Спросить
Войти
УДК 94:329(8=6)&&19&& ББК 633(70)6-3
ДИКТАТУРЫ НА ПИРЕНЕЙСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ И ЛАТИНОАМЕРИКАНСКИЙ ПОПУЛИЗМ: ЛИЦОМ К ЛИЦУ (ФРАНКО, САЛАЗАР, ВАРГАС И ПЕРОН)
Рубен Домингес Мендес,
доктор истории, Университетский Институт истории Симанкас, Университет г. Вальядолид (Испания) rdominguezmendez@hotmail.com
Перевод с испанского Л. С. Окуневой
Аннотация. В центре анализа данной статьи - особые черты режимов, установленных в Испании (Франсиско Франко, 1939-1975), Португалии (Антониу де Оливейра Салазар, 1933-1968), Бразилии (Же-тулиу Варгас, 1937-1945) и Аргентины (Хуан Доминго Перон, 1943-1955). Статья состоит из пяти разделов. В первом мы попытаемся осветить те повороты истории, которые способствовали появлению данного типа режимов на Пиренейском полуострове и в Латинской Америке. Второй параграф посвящен анализу идеологических основ каждого из этих режимов. В третьем будут проанализированы взятые ими на вооружение социальные и экономические постулаты. В четвертом параграфе будет дан обзор их внутренней и внешней политики. В пятом параграфе будут представлены заключительные выводы.
IBERIAN DICTATORSHIPS AND LATIN AMERICAN POPULISM FACE TO FACE: FRANCO, SALAZAR, VARGAS AND PERÓN
Rubén Domínguez Méndez, Doctor in History, University Institute of History Simancas, University of Valladolid, Spain
Abstract. In this article, the author analyses the distinguishing features of the regimes established in Spain (Francisco Franco, 1939-1975), Portugal (Antonio de Oliveira Salazar, 1933-1968), Brazil (Getulio Vargas, 1937-1945) and Argentina (Juan Domingo Peron, 1943-1955). The article explores the historical circumstances which advanced the appearance of such populist, nationalist and fascist regimes in the Iberian Peninsula and Latin America. It also considers the ideological bases of each regime, paying particular attention to their social-economic ideas, domestic programme and foreign policy.
Подъем авторитарных режимов на протяжении XX в. и изучение их природы продолжает привлекать живой интерес исследователей. В межвоенный период, ставший временем трансформаций,
возникли как движения, критиковавшие традиционные либеральные демократии, так и общее недоверие к парламентаризму. Опасения в отношении нараставшего рабочего движения и социальных протестов способствовали появлению ультранационалистической и авторитаристской идеологии, готовой выступить на защиту статус-кво, достигнутого правящими элитами соответствующих стран. Революционные события в России стали тревожным звонком, который сигнализировал консервативным силам о необходимости действовать: политика традиционных правительств представлялась им крайне пассивной и чреватой глобальным сломом существующего порядка.
Именно в такой политической атмосфере Европы 1920-х гг. возникали течения консервативного толка, направленные против парламентской демократии. И именно фашизм, ставший первым на этом пути, начал использоваться как своеобразная модель для проведения сравнений с остальными консервативными диктатурами XX в. Действительно, рассматривающиеся в данной статье режимы в течение многих лет характеризовались как фашистские (хотя ни один из них не был таковым в чистом виде) по той причине, что они вдохновлялись некоторыми аспектами политики Муссолини [1]. В Латинской Америке возродилось желание сохранить тот социальный строй, который гарантировал экономические выгоды правящих элит. Множившиеся попытки законсервировать данную ситуацию в конце концов завершились тем, что открыли дорогу государственным переворотам, в результате которых к власти в соответствующих странах пришла верхушка армии.
Однако особый исторический контекст, в рамках которого появились эти диктатуры по обе стороны Атлантики, направил их развитие по совершенно иной траектории [2]. Социально-экономические основы развития Латинской Америки в XX в. обусловили длительное существование там структур, основанных на отношениях зависимости. С одной стороны - экономическая зависимость от великих держав, особенно от США. Подобная ситуация сформировалась в период 1870-1930 гг., когда возникла необходимость привязать сырьевую экономику к потребностям индустриальных стран. Иностранному капиталу и компаниям было выгодно использовать в латиноамериканских странах дешевую рабочую силу; помимо этого они использовали в своих интересах тот факт, что эти страны оказались неспособны провести эффективную модернизацию, позволившую бы им самим производить хотя бы часть той промышленной продукции, которую они были вынуждены экспортировать из-за границы. Все это лишь усиливало зависимость от внешних рынков и иностранных торговых марок, от нее проистекало и влияние иностранного капитала на правительства стран континента. С другой стороны, существовал и еще один вид зависимости, уходившей своими корнями в экономические модели доиндустриальной эпохи: речь идет о латифундизме, возникшем в ходе испанской колонизации и предоставлявшем большую власть местным землевладельцам [3].
Все эти реалии способствовали концентрации неограниченной власти в руках латифундистского меньшинства, накопившего свою собственность в эпоху подъема либерализма, когда система ориентированного на рынок аграрного производства и скотоводства противостояла экономике выживания, которая продолжала оставаться уделом большинства общества. И даже первые попытки среднего класса - в сочетании с рабочим движением - решительно изменить данную ситуацию не имели достаточной силы. Политические процессы в Аргентине в 1880-1916 гг. были отмечены влиянием консерватизма, стоявшего на защите интересов процветавшего сельского хозяйства и скотоводства, и продолжительного успеха Национальной автономистской партии на выборах, достигнутого благодаря контролю за ними и фальсификациям (и то, и другое процветало в условиях так называемого «поющего голосования») [4].
Однако с 1916 г. на базе Радикальной партии возникает центристское течение в лице Иполито Иригойена, выступившего на поиски подлинной демократии в противовес олигархической республике и пытавшегося вести политику перемен [5]. В Бразилии же республиканская система установилась с 1889 г.: она положила конец правлению одряхлевшего императора Педру II и предупредила вызывавший проблемы в обществе переход трона к его дочери Изабелле Браганской. Этот новый строй продолжал защищать интересы олигархии, взросшей на латифундизме и сырьевом экспорте; одновременно нарастал вес местных политических правителей, которых называли «полковники». Их власть основывалась на клиентелистском контроле в каждом из составлявших Бразилию штатов; особенно выделялись штаты Сан-Паулу и Минас-Же-райс, определявшие политическое развитие всей остальной страны [6].
Таким образом, латиноамериканские элиты в отличие от европейских были уверены в незыблемости своих социальных, политических и экономических позиций, достигавшейся и благодаря подчиненному положению в мировой экономике, и ценой нарушения интересов большинства общества. Говоря «в отличие от европейских», мы хотим подчеркнуть, что позиции элит Старого Света были поставлены под вопрос успехами социальных движений (рабочего движения, прогрессивных демократических течений, республиканских политических тенденций), которые выступали против либерального государства. Кроме того, кризис конца
XIX столетия нанес окончательный удар старой олигархической вождистской модели, укоренившейся в Испании и Португалии в последние десятилетия того века. Перед лицом растущего натиска англосаксонских государств и Германии с Австро-Венгрией обе страны Пиренейского полуострова теряли вес в международной политике. Факт падения старых заморских империй Испании и Португалии был зафиксирован на Берлинской конференции 1885 г., где иберийским странам достались крохи от колониального пирога [7]. В Испании «катастрофа 1898 г.» [8] ознаменовала начало целого движения, осмыслявшего причины упадка страны и нации («К^епегасюш8шо») и способствовавшего изменению менталитета испанцев в трех направлениях: нарастание недовольства военных по отношению к политикам, рост антивоенных настроений в народе перед лицом неоспоримой победы США* и появление интеллектуального течения, критиковавшего порочность политической системы Реставрации для развития Испании [9]. Впоследствии процесс реформирования и модернизации страны в ходе Второй республики потерпел провал из-за военного мятежа 17 июля 1936 г., приведшего по окончании гражданской войны в 1939 г. к установлению диктатуры генерала Франко.
Кризис конца XIX в. в Португалии добавил к сложной социально-экономической ситуации (она возникла из-за неспособности промышленности поглотить избыточную рабочую силу, появившуюся в последние десятилетия XIX в. в связи с демографическим ростом) невозможность реализовать свои колониальные притязания. Намерение Португалии соединить собственные африканские владения с востока до запада (от Мозамбика до Анголы) - проект т.н. «розовой карты»** - натолкнулось на планы Великобритании [10]. Следствием данной ситуации явились народные протесты***, которые выявили слабость правительства и способствовали появлению двух набиравших силу политических направлений: республиканцев, противостоявших монархии во главе с Карлушем I, и антилиберально настроенных военных - участников африканских колониальных кампаний. Данный кризис мог бы быть разрешен установленной в 1906 г. с согласия короля Карлуша I диктатуры Жоау Франку, имевшей целью восстановление порядка и общественной морали. Однако в 1908 г. монарх был убит, сам Жоау Франку смещен со своего поста, и этот проект потерпел провал. Новый король Мануэл II не смог воспрепятствовать провозглашению в 1910 г. республики, ставшей результатом революции. Внутренняя борьба и восстания как радикально настроенных левых, так и монархических кругов, привели
к установлению в 1926 г. жесткой диктатуры генерала Кармоны, зиждившейся на националистической базе. 5 июля 1932 г. Антониу де Оливейра Са-лазар был назначен новым премьер-министром. Так было положено начало т.н. «Новому государству», которым Салазар правил железной рукой вплоть до 1968 г. [11]
В Латинской Америке приход к власти Варга-са и Перона свидетельствовал о потребности включить народные слои в политическую жизнь и вместе с тем не устранить полностью традиционные олигархии. Контролируемый процесс перехода от отсталого аграрного общества к модерному, урбанизированному и индустриализированному обществу, проходил под руководством олигархических группировок, недовольных той ролью, которую им отвели представители других секторов правящего класса.
В Бразилии вследствие «Великой депрессии» сырьевой экспорт деградировал, а власть политических элит штатов Сан-Паулу и Минас-Жерайс все в большей степени оспаривалась средним классом, растущим городским пролетариатом и молодыми армейскими офицерами, недовольными сложившимся положением дел. Уже ранее, начиная с 1920-х гг. то тут, то там вспыхивали мятежи против клиентелистской системы, поощряемой данными штатами. Кроме того, Ж. Варгас, бывший тогда губернатором штата Риу-Гранди-ду-Сул****, потребовал положить конец процветавшей на выборах коррупции и выдвинул свою кандидатуру на президентский пост. На выборах 1 марта 1930 г. победу одержал официальный кандидат от штата Сан-Паулу Жулиу Престес, что вызвало неудовольствие
&Имеется в виду победа США в испано-американской войне 1898 г., в ходе которой Испания потеряла свои последние заморские колонии: Кубу, Пуэрто-Рико, Филиппины и Гуам. -Прим. перев.
** «Розовая карта» была создана в 1890 г. и стала ярким проявлением территориальных притязаний Португалии в Африке. На карте Африки розовым цветом были «соединены» в единое целое пространства, которые находились между португальскими колониями Ангола и Мозамбик (ныне это государства Замбия, Зимбабве и Малауи). Задача по реальному соединению этих территорий между двумя колониями стала главной целью португальской колониальной политики второй половины XIX в. Однако Великобритания имела собственный проект - объединить английские колонии от Каира до Кейптауна, т.е. поставить под свой контроль всю Африку от Египта на севере до Южной Африки на юге. - Прим. перев.
*** т т
Народные протесты стали результатом провала планов Португалии перед лицом могущественной Великобритании, которая в 1890 г предъявила первой ультиматум с требованием отказа от «розовой карты». Унижение Португалии, спровоцировавшее недовольство политикой монархии, привело к дестабилизации политической ситуации. - Прим. перев.
**** Ж. Варгас был губернатором штата Риу-Гранди-ду-Сул в 1928-1929 гг. - Прим. перев.
политиков штата Минас-Жерайс. Это означало прерывание существовавшего соглашения между олигархиями и положило начало борьбе за кресло президента Бразилии. Она достигла кульминации 3 октября 1930 г., когда на арену вступило революционное движение [12]. 24 октября военными была сформирована правительственная хунта, которая в конечном счете сделала Варгаса новым главой государства. С этого момента в стране начали проводиться реформы, стал реализовываться принцип активного вмешательства государства в экономику, получила развитие политика централизации - все это было закреплено в Конституции 1934 г. Однако Варгас произвел «переворот внутри собственного режима», установив «Новое государство», (1937-1945 гг.), в котором он обладал абсолютной политической властью [13]; название режима было позаимствовано им из Португалии.
В Аргентине военный переворот 6 сентября
ниям радикалов и открыл дорогу так называемому «позорному десятилетию»**. Этот новый этап был связан с деятельностью консервативных правительств, широко применявших фальсификации и подкуп. Подобная ситуация продолжалась вплоть до нового военного переворота 4 июня 1943 г., в ходе которого на политическую арену выдвинулся полковник Хуан Доминго Перон, правивший в Аргентине до 1955 г.
Одной из основных черт диктаторской модели было устойчивое политическое лидерство. В условиях латиноамериканских популистских режимов оно возникало в лоне среднего или высшего класса и опиралось на политически незрелые массы, служившие своеобразной «свитой» для вождя. Подобная ситуация сложилась и укрепилась из-за отсутствия традиции объединяться в союзы, партии, ассоциации (традиции, существовавшей в Европе, где народные слои в лице городских рабочих и сельских трудящихся включались в борьбу за свои права, которую вели социалисты, коммунисты и анархисты), а также из-за того, что новые лидеры приступали к решению проблем, унаследованных от прошлого.
Помимо этого как Варгас, так и Перон сумели сконструировать свое персональное политическое лидерство, поставив себе на службу имевший в Латинской Америке долгую историческую традицию феномен - каудильизм. Когда испанская колониальная система была ликвидирована, в Латинской Америке началась борьба за власть, разжигавшаяся местными военными лидерами: они оказались на политической арене на волне Войны за независимость
и требовали свою долю власти, которая до поры до времени оставалась «ничейной». В условиях отсутствия регулярной армии это привело к столкновениям и трениям между предводителями военных группировок. Политическая раздробленность и чувство принадлежности к местному сообществу способствовали формированию соперничавших между собой мелких групп местной элиты, поставивших в зависимость от себя часть населения. Это и вызвало к жизни появление правителей, демонстрировавших немалые лидерские способности. В силу всего вышеизложенного местные каудильо с самых первых дней независимости выступали в качестве гарантов автономного развития молодых республик и, соответственно, защитников политических элит. Их преимущественно военное происхождение (хотя наряду с ними встречались и представители других социальных слоев - например, крупные землевладельцы) давало им возможность использовать военную силу как рычаг политики. В результате отношения между каудильо и военными становились все более тесными, в том числе и потому, что росло количество мятежей как формы завладения властью. Перевороты заменяли собой легитимные электоральные процессы под предлогом того, что победившие на выборах правители злоупотребляли властью и были коррумпированы [14].
В Испании и Португалии участие военных в вооруженном захвате власти было постоянным явлением, и реализовывалось оно посредством пронунсиамьенто*** - действий, в которых (в отличие от государственного переворота) участвовали представители либеральных политических сил - консерваторов и прогрессистов, стремившихся надавить на монархию и протолкнуть к власти нужное им политическое движение. Кроме этого, по мере того, как кризис конца XIX в. принимал все более четкие очертания, нарастала угроза положению знати и рушился авторитет власти, что способствовало зарождению такого политического мышления, которое благоприятствовало появлению «железного хирурга»**** из военных [15]. Не
* Так для краткости называют членов аргентинской партии Гражданско-радикальный союз - ГРС. - Прим. перев.
** «Позорное десятилетие» - период аргентинской истории с 1930 по 1943 гг. - Прим. перев.
От исп. pronunciamiento: дословно - «провозглашение». В Испании и странах Латинской Америки - государственный переворот, военный мятеж. - Прим. перев.
«Железный хирург» - ставший нарицательным образ из произведения Хоакина Косты «Олигархия и касикизм» (1901): представление о герое, который из любви к родине железной рукой проведет необходимые обществу реформы. Сам Хоакин Коста был видным деятелем движения за возрождение Испании после «катастрофы 1898 г.» («regeracionarismo»). -Прим. перев.
будем забывать, что в Португалии именно военные похоронили в 1926 г. проект возрождения республики, а их движение, формировавшееся на политическом поле, где действовали многочисленные политические кланы, смогло конституироваться только благодаря приходу к власти Салазара. В Испании военная диктатура Мигеля Примо де Риверы к тому времени уже действовала с определенным успехом (с 1923 г.). Облик лидера в Португалии рисовался в виде патерналистского предводителя, выходца из университетской среды, со спокойными манерами, аскетичного, ведущего образ жизни затворника, который представлял себя публике как человек, «женатый на португальской нации». Этот стиль правления был далек от кичливых поз и бряцания оружием, как у европейских «собратьев-диктаторов», например, Франко. Однако общим у них обоих были речи о собственной мессианской роли и стремление предстать в роли «спасителей» и «искупителей нации» «милостью Божьей» [16].
Политическое лидерство подкреплялось постепенным накоплением должностей и обязанностей. Перон в 1949 г. провел конституционную реформу, предполагавшую возможность переизбрания президента, что явно свидетельствовало о том, что политика не мыслилась им вне персонального правления. Что касается Варгаса, то он выстроил прочный и автономный госаппарат, в котором приобретал все больший вес и все больше функций, пока в конце концов его многочисленные полномочия не сделали его незаменимым для функционирования государственной машины. Нечто подобное произошло в Испании, где лидерство Франко укоренялось постепенно; можно даже сказать, что он стал во главе диктатуры в том числе и волей рока, поскольку возможные претенденты на этот пост погибали при зловещих обстоятельствах [17]. Начиная с гражданской войны, политика Франко была направлена на укрепление собственной власти через объединение в своих руках руководства государством и верховного командования армией (должность генералиссимуса). Именно в таком виде он построил пожизненную диктатуру, которая после 1945 г. трансформировалась из тоталитарного политического проекта в авторитарный, но при этом сохранила свою персоналистскую сущность до такой степени, что получила весьма красноречивое название по имени лидера («франкизм») в отличие от других европейских диктатур.
Итак, действия диктаторов почти ничем не стеснялись. Но одним из немногих ограничителей, благодаря особой роли католической церкви, были ценности католической морали и принципы ответственности правителя только перед Богом и Историей (этот аргумент использовался для легитимации диктатур). Так, режим Варгаса в Бразилии ввел обязательное религиозное образование в школах, католическая церковь Португалии получила широкие привилегии по конкордату 1940 г., а в Испании, уже начиная с гражданской войны, возглавленная Франко борьба была названа подлинным крестовым походом против атеизма, разрушающего западную христианскую цивилизацию. Особый случай в этой панораме диктатур представляла собой Аргентина: если вначале католическая церковь и оказала Перо-ну значительную поддержку, то в конечном счете он был отлучен от церкви, а его политика была квалифицирована как антиклерикальная, особенно когда Перон вошел в жесткое противостояние с церковью по таким вопросам, как разрешение разводов (считается, что это стало немаловажным фактором его свержения с поста президента в 1955 г.) [18].
Несомненно однако то, что именно в иберийских диктатурах, где строгое следование морали подменяло собой некоторые лакуны в идеологии, союз с католической церковью приобрел особое значение. В Португалии католические ценности мощно пропитали собой систему образования и политику правительств. То же произошло и в Испании, где, начиная с 1950-х гг., католическая церковь, ощущая необходимость сближения с западными державами, начала смещать фалангистов с руководящих правительственных постов. Это позволило квалифицировать франкизм как вариант национал-католицизма. Значение католицизма проявилось даже в характерном для обеих иберийских диктатур девизе «Бог, Родина и Семья».
Все эти идеи и лозунги, которые в ряде случаев использовались для характеристики иберийских диктатур, могли бы войти в противоречие с предполагаемым модернистским характером фашистских режимов. Однако консервативный характер испанской и португальской диктатур вынуждал их держать любые виды модернизации под контролем, поскольку правители понимали, что она способна привести к разрушению религиозных, культурных и иных традиционных (восходящих к сельским) ценностей управляемых ими народов. После укоренения в Испании и Португалии наиболее близких к фашизму движений - Испанской Фаланги и «Лузитанского интегрализма» Франсишку Ролау Прету* - цензура накладывала запрет на любые
*Франсишку де Барселуш Ролау Прету - один из основателей португальского (лузитанского) интегрализма и лидер португальских национал-синдикалистов (основанного в 1933 г. праворадикального движения монархического, традиционалистского характера, апеллировавшего к синдикализму и проникнутого идеями корпоративизма; идеологически было близко к Испанской Фаланге). - Прим. перев.
высказывания, противоречившие идеологии режима. В латиноамериканских популистских режимах модернизаторский дискурс звучал как раз более явно и последовательно: его целью было представить данные режимы как новацию, как систему, отринувшую своих предшественников, готовую модернизировать государственные институты и открыться трудящимся массам. В этом плане Варгас и Перон также опирались на институты, распространявшие официальную идеологию, и использовали жесткую цензуру средств массовой информации и художественных высказываний представителей творческой интеллигенции.
В целом идеология данных авторитарных режимов была направлена на отрицание иных политических течений, таких, как либерализм, материализм, коммунизм или индивидуализм. Это свидетельствовало об их неглубоком идеологическом развитии и о том, что они в большей степени опирались на стереотипы, чем на строгие концептуальные категории. Выдвижение Варгаса и Перона на политическую арену своих стран говорило об их разрыве с консерватизмом, хотя они не отвергали возможности временного альянса с его представителями. Например, в Аргентине была предложена парадигма, альтернативная всем известным до того моделям развития, - так называемый «хусти-сиализм»*, - свидетельствовавшая о том важном значении, которое Перон придавал поиску социальной справедливости. Дискурс Варгаса не был столь прямолинеен, напротив, в своих попытках достичь консенсуса и избежать любой возможной политической конфронтации он был уклончивым и двусмысленным. Варгас уповал на то, что подобная позиция положит конец развивавшемуся на протяжении всей бразильской истории противоборству между штатами и побудит их сосредоточить свою деятельность на идее мирной национальной и социальной революции. В иберийских диктатурах националистическая экзальтация переплеталась с поношением тех, кого считали «врагами государства», прежде всего коммунистов. В Испании особенно показательными были нападки на две организации**, которых подозревали в участии в «международном жидо-масонском заговоре».
И наконец, говоря об идеологическом аспекте диктатур, следует особо подчеркнуть испытывав-шуюся ими экзальтацию от применения насилия и использование ими литургической эстетики и символики. Самый яркий пример - Испания, где символика в виде флагов, гербов, портретов, монументов, марок, медалей, штандартов, униформы, самых разнообразных знаков различия присутствовала во всех общественных местах и в пространстве частной жизни. Особое значение в первые годы франкизма имело использование голубой рубашки фалангиста, изображение ярма и стрел, позаимствованных из арсенала католических королей, и создание обновленного герба с претензией на историзм: он включал в себя орла Св. Иоанна*** и девиз «Una Grande Libre»****. В Португалии в символику режима также были включены элементы мемориального и пропагандистского характера, в которых была запечатлена деятельность Салазара и «Нового государства». Что же касается Аргентины и Бразилии, то символика последователей Перона и Варгаса состояла из флагов, маршей, песен, отдельных фраз и знаменательных дат [19].
Экономическая база рассматриваемых режимов зиждилась на концепции государственного интервенционизма*****. Контроль государства укрепился с созданием государственных монополий в стратегических отраслях: роль этих монополий особенно возрастала ввиду необходимости индустриализации экономики, характеризовавшейся вековой отсталостью. В Португалии экономическая роль государства воплотилась в создании обладавших большими привилегиями и находившихся под контролем правительства картелей [20]. В Аргентине была проведена модернизация на капиталистической основе, в ходе которой однако были национализированы энергетические ресурсы: природный газ, нефть либо уголь и горнодобыча [21]. Та же практика имела место и в Бразилии, где для обеспе*От испанского «justicia» (справедливость). Выдвинутая Пероном доктрина «хустисиализма» была призвана объединить аргентинскую нацию во имя построения общества социальной справедливости с участием всех слоев населения под эгидой надклассового государства, в целях ликвидации зависимости и отсталости. Перон трактовал «хустисиализм» как «третий путь» развития, отличный от капитализма и коммунизма. Хустисиалистская концепция легла в основу перонистского движения, позднее - Перонистской партии, основанной Пероном в 1946 г. и позже получившей название Хустисиалистской. См.: СтрогановА.И. Латинская Америка в XX веке. - М., 2008. - С. 145; Казаков, В.П. Аргентина - поиски места в быстро меняющемся мире. Послесловие // Луна, Ф. Краткая история аргентинцев / пер. с исп. - М., 2010. - С. 269-270. - Прим. перев.
** Речь идет об анархо-синдикалистской Национальной конфедерации труда (НКТ) и Коммунистической партии Испании (КПИ), которые были разгромлены Франко и ушли в подполье. - Прим. перев.
*** Орел - традиционный для католицизма символ евангелиста Иоанна. «Орел Св. Иоанна» был частью гербов многих испанских монархов, начиная с раннего Нового времени, однако после франкистской диктатуры стал часто ассоциироваться именно с ней. - Прим. перев.
ФФФФ Т"1 г~ гт т т
«Единая, великая и свободная» [Испания] - триединый девиз франкизма. - Прим. перев.
чения участия государства в развитии индустрии по переработке минерального сырья, в кофейном производстве, производстве сахара или алкоголя были созданы специальные институты; в 1942 г. для руководства монополиями со стороны государства была создана Комиссия по защите национальной экономики [22]. В Испании в 1941 г. также создается Национальный институт индустрии - государственный холдинг, включивший в себя такие предприятия, фирмы и компании, как «Renfe», «Iberia», «Banco Exterior de España» и «Hunosa» [23].
Другая общая для всех режимов черта - значительные государственные инвестиции для совершенствования инфраструктуры. Были предприняты крупные общественные работы по прокладке новых шоссейных дорог, строительству железнодорожного полотна, сооружению водохранилищ, а также постройке водопровода и канализации и созданию инфраструктуры в сфере образования [24]. Все эти мероприятия были призваны заместить собой спад частных иностранных инвестиций, последовавший в результате «Великой депрессии», а впоследствии - Второй мировой войны. Однако в вопросе об иностранных инвестициях можно констатировать наибольшие различия между рассматриваемыми режимами, связанные, впрочем, и с международной конъюнктурой. Так, и Салазар, и Франко были готовы открыть экономику и принять, хотя и под контролем государства, иностранные капиталы лишь во второй фазе своего правления. В Испании состояние автаркии, черпавшей вдохновение в фашизме, держалось на порожденном режимом отвержении внешних влияний. И только со второй половины 1950-х гг. начинается отход от политики автаркии, чему способствовал приход к власти технократов из «Опус Деи»* и запуск в 1959 г. «Плана стабилизации и либерализации экономики», означавшего ослабление государственного интервенционизма и переход к экономической либерализации и антиинфляционной политике [25].
Проведенные в Аргентине и Бразилии экономические реформы, улучшившие положение растущего класса индустриальных рабочих, позволяют квалифицировать режимы этих стран как популистские. Такие меры, как уменьшение недельной нормы рабочих часов или увеличение зарплат, превратили Варгаса и Перона в популярных лидеров [26]. Критика этих мер со стороны консерваторов состояла в том, что в условиях ослабления стимула к экспорту и уменьшения конкурентоспособности предприятий на мировых рынках данные шаги могли бы привести к росту стоимости продукции и вследствие этого - к увеличению ее конечной цены. Но подобной парадигмы удалось избежать путем введения в действие протекционистских мер, которые в целях поддержки зарождавшейся местной промышленности воспрепятствовали бы давлению на внутренний рынок иностранной конкуренции.
Говоря о диктатуре и экономике, весьма важно указать на стремление диктатур направить традиционную классовую борьбу между рабочими и хозяевами в иное русло. Все рассматриваемые нами авторитарные режимы не сомневались в необходимости претворить в жизнь основные постулаты укоренившегося в фашистской модели корпоративизма для повышения производительности и максимального снижения конфликтного потенциала в трудовых спорах. Во всех режимах осуществлялся интенсивный контроль над профсоюзным движением, проводилась политика запрета классовых профсоюзов и, напротив, поощрялась политика примирения интересов трудящихся и предпринимателей. Португальская Конституция 1933 г. предусмотрела создание подконтрольных государству профессиональных корпораций. В Испании, начиная с 1940 г., все трудящиеся и предприниматели были обязаны объединяться в «вертикальные профсоюзы»** с целью выявления и подавления любых действий, противоречащих интересам режима. В Аргентине уже само отрицание классовой борьбы стало одним из основополагающих принципов перонизма. Для этого внутри единственной разрешенной режимом Хустисиалистской партии была создана Всеобщая конфедерация труда и проводились реформы трудового законодательства, улучшавшие жизнь трудящихся [27]. В Бразилии патерналистская политика проводилась через установление контроля над рабочим движением (аналогичного тому, который осуществлялся в фашистской Италии через «Хартию труда») благодаря принятию в 1939 г. закона о профсоюзах (декрет-закон №1402). Согласно этому закону профсоюзы, создававшиеся в каждой отрасли экономики, должны были в обязательном порядке действовать под эгидой и под контролем Министерства труда [28]. Таким образом, во всех
*«Opus Dei» - институция, относящаяся к католической церкви, создана в 1928 г. и впервые начала свою деятельность в 1941 г. в Испании. Выходцы из этой организации - экономисты-технократы А. Ульястрес, М. Наварро Рубио, Л. Лопес Родо - были введены в правительство с целью реализации программы либерализации экономики. - Прим. перев.
**Имеется в виду, что объединение в таком профсоюзе идет по вертикали, в отличие от традиционных «горизонтальных» профсоюзов, которые объединяют трудящихся схожего положения. Официальное название «вертикальных профсоюзов» в Испании - Испанская синдикалистская организация (Organización Sindical Española), единственный профсоюз, существовавший во франкистской Испании, - иными словами, корпорация. - Прим. перев.
четырех рассматриваемых случаях речь шла о мерах, направленных на предупреждение социальных волнений и на получение поддержки со стороны народа, при том что добиться подобной значительной поддержки удалось лишь в латиноамериканских странах.
Корпоративизм предполагал такой взгляд на общество, согласно которому все население стало бы частью государства, а оно, в свою очередь, функционировало бы как единый организм, даже несмотря на сопутствующую этому потерю индивидуальных свобод. В соответствии с подобной концепцией проводилась мобилизация масс с целью доказать преданность общества режиму. В Испании во время тоталитарной фазы режима такие действия стали привычными; они были созвучны соответствующей политике в нацистской Германии и фашистской Италии [29]. Кроме того, в своей последующей, авторитарной фазе франкизм - в моменты появления внешней угрозы - продолжал призывать к мобилизации, которая должна была продемонстрировать мировой общественности сплоченность испанского общества. Однако, как и в случае других диктатур, с годами режим начал склоняться к деполитизации населения (т.е. стремлению отвлечь его от участия в политической борьбе), что было чрезвычайно полезно в деле осуществления контроля над народными классами. Подобные черты отличали диктатуры от латиноамериканских популистских режимов, где народ благодаря проводившимся реформам ощущал себя вовлеченным в процесс развития своих стран.
В латиноамериканских популистских режимах, позиционировавших себя как защитники интересов народных масс, передача тех или иных функций обществу, разделенному на правящее меньшинство и послушное большинство, была достаточно завуалированной. В соответствии с этим Варгас выступал перед своими согражданами как «отец бедных», а Перон - как «отец безрубашеч-ников»*. Использовался дискурс, направленный против элит (он подчас приводил к принижению роли интеллигенции) и обещавший, что политическое развитие страны будет осуществляться «снизу». Для руководства молодежью учреждались организации, которые занимались ее социализацией и воспитанием в духе нового официального мировоззрения. Наряду с использованием в этих целях школьного образования создавались и специальные институции: например, в Аргентине внутри Хустисиалистской партии (речь о которой пойдет в следующем параграфе) создавались молодежные секции и проводилась начальная военная подготовка для мальчиков и девочек с 12 лет. Подчеркнем то внимание, которое режимы проявляли к молодежи, осознавая ее значимость в деле политического формирования будущих поколений. И в Португалии, и в Испании все это проявилось в создании организаций, соответственно «Португальская молодежь» и «Молодежный фронт», с целью навязать молодым людям определенную идеологию, заставить их подчиняться лидеру и хранить верность принципам «Нового г?
