Постсталинская трансформация советской науки как отправная точка социологического ренессанса

А.С. КАПТО доктор философских наук, завотделом политического анализа и стратегических оценок, зав.кафедрой ЮНЕСКО по социальным и гуманитарным наукам при ИСПИ РАН*

Постсталинская трансформация советской науки как отправная точка социологического ренессанса

Социологический ренессанс 60-80 гг., начавшийся в условиях отсутствия институализированной социологии как науки, нельзя всесторонне и объективно осмыслить, опираясь только на общественные науки, в лоне которых происходило эволюционное накопление социологического знания и постепенное создание предпосылок, позволивших со временем обрести социологии статус самостоятельной научной дисциплины. Крайне важен общий контекст развития советской науки на том этапе, когда осуществлялся переход от «сталинской науки» к новому ее состоянию в постсталинское время, составной частью чего и стал сам социологический ренессанс. А это означает, что социологическая наука не была и не могла быть «вещью в себе», она пробивала себе дорогу не автономно по отношению ко всему научному сообществу (хотя и было множество специфических моментов, свойственных только ей - социологической науке), а под воздействием целого ряда факторов, являвшихся общими для всего интеллектуального сообщества.

Термин «сталинская наука» - не журналистского происхождения, хотя он довольно широко использовался и публицистами, которые не обременяли себя стремлением соблюдать терминологическую точность. Содержание этого термина стало предметом серьезных исследований многих отечественных и зарубежных аналитиков. Сопоставление их не позволило до сих пор выработать единое мнение по этому вопросу и это не в последнюю очередь из-за смены приоритетов не столько в научной, сколько в политической конъюнктуре в постсталинское время. Основное внимание, например, западных исследователей ограничилось созданием образа «сталинской» науки как неподдающейся реформированию внутренними ресурсами. Подход к этой проблеме многих отечественных ученых проявился в стремлении выявить те черты «сталинской» науки, которые отличали ее, с одной стороны, от дореволюционной русской науки, а с другой - от науки западных стран. В контексте нашего исследования заслуживают особого внимания обзорные статьи президента Академии наук СССР в 1945-1951 гг. С.И. Вавилова, который в основу

* Капто Александр Семенович, e-mail: ekafursova@yandex.ru

реконструкции образа «сталинской» науки положил, по его мнению, такие основные, формообразующие её начала, как она: народная наука, партийная наука, практическая наука, плановая наука.

Советскую науку он называл народной потому, что «она целиком направлена на службу народу, и потому, что в нее влился широким

потоком народ из заводских цехов, с колхозных полей»1. Партийность советской науки, по его мнению, заключается в том, что «она движется и растет по тем направлениям, которые указываются как самые важные руководителем советского народа - Коммунистической партией во главе с её великим вождем И.В. Сталиным2. Третья особенность «сталинской науки» проявляется в ее «решительно» выраженной материалистической основе и практической направленности в служении народу. Неразрывная же связь науки с практикой делает ее «прежде всего мощным орудием материального производства социалистического

общества»3. В плановости «сталинской» науки, по мнению С.И. Вавилова, «состоит одна из ее основных и неразделимо с ней связанных особенностей, отличающих ее от беспорядочного и случайного роста науки в капиталистическом мире»4. Таков, по С.И. Вавилову, образ советской «сталинской» науки. К этому надо добавить еще один существенный момент - ее сформировавшийся еще до войны и хорошо зарекомендовавший себя в военное время мобилизационный характер, который в мирное послевоенное время давал серьезные сбои. Становилась совершенно очевидной необходимость реформирования этой модели в постсоветский период и поиска новых, отвечающих изменившейся общественно-политической обстановке в стране подходов к сотрудничеству науки с властью.

Научному сообществу сразу же после смерти Сталина в 1953 г. пришлось пройти сложный путь от начавшихся отдельных шагов по изменению организации советской науки до осуществленной в 1961 г. крупномасштабной реформы Академии наук СССР, кардинальным образом изменившей жизнедеятельность научного сообщества. Изменение приоритетов происходило за счет как более рационального использования в реформировании внутренних ресурсов научного сообщества, так и под воздействием изменившейся политической конъюнктуры, что дало повод для справедливых обвинений в административном вмешательстве властей в научную жизнь. И все же, как показало дальнейшее развитие событий, создать новый образ советской науки в постсталинском обществе немыслимо было без объединения усилий научного сообщества и власти, без нахождения между ними сотрудничества и взаимодействия. В числе важнейших

Вавилов С.И. Научный гений Сталина // Иосифу Виссарионовичу Сталину Академия наук СССР.

М., 1949, с. 11.

Там же, с. 99.

Там же, с.14.

задач, отраженных в письмах многих видных советских ученых в Президиум академии и ЦК КПСС, выдвигалась необходимость по-новому подойти к организации научных исследований, а Президиуму АН СССР - перейти к регулярному рассмотрению на своих заседаниях конкретных организационных вопросов жизнедеятельности академического сообщества.

Уже в 1954 г. серьезной ревизии подвергся один из основных категорических принципов организации сталинской науки - ее требование тесной связи с практикой. И инициировал это П.Л. Капица, в свое время отстраненный от ядерных испытаний и лишенный должности директора Института физических проблем из-за конфликта с Л.П. Берия, после ареста которого академик попытался выйти из опалы. В письмах Н.С. Хрущеву и Г.М. Маленкову он высказал ряд предложений по совершенствованию научной работы в стране, а в одном из них (письмо Хрущеву от 12 апреля 1954 г.) предпринял попытку представить альтернативный сталинскому практицизму в науке свой вариант соотношения практической науки и фундаментальных теоретических исследований. Его выводы, сформулированные в письме на примере ядерной физики, имеют важное значение и для других наук, в том числе и общественных. Свою мысль о том, что «передовая наука не идет на поводу у практики» (подчеркнуто нами. - А.К.), а сама создает новые направления в развитии культуры и этим меняет уклад жизни», он подтвердил словами: «Вспомним, как многие годы пренебрежительно относились у нас практики к научным работам по атомному ядру, так как не видели в них реального и быстрого выхода в жизнь. Если науку развивать по рецепту узкого практицизма, то никогда бы человечество не могло бы найти путей к использованию атомной энергии»2.

На этом основании он сделал однозначный вывод о необходимости «поднять на щит фундаментальные теоретические научные проблемы». К числу смелых по тем временам предложений П.Л. Капицы следует отнести и его аргументацию в пользу развития фундаментальных теоретических направлений науки, так как в этой области советские исследователи отставали от западных ученых. Такая постановка вопроса не вписывалась в начавшуюся в конце 40-х и продолжавшуюся в начале 50-х гг. кампанию против «низкопоклонничества» перед Западом и «космополитизма».

Следует отметить, что реформаторские идеи П.Л. Капицы прозвучали в унисон с готовившейся в то время реформой сталинской системы государственного управления. Сигнал академика был услышан реформаторски настроенными работниками ЦК КПСС, в результате чего Президиуму АН СССР была дана рекомендация рассмотреть «проект решения по письму Капицы» - без малейшего намека, в каком направлении это осуществить: поддерживать автора письма или указать

ему на недопустимость выхода за пределы установившихся догм. Необычными оказались предложения П.Л. Капицы даже для президента академии А.Н. Несмеянова. Рассмотрение письма Капицы на заседании Президиума АН СССР 4 июня 1954 г. завершилось принятием официального решения, в котором признавалась важность разработки документа, обосновывающего необходимость организационных преобразований в академии. Но из-за отсутствия четкого ответа на предложение Капицы по поводу усиления фундаментальных исследований возникла необходимость возвратиться к его письму на заседании Президиума АН СССР еще раз 14 июня 1954 г. Выводы специально созданной экспертной комиссии, проанализировавшей состояние исследований по ряду проблем ядерной физики, вполне согласовывались с позицией Капицы и означали победу реформаторства, имеющего знаковое значение для всей постсталинской науки. Содержащийся в письме Капицы вывод о том, что советская наука нуждается в «более продуманных условиях научной работы, чем

те, которые существуют у нас сейчас»3, был «услышан» не только научным сообществом, но и партийными инстанциями.

К числу важных реформаторских акций в отечественной науке относится создание «Комиссии Курчатова» с целью дать оценку плану научно-исследовательских работ в области ядерной физики, выполненных под контролем ученого совета при Президиуме Академии наук СССР4.

Крайне важно, что «Комиссия Курчатова», повторяя тезисы письма П.Л. Капицы, сделала выводы, выходящие за рамки ядерной физики и имеющие общеакадемическое значение и претендующие на изменение научной политики в целом. На состоявшемся 11 июня 1954 г. закрытом заседании Президиума АН СССР внимание акцентировалось на таких проблемах, как необходимость преодоления отставания советских исследований в области ядерной физики от американских; приобретение «отвлеченными» (имеется в виду - общетеоретическими. - А.К.) исследованиями в области физики особого государственного значения и необходимость в их дальнейшем интенсивном развитии; укрепление материально-технической базы физических институтов, работавших по открытой тематике, разрешение публикаций исследований по общетеоретическим вопросам ядерной физики; введение в практику приглашения в СССР видных зарубежных специалистов; создание условий для широкого обсуждения актуальных научных проблем.

ядерной физики», в котором наряду с признанием «серьезного отставания исследований, проводимых в Советском Союзе по ряду общих вопросов ядерной физики от аналогичных зарубежных исследований», ставилась задача «принять решительные меры к ликвидации создавшегося серьезного отставания в теоретических исследованиях»5. Были определены и конкретные меры: создание единого органа для координации руководства всеми работами по ядерной физике, не имеющими специальных технических приложений; организация в системе Академии наук нескольких новых лабораторий; значительное увеличение в академии числа мест для студентов и аспирантов по теоретической и ядерной физике, повышение в два раза объема главных физических журналов и др.

Атомный проект содействовал формированию в целом особых отношений между учеными и властью, наукой и политикой, наукой и идеологией. В закрытых и засекреченных научных структурах физиков-ядерщиков сформировался своеобразный «изоляционный» стиль организации их научной деятельности, построенный на тесных связях с военно-промышленным комплексом и отличающийся от режима сталинской академии, и это при том, что многие физики-ядерщики одновременно были сотрудниками как закрытых внеакадемических структур, так и сотрудниками, действительными членами и членами-корреспондентами академии.

Особые (прямые) отношения сложились у физиков-ядерщиков с властью. Даже президент Академии наук СсСр А.Н. Несмеянов вынужден был признать, что руководство физическими исследованиями «обеспечивалось, минуя организационные формы академии»6. Поэтому после того, как к середине 50-х гг. главная задача атомного проекта была решена (испытания водородной бомбы прошло в 1955 г., главные же проблемы создания термоядерного оружия были решены в середине 1954 г.) и оставалась инженерная работа (внедрение, усовершенствование), в содержании и стиле работы физиков-ядерщиков стали происходить существенные перемены, влиявшие на создание образа советской науки в постсталинской период: переход участников атомного проекта, ориентированных на проведение «мирных» исследований, в открытые академические институты, интеграция исследователей, которые ранее вели себя независимо по отношению к руководству академии, в академические структуры, рассекречивание некоторых ранее закрытых результатов исследований, поощрение контактов с зарубежными исследователями по ряду секретных проблем, наращивание академических ресурсов для проведения открытых, не секретных исследований в области ядерной и вообще теоретической физики, использование в жизни всего академического сообщества

накопленного за годы работы в атомном проекте политического капитала. В научный обиход стала прочно входить терминология, получившая общенаучный статус: «новые гипотезы фундаментального характера», «основные принципиальные проблемы», «передовые области науки» и др.

Основными качествами новой советской науки становилось, как отмечалось в направленной в 1955 г. в ЦК секретной записке, подготовленной президентом академии А.Н. Несмеяновым совместно с председателем Государственного комитета Совета Министров СССР по новой технике В.А. Малышевым и министром высшего образования В.П. Елютиным, «коллективизм, широкий фронт научных работ, связь с производством, обширная и сравнительно со старой богатая научная база»7. Вместе с тем, в документе отмечались и «отрицательные стороны», вызванные тем, что в условиях «быстрой индустриализации» и «отсутствия иностранной помощи» усилия были направлены на «освоение нашей промышленностью зарубежных научных достижений»8.

В новых условиях, когда в некоторых областях техники был достигнут технологический паритет, приоритет отдавался отечественным исследованиям. Поэтому на ближайшее время ставилась задача «резко увеличить удельный вес ... научной разведки в неизведанных областях и перспективной работы, имеющей в виду вскрыть новые явления, установить новые связи, разработать новые научные методы»9. Проблеме внедрения была посвящена вторая секретная записка этих же авторов. Ключевой вопрос - существенное отставание советской науки от западных стран в области внедрения, на фоне более быстрого практического применения отечественных ученых за рубежом и впечатляющих успехов в области внедрения военной техники. Такое положение стало не в последнюю очередь следствием «того обстоятельства, что связь с промышленностью подменяется у нас привязанностью к промышленности» (подчеркнуто нами. - А.К.). Вывод: «Нужно, чтобы наука не была на поводу у промышленности»10.

А.Н. Несмеянов исходил из необходимости разделения фундаментальных и прикладных исследований как из нормы, подтверждая это множеством конкретных аргументов. Выступая на ХХ съезде КПСС, он подчеркнул, что академия не должна заниматься такими тривиальными исследованиями, как разработка конструкций автоматических дверей для московского ресторана «Прага» или изобретением новых видов стали для перьевых ручек.

Предложенное им «разделение труда» в науке стало фактически черновым наброском академической реформы: «С целью усиления внимания фундаментальным вопросам науки в академии наук и крупных вузах сосредоточить проведение фундаментальных исследований, связанных с открытием неизвестных еще закономерностей и явлений природы, с таким расчетом, чтобы академии наук и ведущие вузы решали задачи научного прорыва, быстрого продвижения на ряде важнейших направлений. В отраслевых и межотраслевых научно-исследовательских институтах, специальных кафедрах вузов и крупнейших заводских лабораториях сосредоточить работы по применению новых научных открытий в производстве ... (подчеркнуто нами. - А.К.). Координацию по проблемам фундаментальной науки сосредоточить в АН СССР. Координацию по работам, относящимся к техническому прогрессу, сосредоточить в Гостехнике СССР»11. (Государственный комитет Совета министров СССР по новой технике. -А.К.).

Такой подход означал, в числе других новаций, придание постсталинской науке нового качества, а также не только четкое административное разделение функций прикладных и фундаментальных исследований, но и совершенствование всей системы организации науки, особенно механизмов планирования и контроля. К этому надо добавить и такие осуществившиеся по инициативе А.Н. Несмеянова меры, как повышение статуса Общего собрания академии, существенное снижение идеологической компоненты в организации научной работы, включая и деятельность

ученого секретариата Президиума АН СССР12, децентрализация управления, подтверждением чего является расширение полномочий бюро отделений, директоров институтов и заведующих лабораториями.

Перечисленные выше меры коренным образом меняли образ постсталинской науки и создавали благоприятные условия для выхода академической реформы на её новый, завершающий этап. Однако ситуация усложнялась тем, что, с одной стороны, в самом научном сообществе обнаружились серьезные противоречия по проблеме разделения фундаментальных и прикладных научно-технических исследований, что привело, в частности, к жесткому противостоянию руководства Президиума АН СССР (и лично А.Н. Несмеянова) Отделению технических наук АН СССР, а с другой - сказывалось отсутствие позиции политического руководства страны по коренным вопросам реформы: даже несколько фраз, произнесенных Н.С. Хрущевым по этому вопросу на ХХ съезде КПСС, означали скорее

приглашение к реформе академии без четкого обозначения личной позиции советского лидера.

Противоречия же между сторонниками и противниками реформ обострялись. К.В. Иванов, например, анализируя выступление А.Н.Несмеянова на московском активе, в котором он предлагал для обсуждения модель «разделения труда» в науке, изложенную им в секретных записках для ЦК, заметил то, что он (Несмеянов), цитируя директивы ХХ съезда, «намеренно или случайно» опустил фразу «о концентрации усилий научных и материальных ресурсов научно-исследовательских институтов, главным образом, на научных проблемах, имеющих наибольшее хозяйственное значение», выделив при этом тезис о необходимости «обратить внимание на тот факт, что директивы призывают нас к тому, чтобы расширить теоретические исследования во всех областях знания». На такое «свободное» толкование президентом партийных документов Отделение технических наук АН СССР отреагировало резкой критикой. В частности, директор Института машиноведения А.А. Благонравов обратил внимание президента на то, что в директивах съезда речь идет не только о важности теоретических исследований, но и о необходимости приблизить науку к конкретным нуждам экономики. Поэтому, по утверждению Благонравова, роль Отделения технических наук приобретает особое значение, поскольку оно должно принять участие в решении множества наиболее важных задач, стоящих перед народным хозяйством страны&3.

Переломным для судьбы академической реформы стал состоявшийся в июне 1959 г. Пленум ЦК КПСС, рассмотревший вопрос о работе по выполнению решений хХ| съезда КПСС об ускорении научно-технического прогресса в промышленности и строительстве. Выступившие на пленуме академики А.Н. Несмеянов (речь произносил с трибуны пленума), А.В. Топчиев и Н.Н. Семенов (речи были приложены к стенограммам) напрямую об академической реформе не говорили, ограничились рассказом об общих задачах академии и о ее организационных проблемах, а более подробно остановились на перечислении конкретных научных достижений. Кроме того, Н.Н. Семенов предложил усилить фундаментальные исследования в академии, не затронув при этом вопрос о передаче прикладных исследований под юрисдикцию отраслевых министерств.

На этом фоне совершенно неожиданным явилось сделанное Н.С. Хрущевым в его заключительном слове заявление о необходимости убрать из АН СССР часть институтов прикладного профиля. «Думаю, -говорил он, - что создалось трудное положение в некоторых научных учреждениях Академии наук. Со мною отдельные ученые могут не согласиться, но я считаю, что неразумно, когда в Академии наук

включили вопросы металлургии, угольной промышленности. Ведь раньше в Академии наук не было этих отраслей. Но вот взяли замечательного инженера и крупного ученого товарища Бардина. Он строил Кузнецкий комбинат, теперь посадили его в академию. И он правильно стал добиваться, чтобы ему построили соответствующий институт в Москве. Примерно также получилось с крупным специалистом по углю академиком Шевяковым ... Что же, товарищи, разве наука хуже может развиваться в Свердловске, Сталино или Днепропетровске, чем в Москве? Это неверно. Там, где жизнь, там и наука ... Лучше пойти по другому пути. Давайте создавать лаборатории при заводах, при фабриках, создавать институты и другие научные центры при совнархозах, куда, наряду с опытными, известными учеными, выдвигать больше молодежи . Мы попросим, чтобы Академия наук СССР, ее президент разработали предложения о дальнейшем улучшении деятельности Академии, ее отделений, филиалов и

институтов»14.

Что же или кто повлиял на столь радикальный шаг Н.С. Хрущева. Разумеется, это были люди не из партийного аппарата, а авторитетные ученые, имевшие, что крайне важно, возможность непосредственного общения с лидером страны. По мнению президента АН СССР А.Н. Несмеянова, идею реформирования академии советский руководитель мог вынести из личных разговоров с курировавшим разработку космических программ академиком М.В. Келдышем, который был убежденным сторонником реформы академии. Со времен А.Н. Несмеянов напишет: «Лишь М.В. Келдыш убежденно защищал те изменения которые он, став президентом Академии наук, и осуществил: это было увеличение числа отделений, каждое из которых было ответственно за некоторую большую важную проблему; ликвидация Отделения технических наук. Нам - большинству - казалось, что эти предложения неприемлемы по ряду соображений, а ликвидация

Отделения технических наук вызвала бы взрыв и по тактическим

причинам»15.

Словом, Н.А. Несмеянов в лице М.В. Келдыша имел могучего союзника по реформированию Академию наук, что и предопределило дальнейший ход событий. Уже 6 июля 1959 г. Президиум АН СССР адресовал Н.С. Хрущеву официальное письмо, в котором содержались одобрение и поддержка идеи, высказанной руководителем КПСС в заключительном слове на июньском 1959 г. Пленуме ЦК.

Ключевыми элементами письма АН СССР были предложения передать в непосредственное ведение промышленности ряд институтов Академии наук отраслевого и индустриального типа, а также реорганизовать Отделение технических наук в Отделение автоматики,

Речь Н.С.Хрущева на июньском Пленуме ЦК КПСС 1959 г. // Правда, 1959, 2 июля.

телемеханики и радиоэлектроники. При этом содержался перечень институтов и лабораторий, которые передавались отраслевым министерствам и ведомствам. Развернувшаяся в печати бурная дискуссия по этим вопросам лишь обострила диалог между сторонниками и противниками реформаторских предложений и ничего не дала для приемлемого компромисса. В этих условиях для разрешения спорных вопросов в конце 1960 г. Советом Министров была создана специальная комиссия, в которую от правительства вошел его председатель А.Н. Косыгин, а от Академии наук - ее президент Н.Н. Несмеянов.

Окончательная точка была поставлена 3 апреля 1961 г., когда состоялось принятие Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по улучшению координации научно-исследовательских работ в стране и деятельности Академии наук СССР». В нем, в частности, говорилось: «В целях сосредоточения Академии наук СССР на выполнении важнейших научно-исследовательских работ в области естественных и гуманитарных наук, а также для улучшения деятельности институтов отраслевого профиля по предложению Президиума Академии наук СССР передаются в ведение государственных комитетов Совета Министров СССР, министерств, ведомств и Советов Министров РСФСР ряд институтов и других научных учреждений, а также филиалы Академии наук СССР. За Академией наук СССР сохраняется научно-методическое руководство филиалами»16. Постановлением предусматривалось выведение из состава академии семи ее филиалов и более 50 институтов, принадлежавших, главным образом, Отделению технических наук; общее число сотрудников выведенных из академических структур - 20 тыс. человек. Легитимизация академической реформы ознаменовалась двумя поистине символическими событиями: совместное Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 3 апреля 1961 г. было опубликовано в «Правде» в день запуска первого пилотируемого спутника с Юрием Гагариным на борту, а 15 июня того же года один из самых убежденных сторонников академической реформы 50-летний академик М.В. Келдыш стал президентом АН СССР.

И все же несмотря на прорывной характер реформаторских мер по разделению фундаментальных и прикладных научно-технических исследований оставался ряд проблем, которые требовали более быстрого и компетентного разрешения. И на первом месте - конфликт между естествоиспытателями и философами. Спор между ними носил методологический характер, когда шел разговор о роли философии в развитии естественных наук, но нередко он получал и идеологическую окраску, когда расхождения в позициях использовались для придания обсуждаемым проблемам идеологизированного оттенка, приклеивания политических ярлыков. Пример тому - записка инструктора отдела науки

ЦК КПСС А.С. Монина, которую он представил руководству отдела в мае 1958 г. В ней в категорической форме вносилось предложение о том, что академик Л.А. Арцимович должен быть «немедленно отстранен» от «руководящей организационной работы», так как он «допускает в своей среде резко антисоветские высказывания и выпады против

руководителей партии и правительства»17. В записке содержались идеологические обвинения также в адрес академиков А.И. Алиханова, Л.Д. Ландау, И.Е. Тамма. Противоречия особенно обострились на проводимых по плану Президиума АН СССР собраниях активов

академии18, которые проводились с целью обсуждения итогов ХХ съезда КПСС и стали хорошим поводом для легального обсуждения тех предложений по реформированию науки, которые содержались в уже упоминавшихся нами секретных записях президента АН СССР А.Н. Несмеянова.

Особенностью этих активов было то, что они готовились Президиумом АН СССР в тесном сотрудничестве с Отделом науки и учебных заведений ЦК, а отчеты об этих мероприятиях обязательно направлялись в ЦК КПСС. Активы прошли во всех подразделениях академии при четком соблюдении требований - представительство как по признаку специализации, так и географическому признаку. Участниками активов были не только сотрудники академии, но и приглашенные из других организаций и из партийных органов. О составе участников, например, ленинградского собрания свидетельствуют такие данные отправленного отчета в ЦК КПСС: 84 академика и члена-корреспондента, 375 сотрудников ленинградских учреждений АН СССР, 52 сотрудника филиалов АН СССР, 62 представителя предприятий, научно-исследовательских учреждений и вузов Ленинграда, 72 представителя партийных, советских и общественных организаций.

Что касается споров по принципиальным вопросам, то, например, академик Л.А. Арцимович изложил это следующим образом: «У наших философов в их философском реквизите имеются давно заготовленные философские костюмы для каждой отрасли науки, причем сшитые по одной и той же мерке, из одних и тех же цитат. По этой причине, когда на какую-нибудь отрасль науки этот костюм почему-то не лезет, то появляется тенденция подогнать путем хирургической операции эту отрасль науки под заготовленное для нее философское одеяние. Надо учесть, что новое научное содержание расширяет саму философию, а раз расширяет, следовательно, и изменяет. На основе любого

Илизаров С.С. Партаппарат против Тамма // Капица, Тамм, Семенов в очерках и письмах. М., 1998, с. 346.

сочетания имеющихся цитат невозможно ничего сделать в современной науке, и деятельность философии в отношении философии естествознания окажется бесполезной»19.

Уловив конфронтационную тональность высказываний Л.А. Арцимовича, фактически означавших обвинение философов в их неверной интерпретации и непонимании современной науки, А.Н. Несмеянов так попытался сгладить ситуацию: «Я бы не согласился с К.В. Островитяновым в той его оценке выступления Л.А. Арцимовича, когда он с некоторым подозрением отнесся к нему: не собирается ли он, дескать, пересматривать основы нашей диалектико-материалистической философии, говоря, что каждое новое крупное физическое открытие должно менять философию. Конечно, я понимаю это так, что не

философию оно должно менять, а должно обогащать философию. Я не

сомневаюсь, что именно это он хотел выразить, вложить в свои слова»20.

Большие надежды на примирение между философами и естественниками возлагались на проведение Академией наук СССР в октябре 1958 г. Всесоюзного совещания по философским проблемам естествознания. «Основная задача настоящего совещания - укрепление

творческого единства между философами и естественниками»21, - такое заявление во вступительном слове сделал президент АН СССР А.Н. Несмеянов. В унисон ему председатель оргкомитета совещания К.В. Островитянов обратил внимание на то, что, «созывая настоящее научное совещание, Организационный комитет ставил задачу, чтобы эта дискуссия прошла в обстановке полного товарищеского содружества,

чтобы она привела к сплочению многочисленной армии советских

ученых в единый дружный коллектив»22.

Удалось ли достичь примирения и «полного товарищеского содружества», к чему призывал К.В. Островитянов? Ответ на поверхности - отказ принимать участие в обсуждении философских проблем естествознания таких авторитетных ученых, как Л.А. Арцимович, А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, Л.Д. Ландау, Е.И. Тамм, означал открытый саботаж со стороны тех, от кого зависело смягчение пренебрежительного отношения физиков-ядерщиков к философам. Разумеется, это не могло пройти мимо внимания партийных инстанций -в отчетах ЦК КПСС это было оценено как негативное явление.

В конечном итоге это повлияло на общий уровень всего совещания, на котором физиков представляли Д.И. Блохинцев и В.А. Фок, пытавшиеся несколько ранее обосновать с позиций марксисткой философии теорию относительности и квантовую механику23. В

Несмеянов А.Н. Вступительное слово президента АН СССР // Труды Всесоюзного совещания по философским вопросам естествознания. М., 1959, с. 7.

принятой резолюции Совещания акцентировалось внимание на том, что «интересы самого естествознания и научной философии нашего времени ставят задачу усиления борьбы против идеализма и метафизики», ключ же в решении этой задачи - объединение усилий для совместной работы философов и естествоиспытателей «при обязательном условии глубокого изучения философами соответствующих разделов естественных наук и естественниками - диалектического материализма»24. Таким образом, это Совещание не разрешило весь клубок как сугубо профессиональных, так и отношенческих проблем между философами и естественниками, оно стало еще одним мероприятием, подобным тем, которые проводились ранее.

Конечно, на такой ход событий не могло не влиять «эхо» кампаний против генетики (1948), против новых направлений в физиологии (1948), против квантовой химии (1949-1950) и др., имевших четко выраженный идеологический характер. Такие кампании осуществлялись в виде борьбы с «антипатриотизмом» и «безродным космополитизмом», «низкопоклонством перед Западом», «объективизмом» и «абстрактно-академическим духом», с нарушениями «принципа партийности». Разумеется, за всем этим стояла политическая власть, режим. Положения принятого 1 мая 1944 г. постановления по идеологическим вопросам были по отношению к науке не только подтверждены, но и существенно дополнены новыми партийными установлениями.

В наращивании в это время идеологического ресурса в отношениях власти и науки большая роль отводилась состоявшейся в конце 1949 г. беседе Сталина с группой философов о книге Г.Ф. Александрова «История западноевропейской философии». Продолжал доминировать ставший каноном в философии сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)», а работы вождя «Марксизм и вопросы языкознания» (1951) и «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952) были возведены в ранг выдающихся достижений общественной мысли.

В развернувшихся после ХХ съезда КПСС дискуссиях о реформировании Академии наук СССР наряду с такими проблемами, как разделение фундаментальных и прикладных исследований, а также философскими проблемами естествознания, о чем говорилось выше, широкий научный и общественный резонанс имела продолжавшаяся полемика о генетике, особую остроту которой придавала включенность в это противостояние руководства АН СССР и властей, прежде всего Н.С. Хрущева. Корни же этого конфликта уходят в 1937 г., поэтому для полноты картины нам придется сделать небольшой исторический экскурс.

Дело в том, что на проходившем 29-30 марта 1937 г. активе Академии наук СССР, посвященном обсуждению решений февральско24 О задачах разработки философских вопросов естествознания. Решение Всесоюзного совещания по философским вопросам современного естествознания // Труды Всесоюзного совещания по философским вопросам естествознания. М., 1959, с. 604.

мартовского пленума ЦК ВКП(б) (на нем Сталин призвал усилить борьбу против «вредителей и врагов народа», а известный оппонент Сталина в руководстве партии член Президиума АН СССР академик Н.И. Бухарин прямо на пленуме был арестован), непременный секретарь АН СССР академик Н.П. Горбунов в резко критической форме обрушился на самостоятельно мыслящих ученых. Он обвинял их в том, что по их вине академия оказалась в стороне от разгоревшихся тогда дискуссий по вопросам генетики, являвшихся, по его словам, «серьезными политич?