Спросить
Войти

Народы Северо-Востока России и советское государство

Автор: указан в статье

НАРОДЫ СЕВЕРО-ВОСТОКА РОССИИ И СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО

© Широков А.И.

Северо-Восточный государственный университет, г. Магадан

В статье рассматриваются проблемы исторических судеб коренного населения Северо-Востока России в условиях интенсивного меж-цивилизационного взаимодействия в советскую эпоху. Признавая определенные успехи советской национальной политики, особенно в 1920-е гг., автор сосредотачивает свое внимание на негативных последствиях основных направлений деятельности советского государства, фактически поставивших аборигенные этносы региона на грань национального выживания.

Проблемы межцивилизационного взаимодействия в условиях современности приобретают непреходящее значение. Это особенно важно по двум основным причинам. Первое. Стабильность и поступательность развития нашей страны во многом обуславливается адекватным учетом мно-гонациональности и поликультурности населения России, населяющего ее огромные пространства. Второе. Усиливающееся взаимопроникновение культур населяющих нашу планету народов в условиях глобализации заставляет чрезвычайно осторожно продвигаться в направлении создания наднациональных политических и экономических структур. Такие структуры обязаны содействовать тому, чтобы каждый этнос, сохраняя культурную идентичность, мог использовать общечеловеческий опыт в положительной динамике своего развития.

В этом отношении пристальное внимание к проблемам российского Севера безусловно оправданно. Его экономическая и геополитическая роль сегодня огромна и с неизбежностью будет возрастать в будущем. С одной стороны, Север - это крупнейший, а после распада СССР - последний резерв развития страны. Именно на него приходится 70 - 80 % из тех 300 трлн. долларов, в которые ООН оценила ископаемые ресурсы России [12, С. 21]. С другой, именно Север, как «арктический фасад России», во многом определяет роль и место нашей страны в международных экономических и политических отношениях.

Соответственно сказанному, чрезвычайно актуальным становится изучение характера межкультурных, межцивилизационных контактов на территории Российского Севера в целом и Северо-Востока России, в частности. И здесь нельзя обойтись без анализа истории взаимоотношений между коренным населением, создавшим свою уникальную цивилизацию, и

населением инонациональным, которое пришло сюда со своими приоритетами и ценностями. Это тем более важно, что в советской научной литературе основное внимание уделялось историко-этнографическим, фольклорным и лингвистическим изысканиям в максимально «очищенных» от внешнего окружения этнических группах. В то же время исследований, направленных на анализ социально-экономических, культурных, психологических проблем, возникавших в условиях интенсивного межэтнического взаимодействия, было явно недостаточно [11, С. 13].

В течение долгого времени в исторической науке безраздельно господствовал взгляд на российское (советское) государство как на благодетельное Проведение, исключительно благодаря которому народы Севера из своей предыстории перешли к своей истории подлинной и настоящей. Это было характерным для описания вхождения территории Северо-Востока в состав России, рассматривавшейся исключительно как мирный процесс. Походы русских казаков рассматривались как «великие географические открытия». А сами казаки представали в облике бескорыстных землепроходцев, этаких «рыцарей без страха и упрека» [7, С. 11]. Одновременно история народов Северо-Востока в ХХ столетии описывалась исключительно как неуклонно поступательное развитие, ставшее возможным в ходе государственной политики так называемого «освоения» региона. Сегодня перечисленные концептуальные основания подвергаются серьезной и обоснованной критике. И, прежде всего, потому, что историческая действительность во многом им противоречила и противоречит.

Не углубляясь в историографию проблемы, заметим, что вполне разумным будет рассматривать этот вопрос в контексте российской - советской колонизации Северо-Востока. В разные периоды она имела различную степень интенсивности и напряженности государственной политики. Итоги досоветской колонизации края очень рельефно подвел известный исследователь Дальнего Востока Н.В. Слюнин. Еще в 1908 г. он писал: «водворившись в крае, мы не заглядывали в его будущее, как будто не собираясь там оставаться. За все время обладания окраиной (для Охотско

- Камчатского края - 270 лет, для Амурского района - 50 лет) не было выработано ни определенного плана колонизации, ни однообразной системы эксплуатации местных богатств, ни такого административного строя, который благоприятствовал бы экономическому развитию» [19, С. 6]. Это положение усугублялось хищнической эксплуатацией биологических ресурсов территории российскими и американскими промышленниками. Частыми среди аборигенов были эпидемии привнесенных сюда болезней, усугублявшиеся практически полным отсутствием системы медицинской помощи. Коренные жители региона не имели возможности получения образования.

Первые годы существования советской власти после революционных событий 1917 г. характеризовались коренным изменением государственной политики по отношению к малым северным народностям.

Различия в уровне развития социальной среды в центральных районах страны и на ее окраинах к тому времени привели к тому, что советское государство, осознавая важность решения вопросов внутренней колонизации, ставило перед собой весьма широкие задачи.

Для их решения были использованы серьезные интеллектуальные и административные ресурсы. В этом отношении заслуживает особого внимания деятельность специализированного научного подразделения - Государственного колонизационного научно - исследовательского института, созданного в начале 1920-х гг. и имевшего целью разработку программ колонизации окраинных территорий Севера, Дальнего Востока и Азиатской части страны. Сотрудник Госколонита профессор А.А. Ярилов формулировал задачи колонизации, демиургом которой должно было стать советское государство. По его мнению, колонизации «надлежит вместить в себя представление о том, что не навязывается из вне и более или менее насильно иными интересами, а что вытекает из потребностей самих окраин или колонизационных районов вообще, что имеет согласовать эти потребности с общегосударственными интересами в целом, с интересами Союза всех федеративных республик, с интересами всего трудящегося человечества» [25, С. 7]. При этом исследователь специально отмечал, что «центр здания переносится прежде всего на устройство местного туземного населения, как наиболее ценного колониста, наилучше приспособленного к непосредственной (а не через труд другого человека) эксплуатации природных богатств своего района» [24, С. 52].

Реализация на практике этих концептуальных оснований нашла свое отражение в деятельности образованного 20 июня 1924 г. Комитета Содействия малым народностям северных окраин («Комитета Севера») при Президиуме ВЦИК. Основной его задачей объявлялось «содействие планомерному устроению малых народностей Севера в хозяйственно-экономическом, административно-судебном и культурно-санитарном отношении» [17, С. 224]. Представители коренных народов Севера могли принимать участие в работе Пленумов Комитета на правах членов. Комитет проводил свою работу через другие государственные учреждения, по отношению к которым обладал распорядительными правами. Он также имел право контроля над выполнением всех нормативных актов, касавшихся малочисленных народов Севера. В целях обеспечения его деятельности, в течение 1924 - 1925 гг. были созданы региональные отделения Комитета Севера в Сибири и на Дальнем Востоке [2, С. 25].

25 февраля 1925 г. Постановление ВЦИК и СНК определило обязанности Комитета, в которые правительством включались: «а) Выяснение,

разработка и проведение в установленном порядке мероприятий, необходимых для хозяйственно - экономического подъема Севера; ... в) Собирание необходимых сведений о жизни и нуждах северных народностей, изучение истории, культуры и быта» [18, С. 7].

Одним из важнейших мероприятий в деятельности Комитета Севера стало активное содействие проведению в 1926/1927 гг. так называемой Приполярной переписи, позволившей уточнить демографическую и хозяйственно-экономическую ситуацию практически во всех северных регионах. В интересующем нас регионе перепись коснулась населения Чукотского, Анадырского и Пенжинского районов Камчатского округа и Ольского района Николаевского округа Дальне-Восточного Края, а также Колымского округа Якутской АССР, включавшего Колымский улус, Нижнеколымскую волость и район Восточной тундры, согласно административно-территориальному делению того времени.

Численность населения здесь составила по данным переписи. 28 520 человек. Обобщая все имеющиеся данные, мы получим примерно равное соотношение между оседлыми жителями и кочевниками в структуре населения - соответственно 14 344 человека (или 50,3 %) и 14 176 чел. (или

49.7 %).

При этом самой большой национальной группой в составе всего населения региона оказываются чукчи (всего - 6835 чел., из которых 48,8 % -кочевые). Второй по численности можно считать указанную переписью Анадырского района группу кочевых чукчей и эскимосов (4549 чел.). Затем следуют 4502 оседлых якута. Далее, в порядке убывания: коряки (всего 3448 чел., из которых 59,8 % - кочевые), эвены (всего 3370 чел., 87,3 %

- кочевники), 1250 оседлых эскимосов, эвены (всего 900 чел., из которых

94.8 % - кочевые), чуванцы (всего 687 чел., 45,4 % - кочевники), оседлые камчадалы (315 чел.) и юкагиры (всего 166 чел., 72,3 % - кочевые).

Пришлое население (по терминологии переписи - «русские и прочие нетуземцы») во всех перечисленных нами районах составило всего 2498 человек, что равно лишь 8,7 % общей численности населения региона [23, С. 17-19].

Экономическую основу жизнедеятельности аборигенов в это время составляли три культурно-хозяйственных комплекса: морское зверобойное хозяйство, крупнотабунное оленеводческое хозяйство, рыболовецкое и охотничье хозяйство [14, С. 17]. Вполне естественно, что они не исчерпывали всего спектра производственных занятий населения, но являлись обозначением лишь основного направления промысловой деятельности, к которому примыкали все остальные, играющие менее значительную роль.

Специфика образа жизни аборигенного населения вызвала к жизни оригинальную организационную форму деятельности «Комитета Севера», создававшего в местах обитания туземцев специальные комплексные учреждения - культбазы. Резолюцией Второго расширенного Пленума «Ко-

митета Севера» (май 1925 г.) было предписано «признать устройство культурных баз целесообразным методом работы - для культурного подъема, развития самодеятельности, выработки основ национального самоопределения, и вовлечения туземных племен в советское строительство» [18, С. 16]. В своей работе эти организации должны были сочетать кооперативные, хозяйственные, просветительские, медицинские, ветеринарные и научно-исследовательские направления деятельности. Государственные инвестиции в строительство культбаз с 1926 г. по 1930 г. увеличились более чем в 5,3 раза [18, С. 32].

На Северо-Востоке были созданы пять культбаз: Нагаевская (для эвенов Охотского побережья) - в бухте Нагаева, Пенжинская (корякская) -на р. Пенжине, Чаунская (в Чаунской губе) и Вилюнейская (на р. Хотыр-ке) - для чукчей, Чукотская (в бухте Лаврентия) - для чукчей и эскимосов.

При опоре на Нагаевскую кульбазу стали возникать просветительские учреждения на Колыме. В 1930 г. молодой учитель П.И. Борисов основал в селе Сеймчан первую школу в Среднеканском районе. Затем, в 1931 г. им же была основана первая начальная школа в стойбище Нелемное для детей юкагиров, эвенов и якутов, живших в верховьях Колымы [3, С. 3334].

Другим важным направлением государственной национальной политики на Северо-Востоке в 1920-х гг. явилась практика организации снабжения коренного населения региона. Из отчетных документов Дальневосточного «Комитета Севера» следует, что в 1928/1929 г. на Камчатку и в Охотско-Ольский район было завезено товаров на 3,1 млн. руб., а в 1929/1930 г. этот показатель увеличился до 6,26 млн. руб. [4, С. 102].

Однако эти мероприятия, проводившиеся в 1920-х гг. в рамках новой экономической политики, сочетались с тем, что при организации в регионе системы советской торговли, основанной на эквивалентном обмене, происходило включение Северо-Востока в структуру экономических отношений, создававшихся НЭП.

В середине 1920-х гг. впервые в своей истории коренные народы Севера получили возможность формировать собственные органы власти. Декрет ВЦИК и СНК СССР 25 октября 1926 г. ввел в действие «Временное положение об управлении туземных народностей и племен северных окраин РСФСР». Согласно п. 3 этого документа, в местах компактного проживания аборигенных этносов могли быть созданы: а) родовые собрания, б) родовые советы, в) районные туземные съезды, г) районные туземные исполнительные комитеты [5]. В 1928/1929 г. в Камчатском округе ДВК действовало 102 тузсовета и 10 тузриков, в Николаевском, соответственно, 42 и 8. В 1929/1930 г. количество тузсоветов в названных округах выросло до 113 и 49 [4, С. 79].

Дальнейшее стремление государства к содействию росту национального самосознания и национальному объединению народов российского Севера нашло свое выражение в том, что последние на рубеже 1920 -1930-х гг. получили собственную государственность. В 1929 г. начался процесс создания национальных округов, в которых стала осуществляться система управления, аналогичная автономным республикам и областям: тузсовет - тузрик - национальный округ - краевой (областной) исполнительный комитет [21, С. 6-7].

Постановлением Президиума ВЦИК 10 декабря 1930 г., среди прочих, на территории Севера Дальнего Востока в частности были образованы Чукотский, Корякский и Охотский (Эвенский) национальные округа [СУ РСФСР. 1931. № 8. Ст. 98.].

Однако, в целом принимая во внимание значительные успехи советской государственной политики на Севере в целом и на Северо-Востоке СССР, в частности, мы можем констатировать в то время наличие значительных противоречий в содержании мероприятий власти, проводившихся на указанных территориях.

В конкретном управлении жизнью территории народы Северо-Востока на рубеже 1920-х и 1930-х г. все же принимали минимальное участие. На Охотском побережье в это время, несмотря на существование традиционных родовых органов власти, в районных органах власти не было представителей местных народностей [17, С. 238], а коренные жители верховьев Колымы не имели даже родовых советов [6, С. 18].

В районных исполнительных комитетах Чукотки представители коренных народов составили лишь 33 % [17, С. 323]. Доктор исторических наук С.В. Бобышев отмечает другую сторону этой ситуации: «В низовых органах управления руководителей из числа представителей коренного населения катастрофически не хватало. И связано это было не только с низким культурным уровнем аборигенов. Проблема заключалась еще в том, что чиновники на местах, боясь потерять собственные портфели, не были заинтересованы в привлечении «туземцев» к управлению» [2, С. 37].

Серьезные противоречия были порождены и процессами коллективизации промыслового хозяйства аборигенов, которые характеризовались «механическим перенесением политики классовой борьбы на общество первобытнообщинных отношений» [8, С. 215]. Форсированное создание колхозов в весьма своеобразной социокультурной среде северных народов привело и к значительным экономическим последствиям. Прежде всего, здесь надо отметить резкое сокращение оленепоголовья. ВЦИК РСФСР по докладу Якутской республики был вынужден констатировать снижение поголовья до 50 % [20, С. 21]. В других районах Северо-Востока страны наблюдалась в целом схожая картина. Если в 1926/27 г. только на Чукотке оленепоголовье составляло 556 900 голов [8, С. 211], то в 1932 г.

на территории полуострова насчитывалось лишь 432 041 оленей. К 1937 г. количество оленей здесь сократилось до 379 066 голов [1, С. 9].

Открытие на Северо-Востоке богатых месторождений золота способствовало принятию решения о создании специализированного треста, ориентированного на их разработку. Общие принципы создания таких организаций были сформулированы в начале 1930-х гг. «Комитетом Севера». VIII Расширенный Пленум «Комитета Севера» в 1931 г. признал, что «наиболее подходящей формой для всестороннего развития производительных сил Севера, на данном первоначальном этапе его, являются мощные комбинаты, охватывавшие все отрасли хозяйства обширных, цельных в хозяйственном отношении районов, ибо эти комбинаты обеспечивают единое руководство хозяйством данного района, гармоничное и всестороннее его развертывание, соблюдение комплексности осуществляемых мероприятий и наиболее полное использование всех имеющихся на местах ресурсов, что способствует быстрейшему подъему всей хозяйственной и социально - культурной жизни районов» [10, С. 91].

«Комитетом Севера», следовательно, формулировались задачи создания на северных окраинах устойчивой и комфортной социальной среды, способствующей действительному освоению этих регионов. Однако, важным условием достижения указанных целей, с точки зрения специалистов «Комитета...», становилось изживание «имеющихся случаев пренебрежительного отношения со стороны некоторых хозяйственных, государственных и иных организаций к интересам малых народностей Севера». Поэтому, еще при подготовке создания национальных округов в 1930 г., утверждалось, что «организация государственной промышленности, организация комбинатов, заводов по переработке продукции местных промыслов, работа государственных трестов и т.п. все это будем происходить под непосредственным наблюдением национальных исполкомов с несомненно большим соблюдением интересов малых отсталых народностей Севера» [21, С. 8].

Такой организацией на Северо-Востоке СССР стал Дальстрой - государственный трест, созданный Постановлением ЦК ВКП (б) 11 ноября 1931 г. [РГАСПИ. ф. 17. оп. 162. д. 11. л. 57.], с 1938 г. ставший одним из производственно - отраслевых управлений НКВД - МВД СССР.

Это было время, когда, по справедливому мнению В. Подороги, «российская империя, завершившая в «сталинскую эпоху» переход от внешней «пространственно - географической» колонизации к внутренней колонизации, приобретала все более жесткие тоталитарные формы» [15, С. 109]. Принимая во внимание специфику деятельности Дальстроя, мы можем говорить о том, что его созданием было положено начало « второй волны» колонизации региона, существенно отличавшейся от ее «первой волны» досоветского периода.

Поскольку Дальстрой уже в начале своей истории стал экстерриториальной организацией, подконтрольной только высшим партийно - государственным органам, оказалась решенной судьба Охотского (Эвенского) национального округа и входящих в него национальных районов. Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 26 октября 1932 г. центр Охотско -Эвенского округа переносился в г. Охотск с передачей всего своего недвижимого имущества Дальстрою [РГАСПИ, Ф. 17, Оп. 3, Д. 905, Л. 53.]. Результатом этой реорганизации стало то, что Ольский, Среднеканский и Северо-Эвенский районы Охотского (Эвенского) округа остались в ведении Дальстроя. Точнее, административно они входили в состав Хабаровского края, но Дальстрой стал промежуточной инстанцией, полностью руководившей жизнью этих районов и отчитывавшейся за это перед краевыми властями. Это прямо противоречило нормам действовавших в то время Конституций СССР (1924 г. и 1936 г.).

В дальнейшем, постановлением ВЦИК РСФСР от 15 сентября 1934 г. «Об изменениях в административно-территориальном делении ДВК» Охотский (Эвенский) национальный округ были ликвидирован [СУ РСФСР. 1934. № 35. Ст. 225]. Соответственно 28 сентября 1934 г. Президиум Далькрайисполкома принял решение о ликвидации Охотского (Эвенского) национального округа. Впоследствии, с расширением территории деятельности Дальстроя, была серьезно ограничена сфера компетенции органов управления Чукотского и Корякского национального округов.

Постановлением ЦК ВКП (б) от 26 октября 1932 г. директор Дальстроя получил право административного руководства Ольским, Среднеканским, Северо-Эвенским районами Хабаровского края в качестве уполномоченного Дальневосточного крайисполкома [РГАСПИ. ф. 17. оп. 3. д. 905. л. 53.]. Для текущей работы в этом направлении в Дальстрое было создано Управление Уполномоченного Дальневосточного крайисполкома (1933 г.) [ГА МО. ф. Р-23 сч. оп. 1. д. 402. л. 2].

После передачи Дальстроя в ведение НКВД СССР приказом НКВД СССР № 00363 от 9 июня 1938 г. его структура была изменена. В частности, на основе Управления Уполномоченного ДВКИК был создан Административно-гражданский отдел (АГО). В задачи АГО входило осуществление на территории Дальстроя административно-советских функций. Начальник АГО подчинялся непосредственно начальнику Дальстроя. Следовательно, передача Дальстроя в ведение НКВД лишь усилила, в силу полувоенного характера всесильного ведомства, чрезвычайный порядок управления жизнью населения Северо-Востока. Заметим здесь, что как минимум, до 1939 г. ни в одном районном исполнительном комитете не было ни одного представителя коренных народностей [ЦХСД МО. Коллекция документов].

Интересы развития коренных народов Северо-Востока оказались принесенными в жертву целям форсированной индустриализации. Это прямо утверждали руководители Дальстроя. Так, директор треста Э.П. Берзин на бюро парткома Дальстроя 5 ноября 1933 г. говорил: «Я должен сказать, что основной задачей гостреста Дальстрой является добыча металла и только второй задачей является освоение коренного населения» [ЦХСД МО. Коллекция документов]. Несколько лет спустя, 15 ноября 1940 г. зам. начальника Дальстроя Егоров также отметил: «Первая задача наша - дать металл стране, и вторая - включить национальных жителей в общий даль-строевский оркестр» [ЦХСД МО. Коллекция документов]. Такая целевая установка продолжала быть основной практически все последующее время.

На 1 января 1939 г. население национальных районов Колымы насчитывало 5227 чел. Из них эвенов 3176, камчадалов 706, якутов 624, юкагиров 175, русских 534 [ЦХСД МО. Коллекция документов]. Они трудились в 25 артелях и товариществах, поставлявших в соответствии с утверждаемым Дальстроем планом в его адрес разнообразную продукцию, прежде всего продукцию рыболовства.

Социальная инфраструктура этих районов была представлена следующими учреждениями. Во всех трех районах действовало 35 школ, из которых 3 было средними, 7 неполных средних, 25 начальных. Обучением в них было охвачено 2261 чел. В школах работало 155 учителей, причем некомплект учительских кадров составлял на то время 30 человек.

На территории районов действовали 4 больницы (на 34 койки) и 16 фельдшерско-акушерских пунктов. В 8 имевшихся яслях могли одновременно находиться не более 120 детей. Весь штат медицинских работников по национальных районам на это время составлял 37 человек, из которых 7 подлежали замене уже в 1939 г. [ЦХСД МО. Коллекция документов].

Картина жизни аборигенов Колымы становится более рельефной, если учесть следующее. За колхозами национальных районов числились на 1940 г. задолженности, превышавшие возможности колхозов их погасить. Так, колхоз «Туманный» при неделимом фонде в 10 тыс. руб. имел на 1940 г. дебиторскую задолженность в 82 тысячи [ЦХСД МО. Коллекция документов].

Большим продолжал оставаться падеж оленьего поголовья. В Кунтук-ской местности, например, в течение нескольких лет было потеряно от 500 до 700 оленей, а в 1939 г. - 1000 голов [ЦХСД МО. Коллекция документов].

Ликвидация неграмотности среди коренного населения не могла быть признанной эффективной. Так, начальник АГО Расторгуев отмечал в ноябре 1940 г.: «В Среднеканском районе из 312 неграмотных и малограмотных обучалось лишь 114 человек; в Ольском из 681 - 253; в Северо -

Эвенском из 371 - 130» [ЦХСД МО. Коллекция документов]. А ответственный редактор газеты «Оротты правда» Хабаров привел следующие примеры. В Тауйском колхозе колхозник Оконечников поступил в школу еще в 1934 г. и в течение 6 лет учился в одном классе. В Гарманде некоторые колхозники по семь лет учились в школе ликбеза. Это становилось возможным потому, что ликбез никогда не заканчивал программу [ЦХСД МО. Коллекция документов].

Состояние медицинских учреждений во многих случаях было плачевным. В Ольской районной больнице в 1940 г. не было постельных принадлежностей, вместо наволочек на подушки надевали халаты или кальсоны. Морг отсутствовал, поэтому мертвые лежали рядом с больными [ЦХСД МО. Коллекция документов].

Ситуация несколько изменилась в послевоенный период. В сентябре 1947 г. Политуправление Дальстроя доложило в ЦК ВКП (б) о завершении всеобщего начального обучения аборигенов и улучшении медицинского обслуживания. Некоторые из национальных колхозов стали миллионерами.

Численность автохтонного населения в национальных районах на январь 1946 г. составляла 3559 чел. В том числе: 2132 эвена, 660 камчадалов, 592 якута, 175 юкагиров [ЦХСД МО. Коллекция документов].

В качестве председателей колхозов и сельсоветов работало 33 представителя коренных народностей, 10 было занято на руководящей совет-ско - партийной работе, 2 коренных северянина были заняты в медицинском обслуживании населения и 6 - на педагогической работе [ЦХСД МО. Коллекция документов].

Тем не менее, это не означало кардинального изменения политики Дальстроя по отношению к коренным народам. Документальные материалы свидетельствуют о многочисленных фактах произвола его руководства. Приведем один пример. В 1945 г. начальник АГО Жучаев и его заместитель Кочеров без согласия колхозов и даже против их воли заключили соглашение с трестом «Колымснаб», занимавшимся снабжением Дальстроя, на сдачу ему колхозами молока, лошадей и КРС. По этому соглашению только один колхоз «Искра» был вынужден сдать Колымсна-бу 80 тыс. литров молока, 20 лошадей, и 20 голов КРС. Убытки колхоза составили более 224 тыс. руб. И даже спустя год Колымснаб не рассчитался с колхозом по этим поставкам [ЦХСД МО. Коллекция документов].

Большими трудностями сопровождались попытки обучения детей коренных народов Севера родному языку. В 1947 г. из 4 тыс. обучающихся во всех школах Колымы детей эвенов было 223, якутов - 84, камчадалов -88, юкагиров - 13 чел. Имевшейся учебной литературы на эвенском языке не хватало даже на программу 1 - 2 классов. А учебная программа для эвенской начальной школы образца 1939 г. имелась на Колыме лишь в 1 экземпляре. Из всего учительского корпуса только пять учителей началь-

ной школы слабо владели эвенским языком [ЦХСД МО. Коллекция документов]. В результате дети коренного населения уже после начала посещения школы постепенно начинали утрачивать знание родного языка.

Это сопровождалось тем, что до 40 % коренного населения не имели доступа к таким обычным уже в то время радио и кинопрокату, а книжные фонды районных библиотек, не пополнявшиеся в течение целого ряда лет, были изношены и требовали капитального ремонта [ЦХСД МО. Коллекция документов].

Обратим внимание теперь на состояние здоровья коренного населения, которое является одним из самых наглядных показателей эффективности национальной политики.

В Северо-Эвенском районе в 1947 г. жило оседло около 50 % коренного населения. В летнее время значительная часть молодых мужчин и небольшое число бездетных и малодетных женщин уходили на рыбалку. В поселках оставалось около 300 - 400 чел. эвенов с преобладанием среди взрослого населения женщин. С июля по ноябрь среди оставшегося на центральных усадьбах населения вспыхнула корь. От нее умерло 145 чел., из них детей - 80, взрослых 65. Среди взрослых умерло мужчин - 23, женщин 42. В разгар эпидемии кори начали проводить противокоревые прививки, что в определенной степени снизило смертность. Корь, как и грипп, давала смертность в пределах 40-50 %. Среди детей смертность от кори, по сравнению с гриппом, была выше [13, С. 147].

Первое эпидемиологическое обследование аборигенов Магаданской области на туберкулез было проведено экспедицией Хабаровского крайз-дравотдела в 1949 г. Были обследованы эвены Ольского и Северо - Эвенского районов. Из 533 обследованных эвенов у 132 найден туберкулез, в том числе у 118 - активный, т.е. пораженность составляла 21,9 %.

В 1955 г. экспедиция Министерства здравоохранения РСФСР (И. Ю. Ласков) обследовала 18 населенных пунктов Чукотского района, где осмотрено 3202 человека. Эта экспедиция отметила высокую инфицирован-ность детей по р. Пирке. Так, дети чукчей и эскимосов в дошкольном возрасте все были инфицированы. В школьном возрасте инфицированность чукчей и эскимосов была в пределах от 96,3 до 97,7 %, приезжих - 70 % [13, С. 7, 8].

Думается, что важнейшей причиной распространения социальных болезней - гриппа, кори, туберкулеза была в целом непродуманная политика государства по оседанию аборигенов. В результате их сосредоточения в рамках населенных пунктов на фоне резкой нехватки медицинских кадров инфекции имели большие возможности для распространения.

С другой стороны, перевод на оседлость во многом изменял исторически сложившуюся структуру питания коренных северян. Питание мясом оленя, нерпы, моржа, лахтака, кита и рыбой - то есть питание, когда бел-

ковый компонент пищи служит не только пластическим, но и энергетическим материалом, активно вытеснялся завозными продуктами с преобладанием углеводистого компонента (хлеб, сахар, крупы и овощи). Поэтому сопротивляемость аборигенов привнесенным заболеваниям резко падала.

В шестидесятые годы существенно изменился удельный вес различных причин смерти. Сравним их с 1940-ми. В 1940-х годах среди эвенов Северо-Эвенского района удельный вес причин смерти был следующий: корь - 41,5 %, туберкулез - 33,6 %, неспецифические воспалительные заболевания легких - 7,7 %, прочие причины - 17,2 %; по Ольскому району: туберкулез - 47,9 %, корь и грипп - 9,6 %, неспецифические воспалительные заболевания легких - 14,6 %, прочие причины - 27,0 %. В 1960-е годы удельный вес различных причин смертности среди эвенов Северо -Эвенского района следующий - неспецифические воспалительные заболевания легких - 16,3 %, туберкулез - 15,1 %, сердечно-сосудистые заболевания - 12,8 %, опухоли - 12,8 %, эхинококкоз - 4,7 %, прочие причины

- 38,3 %. Среди прочих причин замерзание, утопление, алкогольное отравление, убийство и самоубийство брали на себя две трети случаев смерти [13, С. 150].

Распространение не характерных для традиционной культуры коренных народов Северо-Востока причин смертности (алкоголизм, убийства и самоубийства) говорит, на наш взгляд, о следующем. Несмотря на ликвидацию Дальстроя и образование Магаданской области (1953 г.), чем, по сути, завершилась «вторая волна» колонизации региона, несмотря на существенные изменения в политике по отношению к коренным народам, нам, тем менее, приходится констатировать, что их интересы вновь оказывались подчиненными интересам государства, выражавшимся в деятельности горной промышленности.

Развитие последней в совокупности с серьезным вмешательством в традиционную производительную практику коренного населения и негативными экологическим последствиями промышленного строительства привели к массовой асоциализации аборигенов, распространению среди них социальной апатии, алкоголизма и т.п. В первой половине 1980-х гг. в национальных селах Чукотки на каждого жителя ежегодно расходовалось 46 литров спиртных напитков, а в пос. Проведения - 54,1 литра [8, С. 395].

Интенсивное развитие золото- и оловодобычи в регионе крайне негативно сказалось на положении его коренных жителей. Вплоть до 1980 г. ни один проект разработки золотых месторождений на территории Якутской АССР не предусматривал проведения рекультивации земель. Между тем к 1977 г. здесь горной промышленностью нарушено около 36 тыс. га земель. Притоки р. Алдан загрязнены сточными водами золотодобывающей промышленности, в том числе тяжелыми металлами, в частности ртутью - от 0,8 до 1,7 мг / л [22, С. 27]. На Чукотке ежегодно горными

выработками нарушалось около 2 тыс. га земель, минимальные работы по рекультивации были проведены только во второй половине 80-х годов. В течение одного 1976 г. горнорудным предприятиям было отведено 28,5 тыс. га, в том числе 14 тыс. га уникальных оленьих пастбищ [8, С. 386, 394].

Интенсивные горные разработки, не сопровождавшиеся рекультива-ционными работами по восстановлению почв, хищническое отношение к природной среде, принимавшее зачастую масштабы экоцида, приводили к сокращению хозяйственных угодий и постепенной деградации традиционных производственных занятий малых северных народностей, составлявших основу их культурного своеобразия.

Индустриальное развитие региона привело к значительным изменениям в структуре и хозяйственных занятиях населения Северо-Востока. По данным переписи населения 1959 г. северные народности в Магаданской области составляли лишь 6,4 % населения, в Чукотском национальном округе этот показатель выше - 25,8 % [9, С. 336]. При этом в городское население, занятое в горной промышленности и обслуживающих секторах экономики, здесь явно доминировало - по Магаданской области сельские жители составили 19 % населения, по Чукотке - 43 % [9, С. 96].

На протяжении столетий государственная политика на Северо-Востоке носила двойственный, противоречивый характер. С одной стороны, нельзя не признавать многочисленных фактов обогащения хозяйственных и культурных навыков коренных народностей в результате взаимодействия с пришлым, прежде всего русским населением. С другой же, именно негативные последствия великодержавного пренебрежения жизненными интересами коренных северян сегодня является важнейшей причиной существующей угрозы исчезновения этно-культурного своеобразия этих во-многом уникальных социумов, сумевших выжить в окружающей суровой природной среде, но вытесняемых техногенной цивилизацией.

В настоящий момент можно констатировать, что актуальным является формирование четкой и конкретной «северной» политики Российской Федерации, в содержании которой должный найти место мероприятия не только по сохранению (а часто и восстановлению) этно-культурного своеобразия коренных народов Севера. Важным направлением здесь должно стать законодательное обеспечение «диалога культур», которое может эффективно содействовать установлению партнерских отношений между представителями различных народов, проживающих на Севере. Проблем сегодня еще очень много. Так, в современном российском законодательстве, помимо общих природоохранных норм, практически нет норм регулирования охраны окружающей среды в районах Крайнего Севера и приравненных к ним местностях и т.д. [16, С. 80, 82]. А это прямо связано с жизнедеятельностью аборигенных этносов.

В современных социально-политических условиях развития демократических институтов в России все больший вес приобретают общественные организации коренных малочисленных народов Севера, «включающиеся» в разработку необходимых нормативных актов. Примером тому можно назвать сотрудничество администрации Магаданской области с общественными организациями коренных северян, выразившееся в принятии двух целевых областных программ «Содействие трудовой занятости коренных малочисленных пародов Севера» и «Развитие оленеводства в Магаданской области». Думается, что этот опыт тесного взаимодействия власти и общественности КМНС возможно перенести на процессы разработки федерального законодательства, которое реально обеспечит возможность «диалога культур» в социокультурном развитии Российского Севера.

Список литературы:

1. Бацаев И.Д. Некоторые аспекты коллективизации сельского хозяйства Северо-Востока (1929-1937 гг.). // Краевед. записки. - Магадан, 1991. Вып. 17. - С. 3 - 13.
2. Бобышев С.В. Комитеты Севера Восточной Сибири и Дальнего Востока (1924 - 1935 гг.): Автореф. дисс. д.и.н. - Иркутск, 2001. - 42 с.
3. Борисов П.И. Моя встреча с Карлом Яновичем Луксом. // Краевед. записки. - Магадан, 1989. - Вып. 16. - С. 29 - 41.
4. Дальневосточный Комитет Севера 1925 - 1930 гг. / Под ред. доц. А.И. Родионова. - Томск, 2002.
5. Декрет ВЦИК и СНК СССР 25 октября 1926 г. «Об утверждении

временного положения об управлении туземных народностей и племен северных окраин РСФСР» Электронный ресурс: Режим доступа:

ht

Другие работы в данной теме:
Контакты
Обратная связь
support@uchimsya.com
Учимся
Общая информация
Разделы
Тесты