Последний год «Гражданина»: к истории отношений правительственной цензуры и консервативной печати

© И.А. Пронина, 2006

ПОСЛЕДНИЙ ГОД «ГРАЖДАНИНА»:

К ИСТОРИИ ОТНОШЕНИЙ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ ЦЕНЗУРЫ

И КОНСЕРВАТИВНОЙ ПЕЧАТИ

И.А. Пронина

Газета «Московские ведомости», лидер русской пореформенной печати, после кончины в 1885 г. М.Н. Каткова быстро уступила свою роль «Гражданину» В.П. Мещерского. Но в 1870-е гг. трудно было, пожалуй, найти большего «маргинала» в русской журналистике, чем журнал-газета Мещерского. Это было связано не только с тем, что ее издатель принадлежал к совершенно иному, чем его коллеги-журналисты, социальному кругу: князь, камергер, внук Н.М. Карамзина и, вообще, близкий ко двору человек, «сотрапезник» великих князей. За шутовским поначалу характером журнала и его скандальными призывами «поставить точку к основным реформам» скрывался процесс концептуального оформления будущего «народного курса» Александра III. Вместе с тем журнал до сих пор остается на периферии внимания историков 1.

В свое время мы уже обращались к проблемам начала издания «Гражданина»2. Данная статья посвящена последнему году выпуска журнала и попыткам его переноса за границу.

Как полагала В.Г. Чернуха, прекращение издания журнала было вызвано естественными причинами: на волне либеральных настроений конца 1870-х гг. его попросту перестали читать 3. Однако последние номера журнала вышли еще до того, как эти настроения могли бы возникнуть, - в конце русско-турецкой войны, незадолго до назначения М.Т. Лорис-Ме-ликова на должность руководителя Верховной распорядительной комиссии. Подробности прекращения выпуска «Гражданина» не только проливают свет на историю самого журнала, но и наглядно демонстрируют тот механизм взаимодействия цензуры и прессы, который складывался после судебной реформы и при новых цензурных правилах.

После того как в апреле 1874 г. Ф.М. Достоевский покинул пост редактора «Гражданина»,

Мещерский недолго лично руководил журналом. В 1875 г. он продал журнал В.Ф. Пуцыковичу, своему третьему редактору, хотя и продолжал участвовать в нем в качестве ведущего публициста 4. Активная славянская агитация и резкая критика внешнеполитического курса в годы русско-турецкой войны, а также бестактные нападки на высший свет привели к тому, что кредит «благонамеренности» журнала в глазах чиновников цензурного ведомства оказался исчерпан 5.

Едва Мещерский, оставив журнал, уехал на театр начавшейся войны с турками, Пуцы-кович столкнулся с денежными проблемами. Весной 1877 г. он обратился в Главное управление по делам печати с просьбой официально подтвердить его статус собственника и выдать проценты с залога на издание «Гражда-нина»6, а уже в начале 1878 г. начались серьезные неприятности: весь третий номер журнала навлек цензурные кары. Мещерский, не стесняясь в выражениях, ругал дипломатию за коварство и двуличие, а армию, отошедшую от стен Константинополя, за трусость и непоследовательность 7. Министр внутренних дел А.Е. Тимашев в докладе царю отмечал: «Помещение подобных статей вполне указывает на упорное желание редакции продолжать то направление, которое уже признано крайне неудобным и нежелательным»8.

Улучшения дел не последовало и после того, как Пуцыкович, взяв в аренду типографию, в которой печатался журнал, выпустил несколько изданий на продажу. В мае 1878 г. в Главное управление по делам печати поступил иск некоего Д.И. Калугина, одного из кредиторов Пуцыковича 9. Пуцыковичу было не до возврата долгов. Редакция вновь оказалась в водовороте конфликта с цензурным ведомством, так как «Гражданин», единственный среди всей российской печати, выразил недовольство условиями Сан-Стефанского дого-

вора. В июне 1878 г., в ответ на подписание Берлинского мира, «Гражданин» опубликовал речь И.С. Аксакова в Московском славянском благотворительном обществе, в которой русская дипломатия на конгрессе обвинялась в прямом предательстве интересов России.

За рубежом речь стала известной через чешские газеты, в России - только через «Гражданина», который напечатал ее в одном из своих приложений. Правда, у смелости редактора была и вполне тривиальная причина. Одному из своих старых знакомых И.С. Аксаков сообщал, что «ему (Пуцыковичу. - И. П.) по денежным обстоятельствам было выгодно, чтоб “Гражданин” был приостановлен на несколько времени»10. В результате номер был арестован 11, а сам журнал был приостановлен на три месяца 12.

Начальник Главного управления по делам печати В.В. Григорьев, узнав, что большая часть тиража уже разослана городским подписчикам, обязал Санкт-Петербургский цензурный комитет расследовать обстоятельства дела. В ходе разбирательства выяснилось, что типографский оттиск номера доставили цензору с большим опозданием, сославшись на изменение дня выхода журнала: с воскресенья, когда цензор ожидал получения номера, - на вторник 13.

Пуцыкович попытался освободить хотя бы часть арестованного тиража: «...я имею честь просить Главное управление немедленно освободить издание от помещения в чужой типографии и от убыточного для меня ареста. Просьбу эту я основываю на том соображении, что приостановка издания распространяется на будущее время, а не на прошедшее»14.

Однако цензурные чиновники, сославшись на то, что речь И.С. Аксакова значится в оглавлении, редакции отказали. Более того, дело было передано в суд, который признал Пуцы-ковича виновным и обязал уплатить денежный штраф, а арестованные номера уничтожить 15.

Тем временем задолженность издателя росла подобно снежному кому, число кредиторов увеличивалось и уже в октябре 1878 г. секретарь Главного управления по делам печати Н. Варадинов, пытаясь смягчить «Гражданину» очередное наказание, ссылался на «частные сведения» о предстоящей продаже журнала за долги 16.

Однако заступничество Н. Варадинова оказалось, по меньшей мере, неуместным, о

чем ему дал понять цензор А.Г. Петров, получивший первый, после приостановки, номер «Гражданина». Журнал напечатал стихотворение И.С. Аксакова, с «намеками» на притеснение свободы слова, и статью Мещерского «Воспоминания об Аксакове», в которой с подчеркнутым сочувствием описывалась журналистская и общественная деятельность опального журналиста. А.Г. Петров указывал: «Имея в виду, что эта прославляемая деятельность И.С. Аксакова была поводом последовавшего распоряжения о выезде его из Москвы, и признавая таковое восхваление крайне неуместным, я принял надлежащие меры к задержанию номера»17.

Все большее беспокойство начинали проявлять кредиторы Пуцыковича. 11 октября в Главное управление по делам печати поступило извещение судебного пристава Санкт-Петербургского окружного суда А. Матусе-вича о взыскании с Пуцыковича в пользу Д.И. Калугина восьмисот рублей, причем сумму эту предлагалось обратить на издательский залог Пуцыковича 18. Другой кредитор, В.Г. Исаев, попытался вернуть свои деньги через другого сотрудника окружного суда, Н. Вехняковского, который запросил Главное управление по делам печати о взыскании долга с Пуцыковича 19.

Главное управление по делам печати сообщило, что вопрос о правомерности обращения подобных взысканий на издательский залог еще не решен, а Пуцыкович, по его словам, еще 10 октября продал процентные бумаги известной петербургской благотворительнице Ю.Д. Засец-кой20. Адвокат В.Г. Исаева возразил, что 17 октября, когда было наложено взыскание, Пуцыко-вича о нем известили, однако последний не заявил о продаже бумаг, состоявшейся якобы неделю назад. Заявление это, заключал присяжный поверенный В.Г. Исаева, было сделано преднамеренно, для спасения бумаг задним числом. Н. Вехняковский, не желая, видимо, входить в подробности дела, предложил адвокату обратиться к А. Матусевичу, уже назначившему журнал в продажу. Вся эта переписка заставила, наконец, Главное управление по делам печати обратиться в Сенат, который и подтвердил право на арест издательского залога для погашения долга 21. Продажа журнала становилась неминуемой, и 8 декабря на аукционных торгах право на изда-

ние «Гражданина» было продано «неведомому бакалейщику» И. Исакову22.

Продажу «Гражданина» Пуцыкович пытался опротестовать неоднократно. Недавние «славянские» конфликты с цензурным ведомством заставляли его подозревать, что истинной целью продажи была перемена издателя. В первом прошении в Главное управление по делам печати он именовал И. Исакова «подставным лицом», посредством которого «шайка злонамеренных личностей» устроила торги, а приставу А. Матусевичу грозил судебным преследованием за продажу «не существующих в физическом мире вещей» (право на издание журнала было продано как движимое имущество), тем более что пристав не имел судебного постановления о ней 23. Пу-цыкович, оценив продажу как «надругательство над всяким здравым смыслом», просил Главное управление по делам печати не выдавать «лжепокупщику» издательского билета и не пропускать в газетах объявление о переходе «Гражданина» в другие руки. По поводу «подставного лица» он был, вероятно, прав: И. Исаков не выпустил под своим именем ни одного номера приобретенного издания, перепродав его позже одному из столичных журналистов.

Спустя два дня после продажи журнала В.В. Григорьев, неожиданно получивший очередной номер «Гражданина» за подписью прежнего издателя, запросил градоначальника о возврате свидетельства на право издания журнала 24. Но градоначальника опередил сам Пу-цыкович, отправив в Главное управление по делам печати второе прошение 25. Доказывая незаконность сделки, он приводил веские доводы против продажи журнала. Во-первых, указывал он, судебный пристав, продавший право на издание «Гражданина», действовал «не по исполнительному листу» (то есть без судебного решения). Во-вторых, двое из кредиторов - купец Д.И. Калугин и дворянин Д. Рыбаков, пытавшиеся вернуть свои деньги путем вексельного взыскания с залога на «Гражданина», - получили отказ в своих исках. И кроме того, предупреждал Пуцыкович, его жалобам «дан ход» министром юстиции и судом, ввиду того что «лжепокупщик прав» И. Исаков «неоднократно предлагал дать ему отступного, что равнозначительно шанта-

жу»26. Последний ход, видимо, возымел некоторое действие.

Попытался он объясниться и с А.Ф. Греш-нером, инспектором Санкт-Петербургского градоначальства, который потребовал возвратить издательское свидетельство. Пуцыкович, не без мрачного юмора, отказывался вернуть документ: «Продать позволение, данное правительством на издание журнала... - это все равно, с юридической точки зрения, что продать с торгов должность начальника Главного управления»27.

Возможно, в это время Мещерский еще поддерживал Пуцыковича, так как последний щедро сыпал угрозами: «...начать ряд исков уголовных и гражданских... против всякого лжеиздателя “Гражданина”... а равно и против тех должностных лиц и мест, которые ему покровительствуют»28.

Главное управление по делам печати, куда И. Исаков обратился за подтверждением права собственности, не решилось входить в разбирательство по этому делу и, как и предлагал Пу-цыкович, посоветовало незадачливому покупателю «обратиться в судебные инстанции»29.

Сам Пуцыкович в это время был занят переносом журнала за границу под названием «Русский гражданин» и проектом новой ежедневной газеты «La Russia», которую он намеревался издавать либо во Франции, либо в Германии 30.

Главное управление по делам печати разрешило Пуцыковичу дать в немецких и французских газетах объявления о русской газете «La Russia», но того же в отношении «Гражданина» он не добился. Правда, необходимой суммы он не мог собрать даже для начала дела, сообщая Ф.М. Достоевскому, что «выпустит два номера и завяжет»31. Относительно дальнейших планов он писал, что собирается последовать примеру своего патрона, Мещерского, и в качестве корреспондента «Московских ведомостей» или «Русского мира» отправиться на русско-турецкую войну. М.Н. Катков, с которым Пуцыкович встречался еще в мае, отнесся к его затее более чем прохладно; К.П. Победоносцев на его призывы не откликнулся совсем, и лишь Ф.М. Достоевский морально поддержал бывшего коллегу 32.

В марте 1879 г., спасаясь от долгов, Пуцыкович перебрался за границу. Обосновавшись в конце концов в Берлине, он стал вынашивать планы возобновления издания, «умерщвленного российскими нигилистами вроде

Суворина» и являвшегося «единым от основания России... храбрым, не боящимся никого и ничего, кроме своей совести и чести, журналом»33. Попытки Ф.М. Достоевского убедить М.Н. Каткова помочь Пуцыковичу успехом не увенчались, сам он тоже не скрывал своих сомнений относительно его планов: «Раздумываю о Вашем шаге и ужасно ему удивляюсь. То-то вот и есть, что Вы ничего точного не пишете, из чего заключаю, что и в самой теперешней Вашей судьбе есть неточность ужасная. Вы не объяснили до сих пор, с какими средствами вы отправились за границу, что у Вас было в кармане и что в надеждах? Во-вторых: какие надежды? Если обещал Вам что-нибудь Катков, то что именно? И наконец, обещал ли что действительно, или все это только в одном предположении? Не зная всего этого, нельзя и судить о Вашем положении»34.

Ф.М. Достоевский, сам в прошлом скрывавшийся за границей из-за преследований кредиторов, старался помочь Пуцыковичу. Он выслал ему небольшую сумму, пообещал заметку и поделился советами по возобновлению журнала. Писатель обращался и к Н.А. Любимову, ближайшему сотруднику и единомышленнику М.Н. Каткова, прося за Пуцыковича и ссылаясь на то, что «лишний орган русский, хотя бы и за границей издаваемый, в хорошем направлении - дело недурное»35. Мещерский, судя по всему, мало интересовался судьбой своего редактора, который, оказываясь без «руководства и направления», не стеснялся забрасывать Ф.М. Достоевского бесконечными просьбами о присылке денег или статьи для «приманки» читателей 36.

В июне 1879 г., уже из Берлина, Пуцыко-вич начал упрашивать В.В. Григорьева, начальника Главного управления по делам печати, разрешить ему издание «Гражданина» и позволить ему напечатать в русских газетах объявление

о возобновлении журнала 37. Пуцыкович, уверяя В.В. Григорьева в своей лояльности и, словно забывая о недавних конфликтах с цензурой, убеждал его, что «Гражданин» он перенес за границу только «из-за здоровья»: «Смею надеяться, что я доказал словом и делом, какого я направления относительно существующего политического порядка в нашем отечестве, и что поэтому правительство может с дове-

рием взирать на мои литературные начинания, где бы таковые не проявлялись, в России или за границей»38.

Спустя время он вновь обратился к В.В. Григорьеву, горько сетуя на несправедливость правительственной цензуры в отношении «патриотического» журнала: «...сегодня я прочел на первой странице “Голоса” (15 июня, пятница) объявление г. Элпидина, издателя революционного журнала “Общее дело”, одобряющего в каждом номере цареубийство, - о том, что он, Элпидин, открыл в Женеве пансион (разумеется, революционный), для русских путешественников и т. п. Из этого я, к прискорбию, еще раз убедился, что издатель “Общего дела” пользуется большей благосклонностью санкт-петербургской цензуры, чем издатель “Гражданина”, который не может добиться простого цензурного разрешения объявления о возобновлении “Гражданина”»39.

На этот раз причиной переноса «Гражданина» Пуцыкович назвал «большее удобство борьбы с революцией», пообещав, что в текущем году в журнале будут только статьи, «враждебные русской нигилятине»40.

Однако в июне обещанный номер так и не вышел. 20 июня в Главное управление по делам печати обратился И. Исаков с прошением о передаче права издания И.Н. Румянцеву. В.В. Григорьев, атакуемый с двух сторон, потребовал от просителя предъявления судебного постановления о продаже журнала, использовав прием, подсказанный Пуцыкови-чем. Одновременно В.В. Григорьев обратился с запросом в окружной суд о состоянии дела, возбужденного Пуцыковичем, уверенный, что редактор «Гражданина» не упустил этой возможности отстоять свои интересы. Однако Пуцыкович прекрасно понимал, что без поддержки Мещерского положительного результата он не добьется, к тому же тогда вышло специальное постановление о предании долговой яме вексельных должников.

В.В. Григорьев, видимо, не без удивления узнал, что окружной суд никаких жалоб от Пу-цыковича не получал, соответственно, «дела» нет, и оно никогда не было заведено 41.

тельства, что и решило исход дела для Пуцыко-вича. Разрешения поэтому уже не требовалось, и 31 июля 1879 г. вышел, наконец, первый заграничный номер «Русского гражданина».

Таким образом, неразбериха, вызванная продажей, продолжалась более полугода. И.Н. Румянцев получил удостоверение, разрешавшее начать издание журнала, через месяц пригласил в соиздатели «Гражданина» подполковника П.Я. Бугайского 42. Осенью И.Н. Румянцев и П.Я. Бугайский, у которых были собственные планы в отношении журнала, обратились в Главное управление по делам печати с просьбой переименовать «Гражданина» в «Луч», а 2 ноября, когда В.В. Григорьев одобрил новое название, «петербургский» «Гражданин» прекратил свое существование 43.

В дальнейшем журнал будет жить уже под другим названием, с новыми, часто сменявшими друг друга издателями и редакторами.

Но вернемся еще раз к переписке Пуцыковича с Ф.М. Достоевским, а именно к июню 1879 года. Писатель, чрезвычайно занятый в это время «Братьями Карамазовыми», все же пытался помочь Пуцыковичу наладить отношения с издателями «Русского вестника». Правда, безрезультатно. Н.А. Любимов сообщил Ф.М. Достоевскому о разрыве всяких отношений редакции с Пуцыковичем, объяснив, что присланные им три корреспонденции попросту не удовлетворили редакцию.

Пуцыкович же продолжал забрасывать Ф.М. Достоевского просьбами о статье для «маленького оповестительного номера», жалобами на безденежье и равнодушие знакомых. Настроение его заметно изменилось в начале июля. Он получил крупную сумму от И.С. Аксакова, что возродило в нем самые смелые планы и надежды. Правда, И.С. Аксаков, в отличие от Ф.М. Достоевского, сразу попытался охладить пыл своего адресата: «Не верится мне в успех заграничного “Гражданина”, но не хочу смущать»44.

И.С. Аксаков, будучи опытным издателем, сразу нащупывал слабое место в предприятии: «Ваше намерение издавать “Русский гражданин” unter den Linden (“Под липами” - название улицы, где обосновался Пуцыкович. -И. П.) - мысль, бесспорно, остроумная сама по себе, но едва ли выгодная практически. Конечно, он будет вдвое свободнее, чем в Рос-

сии, но этого мало. Нужно ему быть в 25 раз содержательнее, блестящее, талантливее... Ибо “свобода”, которая найдет себе место в Вашем журнале “Под липками”, не будет иметь заманчивости строго запрещенного плода, пряности радикализма и т. п. привлекательных или любопытных сторон»45 .

Ф.М. Достоевский, который в это время направлялся для поправки здоровья в Эмс, встретился с Пуцыковичем и выяснил для себя, наконец, истинное положение его дел, которое оказалось «гораздо лучше, чем... по-лагали»46. В успех возобновленного журнала Ф.М. Достоевский также переставал верить, судя по очередному сообщению жене: «Прислал вчера письмо (Пуцыкович. - И. П.) и умоляет, чтоб я поскорее прислал ему условленное письмо для напечатания. Письмо это надо сочинить осмотрительно, чтоб не компрометировать себя очень участием в эфемерном “Гражданине”»47.

В письме к самому Пуцыковичу писатель отложил вероятность своего участия в журнале на неопределенный срок, завуалировав тем самым свой отказ 48.

Появление в России первого номера журнала не смогло изменить недоверчивого отношения к Пуцыковичу его бывших коллег. Достоевский писал с сожалением: «От злосчастного Пуцыковича не чаю ничего прочного. Все у него рассыпается, как дым, и не будет от него ничего, потому что он подлинно не в состоянии работать... Увы! Он погибнет, как Фаэтон, вздумавший покататься по небу в Фебовой колеснице. Жаль мне его по человечеству - и мой ему совет всегда был - бросить журнальное дело, которое не по плечу ему, и работать какую-нибудь маленькую работу»49.

К.П. Победоносцев соглашался, что «Пуцыкович - лентяй и работать не в состоянии»50.

Спустя две недели с оценкой первого номера выступил противоположный лагерь. «Голос» сразу отметил преемственность нового журнала старому: «Это наш старый знакомый, основанный известным забавником, кн. Мещерским, еженедельный журнал-газета “Гражданин”, в Берлине, для пущего, вероятно, опозорения русского имени, титулующийся “Русский гражданин”. Та же бездарность, то же невежество, то же враждебное отношение к русскому правописанию. Неисправим, хоть брось!»51.

Перемена местожительства, по мнению автора заметки, привела к двум последствиям: «...новый “Гражданин” приседает перед князем Бисмарком», тогда как в Петербурге он поносил «железного канцлера», а кроме того, «...выходя в Берлине (“Гражданин”. - И. П.), считает себя в праве клеветать на русский народ и русское общество, не стесняясь уже никакими соображениями»52.

Ссылаясь на «рекламу» «Голоса», Пуцыкович вновь обратился к Ф.М. Достоевскому. На ответную просьбу писателя вернуть долг Пу-цыкович сообщил, что из-за безденежья лишился квартиры и вновь попросил взаймы. Выведенный из терпения, Ф.М. Достоевский дал, наконец, отпор бесконечным домогательствам редактора. После этого Пуцыкович надолго замолчал. Встревоженный, писатель обратился к Мещерскому, и только после этого Мещерский, совершенно безучастный к судьбе своего журнала, решил помочь бывшему сотруднику53. Правда, на предложение Пуцыковича издать за границей роман Мещерского «Граф Обезьяни-нов», запрещенный в России, последний, судя по всему, ответил отказом 54.

Последний раз в 1879 г. Пуцыкович обращался к Ф.М. Достоевскому в конце декабря. Чтобы хоть как-то увеличить мизерную заграничную подписку, он просил его похлопотать перед редакцией «Нового времени, чтобы газета напечатала объявление о «Гражданине» на новый, 1880 год 55. Газета объявление поместила, хотя без участия писателя: уставший от назойливости своего конфидента, он в этот раз прямо отказал Пуцыковичу 56.

Новый, 1880 г., казалось, начинался для Пуцыковича более удачно. Ф.М. Достоевский уплатил один из старых долгов Пуцыковича и передал, со слов близкого к М.Н. Каткову Болеслава Маркевича, похвалу заграничному «Гражданину» на страницах «Московских ведомостей»57. Но похвала, о которой сообщал Ф.М. Достоевский, советуя Пуцыковичу воспользоваться ею для примирения с М.Н. Катковым, на самом деле относилась к статье Н.Н. Голицина по поводу очередного покушения на Александра II. Примирение не могло бы состояться еще по одной причине: номер, привлекший внимание М.Н. Каткова, был не только последним в 1879 г., но и последним вообще.

В июне 1880 г. Пуцыкович писал Ф.М. Достоевскому в Старую Руссу: «Читал Вашу превосходную речь о Пушкине <...> как жаль, что не могу ее сообщить читателям Гражд[анина], ибо мне теперь вовсе не до издания»58.

В конце июня он сообщал писателю о своем намерении открыть «кабинет» с русскими и иностранными книгами и периодикой для заграничных соотечественников, чтобы на выручаемые средства возобновить «Гражданина». Издательские мечты не совсем покинули его, он еще заговаривал о «французском листке» <^а Russie», в первом номере которого собирался поместить заметку о Ф.М. Достоевском. Ссылаясь на пример популярности И.С. Тургенева за границей, которая не в последнюю очередь была результатом усилий самого писателя, он предлагал доверить ему знакомство европейской публики с творчеством «великого русского романиста»59.

В начале осени Ф.М. Достоевский получил последнее письмо от Пуцыковича, который предлагал писателю перевести на немецкий язык «Речь о Пушкине»60. Она была одним из последних произведений Ф.М. Достоевского и последним сюжетом его переписки со своим столь беспокойным и неудачливым жизненным «спутником». Смерть писателя прервала эту интенсивную переписку, незадолго до нее закончилась история берлинского «Русского гражданина», а с ней надолго потерялся и след Пуцыковича.

Итак, после ухода Ф.М. Достоевского с поста редактора именно Пуцыкович стал нести всю полноту ответственности и за журнал, и за бестактные выступления Мещерского по поводу начавшейся русско-турецкой войны. Последний стремился не упустить свой шанс стать, подобно М.Н. Каткову во время польского восстания, первым национальным журналистом. В 1877 г. Пуцыкович столкнулся с денежными затруднениями, выйти из которых ему не удалось: резкие статьи Мещерского о Сан-Стефанском и Берлинском договорах, а также публикация речи И.С. Аксакова вынуждают Главное управление по делам печати добиваться не только административного, но и судебного преследования журнала.

следующий номер вышел 24 июля 1879 г., при новом редакторе И.Н. Румянцеве, который со

В марте 1879 г. Пуцыкович, спасаясь от долговой ямы, покинул Россию и только

В отношении цензурного ведомства отметим следующее. Видимо, именно эпизод с публикацией речи И.С. Аксакова (то, что редакция пошла на прямой обман, изменив дату выхода номера) стало последней каплей для чиновников цензурного ведомства. Главное управление по делам печати, исчерпав все административные механизмы воздействия на редактора, было вынуждено обратиться в судебные инстанции и добиться признания Пуцыковича виновным. В то же время оно проявило очевидную осторожность в деле продажи журнала: добилось от Сената подтверждения правомерности ареста издательского залога; до последнего старалось сохранить беспристрастность, отказываясь признать И. Исакова новым издателем без судебного решения. Дело «Гражданина» стало не только прецедентом для подобных ситуаций, оно наглядно показало, что именно цензурные учреждения быстрее приспосабливались к новым цензурным и судебным порядкам и учились на своих ошибках, издательская же братия продолжала часто действовать в соответствии со старыми привычками и представлениями.

ПРИМЕЧАНИЯ

С. 187-188.