Спросить
Войти
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
Building the past. - Frankfurt am Main: Peter Lang, 2006. - 314 p.
Сборник статей на английском и немецком языках, изданный под редакцией Р. Сунтрупа и Я. Винстры в рамках серии «Medieval to Early Modern Culture» (Vol. 7), включает материалы двух семинаров, проходивших в Гронингене в 2003 г. Статьи распределены по двум разделам, названия которых отражают тематику семинаров: «Открытие прошлого» и «Конструирование национальных мифов».
Первый раздел открывает статья Синтии Райл «Открытие античного отношения к прошлому в эпоху Возрождения» (с. 3-29). Автор утверждает, что в отношении гуманистов к прошлому теоретико-аналитический подход, характерный для средневекового мышления, соединялся с эмпирическим, синтетическим подходом, который обычно ассоциируется с более поздним временем - эпохой научной революции. В представлениях гуманистов, отмечает исследовательница, историческая правда познается путем тщательного эмпирического изучения источников. В исторических и филологических работах Анджело Полициано (1454-1494), подготовившего издания многих античных текстов, видна, помимо работы критически настроенного ума, его уверенность в своей способности интерпретировать и оценивать написанное. Те же умонастроения породили в XV в. интерес к археологии, к изучению древних памятников и сооружений. С. Райд считает, что подобный системный подход к изучению прошлого повлиял на восприятие настоящего. Тот факт, что в отношении к прошлому ученый получал право на сомнение, на возможность выбора, порождало философский скептицизм, открывший, в свою очередь, новые пути для развития науки, искусства и культуры в целом.
В статье Й.В. Буша (Вейсбаден) «От проецирования в прошлое к обнаружению фактов. Открытие прошлого в коммунах Северной Италии XIII - начала XIV в.» (с. 33-51) проводится сопоставление двух исторических сочинений - «Liber rerum gestarum», написанном в 1220 г. нотарием из Пьяченцы Джованни Коданьел-ли, и Хроники, составленной спустя столетие его земляком и коллегой, нотарием Бенно Александрино. Эти два автора, указывает исследователь, воссоздавали прошлое принципиально разными методами. Коданьелли проецировал в прошлое реалии настоящего, в то время как Бенно пытался реконструировать исторические факты на основании надежных и современных событиям источников. Так, Коданьелли, рассказывая о войне предков ломбардцев с римлянами в III в. до н.э., заимствует имена римских военачальников из сочинения Павла Диакона (VIII в.); его описания вызывают в памяти картины гораздо более близкого и печального прошлого, а именно войны Фридриха Барбароссы с ломбардскими коммунами. Утверждая, что предки ломбардцев вошли в состав Римской империи добровольно, в результате выгодного для них соглашения, Кодань-елли отсылает читателя к проблемам сегодняшнего дня - ратует за политическую независимость ломбардских коммун. Толчком к формированию иной позиции в отношении прошлого, считает Й. Буш, стало знакомство образованной публики с текстом Ливия. Бенно Александрино уже отделяет прошлое от настоящего, и в его Хронике «фактическая история» приходит на смену «ретро-проекционному» повествованию.
Затронутую Й. Бушем тему продолжает, хотя в несколько другом аспекте и на ином материале, Р. Мэсон («От хроники к истории») (ун-т Сент-Эндрю). Как свидетельствует его исследование, оба способа воссоздания прошлого - критический анализ источников и риторическая переработка исторических преданий - имели своих последователей в среде шотландских гуманистов даже в XVI в. В центре внимания Р. Мэсона оказывается «Хроника Шотландии» Гектора Бойса (Боэция) (1470 - около 1550), ставшая предметом национальной гордости шотландцев, несмотря на то, что ее автор проявлял излишнюю доверчивость в отношении древних легенд. Исследователь показывает, что «История» представляет собой в большой степени компиляцию трудов более ранних авторов - Винсента из Бовэ (ум. 1264), Джона Фордунского (ум. 1384) и других. Однако по своей общей направленности сочинение Бойса существенно от них отличается. Если перечисленные выше авторы, в первую очередь Бове, ратовали за политическую и религиозную
независимость шотландцев, Бойс проецирует в прошлое свои идеалы гуманистического республиканизма. Именно это сделало его сочинение привлекательным для шотландских гуманистов, в частности Джорджа Бьюкенена, хотя сами они стояли на принципиально иных позициях в отношении к прошлому.
Д. Скаттергуд (Дублин) в статье «Эпистолярные сатиры Томаса Уайта и Утешение интертекстуальностью» показывает, что открытие прошлого может происходить не только на уровне общества, но и на уровне отдельной личности. Автор исследует литературные источники сочинений Томаса Уайта, английского аристократа, впавшего в немилость при дворе Генриха VIII и вынужденного поэтому удалиться в свое поместье. Д. Скаттергуд приходит к выводу, что антипридворные сатиры Уайта созвучны сочинениям Луиджи Аламанни, Чосера, Шартье и других авторов. По мнению автора, Уайт сознательно стремился к «интертекстуальности», находя таким образом оправдание своему положению.
В статье Н. Миедемы (Мюнстер) («"ЛшЬга8ег НеЫепЬисЬ" и "ТЬеиеМапк". Средневековый эпос и его переложение при дворе Максимилиана I») речь также идет об отношении уже не к историческому, а к литературному прошлому. «ЛшЬга8ег НеЫепЬисЬ» («Амбразская книга героев») была составлена по заказу императора в период между 1504 и 1516 гг. В эту роскошную иллюстрированную рукопись вошли тексты из разных источников: в первой части собраны рыцарские романы, во второй - героические песни, в третьей - небольшие эпические произведения. По мнению Н. Миедемы, три части книги соответствуют «трем моделям героического». Рыцарские романы артуровского цикла представляют читателю героя, который проходит путь внутреннего развития и, лишь пережив кризис, достигает гармонии любви и долга. В героических песнях герой статичен, а эпические произведения из третьей части представляют читателю разные аспекты героического образа. По мнению исследовательницы, создание «ЛшЬга8ег НеЫепЬисЬ» было шагом к возникновению нового образа героя, соединяющего в себе все три модели. Такой герой появляется в «ТЬеиеМапк», созданной в 1517 г., хотя ее повествование следует традиционной схеме и внешне герой неизменен.
Отчасти в противовес двум предыдущим работам, не выходящим за рамки «чистого» литературоведения, М. Хагби (Мюнстер) («"Дочь короля Франции" Ганса фон Бюхеля. Пример передачи исторического знания в позднем средневековье») подчеркивает связь литературной традиции и сиюминутных политических нужд. Сочинение Ганса фон Бюхеля, жителя Кельна, «Дочь короля Франции» (1400), повествующее о скитаниях и страданиях французской принцессы, сочетает в себе элементы дидактической литературы и сказки. М. Хагби анализирует социальные и культурные факторы, которые определяли изначальный замысел автора, и восприятие произведения в последующие эпохи. В сочинении Ганса фон Бюхеля, утверждает исследователь, история невинной, гонимой принцессы служит поводом для того, чтобы преподнести публике назидания исторического и политического характера, касающиеся Столетней войны. Желая сделать свои проанглийские взгляды более приемлемыми для читателей, фон Бюхель соотносит недавние исторические события со Священной историей. Но, несмотря на все его усилия, в XV в. его произведение не пользовалось особой популярностью. В XVI в. ситуация изменяется. «Дочь короля Франции» выходит в печатном виде и получает известность в гуманистических кругах. Однако восприятие произведения меняется: новых читателей интересуют уже не чудесные приключения и не исторические аллюзии, а характер и судьба героини, как история человеческой души.
К. ван дер Плойг (Гронинген) («Изменение смысла в средневековой архитектуре») анализирует, каким образом архитектурные элементы, изначально лишенные символического значения (арки, портики, колонны), помещенные в соответствующий религиозный контекст, обретали смысл. Он также приводит примеры того, как посетители и исследователи более поздних времен приписывали символический смысл деталям готической архитектуры, в которых он первоначально не предполагался.
Второй раздел открывает статья А. Свансона (Гронинген) «Сотворение готов». Исследователь рассматривает роль «готического» мифа в процессе формирования самосознания скандинавских народов. Во времена Йоханнеса Магнуса1 отсылки к готам как к предкам шведов использовались в первую очередь в качестве политического аргумента. В частности, епископ Нильс Рагвальдсон
отстаивал свое право председательствовать на Соборе в Базеле на основании того, что визиготы некогда жили в Испании. Когда процесс становления национального государства завершился, эти представления отчасти утратили свою актуальность. Однако, замечает автор, готы остались в качестве своего рода культурной метафоры, воплощавшей романтические представления о прошлом.
К. Деккер («Миф "Салической правды"») показывает, что в Новое время ученые Франции, Германии и Нидерландов апеллировали к «Салической правде» при конструировании мифов, определяющих региональную идентичность. «Салическую правду» связывали с докаролингским германским «золотым веком», а сами древние законы представали как отражение храбрости, благородства, чувства справедливости и свободолюбия, характерного для древних предков того народа, к которому принадлежал сам исследователь.
В статье В. ван Беккума «Сотворение мифа о сотворении» проанализирована история восприятия мифологической составляющей библейской истории, в частности мифа о сотворении мира в иудейской традиции. Филон Александрийский и раввины отрицали тот факт, что в Библии присутствуют мифологические элементы, настаивая на аллегорическом толковании всех историй. Май-мониды в XII в. признавали наличие мифологической составляющей, но призывали не обращать на нее внимания, поскольку она уводит читателя от истины. В XVIII в. для представителей еврейского просвещения поиск мифов в библейских историях стал основой для переоценки иудаизма как всеобщего учения, открывающего мистический источник человеческого существования.
Г. Смол («Местные элиты и национальные мифологии») демонстрирует, что в процессе создания бургундского герцогства легенды и предания различных входивших в нее областей целенаправленно собирались и объединялись в единую бургундскую историю. Это происходило, как прослеживает автор, не только по инициативе центральной власти; в процессе формирования общенационального мифа активное участие принимали представители местных элит, считавшие, что это отвечает их интересам.
З.Ю. Метлицкая
