Спросить
Войти
УДК 94:32(497) ББК 63.3(4юго)б-3
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ТРАНСФОРМАЦИИ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫХ ИДЕНТИЧНОСТЕЙ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ (НА ПРИМЕРЕ БАЛКАНСКОГО РЕГИОНА)
Аннотация. Проблема взаимодействия цивилизационных идентичностей в последние десятилетия привлекает к себе все более обостренное внимание. Притом трактуется она ныне преимущественно в своем конфликтом аспекте, в рамках дискурса о «столкновении» цивилизаций (и, соответственно, свойственных этим цивилизациям идентичностей). В балканском регионе, начиная с 1990-х годов, подобное столкновение было особенно острым, вплоть до многолетних кровопролитий (что обусловливается предыдущей непростой историей межэтнических и межконфессиональных отношений в регионе); оно в какой-то степени может служить демонстрацией одного из возможных вариантов дальнейшего развития ситуации в общемировом масштабе.
Klimenko Z.V., Ph. D. in Politics (Candidate of Political Sciences), Senior Researcher, Institute of Sociology of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences (ISRAS - FCTAS RAS), Moscow
Abstract. The problem of interrelations of civilization identities during last decades attracts a growing attention of researchers. Moreover, it is now treated mainly in its conflicting aspect, in the framework of the "clash of civilizations" discourse (and, correspondingly, of identities proper to these civilizations). In the Balkan region, from 1990s, such a clash was particularly severe, up to many-years bloodsheds (that is conditioned by the previous complicated history of inter-ethnic and inter-confessional relations in the region); it can in some degree serve as a demonstration of one ofpossible variants of the further development in the global scale.
Клименко Зоя Валентиновна,
кандидат политических наук, старший научный сотрудник Институт социологии РАН (г. Москва)
POLITICAL FACTORS IN THE TRANSFORMATION OF CIVILIZATION IDENTITIES IN THE CONTEMPORARY WORLD (ON THE EXAMPLE OF THE BALKAN REGION)
Проблема взаимодействия цивилизацион-ных идентичностей в последние десятилетия привлекает к себе все более обостренное внимание. Притом трактуется она ныне преимущественно в своем конфликтом аспекте, в рамках дискурса о «столкновении» цивилизаций (и, соответственно, свойственных этим цивилизациям идентичностей).
Само выражение «столкновение цивилизаций» связывается, естественно, прежде всего, с концептуальными выкладками С. Хантингтона, представленными им в 1993 г. в статье, а в 1996 г. в книге [1] - в заголовках обеих работ данное выражение фигурировало. После того, как неогегельянец Ф. Фукуяма с конца 1980-х гг. начал успокаивать мировое интеллектуальное сообщество своими соображениями о «конце истории» и полном триумфе западной цивилизации над всеми остальными [2], уже в 1990-х гг. до н.э. обнаружилось, что ситуация гораздо сложнее. Пожалуй, поворот «от Фуку-ямы к Хантингтону», свершившийся в первой половине этого десятилетия, стал ключевым в истории как цивилизационной, так и геополитической мысли.
Идеям политического теоретика С. Хантингтона уже вскоре придал прикладной характер такой видный политический практик, как З. Бжезинский. Каждый, конечно, читал его знаменитую книгу о «великой шахматной доске» [3], в которой, как прекрасно видно хотя бы из ее подзаголовка, речь идет именно о том, как удержать американскую гегемонию (не только геополитическую, но в первую очередь цивилизационную, поскольку она-то и является первичной: никакие военные средства не заменят пропаганды преимущества определенного образа жизни) в условиях мира, в котором наблюдается явное столкновение цивилизаций, и этот факт невозможно отменить.
На самом деле столкновение цивилизаци-онных идентичностей - феномен, уже не раз и ранее фиксировавшийся в истории человечества. Как правило, катализатором подобного процесса служили кризисные явления, имевшие место хотя бы в одной из вступающих в контакт/конфликт цивилизаций. Кризис, являющийся нарушением привычного порядка вещей, способствует появлению новых, ранее не предлагавшимся взглядам на мир, в том числе как на себя, так и на окружение (извечная проблема «мы - они», или «мы - иные»).
Для оптимального формирования цивилиза-ционной идентичности складывающаяся цивилизация обязательно должна себя кому-то противопоставлять, поскольку типично собственные черты лучше всего познаются в контрасте с «иными». В данной статье пойдет речь о политическом аспекте кризиса цивилизационных идентичностей на современном этапе, причем применительно к конкретному региону в Юго-Восточной Европе. Речь идет о Балканском регионе, причем преимущественное внимание будет обращаться на государства, возникшие с 1990-х гг. на территории бывшей Социалистической Федеративной Республики Югославии (СФРЮ).
Балканский регион исключительно интересен тем, что именно он в Европе является в наибольшей степени «фронтирным», пограничным, причем сразу между тремя цивилизациями: западноевропейской (романо-германской), восточно-православной (имеющей византийское происхождение) и исламской. Подчеркнем, что цивилизационные границы по сравнению с границами политическими отнюдь не столь четки: здесь мы наблюдаем постоянную диффузию, взаимопроникновение. Это, например, очень хорошо отражено в произведениях выдающегося югославского писателя, лауреата Нобелевской премии Иво Андрича.
Весьма характерно, что Андрич был уроженцем Боснии и в своих романах запечатлел реалии именно этой области. Ведь Босния и Герцеговина - это, можно сказать, проекция всех Балкан в миниатюре. На относительно небольшом пространстве весьма тесно и плотно перемешаны поселения мусульман, православных, католиков... И у жителей этих поселений - соответствующий цивилизационный менталитет (при наличии, парадоксальным образом, единого языка: различие между сербами, хорватами, босняками уж никак не лингвистическое). На протяжении достаточно длительных хронологических отрезков они могут вполне мирно уживаться, а потом вдруг происходит вспышка. Не случайно в ходе распада Югославии в 1990-х гг. именно БиГ стала местом, пожалуй, наиболее интенсивных и кровопролитных военных действий.
Но, повторим и подчеркнем, для Балкан в целом характерны те особенности, которые в гипертрофированной форме проявлялись в Бо178
снии. Не случайно появление в исторической и политической науках термина «балканиза-ция», в связи с которым необходимо процитировать весьма афористичное и эмоциональное суждение современного болгарского ученого [4]: «Любознательный читатель, желающий заглянуть в крупные энциклопедии, рядом со словом "Балканы" увидит многозначительное "балканизация". В одном этом слове собрано все негативное: раздробленность, враждебность, противостояние, постоянно тлеющие очаги конфликтов, опасность для дела мира. И сверх всего этого - печальная слава Балкан как "порохового погреба Европы"».
Разумеется, имеющаяся ныне налицо ситуация порождена прежде всего своими историческими корнями. И возводить эти корни следует, в общем-то, к временам двухтысячелетней давности, к традиционному разделению Римской империи на две части: западную, латинскую по языку и ментальности, и восточную, греческую по языку и ментальности. «...И ментальности» добавляем не случайно. Язык с его концептами, проявляющимися в лексике, грамматике, стилистике, в весьма значительной степени определяет ментальность. Последняя у грекоязычных была в большей степени метафизической, у латиноязычных - в большей степени юридической. Достаточно сравнить хотя бы характеры богословских споров в христианской церкви Запада и Востока в IV-V вв., дабы ощутить разницу. Представителей греческой патристики (Василия Великого, Григория Нисского, Кирилла Александрийского и др.) интересовали трини-тарные и христологические проблемы, а латинских теологов (прежде всего Августина Блаженного) - проблемы вины, свободы воли и т.п.
Разделение было первоначально только фактическим, но в 395 г. приобрело и официальный характер с распадом единой державы на Западную Римскую империю и Восточную Римскую империю [5]. Границей стала так называемая «линия Феодосия», которая характерным образом проходила в западной части Балканского полуострова - как раз там, где впоследствии сформировалась Югославия.
К западу от этой границы на протяжении средневековой эпохи сложился западноевропейский мир, ориентировавшийся на Рим, а к востоку - то, что выдающийся английский византинист русского происхождения Д. Оболенский назвал "The Byzantine Commonwealth"
- «Византийское Содружество» [6]. Новый нюанс прибавился с завоеванием Балкан турками-османами, начиная с XIV в.: «двойственная» картина превратилась в тройственную.
В результате многочисленных военно-политических перипетий нескольких последующих столетий православные сербы, хорваты-католики и босняки-мусульмане [7] к концу XIX в. оказались в составе различных государств. Именно в таком состоянии захватили их чрезвычайно значимые события начала XX в. (когда, собственно, Балканы и приобрели репутацию «порохового погреба Европы»), порожденные последней стадией разрешения «Восточного вопроса» [8]. Под событиями, о которых идет речь, имеются в виду: аннексия Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией в 1908 г., Балканские войны 1912-1913 гг. (сильно перекроившие не только политическую, но и этноцивилизацион-ную карту полуострова, породившие, помимо прочего, албанскую и македонскую проблемы) и, наконец, Первую Мировую войну, начавшуюся, как известно, именно на Балканах.
По итогам последней сербским Караге-оргиевичам удалось создать самое крупное и сильное из балканских государств (Королевство СХС, впоследствии Королевство Югославия), которое, тем не менее, несло уже в себе потенциал конфликтности (полагаем, именно из-за взаимной идиосинкразии цивилизационных менталитетов); не случайно создатель государства, талантливый и яркий деятель король Александр пал жертвой террористического акта.
Тем не менее Югославия в прежних границах сохранилась и после Второй мировой войны. «Отцу» новой социалистической югославской государственности Иосипу Броз Тито во многом помогло то, что в этноконфессиональном плане он являлся хорватом-католиком, а в мировоззренческом - убежденным марксистом-ленинцем, в частности, приверженцем ленинской теории национальностей (не случайно созданная Тито СФРЮ по своему многоступенчатому федеративному устройству была ближе всего к СССР). Тито всецело разделял идею Ленина о том, что есть два типа национализма - «негативный» национализм «угнетающей нации» и «позитивный» национализм «угнетенных наций». В роли первой должны были выступить сербы - не только и не просто потому, что они являлись самым крупным по численности из югославских народов. Сербам неправомерно
пришлось нести на себе клеймо «угнетающей нации» (хотя в реальности они скорее уж выступили в роли нации-освободительницы, «балканского Пьемонта», как говорили в начале XX в.). Именно объединяющая роль сербского королевства и сербского народа в начале ХХ века впоследствии дала квазиоснование оппонентам югославского государства обвинять его (сербский народ) в «великосербском шовинизме» и угнетении и требовать возмещения «морального вреда», нанесенного хорватам и словенцам в межвоенный период. С географической точки зрения именно югославянское государство позволило, наконец, собрать балканские земли, населенные сербами, когда-то в средние века входившие в состав единой сербской державы, в границах одной страны.
Ситуация, во многом созвучная с ролью России и русских в СССР: Россия, обеспечивая (во многом за свой собственный счет) высокий жизненный уровень ряду других союзных республик, тем не менее регулярно подвергалась обвинениям (в советское время в основном подспудным, но тем не менее вполне замечаемым со стороны мирового сообщества) в «империализме», «колониализме» и т.п. Хороша, заметим, «колониалистская держава», которая вместо того, чтобы обирать свои колонии в пользу метрополии, как диктуют классические представления, заботится о развитии и процветании «колоний», даже в ущерб жителей метрополии.
Тито правил страной на редкость долго: пришел к власти еще при Сталине, а умер лишь чуть раньше Брежнева. И уже при его жизни раздавались голоса, что такой сложный конгломерат, каким является Югославия, держится исключительно на харизме его личности [9] и неизбежно распадется после кончины этого «великого консерватора» (который, кстати, многими своими чертами сильно напоминал своего испанского визави - каудильо Ф. Франко, после смерти которого Испания не оказалась ввергнутой в пучину гражданской войны по двум причинам: первая -гораздо более мононациональный, чем в Югославии, состав населения Испании, хотя даже и в ней сепаратистские тенденции - со стороны басков, каталонцев - и по сей день дают о себе знать; вторая - разумная династическая политика Франко, который еще при жизни объявил о восстановлении в Испании монархии и о принце Хуане Кар-лосе Бурбоне - будущем короле Хуане Карлосе I
- как о своем наследнике, а Тито совершенно не озаботился проблемой преемника).
Пророчества относительно судьбы Югославии после Тито оказались в целом верными, но сбылись не сразу, а только тогда, когда в действие вступил столь мощный катализатор, как горбачевская перестройка, превратившая в ничто восточноевропейский лагерь социалистических стран. Искусственно заторможенные политикой «коммунистического интернационализма» процессы дали о себе знать в полной мере. Это имело место во всех югославских республиках, в том числе и в Сербии, где политика и риторика С. Милошевича отчетливо апеллировала к сербским национальным чувствам
- в явный противовес марксистско-интернационалистическим идеям Тито.
Транзитологи, разбирая кризисы, связанные с процессами перехода в социумах, рекомендуют отличать друг от друга факторы, с одной стороны, конкретно-ситуативные, с другой - исторически сложившиеся на той или иной территории. О последних как раз шла речь выше. Что же касается первых, то они, безусловно, тоже сыграли свою роль, хотя она все-таки была менее значительной.
В глобальной политике многое зависит от интенций главных «игроков», и не приходится сомневаться в том, что если бы югославские события происходили ныне, судьба их была бы во многом иной (о чем свидетельствует хотя бы динамика ситуации в Сирии, где Россия отнюдь не намерена сдавать свои позиции - но теперь в результате предшествующих ошибок приходится удерживать уже эти, менее выигрышные рубежи). А в те времена, когда всё развертывалось на Балканах, Россия еще и не начала «подниматься с колен». Исторический «разворот самолета над Атлантикой», осуществленный Е.М. Примаковым, привел к тому, что человек, который незадолго до того в кратчайшие сроки фактически спас страну от кризиса, даже более тяжелого, чем нынешний, был незамедлительно отстранен тогдашним нашим президентом от поста руководителя правительства, да и вообще оказался в роли persona non grata.
Как бы то ни было, уместны наблюдения сербского исследователя, сделанные в 1990-е гг. : «В кризисе, поразившем СФРЮ, есть и международный компонент... У югославской федерации был особый политический статус в Европе, так как, будучи страной "реального социализма" с точки зрения внутренней политики, во внешних сношениях она сохраняла известную долю самостоятельности, основывавшуюся на формальном членстве, а в прошлом - и ведущей роли в преимущественно неевропейском движении неприсоединения. В этом, а также геополитическом смысле, территория Югославии представляла собой "буферную зону" между двумя военно-политическими блоками, через которую проходили важнейшие пути сообщения. В качестве единственной относительно прочной и эффективной многонациональной формации на Балканах, Югославия воспринималась еще и как потенциальное ядро балканского сотрудничества, а также как препятствие "балканизации"... Положение в СФРЮ стало ухудшаться во второй половине 80-х гг. [10] до н.э., практически одновременно с поступлением информации о коренном изменении ситуации в СССР и странах соцлагеря» [11]. В результате место Балкан в миропорядке стало совершенно иным.
Важнее, пожалуй, факторы более общего характера, к которым снова приходится вернуться. Коль скоро речь идет о трансформации цивилизационных идентичностей, пусть даже и в ее политическом ракурсе, неизбежно привлечение социокультурного подхода.
На момент появления в XIX в. первых независимых славянских государств на Балканах (Сербии, Черногории, Болгарии) они в социокультурном плане являли собой ярко выраженные традиционные общества. Следует учитывать, в частности, что их развитие было интенсивно заторможено веками турецкого владычества. Освобождение от последнего значительной частью элит южнославянских народов трактовалось как вхождение в Европу. Новые государства делали однозначно европейский выбор, то есть выбор пути модернизации. Но сразу же начала ощущаться коллизия между постулируемой необходимостью модернизации и имевшимся налицо традиционализмом [12].
Процессы модернизации на Балканах уже тогда не воспринимались западными наблюдателями как в достаточной мере успешные, реально придающие соответствующим социумам европейский облик. Скорее к этим процессам относились с недоверием, для которого, кстати, имелись основания. «Реальная жизнь Сербии на
рубеже Х1Х-ХХ вв. далеко не соответствовала тем формам, в которые ее облекали представители местной реформистской элиты, пытавшиеся представить свою родину в глазах "просвещенной Европы" вполне современным государством. Последняя же, в отличие от большинства потомков (в том числе и историков), уже тогда показала себя более проницательной» [13].
Иными словами, Европа, в сущности, не видела «своих» в южных славянах, столь стремящихся в нее, столь интенсивно утверждающих свою принадлежность к европейскому цивили-зационному пространству. По большому счету, не иной ситуация остается и поныне. Строго говоря, это неприятие преимущественно касалось тех балканских этносов, корни которых лежат в православной византийской цивилизации. Очевидно, им для коренного изменения положения следовало бы изменить конфессиональную принадлежность, что, конечно, невозможно. Отсюда - нередко раздающиеся упреки со стороны прозападно настроенных деятелей, скажем, той же Сербии, - в том духе, что «мы к вам стучимся, а вы нас упорно не пускаете». Это - недоразумение, недопонимание, но, как видим, весьма живучее.
Дело осложняется тем, что на современном этапе и сама западноевропейская цивили-зационная идентичность подвергается сильнейшим вызовам, она сейчас отнюдь не такова, какой была хотя бы еще несколько десятилетий назад. Постоянно возрастающая толерантность к представителям этнических меньшинств, под которыми понимаются практически исключительно выходцы с исламского Востока (уже вызывающая тревогу у правых кругов европейских интеллектуалов, но всячески приветствуемая их левым крылом), разумеется, не может не считаться в контрастном сопоставлении с этноконфессиональными конфликтами на Балканах. Понятно, что у многих европейцев не может не вызывать раздражения сам тот факт, что «эти непонятные сербы» почему-то хотят отстаивать свои исторические территории от засилья албанцев-мусульман (случай Косово) и даже пошли ради этого на открытую конфронтацию. Сербам в массе своей, естественно, трудно изменить цивилизационный менталитет, выковывавшийся веками.
Здесь следует сказать о необходимости различения между линейной и нелинейной идентичностями, между которыми неизбежен
конфликт. В рамках первой гражданская и эт-ноконфессиональная идеологии идентичности, в общем, не приходят в противоречие друг с другом, действуют в одном направлении. В рамках второй, напротив, более ожидаемое их столкновение между собой. Нелинейная идентичность является кризисной трансформацией (или даже «мутацией»?) линейной.
Именно нелинейная цивилизационная идентичность характерна для Балкан, уже со второй половины XIX в. Гражданское сознание, что называется, тянет к Европе, к европейским ценностям, то есть к модернизации и глобализации. Этноконфессиональное же сознание тянет в совершенно противоположную сторону: к традиционным ценностям (противопоставляющимся модернизации) и к раздробленности, то есть к пресловутой «балканизации» (которая в данном контексте выступает антонимом глобализации).
Другое дело, что сейчас и в самой Европе, кажется, начинает торжествовать нелинейная идентичность. Это в большей мере проявляется в отношении к меньшинствам (как национальным, так и гендерным или любым иным). Гражданское сознание апеллирует к императиву интеграции этих меньшинств (причем любой ценой, даже за счет существенных уступок им со стороны большинства), а этноконфесси-ональное сознание противится этому, зовет на более традиционные пути. Формируется конфликт между двумя этими линиями развития, и конфликт этот достаточно ощутим во многих из европейских стран (в каких-то в большей степени, в каких-то - в меньшей).
Здесь и проходит «линия раскола», которая, возможно, приведет со временем к распаду ЕС или, во всяком случае, к его значительному «съёживанию». Весьма характерно, что первый по-настоящему тревожный сигнал для этой организации прозвучал со стороны такой во всех отношениях успешной страны, как Великобритания (имеем в виду известный «брек-зит», успешно прошедший референдум о выходе этого государства из Европейского союза).
Этот демарш был первым, но явно не последним. В результате в политологическом фольклоре уже появилась шутка о том, что еще через какое-то время в ЕС останутся в основном слаборазвитые страны Восточной Европы. В каждой шутке есть доля истины, даже и эти-то страны будут продолжать пребывать в ЕС ровно до тех пор, пока это делает Германия. Но
уж Германия-то будет оставаться в нем «до последнего» [14], поскольку в его рамках ощущает себя фактическим гегемоном Европы.
Проблема гегемонизма и неоимпериализма в новых условиях тоже имеет достаточно прямое отношение к политическому аспекту трансформации цивилизационных идентичностей в Европе. Во многом принимая на себя ответственность (в том числе и в финансовом плане) за судьбу ЕС, Германия, соответственно, в каких-то случаях считает себя вправе прибегать к политике диктата, подавления по отношению к более слабым европейским государствам, навязывания им своей воли. Относительно недавний случай, когда немецкие политические и экономические элиты, оказав помощь Греции, за это требовали от нее выполнения весьма обременительных обязательств, памятен всем. Поскольку Греция - балканская православная страна и к ней в значительной степени относится то, что выше было сказано о цивилизационных идентичностях в регионе в целом, то перед нами как раз повод, уже завершая статью, вновь вернуться на Балканы.
В заключение коснемся географического аспекта проблемы. Если представить себе гипотетический «историко-культурный атлас» Европы, то бросится в глаза, что на фоне относительной однородности, характерной для значительных пространств этой части света (однородности, достигнутой, заметим, путем многовековой «зачистки от чужих» - где сейчас славянские племена, населявшие когда-то нынешнюю Восточную Германию, или кто ныне помнит о таких этносах, как, допустим, провансальцы в Южной Франции или каринты в Австрии?), то на Балканах будет бросаться в глаза полная сумятица и неразбериха. Она сложилась, повторим, исторически, за счет того, что Балканский регион уже очень давно стал пунктом «столкновения цивилизаций». Но не идет ли такое же «столкновение» ныне уже и в самой Западной Европе, причем антагонистами исконных жителей выступают представители наций не укорененных, а совершенно чуждых традициям местного населения? И притом не выказывающие никакого желания интегрироваться, ассимилироваться, а, напротив, активно навязывающие свои нормы европейцам и преуспевающие в этом. Достаточно вспомнить, какому моральному остракизму подвергается на Западе всякий, кто возражает против публич182
ного демонстрирования в общественных местах разных хиджабов и буркини, а в то же время за ношение нательного крестика как знака принадлежности к христианству вполне можно получить реальный тюремный срок.
Если нас, как предсказывают многие аналитики, в обозримом будущем ожидает исламистская Европа (с «мечетью Парижской богоматери» и прочими подобными вещами), причем, скорее всего радикально-исламистская (в мусульманской диаспоре европейских стран находят наибольшую поддержку идеи именно самых фундаменталистских течений ислама), то как бы «балканизация», которая хотя бы демонстрирует четкое различие цивилизационных идентичностей, не показалась даже меньшим злом.
Литература:
иной причине живших на Балканах, прилагали название «османы» (османли) или «анатолийцы».
- Королевства сербов, хорватов и словенцев - восточный вопрос отнюдь не был разрешен в его ци-вилизационно-политическом смысле. Возрождение турецкого влияния на европейских мусульман, понимание себя Турцией как покровителя последних, возрождение ислама на Балканах после крушения социалистического федеративного югославянского государства, революции на Ближнем Востоке в целом вновь ставят на повестку дня, пусть и в других формах, пресловутый восточный вопрос. Возникновение «спящих» террористических ячеек в Европе, превращение Боснии и Герцеговины и ныне независимого Косова в перевалочные базы для распространения их деятельности на государства Евросоюза приводит через изменение этноконфессиональной картины населения Старого Света к трансформации именно его цивилизационной идентичности. Этот процесс разворачивается на наших глазах, и результаты его далеко еще не оформились.
- национальный герой? Аберрация идеологизированного сознания // Человек на Балканах в эпоху кризисов и этнополитических столкновений ХХ в. / Г.Г. Литаврин, Р.П. Гришина (ред.). - СПб, 2002. -С. 107-118.
