Дуэльная история в 1-й лейб-гвардии артиллерийской бригаде (штрихи к биографии выдающегося артиллериста Л. Н. Гобято)

ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ В СОВРЕМЕННЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ. СПб, 2016

A. И. Алексеев

ДУЭЛЬНАЯ ИСТОРИЯ В 1-Й ЛЕЙБ-ГВАРДИИ АРТИЛЛЕРИЙСКОЙ БРИГАДЕ (ШТРИХИ К БИОГРАФИИ ВЫДАЮЩЕГОСЯ АРТИЛЛЕРИСТА Л. Н. ГОБЯТО)*

Российскую армию называли «великой молчальницей», поскольку ее жизнь и быт редко выплескивались на страницы журналов и книг. По этой причине огромный общественный резонанс имел «Поединок» А. И. Куприна. Боевые будни армии находили отражение в дневниках и, в особенности, в мемуарной литературе, но дневниковых записей, которые регулярно велись в мирное время гвардейским офицером, известно немного. По выражению одного из исследователей, «офицерский корпус полков "старой гвардии" представлял собой совершенно изолированный по многим основаниям микрокультурный (субкультурный) мир, живущий в соответствии с системой, разработанной и планомерно культивируемой атрибутивной мифологии»1. Возможность проникнуть в этот изолированный мир посредством уникального «эгодокумента» должна считаться настоящей удачей для исследователя.

Среди документов, которыми пополнился Отдел рукописей Российской национальной библиотеки за 2013 г., находятся дневники В. С. Савонько. Владимир Степанович Савонько (18.09.1877-1936) — фигура замечательная во многих отношениях. Сын одного из героев героической обороны Севастополя, офицер 1-й лейб-гвардии артиллерийской бригады, обладатель одной из самых богатых коллекций экслибрисов, командир Красной Армии, он давно заслужил написания биографии. В настоящее время работа по воссозданию биографии В. С. Савонько только началась.

В период ведения дневников с 1899 по 1909 г. В. С. Савонько служил офицером лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, занимая должности начальника учебной команды, хозяина офицерского собрания, квартирмейстера бригады, командира артиллерийского взвода, начальника команды молодых солдат. Будучи человеком в высшей степени дисциплинированным, наблюдательным, испытывавшим тягу к литературным опытам,

B. С. Савонько вел дневник почти каждый день, записывая все события и происшествия, случившиеся в бригаде. Сам автор считал дневники «своей автобиографией». Вот его самопрезентация: «Буду писать то, что вижу, что слышу, что есть на самом деле, без прикрас, так как у меня один только свидетель и слушатель — это моя совесть...». Автор не предназначал свои записи для публикации, вероятно, планируя использовать их как материал для последующих мемуаров. Исследователи смогут извлечь из дневников В. С. Савонько

* Статья выполнена при поддержке Гранта РГНФ № 15-01-00133 «Дневники гвардейского офицера В. С. Савонько 1899-1909 гг.».

© А. И. Алексеев, 2016

немало любопытной информации о буднях гвардейской артиллерии, службе в столичном гарнизоне и о многом другом.

Изучение конфликтных взаимоотношений внутри офицерского корпуса в начале XX столетия с недавних пор стало перспективным направлением исследований2. Обращалось внимание на конфликты между обер- и штаб-офицерами, на непростые отношения между гвардейскими офицерами и офицерами Генерального штаба и др. Дневниковые записи В. С. Савонько представляют возможность проследить конфликтные ситуации в самой гвардейской среде.

В царствование последнего русского императора новшеством в российской армии стали разрешенные дуэли. Закон от 13 мая 1894 г. о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде, впервые официально разрешал дуэли в российской армии. В период с 20 мая 1894 г. по 20 мая 1910 г., по данным Главного штаба и Главного Военно-судного управления, в офицерской среде произошло 322 поединка (256 после рассмотрения в суде общества офицеров)3. Чрезвычайно интересно увидеть дуэльные истории глазами очевидца, который оставил описание множества деталей.

Одна из дуэльных историй связана с именем выдающегося артиллерийского офицера, практика и теоретика, конструктора, внесшего значительный вклад в развитие русской артиллерии, изобретателя миномета, героя Русско-японской и Первой мировой войн Леонида Николаевича Гобято4.

Имя Л. Н. Гобято впервые появляется на страницах дневника В. С. Савонько 15 октября 1902 г. Вот что он пишет: «В этом году к нам в бригаду вышли 3 офицера (нашей бригады), окончившие академию Михайловскую Артиллерийскую и получившие штабс-капитанский чин. Таким образом они значительно перегнали своих товарищей по строю, долженствующих сидеть в поручичьем чине 4 года. Они, как говорится, "оседлали" своих товарищей. Выход их в бригаду состоялся против желания многих офицеров (впрочем, у них есть и сочувствующие им), и ясно, что присутствие этих т. н. "дрейфусов"5 не совсем приятно»6.

Мотивы офицеров бригады, занявших вышеописанную позицию, становятся понятными после ознакомления с рассуждением В. С. Савонько. Позволим привести

соответствующий отрывок из его дневника: «Дело обстоит так: после преобразований во всех академиях трехгодичного курса в двухгодичный с дополнительным классом — закон объяснил эту меру следующим образом: 2 курса предназначаются для поднятия уровня образования в военной среде выпуском из академий после окончания двух курсов обратно в строй. Третий же курс предназначается исключительно для занятия технических артиллерийских должностей. И вот на практике исполняется это так: все без исключения кончают три курса и, окончив его, 90 % возвращаются в строй с чином, обгоняя своих товарищей (строевых) на десяток лет. А заводы остаются без офицеров, и правительство нанимает частных технологов, платя им по 3-4 тысячи в год. Строй же получает офицеров, которые в своей академии не приобрели ни на йоту больше знаний, необходимых для строевого офицера (я говорю про Артиллерийскую Академию), а напротив, отставших от строя и в особенности практической стрельбы на целых 3 года. Вместе с тем профанируется серьезный 3-годичный курс артиллерийского училища, вполне достаточный по своему объему для вполне сведущего, образованного артиллериста»7.

Надо отметить, что описанная ситуация имела место и ранее. Выпускники академии вполне благополучно выходили с чином в 1-ю лейб-гвардии артиллерийскую бригаду и до 1897 г. Только в период, когда гвардейской артиллерией командовал генерал-лейтенант С. С. Канищев, этой практике был положен конец8. Последним офицером, который вышел в бригаду с чином, был Б. В. Пономаревский-Свидерский. После этого молчаливая договоренность, препятствующая выпускникам академии возвращаться в бригаду со следующим чином, соблюдалась. В 1902 г. все три офицера, окончившие академию и собиравшиеся возвратиться для прохождения службы в ряды 1-й лейб-гвардии артиллерийской бригады, получили соответствующие предупреждения от своих товарищей. Но все трое выпускников пренебрегли мнением сослуживцев. Это обстоятельство и стало причиной серьезного конфликта, который имел важные последствия — как для офицерского общества гвардейской артиллерии, так и в судьбе выдающегося артиллериста Леонида Николаевича Гобято.

Автор дневника дебютировал в памятный день 15 октября в роли хозяина офицерского собрания, и завтрак имел для него значение «смотрового». В означенный день во время завтрака за правую часть П-образного стола сели штабс-капитаны Л. Н. Гобято, Е. В. Перрет, Б. М. Огановский. В знак протеста «большинство молодежи во главе с капитанами Пономаревским-Свидерским 1 и Росляковым вышли из-за стола и ушли в столовую»9. Число покинувших стол доходило до 19, и новоиспеченный хозяин собрания велел сервировать для них особый стол в столовой. Командир бригады генерал-майор Н. Н. Ляпунов10 выразил свое возмущение по поводу этой демонстрации. Так в 1-й лейб-гвардии артиллерийской бригаде началось имевшее большой резонанс дело «дрейфусов», как называли офицеров-академиков те, кто питал к ним антипатию.

Уже 17 октября состоялось решение суда общества офицеров бригады, предусматривавшее меры для удаления «дрейфусов». Но каковы были эти меры, В. С. Савонько, к сожалению, не сообщает. Напряжение в офицерской среде бригады нарастало. Дискомфортно должен был себя чувствовать и командир бригады генерал-майор Н. Н. Ляпунов, которого общественное мнение считало главным виновником, допустившим выход «академиков»

в бригаду с преимуществом в чине. 26 ноября генерал Ляпунов объявил выговор штабс-капитану Огановскому, явно потакая общественному мнению.

беседу с полковником Леховичем, после чего к общему столу не вышел и уехал домой15. Тем неожиданнее оказалась развязка.

Передадим слово очевидцу: «Все мирно уселись за суп-америкен. Вдруг в залу, как бомба, влетает барон Майдель, подскакивает к поручику фон-Эндену и спрашивает его: "где сидит Росляков?" И подбежав к последнему, Майдель схватывает Рослякова за шиворот и бросает ему в лицо салфетку. С безумными на выкате глазами Майдель бессвязно говорит:

— "Я вас считаю подлецом. Вы конспиратор. Я вас вызываю." — и отступив на шаг назад, еще раз громко произнес:

— "Вы подлец..!"

Что можно придумать неожиданнее! Все кругом растерялись.»16.

Барон Майдель имел репутацию психически неуравновешенного и даже больного человека. Офицеры бригады приписывали его недуг неудачному падению с лошади и умственному перенапряжению при подготовке к экзаменам в академию Генерального штаба17. Но почему же он избрал в качестве предмета своей ненависти капитана Рослякова? Достоверно мы об этом никогда не узнаем, поскольку неизвестно, о чем беседовали штабс-капитаны Гобято и барон Майдель перед скандалом в офицерском собрании. Можно предположить, что Росляков был избран в качестве мишени для оскорбления как младший член суда общества офицеров. Как бы то ни было, тяжкое оскорбление словом и действием было совершено публично, на глазах начальства и всех офицеров бригады18.

Согласно «Правилам о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде» командир бригады, узнавший об оскорблении своего офицера, должен был передать дело на рассмотрение суда общества офицеров19.

Оскорбленному было необходимо срочно реагировать на вызов. По свидетельству В. С. Савонько, «Росляков встал со своего места и пошел к генералу, сидящему в центре стола. Майдель, успевший дойти до своего места, и уже сесть, снова встал и громко начал:

— Ваше Превосходительство, я его.

Ляпунов поднялся. Поднялись и все мы.

— Я приказываю вам оставить собрание.

Майдель поклонился низко несколько раз и вышел вон»20.

В. С. Савонько сообщает, что сразу после окончания обеда председатель суда полковник Дитерихс произвел опрос всех свидетелей происшествия, а затем состоялось заседание суда общества офицеров. По-видимому, соответствующие указания были даны командиром бригады.

Положение капитана М. С. Рослякова было незавидным, он, как подвергшийся тяжкому оскорблению, был обязан принять меры к защите своей чести, но должен был ожидать решения суда21.

Последнее слово оставалось за командиром бригады. Согласно «Уложению о наказаниях, уголовных и исправительных» за вызов на поединок, хотя бы он не имел никаких последствий, т. е. не был принят вызываемым, виновный подвергался аресту от 3 до 7 дней (ч. 1 ст. 1497)22. Еще более усугубляло ситуацию, что вызвавший был к тому же и зачинщиком ссоры. Генерал-майор Ляпунов не воспользовался своим правом и не арестовал барона Майделя. Вероятно, он опасался скандала и связей последнего в аристократических кругах столицы. Большинство офицеров поспешили на квартиру к капитану Рослякову с тем, чтобы выразить соболезнования по поводу «сумасшедшей выходки Майделя». Многие в знак солидарности остались ужинать у Рослякова до двух часов ночи. Характерно, что поступок барона оценивался офицерами бригады именно как «сумасшедшая выходка». По-видимому, именно репутация барона Майделя сыграла решающую роль в том, что нанесенное им тяжкое оскорбление не стало, в конечном счете, поводом к поединку.

Но, как отмечает В. С. Савонько, были и сочувствующие «дрейфусам», в основном из штаб-офицеров, в их числе капитаны Гартунг, Пономаревский-Свидерский 2, Петрушевский, Погребняков, Вешняков и Гродский23. Отметим, что родные братья Пономаревы-Свидерские примкнули каждый к противоположным лагерям: если Пономаревский 1-й являлся одним из лидеров «антидрейфусаров», то 2-й явно им сочувствовал.

Командование бригады было обеспокоено последствиями возможного скандала и принимало все меры, чтобы его замять. 20 декабря командир 1-го дивизиона герцог М. Г. Мекленбург-Стрелицкий24 объявил офицерам дивизиона, что их заявление от 18 декабря являлось в высшей степени антидисциплинарным25. 21 декабря командир бригады генерал-майор Ляпунов на собрании офицеров бригады сказал, по словам В. С. Савонько, приблизительно следующее: «Господа, суд общества офицеров, разобрал печальное происшествие, случившееся с одним из наших товарищей. С решением нашего суда чести я вполне согласен и мнение его разделяю. Оскорбление, нанесенное штабс-капитаном бароном Майделем (Рослякову), никоим образом нельзя считать за совершившееся, и потому оно должно быть снято. Решение нашего суда чести, как вами самим выбранное (?), которым (?) вы доверяете, есть мнение всех офицеров бригады и гвардейского стрелкового артиллерийского дивизиона. Михаил Сергеевич! (Ляпунов подошел к Рослякову) Позвольте пожать вашу руку!.. Господа, я больше ничего не могу сказать. После того генерал еще раз потряс руку Рослякову, и вслед за ним жали руку Рослякову офицеры»26.

Как видим, тяжкое оскорбление, нанесенное бароном И. Н. Майделем капитану М. С. Рослякову, осталось без последствий. Барон Майдель даже не принес извинений оскорбленному им офицеру. Не может не вызывать удивления и решение суда общества офицеров. В его компетенцию входило лишь решение вопроса о том, влечет поступок барона Майделя поединок или нет27, считать же нанесенное оскорбление за свершившееся либо за несвершившееся суд не имел права. Мы вправе предполагать, что на принятие решения повлияли следующие обстоятельства. Во-первых, это репутация барона Майделя как психически нездорового человека, которого можно было признать неправоспособным в деле чести. Во-вторых, позиция командира бригады генерал-майора Ляпунова, который всячески старался замять скандал, грозивший вредными последствиями для бригады. Известный авторитет по делам чести генерал-майор Н. Микулин, проанализировав большое количество решений судов общества офицеров, пришел к выводу, что большое количество их решений противоречило «Закону 13 мая 1894 г. о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде».

Решение суда общества офицеров не гарантировало и сохранения чести капитана М. С. Рослякова. Как замечал Н. Микулин, офицер, «подчинившийся решению Суда Чести или Начальнику о неуместности, с точки зрения офицерской среды, возбуждения в данном случае Дела Чести, должен иметь в виду, что мнение это является односторонним, и что отказ его от возбуждения в данном случае Дела Чести может быть впоследствии признан Третейским Судом Чести за основание для установления его неправоспособности в Делах Чести»28.

О скандале, произошедшем на обеде 18 декабря, было доложено командиру Гвардейского корпуса князю Васильчикову. Старый лейб-гусар велел старшему полковнику 1-й лейб-гвардии артиллерийской бригады предложить всем трем академикам покинуть ряды бригады и сообщить их ответ29. Полковник Берников имел беседу с Л. Н. Гобято и Перретом, в ходе которой оба офицера отказались покинуть бригаду, ссылаясь на то, что им были неизвестны договоренности, препятствующие им выйти в бригаду после окончания академии со следующим чином. Довольно откровенно о мотивах, мешающих им сменить гвардейские мундиры на обмундирование армейских артиллеристов, высказался капитан Перрет. В пересказе В. С. Савонько это звучало следующим образом: «А теперь, говорит Перрет, мы все равно оплеваны. Если уйдем в поле (полевую бригаду) — и там будут знать, что нас выгнали. На заводе тоже есть своя корпорация, которая нас будет презирать. Уж лучше мы останемся в бригаде. Все равно!»30. Что же касается Л. Н. Гобято, то он заявил полковнику Берникову: «Я чувствую себя в бригаде прекрасно!»31.

Конфликт по поводу офицеров-академиков с новой силой вспыхнул в 1-й лейб-гвардии артиллерийской бригаде уже в новом 1903 г. На страницах своего дневника его красочно запечатлел В. С. Савонько. Хотя он не был очевидцем всех событий, но, судя по всему, старательно записывал все происходившее со слов очевидцев. Из его рассказа следует, что утром 6 января в дверь квартиры бригадного адъютанта поручика А. А. Фриде

раздался звонок. Открывший дверь вестовой увидел перед собой трех офицеров, которые спрашивали хозяина. Узнав, что хозяин квартиры спит, они велели разбудить его и сообщить, что по важному делу поручика Фриде спрашивает лейтенант Гобято. Передадим слово В. С. Савонько: «Волей-неволей Фриде пришлось подняться и выйти в кабинет, где его ожидали: штабс-капитан Гобято (нашей бригады), лейтенант Гобято (брат нашего) и шт.-капитан Давыдов (артиллерист из арсенала, на квартире которого проживает Гобято). Заговорил шт.-капитан Гобято (приблизительно):

— Потрудитесь объяснить, почему вы не желали обедать со мной 18 декабря. Вы ведь тоже были в числе тех, кто подал заявление?

— Да, я был, — ответил Фриде.

— Что же вы лично имеете против меня?

— Буду говорить откровенно. Вам не безызвестно, что бригада не желала вас видеть у себя с чином. Это мнение бригады, которое я вполне разделяю. Кроме того, уже 5 лет, что многие наши уважаемые товарищи отказывались от чина, чтобы не нарушать традиций бригады.

— Такой традиции в бригаде нет, ибо у нас есть Пономаревский-Свидерский, который вернулся с чином.

— Это совсем другое дело (его не предупреждали в свое время (примечание — мое)). А здесь.

— Я вам говорю, что такой поступок я называю подлостью.

— То есть вы находите, что вообще поступок бригады подлость, или вы мне говорите?

— Я с вами говорю!

Тогда Фриде приотворил дверь и жестом указал всем троим о выходе. Те беспрекословно удалились, не сказав более ни слова»32.

Обо все происшедшем А. А. Фриде доложил командиру бригады генерал-майору Ляпунову и председателю суда общества офицеров полковнику Н. Н. Дитерихсу. Командир бригады, руководствуясь цитированным выше пунктом «Уложения о наказаниях», имел все основания арестовать Л. Н. Гобято на срок до семи суток, однако впал в панику и не решался ничего предпринять без приказания высшего руководства. Он отправился с докладом к начальнику гвардейской артиллерии генералу А. В. Уткевичу, который, в свою очередь, уклонился от каких-либо указаний. Обескураженный генерал-майор Ляпунов обратился за разъяснениями к товарищу фельдцейхмейстера генерал-лейтенанту В. Е. Альтфатеру, который лишь обещал доложить о ситуации великому князю Михаилу Николаевичу. Как следует из дневниковых записей В. С. Савонько, генерал-майор Ляпунов описал происшедшее в подробном рапорте на 5 страницах33. Уже 9 января офицеры бригады пересказывали друг другу содержание этого документа.

Великий князь менее года назад (19 мая 1902 г.) принимал в своем дворце выпускников Михайловской артиллерийской академии и должен был помнить трех лучших слушателей: Л. Н. Гобято, Б. М. Огановского и Е. В. Перрета. Тем не менее, когда генерал Альтфатер доложил ему о скандале, вызванном вторжением Л. Н. Гобято на квартиру бригадного адьютанта, то великий князь воскликнул: «Опять Гобято. Гобято, Гобято — какая дурацкая фамилия! Я его выгоню из бригады в 24 часа. Впрочем, это не решение. Я погорячился!..»34. Высокую степень достоверности этой реплике сообщает то,

что В. С. Савонько указывает источник своей информации — товарища по бригаде штабс-капитана Д. В. Альтфатера, сына товарища фельдцейхмейстера. Таким образом, даже великий князь Михаил Николаевич не смог сразу своей властью разрешить конфликт с «дрейфусами» в 1-й лейб-гвардии артиллерийской бригаде. Было назначено следствие.

В понедельник 13 января генерал-майор Скарятин посетил Николаевский военный госпиталь, в котором на освидетельствовании находился штабс-капитан барон И. Н. Майдель. Следователь пробыл в госпитале не менее 7,5 часов, причем барон Майдель излагал свои показания письменно. Предполагали, что генерал Скарятин имел беседы и с врачами, которые наблюдали барона38.

В семь часов вечера того же дня неутомимый следователь прибыл в офицерское собрание 1-й лейб-гвардии артиллерийской бригады, где заставил дать письменные показания капитанов М. С. Рослякова, Б. В. Пономаревского-Свидерского 2-го, Фуфаевского, Н. А. Илькевича. Последний закончил писать показания около 12 часов ночи39.

строевые офицеры бригады. В их числе в этот день оказался и автор повествования поручик В. С. Савонько. По его словам, генерал-майор Скарятин ему сказал: «Будьте любезны изложить все, что вам известно о ваших недоразумениях. Не стесняйтесь ни в чем, хотя это и пойдет Великому Князю. Только тогда можно узнать все дело. О слухах не пишите, — только то, что сами видели и знаете». Сам Владимир Савонько оценил свои показания следующим образом: «Я мало сообщал о фактах, а на 7 полных страницах изложил свои взгляды на возврат с чином, жестоко порицая тех, которые жертвуют товарищескими отношениями из-за выгод. Мой вывод: немыслимо положение в части офицеров, вернувшихся против желания товарищей. Написал едко, резко и с огоньком»42. Помимо автора дневников в тот день свои письменные показания представили поручики Давыдов, Рооп, Явид, подпоручики Баклунг, Жонсон, Новогребельский, Шанявский.

Генерал-майор Скарятин очень спешил окончить следствие с тем, чтобы 17 января собранные им свидетельские показания легли на стол командующему войсками гвардии великому князю Владимиру Александровичу. Объем работы следователя впечатляет: за 6 дней им было опрошено до полусотни штаб- и обер-офицеров. Мы лишены возможности соотнести показания офицеров, высказавшихся в пользу академиков, с показаниями их противников, но из дневников В. С. Савонько следует, что большая часть офицеров бригады была настроена по отношению к «дрейфусам» враждебно или неодобрительно.

После 16 января генерал-майор Скарятин перенес свою кипучую деятельность во 2-ю лейб-гвардии артиллерийскую бригаду, где также имел место скандал относительно выпускников академии, вернувшихся в бригаду с чином. Офицеры 2-й лейб-гвардии артиллерийской бригады относились к академикам с чином в их рядах так же негативно, как и большинство офицеров 1-й бригады, но к этому примешалось еще сильное недовольство командиром 2-й бригады генерал-майором Нищенковым44. Все собранные материалы следствия были переданы генералу Г. Р. Васмунду45. Разбирательство дела затягивалось.

Роковую роль для тех, кто протестовал против пребывания академиков в бригаде, сыграло вмешательство военного министра А. Н. Куропаткина. Военный министр был возмущен поведением гвардейских офицеров, расценивая их фронду как бунт против начальства и академии. Подозревали, что на позицию А. Н. Куропаткина оказал влияние полковник П. П. Потоцкий, представлявшийся ему в качестве новоназначенного командира дивизиона. Разнесся слух, что во время аудиенции у военного министра генерала от

инфантерии А. Н. Куропаткина полковник Потоцкий охарактеризовал офицеров 1-й лейб-гвардии артиллерийской бригады как «общество, идущее против образования»46.

По свидетельству В. С. Савонько, полковник П. П. Потоцкий был самым ярым защитником академиков, вернувшихся с чином: «Он плакал, был себя в грудь, говорил речи, жестоко нападал на тех, кто бывал против — все в пользу "дрейфусов"»47. Это навлекло на прослужившего в бригаде 25 лет и пользовавшегося уважением и авторитетом офицера сильнейшее неудовольствие сослуживцев. Когда в январе 1903 г. он был назначен командовать 2-м дивизионом 2-й лейб-гвардии артиллерийской бригады, то оказалось, что на подарок ему подписалось не менее 80 офицеров. «Антидрейфусы» были настолько возмущены поведением Потоцкого, что приняли решение тайно уничтожить подписной лист. Инициаторами выступили полковник Фурман (личный враг Потоцкого), поручик Б. А. Богушевский, капитан М. С. Росляков, поручик А. А. Фриде и капитан Е. В. Пономаревский-Свидерский 1-й. Капитан Росляков ночью похитил лист с подписями и уничтожил его. К чести офицеров бригады был выложен второй лист, который вскоре был «покрыт подписями»48.

В то время пока шло следствие, стремительно развивалась другая дуэльная история, случившаяся во 2-й лейб-гвардии артиллерийской бригаде. В. С. Савонько на сей раз не был очевидцем событий и сообщал лишь то, что стало достоянием общественности, т. е. историю без подробностей. Как явствует из его рассказа, во второй бригаде возмутителем спокойствия стал штабс-капитан Краббе, который, как и «дрейфусы» 1-й бригады, вышел из академии в свою прежнюю часть со следующим чином. Офицер 2-й бригады Божерянов не подал руки Краббе, последний принес жалобу командиру 2-й бригады генерал-майору Нищенкову, который приказал Божерянову подать Краббе руку. Тогда другой офицер бригады штабс-капитан Драке, адьютант великого князя Михаила Николаевича, демонстративно не подал Краббе руки. Выпускник академии вызвал Драке на дуэль, причем одним из секундантов с его стороны был штабс-капитан Л. Н. Гобято. Назначенная на 1