ВОСТОКОВЕДЕНИЕ ORIENTAL STUDIES
УДК 94 (510). 08+572.9
ББК 63.3 (5 КИТ)+ 63.529 (5 МОНГ)
Саяна Баировна Намсараева,
кандидат исторических наук, доцент, Институт монголоведения, буддологии, тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук (Москва, Россия), e-mail: namsaraeva@gmail.com
Дилеммы цинской миграционной политики в приграничном Хулун-Буире на примере участи мусульман - таранчи
Данная статья посвящена проблемам цинской стратегии формирования этнического состава Хулун-Буира, района КНР граничащего с российским Забайкальем. Известно, что в течение XVIII в. туда был передислоцирован значительный контингент в основном из состава маньчжурских и монгольских знамённых войск. Однако, автор анализирует малоизвестный эпизод о высылке из Хулун-Буира мусульман землепашцев, известных также как уйгуры -таранчины, принудительно ввезенных туда ранее, и предполагает рассматривать его в качестве поворотного момента в определении дальнейшей стратегии развития этого приграничного региона. Автор выявляет ряд причин, почему цинские стратеги в ущерб экономическим интересам развития Хулун-Буира, решили создать здесь вблизи границ с Россией, по выражению О. Латтимора, зону «статичную» и закрытую [14, c. 377]. Новые данные, найденные автором в цинских архивных документах, в целом, пополняют наши сведения о формах контроля континентальных империй над периферийными полиэтничными регионами, и особенностях цинского режима управления приграничными территориями у границ Забайкалья, в частности.
Цинская империя, приграничные территории Китая, Хулун-Буир, знамённые войска, цинская миграционная и этническая политика, уйгуры - тарянчины.
Sayana Bairovna Namsaraeva,
Candidate of History, Associate professor the Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetian Studies of SB RAS (Moscow, Russia), e-mail: namsaraeva@gmail.com
Dilemmas of the Qing Migration Policy in Frontier Hulun-Buir:
Case Study of the Muslim Taranchi-Uyghurs’ Replacement
Ethnic composition of Hulun-Buir (China’s frontier region with Russian Eastern Siberia) was formed and constantly reshaped during the last three centuries. For example, Qing officials relocated ethnically hybrid Manchu-Mongol banner troops into the region to serve the border. The case of relocation of Taranchi’- Uyghurs examined in the paper shows that an attempt to vary local ‘banner’ population by
© С. Б. Намсараева, 2012
‘non-banner’ land cultivators, was considered by Qing officials as abortive and nonperspective. This paper is based on recently published Qing archival sources and investigates why Hulun-Buir continued to develop as ‘frontier of exclusion’ (expression introduced by Owen Lattimore) [14, p. 377], where trade and economic development have been neglected due to proximity of the Russian border. The author examines different models of the continental colonial administration with the example of Qing policy in frontier regions, and specifically focuses on complicities of the Russian-Chinese frontier in Hulun-Buir.
Известный исследователь Внутренней Азии и, в частности, Маньчжурии Оуэн Латтимор писал, что, исходя из политикогеографических условий, фронтирные (т. е. расположенные вдоль границ) территории Китая1 условно можно подразделить на два противоположных типа: «динамичные» (‘dynamic’) на юге; и «статичнонеподвижные» (‘static’) на севере [24, c. 377]. Начиная с конца XVII в., под «северными приграничными землями» (Ь^ШШ) подразумевались все земли, простиравшиеся вдоль линии границ с Россией, так как именно с этого периода первые договоры2, заключённые между Российским и Цинским государством, привели к разграничению земель и установлению линии границы между этими странами [5].
Воспринимая соседство с Россией как потенциально напряжённое, связанное с возможной агрессией и угрозой, Цинские власти установили на северных приграничных территориях совершенно особый режим управления местностью и формы контроля над населением, связанные в первую очередь с задачами по организации охраны границы, ведения караульной службы и пресечения попыток несанкционированного перехода. Именно поэтому Латтимор охарактеризовал эту зону как «статичную», так как она была очерчена ли-
ский договор 1678 г., Буринский и Кяхтинский до-
говоры 1727 г.
нией границы, и «напряжённую», так как, по замыслу цинских стратегов, она несла в себе функцию «заградительно-оборонительного» буфера (^Ш№)3 [12, с. 84].
Данная статья рассматривает круг вопросов, касающихся создания подобного «заградительно-оборонительного» буфера в Хулун-Буире, граничащего с российским Забайкальем. Хулун-Буир был местом первых территориальных споров за обладание Приамурьем с момента первых контактов (не всегда мирных)4 между Российской и Цин-ской империей, и стратегически чрезвычайно важным приграничным районом, находящимся на стыке разных регионов: Монголии, Маньчжурии, Забайкалья и Приамурья. Через Хулун-Буир также шёл кратчайший «ход в Китайское государство из Даур от Нерчинского острогу», как писал российский посланник к маньчжурскому двору Николай Спафарий [1, с. 147]. В частности, в статье будут рассмотрены особенности цинской миграционной политики в приграничных землях, сформулированной как «иминь шибянь»5 (переселять людей, [чтобы с их помощью] охранять границы) на примере Хулун-Буира. Автор ставит задачу проследить, каким образом цинская миграционная политика XVIII века предопределила формирование современного этнического состава этого региона.
Этноистория Хулун-Буира
Первое, что бросается в глаза при приземлении в аэропорт города Хайлар -столицы муниципального округа Хулун-Буир1 АРВМ, это огромный рекламный плакат, на котором изображена группа представителей местных этнических групп, одетых в разнообразные яркие национальные костюмы. Надпись на плакате приветствует гостей и призывает «познакомиться с традициями народов Хулун-Буира и ощутить очарование степной культуры»2. Действительно, Хулун-Буир считается одним из самых многонациональных регионов КНР и насчитывает около 38 различных народностей, проживающих здесь. Однако мало кто задумывается о том, что эти народы, представленные на плакате в качестве «местных», на самом деле таковыми не являются. Большинство из них появилось здесь не по своей воле, а в результате переселенческой политики, проводившейся цин-скими властями в течение ХУШ в.
Различные историко-географические описании Хулун-буирских земель цинско-го периода3 детально описывают поэтапное
заселение этих почти пустующих земель. В первую очередь, цинские власти передислоцировали сюда военный контингент из состава маньчжурских и монгольских знаменных войск, состоящий из приамурских народов тунгусо-маньчжурского происхождения и монголов разных родов из Южной и Западной Монголии. На самом деле, степные равнины Хулун-Буира не всегда были безлюдными. Эти земли входили в ареал кочевий различных монгольских и тунгуских родов, но именно дауры и дурбед-монголы (кит. ^±^{Й#Щ^ду-эр-бо-те мэн-гу), когда-то жившие здесь, в свои преданиях называют Хулун-Буирские степи своей родиной4 [10]. Некоторые русскоязычные источники
XVII в. также сообщают, что в этих местах жили некие «кочевые торгочины»5. В XVII в. в связи с участившимися военными конфликтами с русскими казаками в Приамурье многие местные народы, видя в новых соседях потенциальную угрозу, покинули эти земли и откочевали вглубь Дунбэя. Они примкнули к маньчжурам, которые в это время активно консолидировали вокруг себя все родственные народы Маньчжурии, создавая с ними широкие альянсные союзы [3]. Войдя в состав знамённых войск, они тем самым увеличили военную мощь маньчжуров, направленную в тот период на завоевание Китая и Северной Монголии. Подобная миграция большей части приамурских народов на юг отвечала интересам маньчжуров, так как одновременно появлялась возможность «лишить русских опоры в Приамурье» [4]. Таким образом, до определения линии границ с Россией стратегия цинских властей в Хулун-Буире заключалась в том, чтобы способствовать миграции приамурских народов вглубь Дунбэя, оста-
Го Дафу ^^^) принадлежит сочинение «Хулун-
Буирский вопрос» (У^Й^ЙЖ) и др.
вить приграничные земли с Россией в запустении.
Соглашения Буриинского и Кяхтинского договоров 1727 г., помимо уточнения линии границы также предусматривали открытие беспошлинной приграничной торговли в Кяхте и Цурухайту, который находился как раз на Хулун-Буирском участке границы, и отправку торговых караванов до Пекина. В этот период среди основных мер цинского двора по созданию регулярной службы по охране границ и сопровождению торговых караванов вглубь Маньчжурии стало образование Хулун-Буирского наместничества, отдельной военно-административной единицы, во главе которой стоял фудутун офицер крупного соединения знаменных войск, расквартированных в Хайларе. Границы наместничества были определены следующим образом: на востоке — до горной гряды Большого Хинга-на, на юго-западе — до границ с Халхой (Цэ-цэнхановский аймак), с запада до севера -вдоль реки Аргунь по линии границы с Россией. Первыми в 1732 г. сюда были переведены три тысячи знамённых дауров с семьями из Цицикара, затем группа уланцабских знаменных монголов из Южной Монголии. В 1734 г. из Цэцэнхановского аймака были переселены две с половиной тысячи знамённых барга-монголов. Позже Хулун-буирский гарнизон был усилен — из Цицикара было переведено несколько тысяч дауров, соло-нов1 и орочонов. Затем в Хулун-Буир было направлено несколько групп ойратских родов Алтая, которые согласились перейти на сторону маньчжуров после разгрома Джунгарского ханства в середине XVIII в.2 Всё это разноязыкое воинство было поделено на знамёна в основном по принципу этнической близости, с образованием нескольких знамён солонов, знамён барга-монголов, в состав которых включили дауров, и отдельного знамени, состоящего из ороченов. По принципу внутренней организации Хулун-Буирские знамёна отличались и от монгольских сеймовых, и от маньчжурских «восьмизнамённых»
войск, представляя как бы смесь этих двух типов организации войска3.
Судя по «Реестровым записям Хулун-Буирского фудутуна», знамёна периодически дробились, укрупнялись, к их составу причислялись новые группы солдат, при этом принцип этнической и языковой близости не всегда соблюдался4. Так, группы «вновь прибывших» образовывали новое знамя с обозначением «новые» (^); таким образом, возникли знамёна «новых барга» и знамёна «новых ойратов». А группы «старожилов» получали приставку «старый» (И). Так, например, первая группа ойратов была переселена в Хулун-Буир в 1731 г., они представляли собой тех ойратов, которые были пленены ещё императором Сюанье (девиз правления Кан-си 1662-1722 гг.) во время войны с джунгарским ханом Галданом в 1697 г. Другая часть ойратов была сослана в Хулун-Буир в 1755 г. сразу после подавления восстания Амурсаны в Синьцзяне. Соответственно, эти две разные группы ойратов, прибывшие в разные времена, стали называться как знамена «старых ойратов» и знамёна «новых ойратов».
Знаменные войска постоянно перемещали из гарнизона в гарнизон практически каждые 10-15 лет. Например, знамёна солонов и дауров в 70-е гг. XVII в. были размещены в вотчине маньчжуров в Нингута, затем они были переведены в Цицикар, прежде чем оказаться в Хулун-Буире [17, с. 25]. Как пишет американский исследователь Кристофер Этвуд: «...все обитатели Хулун-Буира глубоко осознавали, что они составляют общество мигрантов и переселенцев, которых послали сюда с единственной целью - служить Цин-скому государству. Воинская служба стала их главным предназначением и смыслом их жизни» [18, с. 5].
Оторвав от родовых мест и родовых кланов, заменив многим казнь службой на окраине империи, цинские власти планомерно создавали из переселённых в Хулун-Буир
народов профессиональное военное сообщество. Войска стали нести регулярную охрану границ; за каждым знаменем был закреплён участок границы и определённая территория — кочевье внутри наместничества, примерно соответствующая современному расположению их национальных автономных уездов в Хулун-Буире. Общим языком для этого гарнизонного сообщества стал маньчжурский язык, хотя ни для кого из них он не был родным.
Прибытие уйгуров-таранчи в Хулун-Буир
Работая с цинскими источниками и литературой по истории Хулун-Буира, мне повстречался один любопытный документ, повествующий, казалось бы, о малозначительном эпизоде, произошедшем в середине
XVIII в. Речь идёт о попытке разнообразить состав местного знаменного населения, «разбавив» его неслужилым земледельческим населением1.
Весной 1760 года 49-летний император Хунли2 получил срочный доклад от Хурчи3, гарнизонного командующего в Хулун-Буире. Хурчи возглавлял один из самых закалённых в боях отряд монголо-маньчжурских «восьмизнаменных» войск. После пяти лет победоносной военной кампании в Синьцзяне и окончательного разгрома Джунгарского ханства его отряд был передислоцирован в 1759 г. назад в Хулун-Буир для продолжения службы по охране границ. В своём докладе Хурчи докладывал трону об удручающих обстоятельствах, в которых оказался доблестный гарнизон по возвращении домой:
«.Сопроводив войска в Хулун-Буир, [Ваш] недостойный раб увидел, что солон-ские войска и отряды барга-монголов не имеют средств к существованию, всё находится в запустении, нет скота, а [войско], чтобы выжить, ест рыбу и побирается. В последние годы здесь была большая засуха, не было
урожая, а от зимних холодов и снежных бурь пал почти весь скот. Сейчас осталось немного скота, верблюдов и того меньше, не хватает ездовых лошадей для караульной службы. А ведь граница с Россией тянется около 200 ли и идёт на север вплоть до гор4. Места [здесь] степные и пустынные, лесных угодий для охоты нет, не сравнить с Бутхэ5. Ваш раб Хурчи, неоднократно удостаивавшийся императорской милости, спешит сообщить, что солдаты страдают, а их силы истощены. Им [надо] охранять границу, а [от них в таком состоянии] нет никакой пользы» [цит. по 11, с. 79].
В качестве выхода из тяжёлой ситуации Хурчи предлагал прислать из Синьцзяна мусульман, которых ойраты (западные монголы) называли «таранчи»6 - землепашцы. Хурчи считал, что они могли бы научить «знамённый» гарнизон обрабатывать землю и возделывать урожай: «...Тогда через несколько лет ситуация исправится: зерна будет достаточно, скот расплодится, а войска обретут силу и мощь. Это пойдёт только на пользу службе по охране границы» [цит. по: 11, c. 79].
Хурчи имел все основания рассуждать подобным образом, так как во главе своего семитысячного Хулун-Буирского войска он побывал в городах-оазисах Южного Турке -стана, когда подавлял там восстание мусульман ходжа, и видел, как мусульмане таранчи выращивали зерно в Илийском крае Северной Джунгарии. Тут необходимо пояснить, что многолетние военные кампании в Джунгарии подорвали экономику Цинской
^&Ш), хранящихся в Первом историческом архиве КНР [15].
империи, поэтому император Хунли поставил задачу для знамённых войск, дислоцированных в Синьцзяне, обеспечивать себя зерном и фуражом. Специальные войска «зелёного знамени», в основном состоящие из китайцев, должны были возделывать земли с помощью колонистов. Хурчи полагал, что такая же модель «самообеспечения» могла бы быть применена и в Хулун-Буире. Император Хунли поручил члену Военного совета1 генералу Фухэну2 рассмотреть этот вопрос. Вскоре Военный совет распорядился прислать в Хулун-Буир сто семей мусульманских та-ранчи в качестве рабов из числа сосланных из разных областей Синьцзяна в китайскую провинцию Ганьсу. В своём распоряжении Фухэн рассуждал следующим образом:
«... Надеюсь, что знамённые солоны, что издавна вели монгольский образ жизни3 (курсив мой), скоро "станут на ноги" и вернутся к своим исконным занятиям. Что же касается предложения, чтобы ссыльные мусуль-манские4преступники учили солонов возделывать землю, с одной стороны, это может быть полезно. Но, с другой стороны, солоны могут быть заражены привычками ханьцев5 (курсив мой). Впоследствии будет трудно излечить их и вернуть к исконной безупречной морали. Ситуация неизбежная. По сему приказываю, как только наладится гарнизонная жизнь, доложить мне как землепашество отразилось на жизни [знамённых], чтобы принять окончательное решение.
Эксперимент оказался более чем удачным, в течение трёх лет солдаты хулунбуир-ского гарнизона — солоны, барга-монголы и ойраты построили отводные ирригационные каналы от реки Халха, вспахали целину, стали собирать урожаи ячменя и проса. Хурчи регулярно докладывал Военному совету о ходе своего проекта: сколько купили быков
для распашки, как распределили семьи та-ранчинов по гарнизону; также он сетовал, что если бы одна треть ссыльных мусульман не умерла бы от болезней и сурового климата, то урожаи второго и третьего годов были бы значительно выше. Вскоре Хурчи сообщил, что гарнизонная служба в Хулун-Буире наладилась, что солдаты научились хорошо обрабатывать землю, что зерна и фуража запасено впрок, что теперь он намерен привлечь больше солдат к пахотным работам, чтобы расширить ирригационные каналы и засеять больше площадей.
Но Военный совет вдруг подал прошение императору Хунли запретить Хулун-Буирскому гарнизону заниматься хлебопашеством и отправить мусульман-таранчи обратно в Улясутайский край поднимать целину там. Военный совет опасался, что занятие земледелием подорвёт воинское искусство «знамённого» гарнизона. Генерал маньчжур Фухэн писал:
«.Покорнейше докладываем трону, что солоны испокон веков жили и кормили себя охотой и не занимались землепашеством. С малых лет они учатся охотиться, а к зрелым годам становятся искусными [стрелками]. Ныне же солоны усердно занялись землепашеством. [В этом лишь] краткосрочная выгода, а в будущем это, [несомненно], принесёт лишь вред. Солдаты стали приобретать привычки ханцев6 (курсив мой) и скоро забудут свои исконные ратные навыки, начнут пренебрегать своим [воинским] мастерством. Для охраны границ какая будет польза?» [Ibid. с. 83].
Вскоре после сбора урожая все таран-чины были направлены через Улясутай в Урумчи, а оттуда в Илийский край, где разворачивался другой «проект» по распашке целинных земель. На этом недолгое пребывание мусульман-таранчи в Хулун-Буире было завершено.
В этой переписке, на мой взгляд, содержатся очень интересные представления цинского двора о неких специфических чертах, присущих разным народам, об их разных навыках, которые могут быть ценными для использования. Особый интерес вызывает выражение «привычки ханьцев», использованное для
рассуждений о туркестанских мусульманах.
Судя по всему, для маньчжуров и китайцы-ханьцы и мусульман-таранчи представляли собой один культурно-хозяйственный тип землепашцев, в отличие от кочевников-скотоводов и охотников, к которым маньчжуры относили себя, монголов и родственные им группы тунгусо-маньчжурского происхождения. Можно также предположить, что термин ханьцы, который в наше время употребляется как этноним и самоназвание китайцев, в понимании маньчжуров имел несколько иное значение и употребление, как видно из приведённых выше примеров. Скорее всего, это был своеобразный культурный идентификатор, один из ярлыков для классификации народов Цинской империи по типу хозяйствования, независимо от их происхождения, языка и религиозных воззрений. Видимо, поэтому с точки зрения маньчжуров мусульмане-таранчи были людьми того же сорта, что и китайцы-ханьцы. Примечательно, что маньчжуры также отождествляли с китайцами-ханьцами и многочисленные земледельческие народы юга и юго-запада Китая, всячески способствуя их ассимиляции с китайскими колонистами [28]. К тому же многие исследователи цинского Китая уже не раз отмечали, что понимаемые сейчас как этнонимы такие слова, как «маньчжуры», «монголы», «хуэйцзу» и т. д., в цинских источниках имели несколько иную смысловую нагрузку: они нередко указывали нетолько на этническое происхождение, сколькона принадлежность к военно-политическому альянсу, к которому примыкала менее значимая группа и, соответственно, получала право называться именем своего нового союзника и могущественного соседа [22; 21; 25; 26 и др.]1.
Второй важный момент, затронутый в этой переписке, это тревога цинских военачальников, что знамённые войска из-за занятия земледелием могут утратить свои ратные навыки, так как будут «заражены привычками ханьцев». Это тревога как раз отражает
состояние маньчжурских знамённых войск после завоевания собственно китайских земель. Дело в том, что знаменные войска, расквартированные в гарнизонах по китайским городам, очень скоро попали под «тлетворное» влияние китайской городской рафинированной культуры. Второе и третье поколения знамённых, выросшие в городских гарнизонах, были уже совсем далеки от идеала доблестных маньчжурских воинов старых дней и их «исконной безупречной морали». Дело дошло до того, что в 1730-40-х гг., император Хунли начал кампанию по возрождению исконного маньчжурского образа жизни среди знаменных войск — то, что знаменитый исследователь цинского периода Марк Эллиот назвал как «Manchu way» [22]. Настоящий маньчжурский воин должен был быть не только искусным наездником, хорошо стрелять из лука, говорить по-маньчжурски, но и вести скромный аскетичный образ жизни. Исследователь Майкл Чан приводит такие факты, что дело доходило о того, что знамённым войскам было запрещено использовать пороховые мушкеты, чтобы солдатам не утратить навыки стрельбы из лука [20, с. 186]. Император Хунли во время своих регулярных инспекционных поездок по южным приморским провинциям Китая устраивал смотры знамённых гарнизонных войск, чтобы убедиться, что они ещё не утратили свою боеспособность, а масштабные облавные охоты в летней императорской резиденции в Жэхэ стали своеобразными военными учениями для знамённых войск, размещённых в Монголии и Маньчжурии. Поэтому сохранение исконного маньчжурского, или монгольского, по выражению генерала Фухэна, образа жизни в знамённых войсках и поддержание их боеспособности было напрямую связано с безопасностью маньчжурского трона и способностью обеспечить господство Цинов над завоёванными народами и территориями.
Видимо, именно поэтому Военный совет так опасался за состояние боевого духа Хулун-Буирского гарнизона, так как он имел особую ценность для цинских военачальников — он составлял авангард цинских войск. Знаменные войска хулунбуирского фудуту-на сыграли большую роль в наступательных действиях цинской армии. Восемь знамен дауров и солонов, как сообщает историко-
географическая хроника «Хулунбэй’эр чжи-люэ», принимали участие в усмирении Синьцзяна, подавлении мятежей в провинциях Ганьсу, Нинся, Юньнани и Цинхае, в военных кампаниях в Улясутае, Тибете и на Тайване [13]1. Этот эпизод, в котором выражена тревога за боеспособность и боевой дух знаменного гарнизона где-то далеко в Хулун-Буире, свидетельствует о том, что, даже вступив в период своего «ратного триумфизма»2, наступившего после 1760-х гг., когда, казалось бы, были повержены все внешние враги, а территория империи достигла небывалых размеров, цинские стратеги понимали, что их господство удерживается только с помощью боеспособной и эффективной армии. Поэтому, запретив Хулун-Буирскому гарнизону заниматься хлебопашеством, Военный совет посчитал, что гарнизон должен быть занят только военной службой, дав поручение «восьми торговым кланам» провинции Шаньси (А^Ш) снабжать гарнизон всем необходимым [16]. Как сказано в «Описании Хулун-Буирских земель»: «.Их [дауров,
солонов и барга-монголов] стали снабжать
всем [необходимым], чтобы [они] были заняты [только] охраной границы» [13].
Выводы
Цинские стратеги в ущерб экономическим интересам развития Хулун-Буира решили создать вблизи границ с Российским Забайкальем своеобразную милитаризованную зону. Поэтому начиная с середины XVIII в., суть миграционной политики властей заключалась в том, чтобы заселять эти земли не просто колонистами или ссыльными, как это было в других приграничных землях Цинской империи, а только самыми боеспособными знамёнными отрядами цинских войск, которые состояли из кочевых народов монгольского и маньчжуро-тунгусского происхождения. Поэтому, рассматривая многонациональный состав приграничных территорий современного Китая, особенно важно понимать, что во многом это результат цинской миграционной политики, создавшей некий искусственный конгломерат народов, перемещённых не по своей воле. В этом смысле история Хулун-Буира является одним из ярких подтверждений данного тезиса.
Список литературы и источников
Empire at the Margins: Culture, Ethnicity and Frontier in Early Modern China /
(Eds.) Pamela K. Crossley, Donald Sutton and Helen F. Siu. Berkeley: University of California Press, 2006. P. 469-508.
Статья поступила в редакцию 30.03.2012 г.