни в общественном сознании, мировоззрении и входит в систему традиционных ценностей большинства российских граждан, хотя и является продуктом человеческой цивилизации, его политико-культурным достоянием.
POLITICAL LEADERSHIP: METHODOLOGICAL PROBLEMS OF HISTORICAL
INTERPRETION
D. E. Slizovski
The Department of Political Science Russian University of People&s Friendship Mikluho-Maklay str., 6, 117198, Moscow, Russia
The problem of political leadership is discussed from both historical and methodological positions. Analytical approaches towards this problem are mentioned. Power institution functioning is given through the axis of history and politics. The key idea of the article emphasizes Russian political leadership as a dominating one. This is the basic factor of political life and Russian political process.
