Кадаровский контекст советско-венгерских отношений, 1957-1988

РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ

Б.Й.Желицки

КАДАРОВСКИЙ КОНТЕКСТ СОВЕТСКО-ВЕНГЕРСКИХ ОТНОШЕНИЙ, 1957-1988

Желицки Бела Йожефович - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения и балканистики РАН.

История советско-венгерских отношений этого хронологического периода, в отличие от прежних этапов, изучена лишь в очень малой степени. В российской литературе нет научных исследований на эту тему. Объективное изучение отношений «эпохи Кадара» находится в зачаточной стадии и в самой Венгрии.

Затрагивая эти вопросы, автор статьи должен оговориться, что выражает лишь свое собственное видение истории взаимоотношений двух стран в свете тех материалов, которыми он располагает, и поэтому его оценки не могут считаться официальной точкой зрения.

Общеизвестно, что отношения социалистического периода между СССР и ВНР базировались на принципах «пролетарского интернационализма» и мотивировались условиями, диктовавшимися, прежде всего, интересами СССР в мировой политике. Это предполагало безусловную подчиненность внешней политики Венгрии советским и блоковым интересам Варшавского Договора.

Взаимоотношения СССР и Венгрии формально базировались на «Договоре о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи», заключенном 18 февраля 1948 г. на 20 лет и регламентировались двусторонними соглашениями между странами1. С установлением коммунистического единовластия в ВНР взаимоотношения двух стран целиком развивались исключительно на названном принципе. Однозначность такой ситуации особенно характерна для конца 40-х и для 50-х годов XX в. Отношения тех лет, впрочем, как и проблемы советской военной помощи обанкротившемуся партийно-государственному режиму ВНР осенью 1956 г., уже нашли отражения в литературе. Вопросы же взаимоотношений последующей исторической эпохи, которую нередко именуют кадаровской, охватывающей три десятилетия относительно спокойного развития, а также последующий краткий и насыщенный событиями этап перехода Венгрии к парламентской демократии, завершающийся мирной сменой общественно-политиКАДАРОВСКИЙ КОНТЕКСТ СОВЕТСКО&ВЕНГЕРСКИХ

ОТНОШЕНИЙ, 1957-1988 РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ

ческого устройства и развалом социалистической системы, несомненно требуют дальнейшего изучения.

Если не считать возросшее советское военное присутствие в ВНР и особый «патернализм» Москвы, то отношения официальных кругов двух стран после подавления советскими войсками венгерской революции 1956 г. и ликвидации ее завоеваний не претерпели принципиальных изменений. Венгрия оставалась под полным советским контролем, определяющей силой которого стали расквартированные в стране советские воинские формирования. Власть формально находилась в руках Революционного рабоче-крестьянского правительства и Венгерской социалистической рабочей партии (ВСРП), которые возглавлял Янош Кадар в качестве доверенного лица Кремля и КПСС. Функции этих органов на начальном этапе были ограничены и во многом формальны, но за ними стояла советская военная мощь. Внешнеполитическая деятельность нового правительства на первом этапе фактически не выходила за пределы контактов с Москвой, командованием Объединенных вооруженных сил Варшавского Договора (ОВД), Белградом и Пекином. И это понятно, ведь в тех условиях трудно было говорить о каких-то самостоятельных внешнеполитических действиях Будапешта. Власть Кадара поддерживалась и контролировалась Москвой. Более того, до марта 1957 г. оставалась неясной и до конца нерешенной дальнейшая судьба самого Кадара, над которым нависла угроза возможного возвращения в страну прежнего ортодоксального партийного лидера М. Рако-ши, антинародная политика которого (и его ближайшего окружения), и вызвала революционную вспышку осенью 1956 г. Я. Кадару, однако, удалось наладить хорошие личные отношения с Хрущёвым, что позволило изменить ситуацию и положить начало относительно благоприятному развитию советско-венгерских связей в их несколько модифицированном виде. При этом сложившаяся ранее система межгосударственных и межпартийных отношений в принципе не менялась и продолжала функционировать в том же режиме, в прежних рамках беспрекословной подчиненности «младшего брата» старшему.

Венгерская дипломатия первых после 1956 г. постреволюционных лет, разумеется, не имела собственной, тем более самостоятельной, линии поведения, ведь любые действия Будапешта на внешнеполитической арене по-прежнему требовали предварительного согласования с Москвой. Но советское политическое руководство во главе с Хрущёвым, исходя из необходимости частичного учета тех обещаний, которые были даны социалистическим странам в «Деклараций правительства Союза ССР» от 30 октября 1956 г. в канун советской военной агрессии против революционной Венгрии, пошло на некоторые уступки. Наряду с обещанием впредь строить с ними «свои взаимоотношения только

кадаровский контекст

РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ о^о^ний.^ит

на принципах полного равноправия, уважения территориальной целостности, государственной независимости и суверенитета, невмешательства во внутренние дела друг друга», эти уступки касались проблем взаимопомощи в экономической, политической, военной и культурной областях, пересмотра системы советских советников в странах и пребывания советских войск на их территориях2, а также частичного расширения самостоятельных компетенций во внутренней политике партийно-государственных руководителей подконтрольных стран, включая ВНР.

Советско-венгерское взаимодействие после 1956 г. не без основания началось с военной сферы. Прежняя венгерская армия, которая поддержала повстанцев и встала на сторону революции, после ее подавления не пользовалась доверием ни советского руководства, ни новой власти Кадара. Она, хотя и негласно, но фактически была разоружена и расформирована. Об этом говорилось в отчетах министра обороны СССР маршала Г.К. Жукова3, в выступлениях венгерских политиков. «Когда вошли советские войска... разоружили всю венгерскую армию. В этой ситуации мы должны были просить, чтобы нам оказали содействие в создании новой армии»4, - отмечал Кадар 11 ноября 1956 г. на заседании Временного ЦК ВСРП. Глава МВД ВНР Ференц Мюнних вскоре доложил партруководству, что «в соответствии с договоренностью с советским командованием организация новой армии началась»5. Программу формирования новой армии правительство Кадара обсудило в начале декабря, но окончательное решение было принято советской стороной на советско-венгерских переговорах, проходивших с 28 января по 1 февраля 1957 г. в Москве. Из документов встречи четко прослеживается факт разоружения и роспуска прежней, а также создания новой венгерской армии, общей численностью 50 тыс. человек. Была достигнута договоренность о ее будущей структуре, вооружении и перспективах развития, а также об обеспечении воздушной обороны страны советскими ВВС. По просьбе венгерской стороны существенному сокращению подверглась численность советских военных советников - до 8 вместо прежних 194 человек, с конкретным обозначением места их будущей деятельности6.

В советско-венгерских отношениях того времени военная составляющая не без основания выдвигалась на первый план сотрудничества. Такое положение фиксировалось одним из первых межгосударственных официальных документов, заключенных 27 мая 1957 г. между СССР и ВНР. Это было соглашение, которое узаконило длительное присутствие «временно дислоцированных» советских воинских формирований на территории Венгрии7. Документ регулировал и правовой статус советских войск на территории ВНР, которая, наряду с Польшей и Чехословакией, имела для СССР в тех условиях важное стратегическое значение. Но не только советское руководство, сам Кадар тоже нуждался в них в Венгрии. Известен факт, ярко свидетельствующий о зависимости

кадаровского правительства от советского военного присутствия. Когда в 1957 г. СССР выводил свои войска из Румынии, Н.С. Хрущёв, явно проверяя реакцию Кадара, предложил ему вывести советский контингент также из ВНР8, но Кадар отклонил такое предложение. Разумеется, если бы такое предложение последовало в 1955 г., когда СССР выводил войска из Австрии, оно могло бы изменить ход истории. Тогда в партийных кругах Венгрии допускали, а население даже надеялось на вывод советских войск, возможность превратить ВНР в нейтральное государство9. Если бы такое предложение тогда было принято, то Венгрия, конечно, избежала бы революции 1956 г. Но у Москвы были другие планы, и этого не произошло. После подавленной же революции ситуация изменилась: вывод войск повлек бы за собой моментальный крах утвержденного танками режима. Поэтому сохранение советских войск на территории ВНР отвечало интересам обоих родственных режимов и их политических лидеров -Кадара и Хрущёва.

Именно в условиях советского военного присутствия произошла стабилизация внутренней обстановки и постреволюционная консолидация кадаровского строя в ВНР. Без него они были бы невозможны. Конечно, в этом сыграли свою роль и внутриполитические действия правительства Кадара. Благодаря прагматичной внутренней политике, которая учитывала социально-политические причины потрясений 1956 г., Кадару к началу 60-х годов удалось добиться определенного перелома в отношениях со своим народом и консолидировать режим. Наряду с внешними обязательствами ВНР перед «лагерем социализма», Кадар в своей политике постоянно учитывал уроки 1956 г., которые напоминали ему о необходимости уступок и компромиссов, о соблюдении социальных приоритетов для населения. Это и отличало его политику от политики его предшественников, которые, копируя в деталях советский опыт, привели страну к социально-политическому взрыву. Став новым, более открытым к компромиссу партийно-государственным лидером ВНР, Кадар постоянно держал под пристальным личным контролем как социальную, так и внешнюю политику страны. По сути это и позволило ему относительно быстро добиться своеобразного молчаливого, но негласного соглашения, почти примирения с народом Венгрии. Уступки в социальной политике, отказ от контроля за частной жизнью граждан, осторожность и последующая либерализация строя в пределах допустимого для системы, а также регулярное согласование внешнеполитических действий с Москвой составляли основное содержание политического курса этого венгерского политика.

Основу доверия между Хрущёвым и Кадаром, естественно, положил сам советский выбор Кадара на высокий государственный пост в поверженной Венгрии. С учетом последующей истории рассматриваемой эпохи можно констатировать, что из числа возможных на то время претендентов выдвижение именно

его кандидатуры следует считать наиболее удачным, ведь фигура Кадара в конечном счете была принята и понята народом, а он это доверие старался оправдать. Довольным оказалось и советское руководство. Доверие Кремля к Кадару стало взаимным со времени встречи в верхах 21-28 марта 1957 г. в Москве10. Хрущёв уже тогда высказал ему полное понимание экономической и политической ситуации, сложившейся в Венгрии, и пообещал оказать экономическую поддержку, выразившуюся в увеличении советских поставок сырья, в предоставлении долгосрочного льготного 2%-ного кредита на сумму 750 млн. руб. (в том числе 200 млн. в свободной валюте) для использования в 1957 г. Была достигнута договоренность о растущем товарообмене и всестороннем сотрудничестве между странами".

Для Кадара лично, а следовательно и для страны (хотя это не нашло выражения в совместной правительственной декларации и заявлении КПСС и ВСРП о переговорах), не менее важным было то, что Хрущёв согласился не допустить возвращения М. Ракоши к политической деятельности в Венгрии. Это была политическая победа Кадара. Добившись от Хрущёва гарантии этого, Кадар укрепил свои позиции, а вместе с тем и личную дружбу с советским лидером. Обещание Хрущёва позволило ему повести успешную борьбу на два фронта -против «леваков» и «правых ревизионистов». Правда, в совместном советско-венгерском заявлении о межпартийном сотрудничестве осуждению подвергся лишь «правый ревизионизм» в лице «Имре Надя и его сообщников»12. Надо полагать, что Кадар тогда же узнал о секретном решении Президиума ЦК КПСС окончательно дискредитировать Имре Надя13 и, очевидно, согласился соответствовать планам Кремля в этом вопросе, став вольным или невольным участником доведения до печального конца «дела» этого политика. Во всяком случае, согласованные с Кремлем действия Кадара закономерно привели летом 1958 г. к казни И. Надя и его товарищей.

Состояние взаимоотношений между СССР и ВНР были оценены Н.С. Хрущёвым 4-6 июня 1959 г. во время его кратковременного пребывания в Венгрии. Он с удовлетворением говорил: «Наше мнение такое: связи у нас самые хорошие, как между странами, так и партиями, и личные - между руководителями стран. Между нами нет спорных вопросов... Мы ваши близкие друзья и очень рады сложившейся в вашей стране ситуации»14. Такая удовлетворенность советского лидера сложившейся в ВНР ситуацией означала признательность и самому Кадару, его политическому курсу.

В лице Кадара постреволюционная Венгрия приобрела политика, который несомненно был предан идеалам социализма, признавал советские приоритеты, старался угадывать ожидания Москвы и соответствовать им как во внутренней, так и внешней политике. При всем этом поведение венгерского лидера не было простым приспособленчеством, оно было далеким как от угодничества Живкокадаровский контекст советско-венгерских

отношений, 1957-1988 РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ

ва, так и от позерства Чаушеску, кичившегося своей «самостоятельностью», скорее оно являлось поведением прагматичного руководителя, оказавшегося в непростых условиях, когда необходимо было проявлять заботу о стране и постоянно соответствовать советским ожиданиям как во внутренней, так и внешней политике. Об этом говорят его предельная осторожность в действиях и одновременные попытки политика-прагматика добиваться предела допустимого во внутреннем развитии страны, использовать различные инструментарии для решения насущных внутренних и внешнеполитических проблем, стоявших перед Венгрией.

Сохраняя до самого конца вассальную зависимость от Кремля, Кадар, начиная с 60-х годов, осторожно, но постепенно добивался некоторой самостоятельности в своих действиях, правда, во внешней политике это касалось лишь отношений со странами третьего мира, особенно Индией, Индонезией, Египтом, Сирией. К началу 60-х годов Венгрия имела дипломатические отношения уже с 57 странами, тогда как в 1955 г. их было всего 36. Специфика отношений с государствами развитого мира исчерпывалась предупреждением для дипломатов быть предельно осторожными в своих суждениях. Такой подход позволил кадаровской Венгрии добиться в конце 1962 г. восстановления доверия к себе, что нашло выражение в возвращении ей мандата ООН.

Советские ожидания к венгерскому партнеру с годами не менялись. Оставаясь прежними, они предполагали безусловную подчиненность внешнеполитического курса страны советским и блоковым интересам, предварительного согласования всех действий с Кремлем. Признавая приоритет Москвы в определении общего курса внешней политики, Будапешт выражал лояльность генеральной линии КПСС по всем ключевым вопросам. Правда, в некоторых вопросах социалистического строительства возникали нюансы. Так, в апреле 1964 г., когда Хрущёв провозгласил программу построения коммунизма в СССР и ожидал подобного энтузиазма от лидеров братских компартий, Кадар, хотя и в мягкой форме, но все же возразил советскому лидеру. Не желая забегать вперед, он осторожно заметил, что Венгрия еще находится на более низкой ступени общественно-политического развития15. Такая скромность была оценена Москвой, а в апреле 1964 г. за «большие заслуги в укреплении дела мира и социализма, дружбы и сотрудничества между советским и венгерским народами» Кадару было присвоено звание Героя Советского Союза, с вручением ему ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»16.

Отношения между лидерами двух стран и партий постепенно приобрели дружеские черты. При этом иерархия межгосударственных и межпартийных отношений по своему содержанию и характеру оставалась прежней, ведь исходные позиции и основные принципы двусторонних и блоковых отношений не менялись. Учитывая, что внешнюю политику, ее направленность как в СССР,

кадаровский контекст

РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ тииК"«мш

так и в ВНР всегда определяли первые лица стран, можно сказать, что дружеские отношения, сложившиеся между Я. Кадаром и Н.С. Хрущёвым, имели важное значение и для взаимоотношений в самом широком плане. Разумеется, сложившийся тип отношений между руководителями сохранился и во времена Л.И. Брежнева, Ю.В. Андропова, К.У. Черненко и М.С. Горбачёва, хотя контакты с каждым из них имели свою специфику.

Освобождение 14 октября 1964 г. Н.С. Хрущёва с поста первого секретаря ЦК КПСС было воспринято Кадаром весьма болезненно. Он опасался возможной реставрации сталинизма в СССР. В отстраненном советском руководителе он видел прежде всего активного борца с культом личности, считал его гарантом невозможности возвращения к старым, проникнутым духом догматизма порядкам. Кадар искренне разделял решения XX съезда КПСС, а Хрущёва ценил за его принципиальную готовность к реформам. Далеко не безразличным ему, видимо, было и то, что советский руководитель являлся гарантом политического существования и самого Кадара как политика. Его недовольство отстранением Хрущёва нашло выражение в известном импровизированном выступлении в будапештском аэропорту, после того как он узнал о случившемся, возвращаясь из Варшавы на родину.

Свою принципиальную оценку случившемуся Кадар дал в речи на заседании политбюро ЦК ВСРП 23 октября 1964 г., где всерьез, как и многие венгры, выразил свое опасение реальной угрозы неосталинизма. Основанием к этому являлись начальные поползновения нового советского генсека в таком направлении, что угрожало повлечь за собой также возвращение в страну ненавистного М. Ракоши. Свои опасения Кадар открыто выразил и советскому послу в Будапеште, указав на несостоятельность обвинений Хрущёва в культе личности. Он подчеркнул, что лично стоит на отличающихся от мнения советских товарищей позициях в оценке Хрущёва и считает ситуацию в советском партруковод-стве «нездоровой»17. При этом Кадар не мог не понимать, какую реакцию может вызвать его позиция со стороны Л.И. Брежнева. Соблюдая правила приличия, Кадар 19 октября 1964 г. отправил новому первому секретарю ЦК КПСС поздравительную телеграмму, вслед за которой 24 октября написал и письмо, где детально изложил, что руководство ВСРП принимает к сведению информацию о решении КПСС, но не может согласиться с методами освобождения Хрущёва, так как при этом не были отмечены его заслуги18. В письме выражалось желание прибыть в Москву для консультаций.

При личной встрече Брежнев пытался, но так и не смог убедить Кадара в ошибочности политического курса Хрущёва. Лидер ВСРП заявил, что оценивает роль Хрущёва положительно, хотя и видит разные стороны его деятельности. В заключение, однако, сказал: «Больше к этому вопросу не возвращаемся. Мы поняли мотивацию решения КПСС и принимаем ее к сведению»19. Стоит обракадаровскии контекст

отно 1иЕ^НИй^ 1957-^эвв РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ

тить внимание на одну деталь в ходе этой московской встречи. Получив от советского советника в МВД ВНР не вполне достоверную информацию о готовившемся в Венгрии «процессе либерализации» (речь шла о подготовке новой экономической реформы), которая обросла необоснованными слухами о предстоящем «охлаждении венгеро-советских отношений», председатель Совета министров СССР А.Н. Косыгин решил узнать у Кадара, так ли это. Оказалось, что антиреформаторски настроенные «левацкие элементы» в ВНР, недовольные политикой Кадара, запустили эту дезинформацию, чтобы использовать ее против Кадара.

Инцидент побудил Кадара передать Брежневу записку, в которой среди прочих вопросов сотрудничества была затронута проблема пребывания М. Ра-коши в СССР. В ней указывалось, что этот обанкротившийся политик после удаления Хрущёва, добиваясь возвращения на родину, начал «штурмовать» ЦК письмами и утверждал, что теперь он «во всем согласен с ЦК КПСС». Кадар счел целесообразным предупредить Брежнева: «Если для Вас затруднительно оставлять его далее (в СССР. - Б.Ж.), мы готовы привезти его домой, разместить в тихом месте, чтобы жил себе спокойно. Но если он на это не способен и намерен воевать против партии, мы его разоблачим и при необходимости он предстанет перед судом»20. Отметим, что с прекращением первоначальных попыток Брежнева ужесточить режим в СССР, Ракоши перестал писать ходатайства о завершении своей почетной «ссылки» и занял выжидательную позицию. В записке Кадара была выражена надежда на сохранение атмосферы «товарищеского доверия и искренности» между партиями.

В конце января 1965 г. министр иностранных дел ВНР Я. Петер в интервью газете «Непсабадшаг» говорил о крепнущем взаимопонимании между ВНР и СССР, о «расширении между нами политических, экономических и культурных отношений»21. В мае 1965 г. в Москве снова побывала венгерская партийно-правительственная делегация во главе с Кадаром. Накануне он направил Брежневу письмо с конкретными предложениями для обсуждения, которые касались внесения ряда корректив в деятельность ОВД и СЭВ с целью повышения их эффективности, экономического сотрудничества на 1966-1970 гг. и содержали перечень взаимных поставок товаров. Результаты встречи оказались половинчатыми, ведь конкретных ответов на венгерские предложения о реорганизации управления ОВД и децентрализации экономических связей в рамках СЭВа, сделанные в интересах повышения эффективности работы этих организаций, так и не поступило. Экономические потребности ВНР в товарообмене были удовлетворены лишь частично: вместо запрашиваемых Будапештом советских товарных поставок на сумму 300 млн. руб. Москва согласилась только на 120 млн., а кредитные потребности ВНР (400 млн. руб.) для сбалансирования торговли с Западом также были сокращены до 250 млн.22 Кадар, однако, получил заверекадаровский контекст

РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ 9™

ние, что в предстоящей пятилетке не планируются изменения в сложившейся модели поведения с социалистическими странами, а это давало ВНР возможность планировать стабильный экономический рост.

Кадар всегда уделял пристальное внимание советско-венгерским отношениям, внешней политике страны. Деятельность МИДа он держал под личным контролем, переводя ее на «ручное управление». Внешнеполитические решения, конечно, готовились в отделе ЦК ВСРП, курировавшего работу МИДа, но последнее слово во всех вопросах внешней политики и особенно венгеро-российс-ких отношений оставалось именно за Кадаром23. Его осторожная и прагматичная внешняя политика приносила свои плоды. Венгрия уже в 60-х годах стала одной из наиболее открытых стран социализма. Каждый гражданин ВНР мог получить загранпаспорт и посещать иностранные государства. С красным паспортом с 1960 г. можно было совершать безвизовые поездки в Польшу, с 1964 г. -в Болгарию, Румынию, Чехословакию и ГДР, с 1966 г. - в Югославию. С синим - в страны Западной Европы (раз в три года). Лишь СССР оставался закрытым для индивидуальных поездок венгров (советская власть допускала только контролируемые коллективные туры, частные поездки стали возможны с 5 марта 1969 г.).

Выступая на XXIII съезде КПСС (1966), Кадар обратил на себя внимание яркой, запоминающейся речью, в которой отмечалось, что «пробным камнем интернационализма всегда было и ныне продолжает оставаться принципиальное, товарищеское отношение к Советскому Союзу». Эти слова он дополнил яркой фразой, ставшей сразу же крылатым выражением: «Антисоветского коммунизма не было, нет и никогда не будет»24. Все это резко контрастировало с политическим курсом Н. Чаушеску, с его «нейтралитетом». Кадар другими средствами добивался намеченных целей - он был скромным и осторожным, открытым в своих поступках, шел малыми шагами, иногда временно уступая внешнему давлению, но в целом расширяя пределы возможного, допустимого системой, достигал своего в нелегком диалоге с советским руководством.

Основные принципы и приоритеты внешней политики ВНР Кадар впервые четко сформулировал публично в ноябре 1966 г. на IX съезде ВСРП в такой последовательности: 1) защита «суверенитета» страны перед лицом поползновений сил империализма; 2) укрепление единства социалистических стран, и прежде всего, добрососедские отношения с СССР; 3) солидарность с международным рабочим движением. Из этих направлений и внешнеполитических приоритетов особый акцент придавался союзническим обязательствам. Добрососедство, советско-венгерские отношения, как отмечалось, базировались на взаимном доверии руководителей государств и партий, на прагматичности и расширяющемся всестороннем сотрудничестве. В сентябре 1967 г. это было подтверждено продлением на 20 лет «Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи

кадаровскии контекст

отноишшй^ 1957-1988 РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ

между СССР и Венгрией»25. Стороны обязались в соответствии с принципами социалистического интернационализма укреплять дружбу и развивать всестороннее сотрудничество, оказывать друг другу братскую помощь, «консультироваться по всем международным вопросам», действовать на международной арене «исходя из общей позиции»26. При ратификации договора в Москве глава МИДа СССР А.А. Громыко вспомнил слова Кадара, произнесенные на XXIII съезде КПСС, и подчеркнул, что договор обеспечит «тесное сотрудничество Советского Союза и Венгерской Народной Республики на международной арене на основе совместно разрабатываемых позиций, принципов и задач Организации Варшавского Договора»27.

Выражением возросшего советского доверия к Кадару стало то, что Венгрия с 1 января 1968 г. получила возможность развернуть свой эксперимент по реформированию управления экономикой. Венгерская «реформа хозяйственного механизма», как важный элемент кадаровской модернизации, означала далеко не обычную для тех условий попытку предоставить простор функционированию в экономике элементов товарно-денежных отношений и рынка, призванных стимулировать материальное производство. И хотя о реформах тогда задумывались уже в СССР и ЧССР, она являлась новацией, противоречащей постулатам социалистической экономики. Напомним, что ранее в СССР инициатива А.Н. Косыгина, встретив сопротивление партийной верхушки, заглохла. Против нее возражали Брежнев и особенно бывший посол СССР в Венгрии Ю.В. Андропов, занявший в 1967 г. пост председателя КГБ СССР. Последний в свое время резко осуждал реформаторство Имре Надя в ВНР и, согласно воспоминаниям В.В. Крючкова, «опасался, что предлагаемые Косыгиным темпы реформирования могут привести не просто к опасным последствиям, но и к размыву нашего социально-политического строя»28.

Так или иначе с 1968 г. реформа хозяйственного механизма в ВНР заняла чуть ли не центральное место в советско-венгерских отношениях, ей уделялось особое внимание. Москва в конце концов дала согласие Кадару на проведение этого непростого эксперимента, и реформа началась. Вокруг нее, конечно, разгорелись споры, носившие далеко не только экономический характер. Советское отношение к ней было разным: одни настороженно оценивали ее как отход от общепринятых базовых принципов советского типа социализма, другие сомневались в возможностях ее осуществления в тех условиях, третьи, наоборот, объявили ее образцом для подражания. Споры особенно обострились, когда пражские реформаторы также взялись за реформу, которая вышла за рамки экономики. Прага была не столь осторожна, как Будапешт, уже имевший опыт 1953-1955 и печальные уроки 1956 гг. Венгры знали, что Москва не допустит столь далекого отхода от советских стандартов, возможностей общей демократизации строя. Прага же не учитывала, что к реформам в СССР всегда относились с подозрением. Вторжение в сферу политики, попытка комплексной реформы предрешили судьбу «пражской весны». Ситуация не могла не сказаться и на судьбе венгерской реформы. И хотя Будапешт не получал на то прямых указаний, общая атмосфера привела к ее свертыванию и в ВНР. Там тоже появились собственные противники преобразований, которые, опираясь на неоконсерваторов в окружении Брежнева, воспользовались ситуацией и, выступая в роли «рабочей оппозиции», требовали отказа от реформы, а за кулисами добивались замены Кадара.

После «товарищеской критики»29 в Москве Кадару в 1972-1975 гг. пришлось нелегко, он был вынужден согласиться на фактическое свертывание реформы. Основной причиной «пробуксовки» венгерской реформы были не внутренние, а внешние факторы, прежде всего, позиция советского руководства. Это подтверждается проектом письма Кадара в ЦК КПСС накануне вторжения войск ОВД в Чехословакию. В нем выражалось недовольство отношением Кремля к реформам в ВНР и ЧССР. «В венгеро-советских отношениях, но еще в большей степени в международных, в оценке вопросов, возникающих между социалистическими странами, в Ваших и наших позициях по этим вопросам, мы все чаще встречаем такие существенные расхождения как по содержанию, так и по методам их решения, которые нас беспокоят... У нас создалось впечатление, что наши принципиальные политические позиции, предлагаемые нами методы, воспринимаются с Вашей стороны с непониманием, оговорками и даже с недоверием, в то же время различия во мнениях и методах не убеждают нас в правильности Вашего поведения»30, - писал Я. Кадар. Не отправленное по ряду причин письмо отражало реальную ситуацию и в отношениях между странами. Попытка Кадара убедить советское руководство в необходимости реформ в тех условиях явно не могла увенчаться успехом и лишь накалила бы отношения между Брежневым и Кадаром.

Двусторонние советско-венгерские отношения тем не менее продолжали успешно развиваться как в экономической, так и политической областях. Кадару в 70-80-е годы удалось упрочить свои позиции, сохранить доверие советского руководства и приобрести немалый международный авторитет, который стал немаловажным капиталом для ВНР, позволял ему совершать прагматичные «малые шаги», направленные на дальнейшую частичную либерализацию режима. Тому благоприятствовал и хельсинкский процесс, который внес новые элементы в развитие международных отношений, позволил покончить с односторонней блоковой ориентацией, давал возможность приступить к масштабному восстановлению десятилетиями прерванных связей со странами Запада и международными финансовыми организациями. ВНР, как известно, в 1967 г. вела переговоры о вступлении в МВФ и Всемирный банк, но они не получили одобрения брежневского руководства и были прерваны. Советские финансовые учреждения

клдаровский контекст

отно^*ННЙ^957-1988 РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ

опасались, что вступление Венгрии в эти валютные организации может вызвать ее уход из социалистического лагеря. Позже ВНР повторила попытку вступления в эти международные структуры, так как привлечение средств в экономику к концу 70-х годов стало для ВНР жизненной необходимостью. Но для этого, как и прежде, требовалось согласие Москвы. Как свидетельствуют материалы заседания политбюро ЦК ВСРП от 20 марта 1979 г., в переговорах с Брежневым был поднят этот вопрос, но тот на него не отреагировал. Ответ был получен позже от секретаря ЦК К.В. Русакова, который вступление социалистического государства в эту финансовую организацию назвал недопустимым по соображениям безопасности и предложил решать проблему в рамках СЭВ, где также не хватало валютных средств.

Ухудшение состояния экономики ВНР в начале 80-х годов вновь заставило Будапешт вернуться к этой проблеме. Кадар, отдыхая летом 1981 г. в Крыму, информировал Брежнева о финансово-экономических трудностях ВНР, о нехватке энергоносителей и необходимости привлечения дополнительных средств в экономику страны, рассказал о намерениях ВНР вступить в МВФ, объяснил, что энергетический кризис, чрезмерный рост цен на энергоносители с 1973 г. чрезмерно затруднили положение страны и она нуждается в серьезных финансовых вливаниях. Того же требовали и экономические программы в рамках СЭВ. Брежнев выслушал Кадара, но своего отношения к проблеме не высказал, не обмолвился и о сложностях в советской энергетике. Вернувшегося на родину Кадара ожидал сюрприз - письмо за подписью Брежнева, где сообщалось, что в связи с ухудшением условий добычи энергоносителей СССР Москва не в состоянии предоставить их Венгрии в объеме, зафиксированном в двустороннем межгосударственном договоре31. Такой неожиданный советский отказ выполнить в полном объеме взятые на себя договорные обязательства стал для ВНР, и без этого столкнувшейся с финансовыми трудностями, тяжелейшим ударом, угрожавшим также социальным программам для населения. Получить новые кредиты в тех условиях было затруднительно. Характерно, что в 1974-1979 гг. Венгрия сумела договориться всего о 3,5 млрд. долл. займа, тогда как только на обслуживание внешнего долга к концу периода требовалось уже до 2 млрд. в год32. Продолжала расти и рублевая задолженность, стране реально угрожал финансовый кризис.

Лишившись части плановых советских договорных поставок, руководству Венгрии не оставалось иного выхода, как обратиться к Всемирному банку и МВФ. На сей раз это было сделано без предварительных консультаций с Кремлем. Москва лишь за сутки до вручения заявок в эти структуры была извещена о намерениях Будапешта. Общее собрание МВФ и Всемирного банка 5 и 6 мая 1982 г. проголосовало за принятие Венгрии в члены этих организаций.

Долговременная блокировка реформы в ВНР сдерживала возможности экономического роста страны, но, как ни странно, советский интерес к использованию венгерского опыта проявился именно в условиях рубежа 70-80-х годов, когда Будапешт, невзирая на возможные возражения, оказался вынужденным вновь обратиться к ее оживлению. И хотя наверстать упущенное уже было невозможно, в СССР именно тогда начали считать Венгрию «испытательным полигоном» реформы. «Реанимация» реформы стала таким образом свершившимся фактом после того, как в СССР осознали, что сверхцентрализация стала тормозом экономического развития, что изменения неизбежны. Как только осенью 1982 г. реформа была публично оценена Кадаром и получила право на продолжение, она заслужила официальной похвалы и самого Кремля. Андропов, под влиянием застойных и кризисных явлений в экономике СССР явно поменявший свое отношение к подобного рода реформам, в апреле 1983 г., откликаясь на выступление Кадара, назвал венгерский опыт реформы «нашей коллективной ценностью» и отметил, что в СССР тоже ведется активная работа в этом направлении33. В СССР имели место лишь попытки частичного использования венгерского и югославского опыта, но и они в бытность Андропова у власти не успели развернуться. Долговременное, традиционно отрицательное отношение советского руководства к любым реформам, к любому отходу от прежней практики стандартов и догм явно сдерживало развитие не только СССР, но и его партнеров по блоку.

Сегодня можно лишь предполагать, что произошло бы в случае своевременного перехода СССР к подлинным реформам и как бы это отразилось на странах «реального социализма». Такая возможность появилась лишь с приходом к власти М.С. Горбачёва, но потенциал реформ и тогда не был использован своевременно и рационально. В условиях перестройки, когда политическая сфера стремительно демократизировалась, немало говорилось о реформах в экономике, однако конкретных и продуманных, а тем более обоснованных программ преобразований на деле не существовало. «В Советском Союзе экономическая реформа захлебывается в пучине неопределенности»34, - оценивал ситуацию Дж. Сорос.

Что же касается характера отношений СССР со странами социализма, то здесь с середины 80-х годов произошли глубинные, качественного характера перемены. Они были связаны с изменением общего направления внешней политики СССР и нашли выражение в советско?