Спросить
Войти
Ц ИСТОРИЯ СОЦИОЛОГИИ
К 50-ЛЕТИЮ ИНСТИТУТА СОЦИОЛОГИИ РАН
Л.А. КОЗЛОВА
СОЗДАНИЕ ПЕРВОГО АКАДЕМИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА СОЦИОЛОГИИ - ИКСИ АН СССР, 1968: АТМОСФЕРА И УЧАСТВУЮЩИЕ СУБЪЕКТЫ
Аннотация. В статье анализируется расстановка сил (социальных субъектов) и сложившийся в период хрущевской оттепели социально-политический контекст, которые обусловили создание в 1968 г. первого академического института социологии — Института конкретных социальных исследований АН СССР (ИКСИ). На основе данных Архива Российской академии наук уточняются некоторые факты предыстории ИКСИ в Институте философии АН СССР, начиная с середины 1940-х гг.
Как известно, в конце 1950 — начале 1960-х гг. в стране существовала централизованная иерархическая система управления советской наукой, работавшая под жестким партийно-политическим контролем. Одна из самых распространенных точек зрения заключается в том, что социология в то время утверждала себя в отчаянной борьбе с властью. Анализируются вопросы, какой характер имела эта борьба; как и кому удалось преодолеть систему и заложить официальный статус социологии, создав предпосылки для организации ИКСИ; почему его специализацией стали конкретные социальные исследования? Рассматривается участие в этом процессе трех взаимодействующих сторон, или социальных субъектов — нарождающегося социологического сообщества, академического руководства, партийно-политической власти. Показаны характер и степень заинтересованности каждого субъекта, а также характер взаимоотношений между социологами и академическим руководством, социологами и партийно-политической властью, между структурами власти. Утверждается, что на этапе хрущевской
Козлова Лариса Алексеевна — кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник, заведующий сектором социологии науки, Институт социологии Федерального научно-исследовательского социологического центра РАН. Адрес: 117218, Москва, ул. Кржижановского, д. 24/35, корп. 5. Телефон: +7 (499) 120-82-57. Электронная почта: LarissaKozlova@yandex.ru
оттепели эти отношения имели разные аспекты, — как негативные, так и позитивные, — и что распространенный тезис об «ожесточенной борьбе за социологию» с властью односторонне и с преувеличением отражает реальную картину. Показано, что становление социологии в свой начальный период и создание первого академического института обязаны не только «социологическому движению», то есть массовому развитию социологических исследований, но и «институционально-административному движению» в лице академического руководства, заинтересованности и поддержке со стороны партийно-политической власти.
Анализируются идейные предпосылки создания ИКСИ. В частности — противостояние и последующий компромисс между «марксистской социологией» (историческим материализмом) и эмпирическими («конкретными») исследованиями общества. Показано, что достижение участвующими сторонами такого компромисса определило первоначальную официальную специализацию Института в форме конкретных социальных исследований.
Для цитирования: Козлова Л.А. Создание первого академического института социологии — ИКСИ АН СССР, 1968: атмосфера и участвующие субъекты // Социологический журнал. 2018. Том 24. № 3. С. 117-140. Б01: 10.19181/ 8ое]оиг.2018.24.3.5996
Введение: постановка проблемы
В статье воспроизводится и анализируется один из важнейших эпизодов в развитии отечественной социологии — история создания Института конкретных социальных исследований АН СССР (ИКСИ)1.
В разные годы Институт возглавляли: академик АН СССР А.М. Румянцев (1968-1972); член-корр. АН СССР М.Н. Руткевич (1972-1976); член-корр. АН СССР Т.В. Рябушкин (1976-1983); доктор философских наук, ныне член-корр. РАН В.Н. Иванов (1983-1988); доктор философских наук В.А. Ядов (1988-2000); доктор исторических наук Л.М. Дробижева (2000-2005); с 2005 г. по настоящее время — академик РАН М.К. Горшков.
К написанию статьи побудили не только 50-летний юбилей Института, но и имеющиеся в литературе разночтения.
К настоящему времени опубликованы многочисленные документальные источники по истории социологии 1950—1960-х гг., вышло довольно много книг и статей. Все эти публикации принадлежат главным образом самим участникам событий тех лет, что, очевидно, может препятствовать дистанцированию от описываемых событий. Убедительно на этот счет высказался Г.В. Осипов: «Некорректно, на мой взгляд, самим социологам оценивать свою собственную роль в развитии отечественной науки... ограничивать круг пионеров становления социологической науки в стране узкой элитой, исходя главным образом из личных, товарищеских отношений. Не за кем-либо из ученых нашего поколения окончательное подведение итогов периода становления социологии как науки. Слишком мала дистанция необходимого для этого отстранения, слишком много личностного, субъективного сохраняется в нас» [20, с. 636]. Тем не менее наиболее распространенной точкой зрения на историографию и фактологию стала сформированная Г.В. Осиповым и его коллегами [см., например: 16—21]; в опубликованной истории российской социологии остается еще много искажений и не доказанных фактов. В 2018 году вышла любопытная книга А.С. Капто «Социологический ренессанс: о том, как на самом деле это было и как не было» [8], в которой автор, на наш взгляд, вносит большой вклад в исправление ситуации. Этот весьма объемный труд, также принадлежащий ученому старшего поколения, знаменателен тем, что выражает позиции, во многом противоречащие господствующим в литературе, более того, характер труда можно назвать разоблачительным, т. к. в нем большое внимание уделяется неточностям и фальсификациям, допущенным при написании истории советской социологии периода оттепели. Тем самым в исторических исследованиях заложено поле острых противоречий, требующее реагирования.
Если говорить о «философии» подходов и целеполагании авторов старшего поколения социологов, осмысляющих историю своей науки, то такие подходы разнообразны — настолько, что это побудило В.А. Ядова отрицать возможность написания «правдивой» истории социологии начального периода, так как разным ее очевидцам она видится по-своему — как борьба школ; почти диссидентская борьба с властью; служение партийным запросам; подвижническое служение науке и т. д. Так, в работах Ж.Т. Тощенко возрождение социологии рассматривается как созидательный процесс, творческими усилиями социологов «первого призыва» распространяемый в городах, регионах, республиках СССР [например: 5]; Б.М. Фирсов представляет свой взгляд на первоначальный этап социологии как «"восхождение на Голгофу" социологического знания в условиях советского государства», а центральной темой при этом становятся «отношения между
социологией и властью» [29]; Г.В. Осипов в многочисленных работах трактует этот период как непримиримую, драматическую борьбу за социологию против «партократии» и философов-истматчиков.
Несколько особняком стоят работы, опубликованные не «первопроходцами», а более молодыми исследователями, в частности, в проектах Г.С. Батыгина [см., например: 1-4; 24]. Здесь авторы стремятся строить анализ на архивных источниках, открывать и интерпретировать неизвестные страницы истории, забытые имена. При этом они объективно более дистанцированы от описываемых событий, что позволяет соблюдать большую ценностную нейтральность. Особенный ракурс имеет коллекция интервью со старшим поколением социологов, которые собрал Б.З. Докторов [см., например: 7], продолжая начинание Г.С. Батыгина 1990-х гг. [26]. Коллекции представляют историю социологии в воспоминаниях очевидцев, «в лицах», то есть биографизированную историю, и в ней можно встретить самые разные позиции. «Гладкой» не выглядит и уже опубликованная разными авторами история создания первого академического института социологии [см., например: 20, с. 504-539; 24]. Особый интерес для нас представляет глава из книги А.С. Капто «ИКСИ: свидетельства и мифы о рождении» [8, с. 82-123].
В этой статье рассматривается атмосфера «философской предыстории» и начальный период организации Института конкретных социальных исследований АН СССР (ИКСИ), завершившийся в 1968 г. Внимание фокусируется на взаимодействии социальных субъектов, участвовавших в этом процессе: какие силы, в каких социально-политическом и научном контекстах участвовали в создании ИКСИ2. Ставятся задачи выяснить, как создание Института стало возможным в условиях государственно-административной системы управления наукой; выявить роли в этом участвующих субъектов; уточнить отдельные документальные страницы этого события; подробнее остановиться на фактах исторической связи ИКСИ с Институтом философии АН СССР. Помимо книжных и статейных аналитических источников по теме, использованы материалы Архива Российской академии наук (АРАН), а также воспоминания очевидцев из коллекций интервью.
Кем и как создавался Институт: расстановка сил
Еще в середине 1990-х в литературе отмечалась необходимость анализировать институциональные предпосылки и политический контекст социологического движения конца 1950-х - первой половины 1960-х гг., чтобы ответить на вопрос: «...каким образом сложился
официальный статус социологии внутри высокоцентрализованной иерархической системы управления советской наукой и почему наиболее существенные решения, обеспечившие существование социологии как профессии. были приняты высшими партийными инстанциями и достаточно консервативным руководством Академии наук» [4, с. 5]. Фактически это ключевой вопрос для понимания того, как вообще стала возможной советская социология периода оттепели.
Выделим три главные взаимодействующие стороны, каждая из которых представляла собственные интересы: партийные и государственные власти — научное руководство, или философы-идеологи высшего ранга — социологи, или, лучше сказать, те исследователи разных специальностей, областью интересов которых стали социологические исследования. Рассмотрим отдельно характер и степень заинтересованности каждой из сторон в организации института социологических исследований, их взаимодействия. Целесообразно начать с конца обозначенной цепочки.
Социологическое сообщество. Примерно с середины 1950-х гг. советская социология начала развиваться массово3. В работах становление российской социологии в хрущевский период справедливо определяется как «массовый процесс», «профессиональное движение, основу которого составляли "ядра" и "сети" межличностных связей» [31], «социологическое движение» [2; 25; 29 и др.] и т. п. Иными словами, социология до своей институциализации развивалась «снизу», — в силу массового интереса специалистов разных областей к исследованию российского общества на его очередном переломе. М.К. Горшков и Ж.Т. Тощенко отмечают, что в это время начинают создаваться «прообразы» социологических подразделений и группы энтузиастов во многих городах России — Москве, Ленинграде, Новосибирске, Свердловске, Уфе, Горьком, Орле, Красноярске, Барнауле, Иркутске, Хабаровске, Саратове, Самаре, Тюмени и др. [6, с. 4—5]. О всплеске интереса к исследованию общества вспоминают все социологи старшего поколения [см., например: 26; 7].
В официальных документах тех лет мы также находим прямые указания на стихийное разрастание социологического движения, приводятся цифры. Так, в 1967 г. председатель Комитета по печати при Совете министров СССР Н. Михайлов в адресованной ЦК КПСС «Аналитической записке Главной редакции общественно-политической литературы "О литературе по конкретно-социологическим исследованиям"» отмечает, что с конца 1950-х гг. конкретные социальные
исследования ведутся очень широко, представителями самых разных профессий («философы, экономисты, юристы, историки, специалисты по научному коммунизму, этике, эстетике, атеизму, психологии, педагогике и др.»), преподавателями «150 кафедр общественных наук в вузах страны, аспирантами, комсомольскими работниками» [27, с. 125]. К перечню следует добавить как минимум представителей естествознания и партийных работников. Н. Михайлов также отмечает бурный рост социологической литературы, анализируя ее соответствие задачам коммунистического строительства. В. Поремский в своей знаменитой статье «Советская социология глазами западных ученых» (журнал «Грани», 1967) пишет со ссылкой на убедительные источники: «К середине 1966 года в стране уже около 2000 работников вузов и научно-исследовательских институтов занимаются конкретными социологическими исследованиями [по данным академика П.Н. Федосеева. — Л.К.], а всего работало в области социологии до 3000 человек. Это сказалось и на количестве социологических публикаций: свыше 3000 в 1965 году [по данным проф. А.А. Замошкина из доклада на VI МСК в Эвиане в сентябре 1966 г. — Л.К.] и, вероятно, до 5000 в 1966 году» [27, с. 103]. Даже если эти оценки слишком оптимистические, они показывают тенденцию.
Ввиду бурного развития социологического движения назрела потребность в постановке социологических исследований на научную и организационную основу, в ее институционализации. Легко предположить, что это полностью соответствовало интересам и потребностям исследователей. Хотя, надо заметить, их сообщество не было однородным: в него включались и случайные «попутчики», надеявшиеся сделать карьеру в новой области; и люди с материальными запросами (так, по некоторым свидетельствам, поначалу и в ИКСИ приходили искатели довольно высокой институтской зарплаты); и «проходимцы со знанием иностранных языков», решавшие свои конъюнктурные вопросы, как в одной из публикаций замечает Ю.А. Левада. Но, стоит думать, что большинством все же двигал научный интерес, иначе само социологическое движение не могло бы возникнуть. В среде таких исследователей царили подъем и романтический настрой; подавляющее большинство зарождающегося сообщества составляла молодежь.
Подчеркнем, логично предположить, что стихийное социологическое движение дало импульс созданию ИКСИ и в значительной мере предопределило его. М.К. Горшков и Ж.Т. Тощенко отмечают: «Это во многом стихийное развитие, которое осуществлялось энтузиастами во многих городах и учреждениях, увенчалось созданием первой академической структуры — "Института конкретных социальных исследований".» [6, с. 4-5]. Развитие социологического движения в стране создало базу для становления социологии и ускорило его, но
движения самого по себе для институционализации этой науки в условиях тотального партийно-административного управления было явно недостаточно. Здесь мы переходим к вопросу об интересах и участии в этом процессе двух других сторон — академического руководства и партийно-политической власти, об их взаимосвязях с социологами. Сразу оговоримся, что в то время было трудно отделить влияние на сообщество социологов двух ветвей власти — академической и партийно-политической, поскольку обе они действовали в весьма тесном контакте4. Однако между ними в интересующем нас плане была и специфика, которую мы надеемся раскрыть ниже, определяемая тем, что если Академия отвечала за науку и идеологию, то КПСС отвечала за все, что происходило в стране, и в первую очередь за стабильность режима.
Академическое руководство. В литературе распространено мнение, что не только с олицетворявшей режим партократической властью, но и с академическим философским руководством велась «самоотверженная, порой трагическая борьба» социологов за становление своей науки. Так ли это, какой характер имела эта борьба?
Мы скорее определили бы отношения между социологами и академическим руководством как противостояние или позиционный конфликт. В первую очередь противостояние было идейным и не столь уж драматическим. Главная коллизия разногласий связана с несовпадением взглядов на соотношение исторического материализма и марксистской социологии; предмет и назначение этой науки; целесообразность придания социологии автономного статуса. Еще с 1930-х гг. повелась традиция считать марксистской социологией философию марксизма — исторический материализм. Эмпирические же исследования, развивавшиеся до революции, в послереволюционный период были сведены на нет [9]. Те, кто в конце 1950-х гг. стояли у руля общественных наук, отводили такой «марксистской социологии» — то есть историческому материализму (вкупе с диалектическим материализмом) — роль теории и метода. Однако такая «социология» не имела инструментов для изучения изменяющегося общества и в эмпирическом плане была бесплодна. К тому же к рассматриваемому периоду произошел полный разрыв «марксистской социологии» с общественной реальностью из-за сведения функций первой к повторению давно затверженных
абстрактных истин, сервильному служению власти, то есть произошла теоретическая стагнация общественных наук.
Академическому руководству, занимавшему высокие позиции, находившемуся на службе у жесткой государственно-административной системы, было совсем не легко ей противостоять. Областями специализации академиков-обществоведов были философия, экономика, история и т. д. в их марксистской версии. Руководители науки были призваны работать в рамках советской идеологии, пропагандировать ее, действуя в тесном контакте с партийной властью. Кроме того, создавая новую социологию, обществоведы-руководители могли лишиться собственной монополии на понимание и разъяснение общественных отношений. Таким образом, испытывая потребность в инструментах изучения общества, академическое руководство апеллировало к истмату как к «марксистской социологии» и не спешило с приданием новой социологии автономного статуса. Речь сейчас идет о тенденции, а не о мнениях и действиях отдельных руководителей науки, сообщество которых не было однородным в понимании задач социологии (см. примеры ниже).
У социологов был иной взгляд на эти задачи, связанный с потребностью преодолеть истматовские застывшие формулы и найти действенные инструменты для познания общества. Искренний массовый интерес к исследованию общества, как отмечалось, у ученых разных специализаций возник на волне реформационных процессов в период хрущевской оттепели, задавших мощный импульс пересмотру взглядов на общество и его будущее. А потому социологи в первую очередь тяготели к эмпирическому исследованию; многие из них хотели проверить, насколько реальная общественная жизнь соответствует постулатам истмата; они хотели понять, как меняется общество и каковы перспективы социалистического пути развития. Они начали строить свою науку как эмпирическую, конкретную, количественную, статистическую и даже социально-инженерную. Возникло большое внимание к изучению методики и техники социологического исследования. Для наиболее социологически мыслящих специалистов это не только не исключало, но и предполагало интерес к созданию социологической теории, которая не совпадала бы с истинами истмата, но была бы теорией эмпирической, то есть вытекающей из исследования общественных явлений и проверяемой ими (на это, например, недвусмысленно указывал Ю.А. Левада в известных «Лекциях по социологии» 1967 года [12, с. 3-10]).
В разных представлениях о задачах и назначении общественных наук и заключалась суть противостояния, или позиционного конфликта между нарождающимся социологическим сообществом и философским руководством. Ситуация напоминала «перетягивание каната», исходом которой мог стать «реванш» социологов в восстановлении
и развитии эмпирической социологии, утраченной несколько десятилетий назад. Но борьбой эти взаимоотношения назвать трудно при всем желании, поскольку молодое сообщество социологов состояло из марксистов (об этом чуть ниже) и хотя бы еще потому, что между ними и научным руководством были отношения институционального подчинения и зависимости. Более того, между двумя сторонами наблюдалось своего рода сотрудничество. Энтузиазм социологов не мог бы увенчаться успехом в создании ИКСИ, если бы ему не оказали поддержку руководящие органы Академии наук СССР, академики-обществоведы, математики, статистики. Их участие, как представляется, заслуживает отдельного места в историографии советской социологии, хотя Г.В. Осипов отводит им в этом деле неоправданно скромную роль [см., например: 20, с. 509—513].
В целом можно согласиться с Г.В. Осиповым в том, что академики хотели влить свежую кровь в стагнирующий истмат, с которым со времен сталинизма незыблемо отождествляли социологию, и, пожалуй, далеко не все из них ставили осознанную задачу сделать социологию самостоятельной наукой. Однако между ними и социологами к моменту создания ИКСИ установилось идейное равновесие. На какой почве? С одной стороны, академики в своем большинстве не были против конкретного изучения общественных реалий, против введения конкретных социологических исследований, и их введение стало первым шагом к созданию социологии как самостоятельной науки. Следует признать, что часть философского руководства была нацелена лишь на разворачивание конкретных исследований, другая — на создание социологии как самостоятельной науки. В обоих случаях на быстрые преобразования рассчитывать не приходилось, т. к. это были лишь первые шаги по институциональному возрождению социологии, и их необходимо было сделать последовательно.
С другой стороны, если говорить о молодых социологах, то они не ставили перед собой глобальную задачу «опровергнуть исторический материализм» и тем самым создать угрозу деятельности академиков, о чем пишет Г.В. Осипов [20, с. 509, 510 и мн. др.]. Социологи сами тогда придерживались марксистской и структурно-функциона-листской точки зрения в духе Т. Парсонса, и противоречий с научным начальством это не вызывало. Вспомним, как В.А. Ядов ответил Б.З. Докторову на вопрос «Чувствовали ли вы тогда себя скованными тем, что работать надо было лишь в рамках марксизма?»: «Какая. скованность? Мы и были марксистами, но такими, которых потом окрестили идеалистами-шестидесятниками. Важно заметить, что в тот период марксизм как-то уютно совмещался с парсонсианским позитивизмом. Почему так? Парсонс отлично отвечал интересам брежневских прагматиков: стабильность системы» [30, с. 9]. А.Ф. Филиппов пишет о неком подобии добровольного «симбиоза» социологов с «истматчиками», заключавшемся в том, что первые, испытывая давление вторых, «переносили свои усилия на их поле, объявляя истмат социологической теорией и методологией. Это, в свою очередь, вынуждало их вбирать темы и постановки проблем в истмате в свои собственные конструкции» [28, с. 100].
Описанные выше идейные разногласия между нарождающимся социологическим сообществом и академическим руководством периода хрущевской оттепели разрешились компромиссом, или «историческим союзом» между истматом и конкретными исследованиями. Совместными усилиями социология была легитимизирована в форме конкретных социальных исследований (кси) при сохранении истмата как теоретической части этой науки, «посредством интервенции идеи оптимального планирования и математического анализа социальных процессов в традиционную структуру марксизма» [4], что было важно для руководства. Исследовавший начальный этап социологии Д. Шалин в 1978 г. высказал подобную точку зрения и не ошибся в своих прогнозах: отличительной чертой советских социологических исследований было то, что прямо или косвенно они стремились проверить гипотезы, вытекающие из теории Маркса, что между марксистской теорией и исследованиями наблюдался «исторический союз», который, «вероятно, останется основным наследием первых десятилетий советской социологии»5 [32, р. 172]. Стало признанным, что советский марксизм как теория может поддерживать свое значение лишь в сочетании с эмпирическими исследованиями общества. Д.Н. Шалин почти афористично подмечает такое встречное «схождение» двух идейных начал — кси и советского истмата: «Термин "конкретные социальные исследования" был придуман для обозначения нового духа в марксистской социальной науке» [32, р. 174]. Л.Н. Москвичев подчеркивает официальное закрепление этого «союза» — «.со второй половины 50-х гг. вплоть до 1988 г. социология официально признавалась как прикладная дисциплина в рамках марксистской философской науки», и в начале 1970-х гг. это было зафиксировано в Номенклатуре специальностей научных работников появлением специальности "прикладная социология" в разделе философских наук [13, с. 490-491].
Таким образом, отношения между академическим руководством, сохранившим значение истмата, и социологическим сообществом,
получившим возможность легально заниматься кси, достигли своего status quo. Эта важная предпосылка во многом определила создание первого академического института по социологии именно в форме института конкретных социальньж исследований.
Академическое руководство оказывало поддержку формирующейся социологии — как оно ее понимало, о запретах и речи не шло. В итоге, после достижения идейного компромисса, главными проблемами стали организационные, а не идейные. Они требовали времени и одобрения со стороны власти. Какими бы ни были мотивы академиков, без их посредничества и поддержки в эпоху тотального партийного контроля и управления ИКСИ не был бы создан и социология впоследствии не получила бы статуса самостоятельной науки. Даже Г.В. Осипов признает этот факт, хотя и частично: «Академики в сложившихся условиях озвучили эту инициативу [создание ИКСИ. — Л.К.] в ЦК КПСС» [20, с. 513]. Но ведь не только озвучили, но и разъяснили, простимулировали, причем выступая коллегиально и коллективно, от имени высоких научных инстанций. Подчеркивая, что роль академических руководителей была институциональной, а не «частной»,
A.С. Капто пишет: «.начало возрожденческого процесса отечественной социологии, в том числе и создание первых социологических структур, отмечено усилиями не действовавших в условиях запретов социологии одиночек, а Президиума АН СССР, руководителей ряда академических институтов и высших учебных заведений, а в ряде случаев и некоторых государственных структур» [8, с. 98].
Приведем примеры из 1950-х годов. Так, перу академика
B.С. Немчинова — экономиста и статистика, в то время академика-секретаря Отделения экономических, философских и правовых наук, члена Президиума АН СССР — принадлежат статьи середины 1950-х гг. (видимо, первые послевоенные на эту тему) — «Социология и статистика» (1955) [14, с. 19—30.] «Проблемы современной социологии» (1956) [ 15, с. 5—9], в которых уже ставятся задачи социологии как самостоятельной науки социально-инженерного плана6. В июне 1957 г. вице президент АН СССР академик К.В. Островитянов и главный ученый секретарь Президиума АН СССР академик А.В. Топчиев выступили с ходатайством перед ЦК КПСС о создании Советской социологической ассоциации АН СССР. В октябре 1959 г. в отчете для ЦК КПСС «Об итогах IV Всемирного социологического конгресса» (впервые?) за широкое разворачивание социологических исследо6 Для сравнения: Г.В. Осипов в своих воспоминаниях пишет, что вопрос о самостоятельности социологии был поставлен им и гораздо позже, в 1965 г., в статье «Социология и социальные исследования»: «Впервые такая постановка была обозначена мною в журнале "Социальные исследования" (1965 год).» [18, с. 96].
ваний и создание социологических структур выступили академики П.Н. Федосеев (тогда директор ИФ АН СССР) и Ю.П. Францев (председатель Советской социологической ассоциации АН СССР). Наконец, в июне 1965 г. на совещании в Отделе науки и учебных заведений ЦК КПСС П.Н. Федосеев, в то время вице-президент АН СССР, курировавший социальные и гуманитарные науки, говорил о важности конкретных исследований для развития социальной мысли: «За последнее время получили распространение конкретные социологические исследования. Это, мне кажется, очень положительное явление. Много было тут споров и столкновений, и все-таки утвердилось понимание того, что необходимо конкретно изучать. Эта форма борьбы с догматизмом, форма обобщения опыта, форма творческого подхода к теории» (курсив наш. — Л.К.) [27, с. 68]. В 1966 г. был создан Научный совет по проблемам конкретных социальных исследований при Президиуме АН СССР (рук. — А.М. Румянцев; о нем см. статью Н.В. Романовского [25]). Это далеко не все примеры. Вклад высших академических инстанций в организацию социологии хорошо документирован в архивном сборнике, изданном под редакцией Л.Н. Москвичева [27].
Итак, можно сделать вывод, что одновременно с «социологическим движением» исследователей возникло и «институционально-административное движение» академического руководства за институ-ционализацию в стране социологических исследований. Оно было именно институциональным, то есть преимущественно выступало от имени академических инстанций, а не частных лиц. Подчеркнем, что вхожие в партийные коридоры академические руководители высшего ранга стали своего рода посредниками между нарождающимся социологическим сообществом и партийно-государственной властью, без одобрения которой тогда не решался ни один вопрос. Именно они поступательно ставили и разъясняли перед партийными властями задачи по созданию в стране социологии, образовав, по сути, «институционально-административное движение».
Партийно-политическая власть
И.С. Кон в своих воспоминаниях писал, что к моменту открытия ИКСИ необходимости в нем у партийной власти уже не было: «Пока в стране шло какое-то обновление, социология была начальству нужна. Но в силу неповоротливости бюрократического аппарата ее институ-ционализация затянулась, и ИКСИ был создан только по инерции, когда никакой нужды в нем у партии уже не было». И.С. Кон объясняет свой вывод тем, что «общественные науки могут развиваться только в свободной обстановке, изучая реальные социальные проблемы, между тем "зрелый социализм" принципиально утверждал собственную беспроблемность. Советское общество достигло такой стадии зрелости, когда сущность и явление совпали, сделав науку излишней» [11].
В.В. Колбановский в своих воспоминаниях писал нечто подобное о «номенклатурных слепцах»: «Социология была им нужна только в качестве модного бантика, совершенно инородного на полувоенном "сталинском" кителе, но очень подходящего к костюмчику гражданского покроя» [10, с. 30]. Попытаемся проверить, все-таки нужна ли была социология партийно-политической власти в 1950— 1960-е гг., и если да, то для чего, в каком виде?
А.С. Капто выделяет в литературе три основные интерпретации, касающиеся отношений «социология и власть»: (1) «фактически бесконфликтное сотрудничество»; (2) «конструктивное (насколько это было возможно в условиях командно-административной системы) взаимодействие»; (3) «интерпретация взаимоотношений социологии и власти (в лице "партократов") в категориях постоянной борьбы и непримиримого антагонизма» (см. подробнее: [8, с. 35—40])7.
В публикациях наиболее распространена третья позиция, то есть мнение Г.В. Осипова и его коллег, что в 1960-х гг. социология восстанавливалась в обстановке ожесточенной борьбы с властью, описываемой в выражениях: «сопротивление партократии» (см., например: [20, с. 640]); создание социологии как науки «вопреки воле властей» [19, с. 31], «сломив сопротивление противостоящей им [социологам. — Л.К] объединенной армии философов-марксистов и безраздельно господствовавшей в СССР хорошо отлаженной машины партийной, государственной и идеологической власти» [21, с. 15]. Эта позиция, на наш взгляд, искажает оценку роли власти на начальном этапе социологии.
Позиция «конструктивное взаимодействие» представляется нам наиболее правдоподобной. Оно сочеталось с противостоянием, но как пишет Б.М. Фирсов: «.социологи создавали средства для не возмущающего власть противостояния» [29, с. 137]. Как свидетельствуют документы, «сопротивление партократии» в лице идеологических структур КПСС заключалось в «партийных указаниях» и дискуссиях по поводу метода и развития марксистской методологии, тематики и организации социологических исследований, но не в том, чтобы тормозить и запрещать. «Со стороны органов советской власти никакого запрета или торможения развития разных уровней социологического знания, как иногда утверждается в печати, не было», — вспоминает Н.В. Пилипенко, который в 1968—1984 гг. заведовал сектором философских наук отдела науки ЦК КПСС и курировал работу ИКСИ [22, с. 345]. «Партократы» заботились о том, чтобы социологические исследования не подрывали постулаты советской идеологии и не «раскачивала лодку». Между тем партийно-политическая власть по-своему была
заинтересована не только в развитии конкретных социологических исследований, но и в дальнейшем развитии общественных наук, в том числе социологии. Социологи же старались договориться с партией, а не бороться с ней. Факторы партийного влияния в эпоху тотального партийного руководства были определяющими, а «модель партийного руководства», как подчеркивает С.А. Капто, «была принята социологическим сообществом к руководству» [8, с. 49]. Так что отношения социологии и власти в этот период мы описали бы как сочетание «конструктивного взаимодействия» с «невозмущающим противостоянием».
Вклад партийной власти и ее представителей в создание социологии, свидетельства заинтересованности в ней подробно анализируются в книге С.А. Капто (признание необходимости социологических исследований в партийных документах; создание институций; социологические проекты, инициированные партией; создание внутрипартийной социологической структуры («партийной социологии») и многое другое), и мы не будем останавливаться на перечислении подтверждающих фактов. Важнее для нашей темы назвать причины, по которым партийное руководство разрешило создать первый академический институт социологии, — и именно в виде Института конкретных социальных исследований.
Во-первых, базовым фактором стало изме?
