«Письма из Риги» в историософии Ю. Ф. Самарина

РУССКАЯ ИСТОРИОСОФИЯ

УДК 304.9:323.1(470+571) ББК 60.03:66.3(2)5

«ПИСЬМА ИЗ РИГИ» В ИСТОРИОСОФИИ Ю. Ф. САМАРИНА

С.И. СКОРОХОДОВА Московский педагогический государственный университет, г. Москва, Россия, E-mail: eleonora_reut@mail.ru

Анализируются «Письма из Риги» Ю.Ф. Самарина как первый в России политический памфлет. Раскрывается причина его написания и результаты, к которым привело его появление в общественной мысли России. Исследование основывается на малоизвестном архивном материале. Ведется полемика с некоторыми исследователями, которые считают, что сущность памфлета и более позднего произведения Самарина «Окраины России» заключается в призыве «русифицировать» прибалтийские народы, что причиной их написания являются национальные пристрастия самого автора. Обосновываются положения о том, что остзейский вопрос был напрямую связан с внешними притязаниями Германии, что «немецкое правительство Петербурга» более всего опасалось патриотических проявлений и оказывало поддержку сепаратистским настроениям остзейских баронов, презиравших и балтов и славяноросов. В заключение утверждается, что «Письма» повлияли на историософскую ориентацию творчества Ю.Ф. Самарина, а также на общественно-политическую атмосферу в обществе, обострив интерес к национальной политике.

«LETTERS FROM RIGA » IN HISTIRIOSOPHY OF YU.F. SAMARIN

S.I. SKOROHODOVA Moscow State Pedagogical University, Moscow, Russia, E-mail: eleonora_reut@mail.ru

The article analyses «Letters from Riga» by Yu.F. Samarin as the first political pamphlet in Russia. It reveals the reason why it was written, discovers the effects of its appearance in Russian public life. The research is based on little-known archive materials. The author is engaged in polemics with some researches who believe that the idea of the pamphlet and as well as the meaning of the later Samarin&s work «The Russian Suburbs», is to call to «russify» the Baltic peoples, and that the national favours of Yury Samarin were the grounds to write them. The article substantiates the view that the Baltic issue was directly connected with the external claims of Germany and that the «German Government of St. Petersburg» was mostly concerned with manifestations of patriotism and supported the separatist mood of Baltic barons who hated both Balts and Slavo-Russians. In conclusion, the article states that the «Letters» influenced on the historiosophical orientation of Yu.F. Samarin&s agenda as well as the public and politic atmosphere in the society: they drew attention to the national policy.

Ю.Ф. Самарин - «один из тех, кто стоял на вершинах, вот почему он не был понят в своё время.. .»Л Он был «христианином во всеоружии языческой мудрости и научного знания», «даровитейший деятель современной науки и общественной жизни во всеоружии нравственных христианских убеждений»2. Самарин обладал редким государственным мышлением и к вопросам политическим подходил с точки зрения интересов многонациональной России. Он впервые поставил вопрос о необходимости в русском государстве русской политики, направленной на поддержание «единоверцев» на окраинах, на процветание местных народностей, что возможно только при сильном государстве.

М.П. Погодин справедливо считал, что Самарин - «лучший выразитель политической доктрины славянофильства»3. Всё, что он писал, написано рукою воина, для которого перо, прежде всего, орудие борьбы. Памфлет «Письма из Риги» повлиял на направленность историософской проблематики мыслителя, а также на общественные настроения в России, поэтому следует остановиться на нём подробнее.

Итак, в 1846 году Ю.Ф. Самарин стал чиновником особых поручений при министерстве внутренних дел и служил в комитете по устройству быта лифлян-дских крестьян. В июле 1846 года, в связи с волнениями крестьян 1842-1846 годов в прибалтийских губерниях, он в составе ревизионной комиссии прибыл в Ригу. Самарин должен был изучить ход крестьянского дела в Лифляндии, выявить причину волнений в этом крае, изучить городское устройство Риги и составить проект его преобразования.

В Риге Самарин сразу ощутил отчуждённость местной общественной жизни от общероссийской. Его многое неприятно поразило: местное законодательство, привилегированное положение евангелически-лютеранской церкви, отсутствие русских школ и гимназий, отсутствие русских газет. Немецкий язык, несмотря на то, что был непонятен подавляющему большинству населения, был языком привилегированным, языком правительственных учреждений. Немцы «гнушались» русского языка. Русским купцам чинились препятствия при вступлении в братство Большой гильдии, так что они были лишены всякого участия в управлении сословном и городском. Кроме этого, он почувствовал слепую, глухую и слишком страшную вражду к русским, которая, по словам философа, испортила его сердце и характер4: «Атмосфера, в которой я жил эти два года, была пропитана ненавистью; сначала мне было очень тяжело: постоянное раздражение произвело было во мне физическое расстройство, какое-то горькое болезненное ощущение под самым сердцем. Потом я привык - стыдно сознаться, мне стало свободно, легко, почти отрадно постоянное настроение к спору и нападкам. Я свыкся с ненавистью...»5.

Самарин понял, что, несмотря на победу Петра I, немецкое меньшинство (не более ста тысяч) бесконтрольно господствовало не только над латышами и эстами, но и над русскими. Ливония по - прежнему оставалась феодальным владением немецких баронов, саботирующих распоряжения центральной власти путём бюрократического запутывания дел или интриг в самом Петербурге.

В результате Самарин пришёл к убеждению в «глубокой, коренной, систематической вражде Немцев к Русским»6. Самарин объяснил причину этой вражды

так: «В основе её лежит сознание исторической неудачи и происходящая от этого досада на самих себя. Вознаграждением за всё утраченное служит чувство племенной спеси, ничем не оправданная хвастливость и смешное презрение к России и всему Русскому. Немец же доволен тем, что он Немец; более ничего не нужно для его славы»7. Философ не был субъективен в своих оценках: русофобия остзейцев, действительно, была «неукротимой», они беззастенчиво клеветали на Россию и русский народ8. Например, книга Ф. Гене «О нравах русских», носившая обличительный характер, была очень популярна в то время в немецкой среде. «Они делали и будут делать нам страшное зло. <.> Отныне я считаю долгом всякого Русского по мере сил действовать против Остзейцев»9, - писал Самарин.

С большим трудом Юрию Фёдоровичу удалось проникнуть в Рижские архивы, куда до той поры не пускали русских исследователей. Он в совершенстве изучил историю Риги с момента её основания в 1200 году до эпохи Николая I. Результатом этой работы стали «Письма из Риги» и «История города Риги».

Согласно источникам, основателю Риги, епископу Альберту, она «была нужна как сборное место для крестоносцев, приехавших служить Богу, то есть проливать кровь туземцев, и как укреплённое убежище в случае опасности»10 - опасности со стороны порабощённых ими латышей и со стороны вольных народов Новгорода и Пскова. Такой цитаделью немецкого насилия Рига оставалась все 600 лет своего существования.

Самарин узнал, что в 1Х-Х веках многие прибалтийские племена входили в состав Руси и платили ей дань11. Даже в XII веке, согласно единогласному признанию немецких летописцев, Балтийское поморье тянуло к соседним русским княжествам. Свидетельства о мирном распространении православия между туземными племенами имелись в «Повести временных лет» и «Хронике Генриха Латыша». Внезапное появление немецких купцов, проповедников, крестоносцев привело к тому, что немцы отняли у русских Балтийский край, «католицизм отнял его у православия»12. Со времён немецкой феодально-католической агрессии XII века остзейские дворяне стали господствовать в этом крае, обеспечив себе статус замкнутых привилегированных сословий, а покорённые народы были обречены на экономический и национальный гнёт. «Если раньше укреплённые городки Герсика и Кукейнос... платили дань Владимиру Полоцкому, но были свободны и физически и духовно, то приход немцев превратил свободу местных жителей в крепостную зависимость»13.

Петр Великий закрепил Лифляндию за Россией, но, стремясь привлечь немцев на государственную службу, не желал вводить русских в местные сословия, чтобы не дать слишком сильно почувствовать давление победителей: это могло отвратить потомков немецких рыцарей от симпатий к русскому престолу. «Столь опрометчиво не поступал ни Стефан Баторий, ни Карл IX. Эти правители для целей государства вводили коренных подданных и даже не пытались привлечь остзейцев на службу, держа их в стороне и отдалении»14. Остзейцы сразу заявили о том, что будут служить правительству, а не русскому народу. Они, по мнению Самарина, воспитывали правительственный эгоизм, они дали почувствовать, что у власти могут быть свои, особые интересы, противоположные интересам земли15. Русские дворяне со времён Екатерины II лишились последней возможности выслуживать себе имения в остзейском крае. Деяния Павла I, согласно Самарину, «отодвинули победу государственного начала в Лифляндии на сто лет назад»16. В заключении исторического экскурса философ сделал вывод, что действия правительства были непоследовательными, а противодействие немецкого меньшинства - обдуманным, оно развивалось и обогащалось опытом17. К этому следует добавить, что Александр и Николай Павловичи восприняли немецкие приставки к своей русской фамилии от Петра III - Голштейн-Готторпские.

Чем больше Самарин вникал в прошлое Прибалтийского края, тем всё больше убеждался в том, что немецкое господство со времён меченосцев было настоящим бедствием для коренного населения. Оно страдало не только от крепостной зависимости, но и от неслыханного жестокого обращения. Самарин признавал за польским и шведским правителями стремление облегчить участь коренного населения, но немецкое дворянство всячески препятствовало этому, считая, что народ груб и не ценит блага свободы18. Немецкие бароны систематически подвергали «туземцев» онемечиванию, держали их в атмосфере страха и тёмного невежества. Таким образом, служа в комитете по устройству быта лифлян-дских крестьян и изучая историю Риги, Самарин впервые столкнулся с двумя основными вопросами, решению которых он, как писатель и общественный деятель, посвятил всю свою жизнь: вопрос освобождения крестьян и вопрос о политическом значении германизма в жизни и исторической судьбе России и её прибалтийских областей.

Ю.Ф. Самарин ратовал за укрепление единства государства. На основании изучения материалов из архива, он пришёл к выводу, что Ливония не имеет самостоятельного государственного начала, что она - часть России, поэтому, будучи оторванной от своего корня, она «оцепенела в неподвижности форм»19. Философ признал, что «Россия имела на Остзейский край исторические права»20. Л.Н. Гумилёв, как заметила С.Н. Ковальчук, был солидарен с Самариным, считая обособленное прибалтийское государство «химерическим образованием»21. Б.Н. Чичерин, напротив, определил Ливонию как государство.

Полагаем, что в XIX веке угнетённые латыши и эсты и думать не могли о создании собственного, политически независимого государства. Большинство населения Остзейских губерний надеялось только при помощи русского правительства избавиться от гнёта немецких баронов.

«История города Риги», объёмом в 500 страниц, была представлена Самариным как отчёт о работе в министерстве внутренних дел и произвела такое ошеломляющее впечатление на министра Л.А. Перовского, что он разрешил напечатать её только несколько лет спустя, всего в 25 экземплярах для «лиц высшего управления», но и их он не решился выпустить из своего кабинета, так как понимал, что сухая, но строго документальная книга Самарина не может не вызвать негодования среди правительствующих немцев Петербурга, близких императору. «История города Риги» увидела свет только через полвека, так что О. Миллер в 1876 году всерьёз думал, что она «погибла без следа»22.

Самарин отдавал себе отчёт в том, что существует тесная связь между воинствующим феодализмом остзейцев и немецким засильем в правительственных кругах Петербурга. Ему было ясно, как заметил Дурылин, что «Бенкендорфы, Палены, Дубельты, Адлерберги и прочие - вместе с прибалтийскими феодалами-немцами - состоят в одном и том же заговоре против русского народа и его кровных исторических и культурных интересов»23. Проводником остзейской политики в правительстве был П.А. Валуев. Баронесса Э.Ф. Раден, немка и протестантка, в проостзейском духе настраивала великую княгиню Елену Павловну, тётку Александра II, которая активно участвовала в политической жизни страны. С 1848 г. по 1876 г. пост генерал-губернатора в Прибалтике занимали люди, действующие в духе партикуляризма. Тем не мене Ю.Ф. Самарин писал К.С. Аксакову из Риги: «Систематическое угнетение Русских немцами, ежечастные оскорбления русской народности. - вот, что волнует мне кровь, и я тружусь для того, чтобы привести этот факт к сознанию, выставить его перед всеми. Независимо от служебных моих занятий, я пишу теперь письма об остзейском крае, которые буду посылать в Москву на имя Хомякова. <.> Прошу и тебя не только прочесть их, но и дать им ход»24.

«Письма из Риги» - одно из первых политических произведений в России. Они свидетельствуют о гражданском мужестве их автора. В «Письмах из Риги» Самарин «во всеоружии историка, со всею страстностью публициста и во всю полноту патриотического негодования. изобразил надменное беззаконие господства немцев в Прибалтийском крае, обращение ими латышей в кабалу, ненависть немцев к русским, презрение их к русской культуре и истории и насильственное онемечивание всего края»25.

«Письма из Риги» - памфлет, то есть публицистическое произведение, а не учёные записки. Для того чтобы показать, насколько остро и иронично они были написаны, приведем пример: «Итак, вот до чего дожили русские; их называют пришельцами в городе, более ста лет подвластном России, тогда как выходцев из Бремена и Любека, этих голышей, толпами приходящих из- за границы, вероятно не для выгод своих, а для просвещения России, встречают в том же городе, как родных братьев. Разбогатев разными средствами, иногда контрабандою или фальшивыми ассигнациями, как некоторые из первостатейных рижских купцов, они вступают беспрепятственно в братства, потом избираются в ратсгеры и в качестве судей, с высоты своей гордости решают участь русских»26.

Самарин пробыл в Риге два года и многое успел сделать. Он написал «Исторический очерк уничтожения крепостного состояния в Лифляндии»27 на основании двух документов, к которым имел доступ как член ревизионной комиссии: секретной записки 1842 года «О крепостном состоянии в Риге» А.П. Заболоцкого - Десятовского, написанной для П.Д. Киселёва, и записки Головина о ходе дел в Прибалтике с 1841 г. по 1845 г. Русский мыслитель подтвердил, что мнимое освобождение крестьян в 1819 году в Лифляндии было бесстыдным обезземеливанием латышей, попавших в безысходную земельную кабалу к немецким баронам. Он первым высказал в печатной форме мысль, которая только «потихоньку» обсуждалась в славянофильских кругах: о необходимости освобождения крестьян от крепостной зависимости. «Самарин понимал, что единство политическое, то есть механическое, будет миражём без единства народного. Задача каждой администрации, действующей на окраинах, поднять и укрепить общественные элементы, дружественно расположенные к основному населению страны.

<.. .> Самарин понял естественный союз своей страны с низшими классами населения на окраинах»28.

В связи с этим он стал собирать материал для написания истории сельского хозяйства, который вошёл в «Заключение к историческому обозрению уничтожения крепостного состояния в Лифляндии». В другом своём исследовании, «История городских учреждений Риги», Ю. Ф. Самарин показал, что немецкие бароны поддерживали реакционный средневековый строй экономических и правовых отношений в городе и в деревне, сохраняя за собой феодальные привилегии. Согласно выводу автора, для того чтобы эмансипировать латышей и эстов из-под немецкого влияния, воспитать их в интересах России, необходимо было коснуться привилегий остзейских баронов.

Параллельно Самарин изучал дела раскольников и много писал о них в черновиках. Он пришёл к выводу, что «раскол в Риге поддерживается не религиозным фанатизмом, а гражданским развратом»29. «Страшная бедность и сопряженный с нею разврат стали почти неизбежным уделом русского населения»30.

Самарин много хлопотал об устройстве в Риге русской школы, народной и ремесленной, которую правительство разрешило открыть в городе. Сохранилось его письмо к епископу Вениамину Рижскому от декабря 1848 года, где сообщалось, что русские купцы в Риге уже пожертвовали для создания школы 1405 рублей серебром и что он, Самарин, будет способствовать тому, чтобы к ним присоединились москвичи. Всё это должно было принести утешение угнетённым «однородцам и единоверцам в Лифляндии»31. Самарин верил, что «на поприще народного обучения мы можем вернуть всё утраченное и прочным образом привлечь к себе простонародье»32.

В 1848 году Самарин возвратился в Петербург, взял отпуск и отправился в родное Измалково, где провёл всю осень. В начале зимы он появился в Москве, откуда выезжал лишь в Абрамцево к Аксаковым и на девять дней в Богучарово к Хомякову, чтобы обсудить крестьянский вопрос.

В Москве Самарин набело переписал экземпляр своих «Писем» и дал прочесть их своим друзьям: Хомякову, Аксаковым, Свербеевым. Из посторонних лиц - митрополиту Филарету, А.П. Ермолову, графу С.Г. Строганову.

Филарет выразил сочувствие к «Письмам». Самарин просил у него защиты и покровительства православным латышам33. Митрополит обещал своё содействие для сбора денег в Москве на народное ремесленное училище. Добавим, что от себя Ю.Ф. Самарин до конца своих дней высылал Вениамину Рижскому денежные пожертвования на русско-эстоно-латышское училище (500 рублей), на Эзельское (150 рублей) и Рижское православные братства и на другие нужды34.

В высших сферах только Л.А. Перовский и П.Д. Киселёв поддержали Самарина, что в дальнейшем осложнило их положение. Ермолов и Строганов были сдержаны в выражении своего сочувствия. Между тем в Петербурге распространились в списках «Письма из Риги». На всех они произвели глубокое впечатление, даже на тех, кто не сочувствовал автору. Их трудно было достать. Такое возбуждение интереса к Остзейским делам не могло понравиться немцам. Они задумали отрезвить общество и нанести удар тому, кто имел дерзость открыто выступить против них.

В конце ноября отпуск у Самарина закончился, и 1 декабря он вновь появился в столице, где был прикомандирован в качестве помощника производителя дел к Остзейскому комитету, официально существовавшему в России с 1846 года по 1876 год. В течение двух месяцев Самарин много работал, иногда просиживал без обеда до 8 часов утра. «Письма» возбуждали сильную злобу немцев против него. Граф Пален не хотел допускать Самарина докладывать в комитете о городском деле в Риге и принимал его холодно.

Наконец, на заседаниях Остзейского комитета с 22 по 27 января «многотомные труды комиссии по ревизионной части, в которых было раскрыто множество злоупотреблений и упущений, требовавших немедленного исправления, остались без всяких практических последствий, а составленный ею проект был забракован, почти без рассмотрения, как труд чиновников, будто бы незнакомых с местными нуждами»35. Но этой «победы» немцам было мало. Они опасались, что влияние «Писем» из второстепенного круга чиновников проникнет в высший свет и коснётся тех людей, которых нельзя будет ни оклеветать, ни очернить в глазах правительства. Тогда они отступили на второй план и для защиты своей политической чести выдвинули князя А.А. Суворова, назначенного генерал-губернатором Прибалтики в 1848 году,.

Гонения на Самарина начались с официального письма Суворова Перовскому 14 февраля 1849 года, в котором он потребовал копию «Писем из Риги». Перовский ответил, что не имеет ни времени, ни средств изготовлять копии для него с частных трудов. Тогда Суворов обратился с жалобой к государю. Он направил свою атаку не на существо «Писем», а на нарушение Юрием Фёдоровичем канцелярской тайны.

Т.Н. Грановский сообщил об аресте Самарина С.М. Соловьёву: «На него жаловался царю Уваров как на литератора якобинской партии, служащего в министерстве внутренних дел»37. И.С. Аксаков обо всём информировал С.Т. Аксакова из Петербурга. Отец Самарина, Фёдор Васильевич, не только не бранил сына, но благословил его. Друзья были потрясены, немцы торжествовали.

За два дня до окончания заключения к Самарину подошёл духовник государя Бажанов. После разговора с ним состоялась беседа опального чиновника с Николаем I. Государь сказал, что книга Самарина ведёт к худшему, чем 14 декабря: она подрывает доверие к правительству и связь его с народом, обвиняя правительство в том, что оно национальные интересы русского народа приносит в жертву немцам.

Виновность Юрия Фёдоровича в строго юридическом смысле по законам того времени не подлежит никакому сомнению. Неслучайно Самарин сказал государю: «Сознаю, что я виноват»38. Впоследствии он признал, что «всё это было

незрело, писано с плеча, под влиянием раздражительных впечатлений и свойственной молодости дурной привычки тыкать правдою прямо в глаза»39.

Вскоре, после разговора с царём, Самарин был освобождён, и вероятно, не последнюю роль в этом сыграл тот факт, что он был крестником императора Александра I. Общество в целом оставалось враждебным к нему. Военный генерал-губернатор Москвы граф Закревский наговаривал на Самарина и вслух порицал великодушный поступок государя. Закревский притязал на европеизм, так как был воспитан на космополитических принципах начала XIX века. Он называл славянофилов то «красными», то «коммунистами». Вскоре в Москве было начато секретное дознание, которое выросло в пухлое дело о славянофилах40.

«Письма из Риги» стали боевым крещением Самарина. С этого момента он «всё время следил с вниманием за судьбою Православия в Лифляндии»41 и в историософии проводил мысль о необходимости в России национальной политики. Он трагически ощущал стремление власти к самодостаточности, когда писал: «Дело в том, что политика Австрии была искони и есть по преимуществу австрийская, политика Франции - французская, политика Англии - английская; но этой очевидной, до пошлости простой истины мы не могли понять потому единственно, что собственная наша политика была не русская, а мнимо консерватив-ная»42. С точки зрения философа, власть руководствовалась формулами без всякого содержания, «мёртвыми отвлечённостями», жертвуя при этом существенными интересами отечества. В работе «На чём основана и чем определяется верховная власть в России» Самарин писал: «Освободив себя от всякого национального определения, правительство лишает себя возможности располагать теми силами, которые почерпает народ в любви к родной земле, в сочувствии к своим одноплеменникам. Пусть бы ещё так, если б можно обойтись без этих сил: но дело в том, что всякое пробуждение национального чувства для такого правительства не только бесполезно, но и гибельно»43. В справедливости выводов Самарина славянофилы убедились на собственном опыте. По духу славянофилы были чужды «немецкому правительству Петербурга» (А.И. Герцен) гораздо в большей степени, чем западники. Думается, что дело здесь вовсе не в том, что славянофилы были деятелями раннего русского либерализма44. «Безличное» правительство желало видимых проявлений верноподданнических чувств и более всего опасалось патриотических проявлений. Такая политика неизбежно способствовала укреплению антирусских настроений на окраинах.

Недавно появился ряд диссертаций (Е.В. Ефремовой45, У.Л. Макеевой46), авторы которых осуждают Самарина за «безапелляционную критику правительства», за его призыв к «русификации». «Осторожная» политика, по их мнению, была бы более уместна в прибалтийском регионе47. К тому же в них отмечается, что «Бисмарк публично заявил о незаинтересованности Пруссии в дальнейших территориальных приобретениях в Прибалтике»48. Следовательно, делается вывод, что Самарин - фанатик!

Эти утверждения не соответствуют историческим реалиям. «Внешний» германизм носил ярко выраженный наступательный характер, и в этом отношении Прибалтика рассматривалась Бисмарком как плацдарм для наступления на Россию. В 1864 году при открытии лифляндского лантага генерал суперинтендант

Вальтер произнёс речь, цитаты из которой вплоть до первой мировой войны приводились в книгах и статьях по балтийскому вопросу. Он сказал: права немцев в Прибалтике незыблемы, господствующая церковь должна быть только евангелически-лютеранская, господствующей народностью - немецкая, и наконец, в Лифляндии могут и должны жить только немцы. Окончательная германизация края есть собственный и живой интерес инородцев, населяющих край49. В Берлине и Петербурге немецкие газетчики кричали об особых правах и привилегиях остзейского рыцарства, шла «печатная война». Всё это видел Самарин и через двадцать лет вновь вынужден был вернуться к теме губительного значения германизма для России и её народов в своём многотомном труде «Окраины». Он писал, находясь в октябре 1867 года в Берлине: «Общественное мнение в Пруссии признало Остзейский вопрос как свой вопрос и как законный предлог к вмешательству с её стороны. Глубоко проникло в здешние массы сознание политического признания Пруссии - взять под своё покровительство немецкую прибалтийскую колонию Пруссии»50. И еще: «Внутренний, домашний заговор постепенно складывается под крылом у нашего правительства, а за пределами России журнальная агитация пролагает пути для дипломатического вмешатель-ства»51. Таким образом, он понимал, что остзейский вопрос напрямую был связан с внешними притязаниями Германии.

По поводу обвинений в «русификации» Самарин писал И.С. Аксакову: «Что значит «русить» и кого «русить»? <...> Слышал ли ты, например, чтобы запрещалось подавать бумаги, писанные по Польски, или, чтобы намеревались выводить в училищах преподавание Польского языка, как выводил Вельепольский преподавание русского? Когда же Вы, наконец, перестанете повторять с чужого голоса всякую бессмыслицу?»52. В письмах к Вениамину Рижскому Самарин интересовался, с какого времени правительство стало готовить для Прибалтики священников, знающих языки коренного населения? 53 «Что бы там ни говорили, а Православие в Лифляндии держится не на учёных или полуучёных академиках, а на священниках и преподавателях из Латышей и Эстов. <...> Священник, сын крестьянина Латыша или Эста, если он только трезв, добр и грамотен, в тысячу раз лучше для Лифляндии, чем ученейшие богословы и тонкие политики из Тверян и Новгородцев.»54, - считал он. Непонятно, на основании чего Макеева и Ефремова заключили, что Самарин призывал к насильственной русификации.

«Письма из Риги» вызвали интерес в обществе к национальной политике. Через три года появились «Письма» М.П. Погодина о восточной политике, а под конец царствования Николая I рукописная литература, в которой обсуждались политические вопросы, так распространилась, что правительство признало своевременным разрешить политическую печать.

Памфлет Самарина отозвался в «Рижских письмах», написанных в 60-е годы XIX в. Кришьяном Валдемаром, одним из вдохновителей первой волны национального пробуждения латышей, для газеты М.Н. Каткова «Московские ведомости»55. И.С. Аксаков с негодованием обратил внимание на австро-германскую систему угнетения и онемечивания славянских народов. Он осудил немецких «изобретателей» теории национального насилия и петербургских её сторонников: «Мы не считаем цену крови основанием какого-либо права. ..<.. .> Мы, русские, не должны отказываться от свойств нашего народного характера и насиловать наше народное благодушие. Нам незачем учиться, у немцев, мы никогда не будем такими мастерами в тёмном искусстве - угнести, стереть, обезнаро-дить чужую народность, как прусаки или австрийцы»56. Предполагаем, что Ю.Ф. Самарин косвенно повлиял и на «социально-революционное славянофильство» зрелого М.А. Бакунина, который в 1896 году не хотел признавать на славянском троне «тирана чужеземного происхождения».

Исследовательница Ковальчук считала, что «Письма из Риги» направили Самарина по стезе политических страстей, поэтому он не смог утолить жажды богопознания и создать крупных религиозно-философских творений. В связи с этим вспомнилась работа В.В. Розанова «Христианство активно или пассивно?», где он пишет: «Да, так вот вопрос: зачем он выстрелил, а не читал молитву? <.> Идея пассивного христианства имеет одну мучительную сторону: успокаивая нас, она, наконец, оледеняет нас; мы становимся несколько похожи если не на «почивших»., то на обыкновенную ледяную сосульку»57. Думается, что Самарин никогда бы не покинул поле брани: он был цельной и деятельной натурой, он очень любил своё Отечество.

Примечания

Список литературы

Градовский А.Д. Трудные годы (1876-1880). М.: РОССПЭН, 2010. 566 с. Дурылин С.Н. Ю.Ф. Самарин, К.С. Аксаков, А.С. Хомяков, И.С. Аксаков, И.В. Киреевский. 1943. РГАЛИ Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 94.

Ефремова Е.В. Концепция исторического развития России Ю.Ф. Самарина: автореф. дис. ... канд. ист. наук. М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 2001. 24 с.

Ковальчук С.Н. Взыскую Истину... (Из истории религиозной, философской и общественно-политической мысли в Латвии: Ю.Ф. Самарин, Е.В. Чешихин, К.Ф. Жарков, А.В. Вейде-ман. Сер. XIX в. - сер. XX в.). Рига: LU FSI, 1998. 245 с.

Кузьмин А.Г. Кто в Прибалтике «коренной»? М.: Прометей, 1993. 32 с. Макеева У.Л. Общественно-политическая деятельность Ю.Ф. Самарина: автореф. дис. ... канд. ист. наук. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2007. 18 с.

Назарова Т.А. Общественно-политические взгляды Ю.Ф. Самарина. М.: Прометей, 1998.

Нольде Б.Э. Юрий Самарин и его время. М.: Эксмо; Алгоритм, 2003. 542 с. Поддубная Р.П. Самарины. Самара: Офорт, 2008. 584 с. Розанов В.В. Религия и культура. Т. I. М.: Правда, 1990. 638 с.

Самарин Ю.Ф. Исторический очерк уничтожения крепостного состояния в Лифляндии». НИОР РГБ Ф. 265. П. 85. Ед. хр. 5.

Самарин Ю.Ф. О раскольниках в Риге. НИОР РГБ Ф. 265. П. 222. Ед. хр. 8. Самарин Ю.Ф. Письма И.С. Аксакову. НИОР РГБ Ф. 265. П. 38. Ед. хр. 2. Самарин Ю.Ф. Письма к Вениамину Рижскому 1868-1872. НИОР РГБ Ф. 265. П. 141. Ед. хр. 12.

Самарин Ю.Ф. Письмо Епископу Вениамину Рижскому. НИОР РГБ Ф. 265. П. 141. Ед. хр. 11.

Самарин Ю.Ф. Православие и народность. М.: Ин-т русской цивилизации, 2008. 720 с. Самарин Ю.Ф. Сочинения. М., 1911. Т. XII. Письма 1840-1853. 477 с. Самарин Ю.Ф. Сочинения. Т. VII. М., 1889. 656 с. Славянофильство: pro et contra. СПб.: С.-Петерб. ун-т, 2009. 1059 с. Статьи и заметки о Самарине Ю.Ф. 1866-1901. РГАЛИ Ф. 191. П. 1. Ед. хр. 1030. Тарле Е.В. К истории русско-германских отношений в новейшее время // Русская мысль. 1914. №11. С. 83-93.

Цимбаев Н.И. Из истории славянофильской политической мысли // Вестник Московского университета. Серия История. 1985. № 6. С. 81-101.

References

Gradovskiy, AD. Trudnye gody (1876-1880) [Hard Years (1876-1880)], Moscow: RОSSPEN -Rossiiskoe politicheskoe izdatel&stvo, 2010, 566 p.

Durylin, S.N. Yu.F Samarin, K.S. Aksakov, AS. Khomyakov, I.S. Aksakov, I.V Kireevskiy. 1943 [Yu.F Samarin, K.S. Aksakov, AS. Khomyakov, I.S. Aksakov, I.V. Kireevskiy. 1943], Russian State Archive of Literature and Art, Fund 2980, Inventory 1, Unit 94.

Efremova, E.V Koncepciya istoricheskogo razvitiya Rossii Yu.F Samarina: avtoreferat dis. kand. istorich. nauk [Yu.F. Samarin&s Concept of Russia&s Historical Development: abstract of a candidate of historical sciences thesis], Moscow: Izdatel&stvo Moskovskogo Universiteta 2001, 24 p.

Kovalchuk, S.N. Vzyskuyu istinu... (iz istorii religioznoy, filosofskoy i obshchestvenno-politicheskoy mysli v Latvii:Yu.F. Samarin, E.V Cheshikhin, K.F. Zharkov, AV Vyedeman. Ser. XIX v. - ser. XX v. )[Longing for Truth... (From the History of Religious, Philosophical, Social and Political Thought in Latvia: Yu.F. Samarin, E.B. Cheshikhin, K.F. Zharkov, AV Veydeman: mid XIX - mid XX century)], Riga: LU FSI, 1998, 245 p.

Kuzmin, AG. Kto v Pribaltike «korennoy»? [Who is «native» in the Baltics?], Moscow: Prometey, 1993, 32 p.

Makeeva, U.L. Obshchestvenno-politicheskaya deyatel&nost& Yu.F Samarina: avtoref. disser. kand. istor. nauk [Social and Political Activities of Yu.F Samarin: abstract of a candidate of historical sciences thesis], St.-Petersburg: Izdatel&stvo Sankt - Peterburgskogo universiteta, 2007, 18 p.

Nazarova, T.A. Obshchestvenno-politicheskie vzglyady Yu.F Samarina [Social and Political Views of Yu.F. Samarin], Moscow: Prometey, 1998, 180 p.

Nolde, B.E. Yuriy Samarin i ego vremya [Yuriy Samarin and His Time], Moscow: Eksmo; Algoritm, 2003, 542 p.

Poddubnaya, R.P Samariny [The Samarins], Samara: Ofort, 2008, 584 p.

Rosanov, VV Religiya i kul&tura [Religion and Kulture], vol. I, Moscow: Pravda, 1990, 638 p.

Samarin, Yu.F Istoricheskiy ocherk unichtozheniya krepostnogo sostoyaniya v Liflyandii [Historical Essay of Extermination of Serfdom in Livonia], Manuscript Research Department of the Russian State Library, Fund 265, Folder 85, Unit 5.

Samarin, Yu.F. O raskol&nikakh v Rige [About Dissedents in Riga], Manuscript Research Department of the Russian State Library, Fund 265, Folder 222, Unit 8.

Samarin, Yu.F Pis&ma I.S. Aksakovu [The Letters to I. S. Aksakov], Manuscript Research Department of the Russian State Library, Fund 265, Folder 38, Unit 2.

Samarin, Yu.F Pis&ma k Veniaminu Rizhskomu 1868-1872 [The Letters to Veniamin Rizhskiy 1868-1872], Manuscript Research Department of the Russian State Library, Fund 265, Folder 141