Византийские переводчики и учителя греческой словесности в ренессансной Италии конца XIV-XV вв

© 2007 г. П.А. Рязанов

ВИЗАНТИЙСКИЕ ПЕРЕВОДЧИКИ И УЧИТЕЛЯ ГРЕЧЕСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ В РЕНЕССАНСНОЙ ИТАЛИИ КОНЦА XIV-XV ВВ.

Существенные изменения в отношении к греческому классическому наследию стали заметны в Италии уже к середине XIV в., что было связано, прежде всего, с деятельностью Франческо Петрарки и Джованни Боккаччо. Известно, что Петрарка брал уроки греческого языка у монаха василианского монастыря в Калабрии Варлаама, которого он встретил в Авиньоне в качестве византийского посла к папе Бенедикту XII. Несмотря на то, что Варлаам преподавал в Константинополе курс мистического богословия Псевдо-Дионисия Ареопагита1, Петрарка не смог продвинуться в изучении языка дальше его первооснов. Тем не менее, встреча в Вероне с послом императора Иоанна Кантакузина Николаем Сигеросом, произошедшая в 1348 г., только усилила его интерес к греческой культуре и особенно к Гомеру. Сигерос не только знал латынь, что было связано с его дипломатической практикой, но и обладал некоторыми познаниями в области латинской литературы. Однако гомеровская рукопись, присланная им для Петрарки, не была прочитана поэтом. По его собственному горькому признанию он мог наслаждаться только созерцанием драгоценного подарка, часто обнимать его и восклицать, вздыхая: «О, великий муж, как жадно тебя бы я слушал!» («quam cupide te audirem!»)2.

Проект латинского перевода Гомера, вероятно, был обсужден во время встречи Петрарки с Боккаччо, состоявшейся в Милане в 1359 г. После этого события Боккаччо пригласил во Флоренцию калабрийского грека Леонтия Пилата и поручил ему переводы гомеровских поэм. В последствии не без излишней гордости Боккаччо отмечал в своей «Генеалогии языческих богов»: «Сверх того я сам первым вернул за собственный счет книги Гомера и других греческих авторов в Этрурию... Я сам первым из латинян (primus ex Latinis) услышал от Леонтия «Илиаду» у себя дома (in privato); сверх того я сам добился того, чтобы гомеровские книги читались публично (ut legerentur publice Omeri libri)»3. Пилат переводил Гомера привычным для итальянского юга способом «verbum ad verbum», который остро критиковался гуманистами XV в. Тем не менее, латинские версии гомеровских поэм, как показал А. Пертузи, были настолько точны, насколько это было возможно во времена Пилата. Первые строки его перевода «Илиады» звучали следующим образом:

Iram cane dea Pelidae Achillis

pestiferam quae innumerabiles dolores Achivis posuit, multas autem robustas animas ad infernum antemisit.4

В итоге переводческой деятельности Пилата на Западе появились латинские прозаические версии «Иллиады» и «Одиссеи» Гомера, около четырехсот строк из «Гекубы» Еврипида и некоторые «Жизнеописания» Плутарха, перевод которых был сделан для Колуччо Салютати. Благодаря познаниям Леонтия Пилата, многие из которых были приобретены им на Крите, Боккаччо смог собрать греческий мифологический материал для написания своего трактата «Genealogia deorum gentilium», который прославил необычайную ученость этого автора. В своем сочинении он стремился показать мифологию периода греческой классики, стараясь очистить её от поздних христианских приращений5. Усилиями того же Боккаччо во Флорентийском университете возникла первая кафедра греческой словесности, во главе которой был поставлен Пилат, преподававший язык с 1360 по 1362 г. за ежегодное жалование в 100 флоринов, которое выплачивала ему синьория6. Информация о качестве этого непродолжительного обучения скудна. После того как в 1362 г. Пилат прекратил свое преподавание в университете, не имевшее, очевидно, значительного влияния, кафедра длительное время оставалась не за-

нятой, пока к концу столетия на ней не зажглась звезда другого греческого ученого, Ма-нуила Хрисолора.

Известный в Италии как византийский дипломат и учитель, который у себя на родине смог самостоятельно овладеть латынью, Хрисолор прибыл во Флоренцию в феврале 1397 г. по личному приглашению канцлера синьории Колуччо Салютати в качестве преподавателя греческой словесности. Флорентийский studium фактически стал первым западноевропейским учебным заведением, в котором стали проходить регулярные занятия в области греческого языка и литературы. Именно появление во Флоренции такой значительной фигуры, как Мануил Хрисолор, следует считать поворотным моментом в истории греческих штудий Италии. К сожалению, речь, произнесенная им по случаю начала занятий во Флоренции, не сохранилась, в отличие от более поздних вступительных речей, принадлежащих его соотечественникам Феодору Газе и Димитрию Халкокондилу7.

Первой проблемой, которую следовало решить Мануилу Хрисолору, была нехватка греческих текстов, адаптированных для начального обучения языку. Этот недостаток он постарался восполнить составлением собственного учебного пособия, названного им «’Ерштгцаата», т.е. «Вопросы»». Манера изложения языковых основ в виде вопросов и ответов восходила к поздневизантийским грамматикам Мануила Мосхопула и Максима Плануда, доказавшим свою эффективность, однако учебник не был приспособлен для самостоятельного изучения языка. Он был написан по-гречески без сопровождающих латинских разъяснений и лишен текстов для чтения8. Эти недостатки были учтены Гва-рино Веронезе, который впоследствии переработал «’Ерштгцаата» Хрисолора, снабдив их собственными латинскими дополнениями и комментариями («Erotemata Guarini cum multis additamentis et cum commentaries latinis»). Показательно, что учебник Хрисолора обеспечивал известность автору и после его смерти. Он был напечатан удивительно рано, около 1471 г., после чего неоднократно переиздавался.9. Среди тех, кто использовал его грамматику уже за пределами Италии, следует назвать Иоганна Рейхлина и Эразма Роттердамского10.

Вероятнее всего, что в процессе обучения, Хрисолор опирался на византийскую технику «схедографии», использовавшуюся в ученой среде. После разделения текста на небольшие в несколько строк фрагменты на полях или в виде междустрочных записей происходило комментирование или перефразирующее объяснение каждого отрывка, содержащее его аккуратный синтаксический и морфологический анализ. Это приводило к чередованию каждого фрагмента первоначального текста со «схедографическим» пассажем. Используя в преподавании данную технику, Хрисолор, скорее всего, начинал с громкого чтения отрывков из древних авторов, повторяя его затем с классом, после чего следовал подробный разбор прочитанного с использованием информации византийских схолий11. В отличие от схоластических переводчиков, переводивших методом «ad verbum»12, Хрисолор старался выработать у своих студентов навыки перевода по смыслу, «ad sententiam transferre», уделяя внимание передаче стилистических особенностей текста. Он отмечал, что следует тщательно и с любовью изучить текст, обсудить его точное значение, а затем, избегая литерального изложения, постараться лучше передать смысл. При этом он требовал от учеников не изменять для большей ясности греческих идиом, чтобы не превратиться из переводчика в комментатора13. Базу для первых гуманистических переводов составили манускрипты с сочинениями Демосфена, Фукидида, Плутарха и Платона, которые Хрисолор передал некоторым из учеников14. С помощью своих студентов, византийский учитель приступил к латинскому переводу платоновского «Государства». Тем не менее, ввиду занятости учителя работа не была доведена до конца, и византиец рекомендовал перевести сочинение в более свободной манере одному из своих учеников Уберто Дечембрио, версия которого впоследствии также была исправлена его сыном известным гуманистом Пьетро Кандидо15. Другим произведением, заинтересовавшим Хрисолора как переводчика, стала птолемеевская «География», рукопись которой была привезена им во Флоренции и впоследствии вошла в коллекцию Пал-

ла Строцци16. Перевод этого сочинения был выполнен позднее в 1406-1410 гг. его учеником Якопо д’Анджело17.

Вдохновленные греческими занятиями Хрисолора, его студенты стали интенсивно переводить на латинский античных авторов и произведения греческой патристики. Особенный интерес вызывали у гуманистов работы Плутарха, который, по мысли Хрисоло-ра, наиболее успешно соединил пространство между греками и римлянами18. Среди прочих его «Жизнеописания» переводились Джованни Гварино и Леонардо Бруни, а содержащиеся в них примеры личных и гражданских добродетелей, рассматривались гуманистами как образцы, достойные эмуляции. Особая важность придавалась индивидуальному стилю автора. В предисловии к новому переводу аристотелевской «Этики» Бруни отмечал, что взялся за этот труд не потому, что прежде не было сделано переводов, но потому, что эти переводы были такими, «что казались скорее выполнены варварами, нежели латинянами»19. Далее следует резкая критика известного схоластического переводчика второй половины XIV в. Гийома из Мёрбеке, который обвиняется Бруни в плохом знании как греческих, так и латинских сочинений, поскольку «и греческий во многих местах он скверно понимает (multis in locis male accipit) и латинский переводит по-детски и неучено (pueriliter et indocte)»20. Гуманист стремился облагородить латинского Аристотеля. С использованием прежних схоластических версий Бруни перевел аристотелевские сочинения по логике, «Риторику», «Этику» и «Политику», стараясь донести до читателя стиль речи и манеру рассуждения философа. Порой это приводило к очень свободной передаче текста и критиковалось некоторыми сторонниками прежних схоластических методов перевода, например, испанским епископом Бургоса Алонсо Гарсией. В своем трактате против Бруни он отмечал, что «в философии слова не должны становиться пространными без их ограничения (sine freno), так как вследствие ненадлежащего употребления слов ошибка постепенно прибавляется к самому содержанию» («error ad ipsas res paulatim accrescat»)21. Средневековые и гуманистические переводы в некоторых случаях просуществовали довольно долго, используемые одновременно преподавателями и учеными в течение XV и XVI в., однако первые часто подвергались более или менее существенным пересмотрам. По убеждению Кристеллера, основанному на изучении средневековых версий Платона и Прокла, гуманисты намного превзошли своих предшественников в знании классического греческого языка в отношении его словаря и синтаксиса, фразеологии и стиля22.

Несмотря на то, что первостепенное значение для Хрисолора имели деятели античной классики, вероятно, что он затрагивал в преподавании и некоторые произведения патристической литературы, в частности, обратив внимание Бруни на небольшое, ещё непереведенное сочинение Василия Великого «Слово к христианской молодежи о пользе чтения языческих книг». При этом не следует исключать, что рекомендации Хрисоло-ра могло предшествовать и непосредственное обращение к Бруни со стороны Колуччо Салютати, нуждающегося в переводах отцов церкви для лучшей аргументации своей защиты studia humanitatis от критики противников23. Трактат св. Василия «Ad adolescentes» был очень важным в контексте дальнейшего распространения греческих штудий памятником раннехристианской литературы. В этом сочинении, написанном для своего племянника, но адресованном всему молодому поколению, св. Василий указывал на важность изучения светской греческой литературы, лучшие образцы которой являются источником нравственных добродетелей и внешней мудрости христиан, подготавливая их к изучению собственно св. Писания. Во введении к своему переводу Бру-ни обрушивается на противников нового гуманистического образования, обвиняя их в малодушии, испорченности, медлительности ума, а главное в нетерпимости24. Не удивительно, что трактат Василия Кесарийского, признававшего, хотя и с ограничением, высокую ценность языческих авторов, превратился в мощное средство для оправдания гуманистической тяги к античному наследию. Доказательством тому служат более чем три сотни копий, сделанные с перевода Леонардо Бруни.

Огромной заслугой Мануила Хрисолора было то, что в сравнительно короткий пери-

од своей преподавательской деятельности во Флоренции, которую он навсегда покинул уже в марте 1400 г., византийский учитель дал импульс дальнейшему развитию греческих занятий в Италии, со временем распространившихся и на другие центры гуманистической культуры. Эффект, произведенный флорентийскими занятиями Хрисолора, много лет спустя выразил в своем письме Баттиста Гварино, возблагодаривший тот праздничный день, когда византийский учитель достиг итальянских берегов. «Кто же прежде мог именоваться хорошо образованным и по-настоящему эрудированным? Кто читал Цицерона, или Вергилия, или иного прекрасного поэта или оратора? Кто бы знал о деяниях римских принцепсов, описанных Плутархом, если бы не пришло благодеяние Мануила? Кто, наконец, был бы сведущ в особенностях латинского языка? Поистине, после того, как он сам посвятил наших людей в свое учение, мы увидели, как много существовало (мужей) красноречивейших и просвещеннейших в отношении ораторского искусства. Хотя в настоящие времена мы замечаем сведущих людей, которые ведут начало от его учения, наподобие бьющих повсюду ключей красноречия, мы должны признать справедливым, что даже само это красноречие и наши гуманистические занятия, которые (прежде) уже пришли в упадок, ожили стараниями Мануила». Показательно, что греческие штудии рассматривались итальянцами как необходимое и очень важное средство в изучении латинской словесности, которая во многом опиралась на более старшую традицию graecarum Шегагит. Поэтому Баттиста замечает, что именно после того, как Хрисолор обучил их греческой литературе, «от которой, как утверждает Квинтилиан, проистекает и наша, мы стали по-настоящему понимать латинскую и, узнавая её, начали ею заниматься и возвращать обратно к жизни»25. Преподаванием языка были заняты теперь и некоторые из учеников Хрисолора, как, например, Роберто Росси, обучавший, в частности, Козимо и Лоренцо Медичи, или Джованни Гварино, который основал в Ферраре собственную школу, а также читал лекции для университетских студентов о греческих поэтах.

Именно с Хрисолора за пол столетия до падения Константинополя начинается процесс бегства византийских ученых в Италию, ставший по-настоящему массовым после Ферраро-Флорентийского собора и особенно после катастрофы 1453 г. Но с Хрисолора также начинается и движение в обратном направлении26. Известно, что в 1403 г. несколько итальянских учеников сопровождали его на пути в Византию. Среди них был Гварино Веронезе, который, прожив несколько лет под покровительством семьи Хрисо-лоров, вернулся в Италию в 1410 г. с багажом греческих рукописей. Впоследствии в письме к Леонелло д’Эсте от 1449 г., посвященном вопросу существования в древности общего латинского языка, одинаково понятного и доступного как простонародью, так и образованным людям, Гварино отмечал, что усвоение правильных грамматических норм связано, прежде всего с повседневной практикой общения. Подобная ситуация была характерна как для латыни, так и для греческого, который, утверждал Гварино, являясь книжным языком, «осваивался не способом грамматиков, но из обиходной речи, поскольку мною было подмечено, что крестьяне и женщины, которые легче сохраняют древние обычаи неиспорченными из-за ограниченности их общения, разговаривают так, что кажется, будто читаешь или слушаешь Демосфена, Исократа, Ксенофонта или Платона»27.

Далее Гварино вспоминает, как, погрузившись в атмосферу живого языка византийской столицы, он был очарован привлекательностью и красотой греческой речи: «Когда в молодые годы я жил в Константинополе у Мануила Хрисолора, знаменитого философа, и его племянника Иоанна, моих самых любимых наставников, и когда после усвоения первооснов я поднялся на более высокую ступень обучения, то стал примечать, как говорят дети и женщины; я находил и в тоже время удивлялся плавности языка и приятному звучанию голоса, придыханиям в словах, соблюдению правил ударения, изменениям падежей, временам глаголов, соединению двух или трех имен в одно, хотя и новое, но изумляющее благозвучием; столь значительна была эта воспринятая от родителей и земляков форма речи, далекой от нормы»28.

Константинопольская школа Хрисолоров пользовалась известностью не только в Греции, но и за её пределами. Ещё до начала своих занятий во Флоренции Мануил Хри-солор обучал в Константинополе Роберто Росси и Якопо д’Анджело29. Франческо Фи-лельфо, Пьер Паоло Верджерио и Леонардо Бруни стали учениками его племянника, Иоанна, а после смерти последнего в 1425 г. Филельфо около двух лет посещал занятия в школе Мануила Хрисокока, известного столичного грамматика и ритора. Здесь он свел знакомства с прославленными в будущем деятелями итальянского Возрождения - Виссарионом, Константином Ласкарисом и Иоанном Аргиропулом30. В течение 1435-1438 гг. хорошие знания греческого приобрел в столице другой итальянец, известный аретин-ский гуманист Джованни Тортелли, чья фундаментальная работа «Бе оГ^гарЫа», над которой он трудился около десяти лет, является уникальным собранием грецизмов в латинском языке31.

После своего отъезда из Флоренции Хрисолор находил себя не только в дипломатические делах, но и в гуманистических занятиях: он обучал греческому в Константинополе, Падуе, Павии и Милане, возможно, давал частные уроки в Венеции32, а во время своего пребывания в Риме (1411-1413) получил себе в ученики папского секретаря Паоло де Рустичи. В итоге его «римских прогулок» им были написаны знаменитые письма, в которых Хрисолор выражал свое восхищение созидательным гением древних и сопоставлял памятники двух христианских столиц, объединенных общим римским прошлым33. Смерть Хрисолора в апреле 1415 г., заставшая его на соборе в Констанце, стала тяжелой утратой для многих итальянских гуманистов34, однако своими трудами этот византийский учитель сумел подготовить почву для нового витка в изучении греческого языка и литературы, которое было подхвачено в дальнейшем его учеными соотечественниками, прибывшими в Италию по его следам.

В течение первой половины XV в. греческие штудии все ещё носили спорадический характер даже в главных университетах, хотя и были подхвачены итальянскими учениками византийцев, типа Гварино обучавшего в Ферраре и Венеции, Филельфо - в Болонье, Флоренции и Милане, а позже Полициано - во Флоренции. Каталитическим событием в расширении греческих штудий стал Ферраро-Флорентийский собор, который занимает наиболее значительное место в общении духовной и светской интеллигенции двух христианских миров. Дискуссии между представителями греческой и латинской сторон развернулись не только по поводу теологических вопросов, но и охватили связанные с ними проблемы определения подлинности патристических текстов, сопровождаясь филологическим анализом и сопоставлением имеющихся в их распоряжении рукописей. Личные контакты между византийскими учеными и итальянскими гуманистами позволили последним отбирать кандидатуры будущих учителей греческой словесности и философии.

Среди тех, кто эмигрировал в Италию после завершения собора, особо возвышается фигура никейского митрополита Виссариона, который после пожалования ему сана кардинала навсегда оставил свою неспокойную родину в 1440 г. Благодаря своему положению в курии, не стесненный в средствах кардинал превратился в щедрого мецената, усилиями которого Рим сделался одним из ведущих центров греческой учености, наряду с Флоренцией. Этот римский период культурного процветания продолжался около пятнадцати лет до 1455 г., совпадая по времени с понтификатом Николая V.

Покровительство ученым людям и вообще образованию занимало значительное место в жизни Виссариона. К числу его заслуг в этой области следует отнести возрождение некогда знаменитого, но пришедшего в упадок к XV в. Болонского университета. По свидетельству его панегириста Платины в период своей миссии в Болонью Виссарион восстановил здание университета, пересмотрел его устав, а также привлек туда за высокую плату новых профессоров. Кроме того, он «побуждал молодых людей к изучению хороших наук, как условию для ожидания вознаграждения и почета: многим, отступающим от учения по причине бедности, он помог милосердием и своей щедростью и удержал наставлением» 5.

По инициативе Виссариона в Мессине в монастыре Сан Сальваторе, попечителем которого он являлся, было открыто обучение древнегреческому языку с назначением на должность преподавателя Андроника Галесиота (1461-1467). Последнего сменил Константин Ласкарис, (1466-1501), который перебрался в Мессину из Милана. Его учениками были монахи местных монастырей, а также приезжие гуманисты, среди которых наиболее выделяется венецианский аристократ Пьетро Бемпо, обучавшийся в его школе в течение двух лет36. Ласкарис был известен современникам как автор одной из наиболее удачных (в частности, по оценке Эразма) греческих грамматик, которая была впервые напечатана в 1476 г. Димитрием Дукой. Показательно, что после нескольких последующих изданий в Милане и Виченце «’Ерштгцаата» Константина Ласкариса были опубликованы в Венеции в марте 1495 в числе первых книг, выпущенных известной типографией Альда Мануция37.

Навсегда оставив Византию ради кардинальского сана, Виссарион никогда не забывал о своей родине, обреченной на долгие века порабощения, и о многих соотечественниках, живущих в изгнании. Известно, что кардинал потратил много сил и средств на пропаганду и организацию крестового похода с привлечением к участию в нем коалиции христианских государей Европы38. Под его покровительством в Риме с 1465 г. жили наследники династии Палеологов, бежавшие сюда с Корфу. Это были племянники последнего византийского императора Константина XI и дети морейского деспота Феодора Палеолога - Андрей, Мануил и Софья. В Риме их окружал небольшой двор, состоящий из византийских эмигрантов, содержание которого оплачивались главным образом из папской казны. За воспитание молодых людей отвечал сам Виссарион. Он же выступил посредником на переговорах о свадьбе Софьи с великим князем Иваном III Васильевичем39. Кроме того, им также был поддержан проект организации самоуправляемой греческой колонии на территории Италии, осуществлением которого занималась знатная греческая дама Анна Нотара, дочь последнего византийского мегадуки, по воле которой были открыты долгие и, в конечном счете, безрезультатные переговоры с коммуной Сиены о предоставлении части земли под поселение греческих колонистов40.

Располагая огромными средствами, Виссарион собирал через своих агентов в Константинополе и в южной Италии греческие манускрипты. В дальнейшем эта коллекция, насчитывавшая около 600 греческих книг, была передана Виссарионом в дар Венеции, став основой для венецианской Марчаны. Место было выбрано не случайно. После падения Константинополя (1453) и покорения византийской Мореи (1460) венецианская метрополия стала играть выдающуюся роль в судьбе многочисленных греческих переселенцев. В письме к дожу Кристофоро Моро от 31 мая 1468 г. Виссарион отмечал: «на мой выбор, нет места более удобного и притом более подходящего особенно для наших людей. Ибо как стекаются преимущественно в ваше государство все народы почти целого мира, так особенно и греки, которые, прибывая морем из своих провинций, сперва высаживаются в венецианских. Они потому с вами связаны неразрывной связью, что как только к вашему приближаются городу, им кажется, будто они прибывают в другую Византию (quasi alterum Byzantium). Ввиду этого, где по справедливости может находиться эта полученная от нас милость, как не у тех людей, которым я обязан и перед которыми в долгу за их многочисленные благодеяния по отношению ко мне, и в этом городе, который избрал для себя вместо родины, покоренной Греции, и куда я был приглашен и где с большим почетом был принят»41. Передачей своей замечательной библиотеки в дар венецианской республике Виссарион оказал значительное воздействие на греческие штудии в Венеции.

Вокруг Виссариона постепенно сложился кружок его единомышленников, скрепленный общей гуманистической любовью к античной древности. Резиденцией этой «Академии» стал квиринальский дворец кардинала, принимавший не только его многочисленных друзей и почитателей среди латинян, но и греческих ученых-эмигрантов, которым он оказывал всяческую поддержку и содействие42. Подавая пример остальным, Виссарион переводил многое из античных и раннехристианских авторов. В их числе были

очень удачные и популярные переводы 14 книг «Метафизики» Аристотеля, одноименный труд его ученика Теофраста, «Memorabilia» Ксенофонта и речи Демосфена, среди которых следует отметить речь о помощи жителям Олинфа против македонского царя Филиппа. В комментарии к её переводу, Виссарион проводит очевидные параллели между древней и современной ему историей, отмечая, что как некогда захватом Олинфа македоняне угрожали Афинам и всей Греции, так и ныне с гибелью Византии турки угрожают Италии. Из этого он заключает, что во избежание великой опасности и ради достижения желанной победы необходимо, чтобы все христианские правители и народы сплотились против общего врага. В качестве предупреждения для бездействующих он приводит слова Демосфена: «не только Бога, но даже друга не нужно просить о защите того, кто пребывает сонным и праздным»43.

При поддержке Виссариона итальянские гуманисты начали активно переводить с греческого на латынь. Библиотекарь Ватикана Джаноццо Манетти, изучавший также и древнееврейский язык, сделал переводы трудов греческих отцов церкви Евсевия, Григория Нисского, Григория Назианзина и Василия Великого. Над Геродотом трудились Николо Перотти и Лоренцо Валла. Последний больше прославился переводом Фукидида, который поручил ему Николай V, вероятно, через рекомендацию Виссариона.

Работа над латинской версией «Географии» Страбона была доверена Николаем V сразу двоим переводчикам - Гварино Веронезе и Григорию Тифернасу. Из свидетельства Джованни Андреа Бусси, редактора первой римской печати, следует, что Гварино использовал копии книг, посвященных Европе, а Григорий - Азии и Африке44. Последний завершил свою часть работы в 1454 г. латинским переводом XI-XVII книг «Географии». Первые десять книг этого сочинения были переведены Гварино в 1455 г., но уже через три года он подготовил собственную латинскую версию всей страбоновой «Геогра-фии»45. Первое издание этого сочинение с переводами Гварино и Григория Тифернаса вышло в Риме в 1469 г.46

Среди римских переводчиков-грецистов особенно заметна была фигура Георгия Тра-пезундского, гуманиста критского происхождения, чьи предки приехали на остров из греческого города Трапезунд. Георгий прибыл в Венецию в 1416 г. по приглашению венецианского аристократа Франческо Барбаро47. За годы соей службы на Крите Барбаро собрал значительную библиотеку, которая нуждалась в писце и переводчике. Следуя своей первостепенной задаче изучения языка, Георгий брал в Венеции латинские уроки у Барбаро, Гварино и особенно у Витторино да Фельтре, который превратил критского эмигранта в одного из лучших латинских стилистов раннего и среднего кватроченто48. Уровень его знаний стал впоследствии настолько высок, что Георгий сам взялся за преподавание латинской риторики.

Своим трактатом «Rhetoricorum libri V» он познакомил гуманистическую публику Италии с византийской риторической традицией, отталкиваясь от трудов Дионисия Галикарнасского, Максима Философа, а также высоко уважаемого в Византии Гермогена Тарсийского, известного сочинением в области стиля. В своем трактате Георгий объяснил двадцать одну форму риторических эффектов в трактовке Гермогена, позволяющих оратору воздействовать на аудиторию эмоционально и логически, а также изложил способы их практического достижения. Учитывая, что риторика была наиболее важной дисциплиной в studia humanitatis, трактату Георгия было суждено не только расширить представления итальянских гуманистов об этом предмете, непререкаемыми авторитетами в котором были Цицерон и особенно Квинтилиан, но также стать общепринятым руководством в области риторики на протяжении позднего кватроченто и всего чинквеченто49.

По поручению своих покровителей Николая V и кардинала Виссариона Георгий Тра-пезундский сделал переводы большого числа сочинений греческих отцов церкви: Григория Назианзина, Григория Нисского («De vita Moysis»), Кирилла Александрийского и Афанасия. Исходя из конфессиональных соображений, он перевел трактат Василия Великого против Евномия («Adversus Eunomium»), в котором излагался близкий к латин-

скому взгляд на исхождение св. Духа. Большой популярностью пользовался его перевод другого церковного автора - Евсевия Кесарийского («Бе ргаерагайопе еуа^еЦса»). Кроме того, Георгий перевел комментарий Иоанна Хризостома на Матфея, едва известный на Западе благодаря античной латинской версии и позднему переводу XII в., который принадлежал Бургундио Пизанскому. Из платоновских сочинений Георгий перевел на латынь «Парменида» для Николая Кузанского, а также ок. 1450 г. трактат «Законы», который посвятил венецианскому дожу (1460)50.

Другой важной работой Георгия стал новый перевод грандиозного астрономо-мате-матического труда Птолемея «Великое математическое построение астрономии в 13 книгах» («Megale зуП:ах1з»), известное больше под арабским названием «Альмагест». Это сочинение уже было доступно в XII в. в несовершенной латинской версии Джерардо из Кремоны. Для своего перевода Георгий использовал новые лучшие рукописные кодексы из собрания кардинала Виссариона, сопроводив его комментарием, объясняющим астрономические теории Птолемея на основе толкований Феона Александрийского, хотя часто вступая в разногласие с последним. Перевод, выполненный Георгием, был посвящен венгерскому королю Матфею Корвину, известному покровителю искусств51. В Риме эта работа вызвала неодобрение, поскольку он не сослался на самого Феона. Необходимо отметить, что его переводы часто, хотя порой незаслуженно, критиковались за поспешность и неумелость в их исполнении. Свою роль в этих нелестных оценках мог сыграть вспыльчивый, конфликтный характер самого Георгия. Тем не менее, своим переводом Птолемея он оказал некоторое воздействие на развитие ренессансной астрономии. Его рукопись использовалась немецким астрономом и математиком Региомонтаном (Иоанном Мюллером), который, однако, опроверг толкования Георгия на основе собственного сопоставления латинской версии с комментариями Феона.

К ученому кружку Виссариона примыкал также известный византийский эмигрант Феодор Газа, уроженец Фессалоники, который до своего переезда в Италию, по всей видимости, имел свою школу в Константинополе. При поддержке Филельфо, дружеские отношения с которым он поддерживал уже в столице, около 1434 г. Газа принял решение покинуть родину. В Италии в течение трехлетнего периода он осваивал латинский под руководством Витторино да Фельтре, вероятнее всего, в обмен на уроки греческого языка. Изучив латынь на очень высоком уровне, что выгодно отличало его от большинства византийских ученых, в 1440 г. Феодор Газа начал преподавание греческого в Ферраре, сменив своего соотечественника Николая Секундиноса52.

Преподавательская деятельность Газы в Ферраре, продолжавшаяся около десяти лет, была очень успешна. Среди прочих, в число его студентов входили лидер феррарского круга гуманистов Лудовико Карбоне и болонский эллинист Лианоро Лианори, преподававший затем язык в Болонье, известный как автор греческих писем, переведший для папы Николая V «Войны с готами» Прокопия Кесарийского53. Скорее всего, Газа строил свою учебную деятельность с опорой на византийские филологические традиции, используя в обучении палеологовский дидактический метод «схедографии». Там же в Ферраре им была написана одна из наиболее удачных и популярных греческих грамматик «Штаёисйуа grammatica», восходящая к более ранним образцам византийских грамматических учебников. Высокая оценка этой работе была дана впоследствии Эразмом Роттердамским, который перевел её на латынь и опубликовал в 1516 г.54 В своем трактате «О способе обучения» («Бе гайопе 8Шёи»), написанном в Париже для своих первых учеников, Эразм назвал этот учебник в числе лучших грамматических сочинений: «Среди греческих грамматиков любой отдаст первое место Феодору Газе; второе, по моему мнению, справедливо присваивает себе Константин Ласкарис»5 .

Заслуги Феодора Газы на преподавательском поприще были высоко оценены современниками, и в 1449 г. византийский эмигрант был удостоен чести стать первым ректором Феррарского университета, после его воссоздания герцогом Леонелло д’Эсте в 1442 г. В своей торжественной инаугурационной речи «Бе Шеп8 graecis» Газа сделал акцент на важности греческих штудий для итальянских ученых, проводя параллель с их древ-

ними римскими предками, оценившими знание греческой литературы для успешного участия в политической жизни. Обращаясь к своим молодым слушателям, он подчеркивал: что «нет никого столь несведущего в литературе, столь чуждого образованности, кто не знал бы, что римляне, ваши предки, пользовались греческой литературой не меньше, чем своей; они, разумеется, имели многочисленные греческие школы в городе, их часто услаждали сцены греческих комедиографов и трагиков; наконец, они не только хотели понимать по-гречески сочинения других (авторов), но и сами желали писать...»56 Греческая литература, замечает он далее, сохранялась в Италии до тех пор, пока сам латинский язык был безупречен. Оба языка находились в зависимости друг от друга, поэтому с началом ухудшения латыни была заброшена и греческая литература, «словно были погашены две ярчайшие свечи»57.

Впоследствии эта тема была развита его учеником и другом Димитрием Халкокон-дилом в речи, произнесенной в 1463 г. по случаю его назначения на недавно учрежденную кафедру греческой словесности в Падуанском университете. Отмечая, что любая ветвь знания была выращена и доведена до цветения особенно среди греков, которые создали и культивировали почти все науки, Халкокондил напоминает, что почти все образованные римляне понимали греческий так же, как их собственный язык, и предпочитали выражать представления их умов и значения и характер вещей чаще по-гречески, чем на латыни. Несмотря на то, что римляне, являясь хозяевами как на суше, так и на море, изучали почти все существующие науки у себя дома и в школе, для них, тем не менее, было привычным посылать своих детей учиться в Афины. «Если латинская грамматика соединена с греческой и, кажется, зависит от неё, то как кто-либо сможет полностью овладеть ею, если не знает греческой литературы», ведь при этом, пишет он далее в своем дискурсе, этот человек не будет иметь представление о происхождении многих слов и их особенных значениях, ни о склонениях многих существительных, ни о долготе слогов, ни о потребности говорить правильно и изящно, если он несведущ в греческой литературе. Латинская поэзия и ораторское искусство многое позаимствовали у греков, поскольку среди латинских авторов, поэтов, ораторов и историков, не найдется того, кто бы не знал греческую литературу и не использовал её достоинства для обогащения собственной. Поистине, заключает Халкокондил, «некоторые из них уважали греческую литературу настолько глубоко, что стоит задаться вопросом, знали ли они лучше греческую или латинскую литературу?»58

Уже осенью 1449 г. по приглашению Николая V Феодор Газа оставил преподавание в Ферраре и отправился в Рим, где был принят в гуманистическую «Академию» Виссариона. Как отмечает Платина, его ученость и познания, как греческие, так и латинские, были столь велики, что все изучающие науки, при разрешении спорных вопросов обращались к нему, «как к оракулу всякого знания и науки»59. В Риме он давал уроки сыну венецианского посла Эрмолао Барбаро, Димитрию Халкокондилу и, вероятнее всего, Лоренцо Валле, с которым состоял в дружеских отношениях. Ещё в 1443 г. в Неаполе с целью установления более точного смысла Нового Завета Валла предпринял сравнение («Collatio Novi Testamenti») текста иеронимовской «Вульгаты» с греческим оригиналом. Вполне вероятно, что в период их общения в Риме Валла использовал знания Газы в области греческой патристики для филологической работы над Новым Заветом60. В это время Феодор Газа занимался активной переводческой работой, подобно Хрисолору, следуя методу перевода по смыслу и стараясь на?