Спросить
Войти
Дмитрий Павлов
ВОПРОСЫ НАЦИОНАЛИЗМА 2014 № 2 (1
«БАндЕровцы» и формирование национальной идентичности Западной УкрАины
После окончания Второй мировой войны в бывшем СССР имелось всего два региона, которые в глазах многих советских обывателей воспринимались как «чужеродные» элементы на фоне царства «дружбы народов», охватывавшей пространства от Восточной Пруссии до Камчатки. Это Прибалтика и Западная Украина. Широко было распространено мнение, что эти территории на крайнем западе «великого могучего Советского Союза» представляют собой своеобразную внутреннюю заграницу, где менталитет населения, политические традиции и степень неприятия социалистической реальности резко отличались даже от сопредельных земель, находившихся под контролем Москвы после окончания Гражданской войны 1918-1920-х гг.
Такой контраст объяснялся вполне рациональными причинами. Во-первых, эти земли большую часть своей истории развивались вне сферы влияния русской государственности в любых ее формах (от Московского княжества до Российской империи). Причем если Прибалтика формально и находилась под скипетром императора почти два столетия (при этом фактически там господствовал «особый порядок», заключавшийся в культивировании немецких или польских традиций), то земли Галиции вообще никогда не являлись частью единого с Россией политического пространства. Во-вторых, огромная полоса земли Восточной Европы
от южного берега Финского залива в Эстонии до отрогов Карпатских гор на Буковине в 1920-1930-е гг. не входила в состав Советского Союза, когда там происходило бурное становление институтов коммунистического режима. В-третьих, именно в Прибалтике и в Галиции местное население сумело воплотить в жизнь собственные национальные проекты как в виде отдельных государств (Эстония, Латвия, Литва), так и в виде мощных общественных движений (Галиция)1.
Автор этих строк посвятил отдельную статью анализу ситуации в При-балтике2. Что касается Галиции, то ее история по сравнению с народами Балтии имеет как серьезное сходство, так и не менее серьезные различия. Если в случае прибалтов речь идет о совершенно отдельных от русских этнических массивах, в чьей самобытности не сомневался никто и никогда, то в случае украинского (русинского) населения нынешних Львовской, Тернопольской и
Ивано-Франковской областей Украины картина представляется куда более неоднозначной. Как было показано в другом моем материале3, во второй половине XIX — нач. XX в. восточные земли Австро-Венгрии стали ареной конкуренции двух национальных проектов — русского и украинского, из которой последний вышел победителем. Однако окончательный успех пришел к нему не сразу. После поражения сторонников Западно-Украинской Народной республики в войне с поляками (1918-1919) и включения Галичины в состав возрожденной Польши начинается новый этап развития и утверждения украинской национальной идентичности, продолжившийся до Второй мировой войны. Ключевую роль в этом процессе сыграли местные организации украинских националистов, которые сумели не только добиться успехов в пропаганде своих идей, но и стать во главе самого ожесточенного антисоветского вооруженного движения после окончания Гражданской войны в России. Именно благодаря им слово «бандеровец», изначально означавшее принадлежность к радикальному крылу Организации украинских националистов, стало именем нарицательным и приобрело известность далеко за пределами Украины.
В 1920 г. в Праге была основана Украинская войсковая организация (УВО), основу которой составили офицеры армий Украинской Народной Республики (УНР) и ЗУНР. В состав УВО, являвшейся военизированным формированием радикальной направленности, входили две тысячи человек. Во главе всей структуры стоял полковник армии УНР Евгений Коновалец. Организация вела как пропагандистскую, так и террористическую деятельность против высших представителей руководства Польши,
обвинявшихся в полонизации восточнославянских меньшинств в Польше. Однако к концу 1920-х гг. в широкой народной среде возрос спрос на более массовые организации. В январе-феврале 1929 г. на съезде националистических организаций, получившем название Первый конгресс украинских националистов, УВО, вобравшую в себя менее радикальные движения, переименовали в Организацию украинских националистов — ОУН. Ее численность в середине 1930-х гг. достигала 20 тыс. человек.
Программа ОУН включала целый ряд положений, касающихся идеала националистов — будущего устройства независимого украинского государства. Во-первых, оно должно было включить в свой состав земли «от Сяна до Дона», где, с их точки зрения, проживали этнические украинцы. Фактически речь шла о территориях, входивших в состав СССР, Польши, Румынии и Чехословакии. Если говорить о социальных воззрениях актива организации, то их можно назвать корпорати-вистскими, т.е. ориентированными на сильную роль государства в экономике при сохранении частной собственности. Слабая выраженность либеральных элементов программы была связана с крестьянской основой движения и почти полным отсутствием национальной буржуазии.
Идеологом национализма ОУН был уроженец Малороссии Дмитрий Донцов, а также выходцы с Волыни Николай Сциборский и Вячеслав Липин-ский. Стержнем программы являлась концепция «интегрального национализма», где интересы «воображаемого сообщества» — украинской нации, выступали raison d&être жизнедеятельности любого политического активиста. Причем, с точки зрения лидеров ОУН, защита этих интересов вполне могла вестись и насильственными методами, даже в мирное время. Одно из изданий украинских националистов 1930 г. прямо признавало, что спокойная жизнь населения не служит интересам дела
«освободителей»: «Средствами индивидуального террора и периодических массовых выступлений мы увлечем широкие слои населения идеей освобождения и привлечем их в ряды революционеров... Только постоянным повторением акций мы сможем поддерживать и воспитывать постоянный дух протеста против оккупационной власти, укреплять ненависть к врагу и стремление к окончательному возмездию. Нельзя позволить людям привыкнуть к оковам, почувствовать себя удобно во вражеском государстве».
Результатом деятельности ОУН и идеологически близких ей структур были не только террористические акты против представителей польской администрации, но и вполне зримые изменения в идентичности населения. Так, к началу 1930-х гг. число лиц, декларирующих свою национальную украинскую идентичность, впервые превысило тех, кто мыслил себя как «русинов». Об этом красноречиво свидетельствуют результаты польской переписи населения 1931 г. по Львовскому, Тар-нопольскому и Станиславовскому воеводствам: русинами записались 1 млн. 116 тыс. человек, а украинцами — 1 млн. 660 тыс. человек. Во время предыдущих переписей, проводившихся как в Польше, так и в Австро-Венгрии, абсолютное большинство восточнославянского населения постулировало исключительно русинскую идентичность.
Катализатором процессов украинского нациостроительства стала Вторая мировая война и связанные с ней изменения политической карты Восточной Европы. В сентябре 1939 г., в соответствии с пактом Молотова-Риб-бентропа, Западная Украина стала частью СССР, и на ее территории стали активно проводиться мероприятия по интеграции политико-правового и экономического пространств в советскую государственную систему. На практике это означало борьбу с классовыми 70 врагами в лице буржуазных и кулац-_ ких элементов. Любопытно отметить,
что поскольку восточнославянское православное и греко-католическое население занимало наименее престижную нишу социума Галиции и Волыни (в основном это было крестьянство, только иногда — пролетариат и провинциальная интеллигенция и полуинтеллигенция), то оно пострадало в относительном измерении намного меньше доминировавших в крае поляков и евреев. Характерно, что даже такой пропагандистский документальный фильм радикально антисоветской направленности, как картина Тараса Химича «Золотой сентябрь. Хроники Галичины 1939-1941», не стремится скрыть это обстоятельство: основная часть представленных в фильме льво-вян, переживших те коллизии, — поляки и евреи, составлявшие большинство жителей городов региона.
Однако и у сельских жителей шок от столкновения с советской действительностью был не меньшим. Автору этих строк удалось пообщаться с львовским краеведом, хорошо знающим историю родного города и окрестностей. Оказывается, в сознании местного населения долгое время параллельно существовали два совершенно разных образа России. Первый сформировался благодаря войскам Российской императорской армии, которые заняли Львов в 1914 г. Это были в основном хорошо образованные, галантные, доброжелательные офицеры и дисциплинированные солдаты. И второй — из 1939 г. Пришедшая в город Красная армия состояла — от солдат до высших офицеров — главным образом из люмпенизированных элементов, отличавшихся крайне разнузданным, грубым и бесцеремонным поведением. Колоссальной властью на вновь присоединенных территориях обладали сотрудники НКВД, регулярно терроризировавшие жителей (многие из которых до того с искренней симпатией относились к Советскому Союзу). Такой контраст вызвал у галичан настоящий шок. Как отмечал известный кинорежиссер Александр Довженко,
побывавший на вновь присоединенных к УССР территориях: «В Западной Украине нас встречали в прошлом году прекрасно, а теперь мы довели до того, что там расширяется повстанческое движение».
Именно накануне начала вооруженной фазы советско-германского конфликта происходит раскол ОУН на два лагеря — умеренный и радикальный. Катализатором раскола послужило убийство в 1938 г. в Роттердаме авторитетного лидера организации — Евгения Коновальца агентом НКВД Павлом Су-доплатовым. В августе 1939 г. на съезде руководства ОУН в Риме руководителем был избран полковник Андрей Мельник, представитель старшего поколения националистов. Молодые радикалы во главе со Степаном Бандерой (он провел несколько лет в польской тюрьме за организацию покушения на министра внутренних дел) не признали этого решения и начали действовать самостоятельно. Преимуществом мельниковцев было наличие в их рядах интеллектуалов, главный козырь бан-деровцев — радикально настроенный молодежный актив, проживавший непосредственно в Галичине.
Если советские репрессии поставили крест на всех легальных политических организациях, включая русофильские, то привыкшим к конспирации украинским националистам было несложно продолжить свою деятельность в подполье. Несмотря на несколько судебных процессов, закончившихся для обвиняемых смертными казнями и длительными тюремными сроками, активистам ОУН удалось сохранить свою подпольную сеть на Западной Украине вплоть до прихода гитлеровских войск и даже организовать в ряде мест боевые операции против отступавших частей Красной Армии. Начало немецкой оккупации позволило украинским националистам вывести свое движение на качественно новый уровень. И именно тогда, с нашей точки зрения, происходит окончательное утверждение украинской национальной идентичности на территории современных Львовской, Ивано-Франковской и Тернопольской областей.
В задачу статьи не входит правовая и моральная оценка деятельности ОУН как идеологической и военной структуры и действиям, совершенным ее представителями в годы Второй мировой войны и после ее окончания. Совершенно очевидно, что немало украинских националистов сотрудничали с немецкими оккупантами и совершали преступления против мирных жителей не только Западной Украины, но и сопредельных регионов, таких как Белоруссия и Польша. Настоящим черным пятном на репутации движения стала волынская резня весной-летом 1943 г., в ходе которого погибло около 40 тысяч поляков. Однако деятельность ОУН и созданного в 1942 г. ее вооруженного крыла — Украинской повстанческой армии (УПА) во главе с Романом Шу-хевичем не сводилась только лишь к бесчеловечным актам геноцида против представителей «чужих» этносов или коллаборационистов. Дело в том, что эти структуры, участвуя в вооруженном противостоянии с советскими партизанами и впоследствии с частями НКВД, уделяли большое внимание разносторонней пропаганде среди местного населения. В подпольных типографиях они выпускали брошюры и листовки как идейно-политической, так и художественной направленности. Одним из наиболее известных образцов бандеровского агитпропа стала брошюра, принадлежащая перу известного публициста Петра Федуна (Полтавы) «Кто такие бандеровцы и за что они борются» (1949). Чтобы представить себе градус антисоветского настроя повстанцев и сочувствовавших им галичан, можно привести несколько цитат из этого издания:
«Всю Западную Украину большевистские бандиты превратили в сплошную ужасную мясорубку. Нет здесь сегодня дома, где бы эти изверги кого-нибудь не убили, не арестовали, не вывезли в Сибирь; нет ни леса, ни рощи, где не виднелись бы разрытые повстанческие могилы, нет деревни, где бы не были сожжены, разрушены хозяйства; нет семьи, где бы мать не оплакивала замученного в пытках сына, дочь — так же замученной матери, маленький ребенок — вывезенных в Сибирь родителей.
И за что это море горя, за что это море крови и слез?! За то только, что западно-украинский народ любит Украину — свою Родину, за то только, что он, как и любой другой народ в мире, хочет жить свободной, независимой жизнью.
Мы, украинские революционеры и повстанцы, боремся против большевистских поработителей потому, что они в колхозах впрягивают женщин в бороны, принуждают их на плечах носить навоз на колхозные поля, приговаривают колхозников к многолетнему заключению за несколько колосков, которые они осмеливаются сорвать, чтобы спасти себя от голодной смерти; потому, что большевистские эксплуататоры полностью грабят у колхозников продукты их труда, выплачивают им по 300 граммов хлеба за трудодень; потому, что они столкнули украинское крестьянство на дно нищеты и страданий.
Мы боремся против большевистских поработителей потому, что украинский рабочий принужден постоянно жить на голодном пайке, выстаивать в длинных очередях за хлебом, жить в трущобах, физически истощаться необычайно высокими нормами выработка, стахановщиной, дрожать перед жестокими наказаниями за малейшее опоздание на работу».
Важно упомянуть и о религиозном факторе, сыгравшем важную роль в становлении украинского национального проекта. Дело в том, что благодаря деятельности митрополита грекокатолической церкви Андрея Шептиц-кого униатство стало восприниматься русинами, шедшими по пути обретения национальной идентичности, как важная компонента народной традиции, нуждавшейся в сбережении и развитии. В 1920-1930-е гг. в греко-католической среде возникает даже определенное мессианское мироощущение, связанное с восприятием УГКЦ как духовного моста между западной и восточной христианскими традициями. Эта изначально чисто религиозная черта самосознания постепенно проникала и в светский националистический дискурс, делая его более пассионарным. Отсюда проистекало желание «принести свет» украинцам к востоку от реки Збруч. Показательно, что ключевые лидеры ОУН, включая самого Степана Бандеру, происходили из семей униатских священников.
К середине 1940-х гг. униатство определенно стало одним из столпов национальной идентичности галицких украинцев, в особенности у новых поколений. В этом свете крайне недальновидным и волюнтаристским шагом Сталина была ликвидация УГКЦ в 1946 г. Наличие в Советском Союзе нескольких миллионов верующих, объединённых в особую церковь, связанную с Ватиканом и поддерживавшую враждебные Советскому Союзу силы, представлялось советскому лидеру весьма нежелательным. Для воплощения замысла вождя НКВД УССР приступает к оперативным мероприятиям по присоединению Церкви к РПЦ руками ее же пастырей. Ключевой фигурой, воплощавшей в жизнь замыслы Кремля, стал протопресвитер Гавриил Костельник. Равно как и многие другие священники и миряне греко-католики, Костельник являлся идейным сторонником воссоединения униатов с православными, однако принудительно-репрессивный характер действий советских органов безопасности на корню дискредитировал саму идею отказа от отношений с Римским престолом. Так, «катехизаторская» работа Костельника со священниками деканатов (благочиний) Львовской области проходила в весьма необычных условиях, которые нечасто встречаются в истории современного миссионерства. Рядом с маститым протоиереем, выступавшим с пламенными обличительными речами против пороков и ересей папства, сидел высокопоставленный офицер НКВД, который молча постукивал по столу служебным оружием. Те, кто не желал разрывать с УГКЦ, были вынуждены уйти в подполье или отправиться в длительное тюремное заключение. Само собой, оказавшаяся под запретом «церковь-мученица» стала дополнительным фактором, объединявшим противников советского режима.
На наш взгляд, главный секрет успеха деятельности ОУН и УПА в деле утверждения выработанной ими версии украинской национальной идентичности состоял в том, что именно эти организации оказались в авангарде антисоветского сопротивления. Последнее стало естественной реакцией против жесткого распространения советских порядков на Западную Украину. Несложно предположить, что если в самой России большевистская революция вызвала ожесточенный отпор значительной части населения, продолжавшийся несколько лет, то в регионах с более развитыми институтами собственности и правовыми механизмами отношение к «Совдепии» будет еще более непримиримым. Тем более, если коммунистические порядки устанавливают не «заблуждающиеся соплеменники», а те, кого население воспринимает в значительной мере как пришельцев-чужеземцев.
К сожалению, образ России и русских как вследствие сознательных пропагандистских усилий украинских националистов, так и в результате репрессивной политики московского режима (массовые расстрелы, депортации и насильственная коллективизация, насильственная ликвидация греко-католической церкви и присоединение ее
к Московскому Патриархату) в глазах многих галичан оказался безнадежно испорчен. Здесь можно продемонстрировать на конкретном примере, насколько в сознании по крайней мере части населения оказались переплетены понятия «советский» и «русский». В рассказе «Учительница» детской писательницы и активистки ОУН Марии Дмитренко (1918-1948), погибшей в бою с отрядом НКВД в Карпатах, есть такой эпизод. После освобождения Западной Украины от немецкой оккупации советская власть отправляет с востока Украины в Галичину интеллигентские кадры для работы в местных учебных заведениях. Так на Львовщи-не оказывается Таня — молодая русскоязычная выпускница харьковского пединститута. Постепенно школьная учительница попадает под пропаганду повстанцев и в конце концов осознает себя «свидомой» украинкой, что весьма своеобразно проявляется в ходе бытового конфликта с директором школы по фамилии Сидоренко, также командированным из Харькова:
«...Сидоренко прислонился к Тане своим покрасневшим от выпитого спиртного лицом и попытался обнять ее скользкой, потной рукой. Таня отскочила, как ошпаренная.
— Что вы? С ума сошли? Забыли, как вы же учили меня. Я вас другом считала.
— Танечка, что такое? Тебе жизни не хочется? Вот, знаешь, наш брат сегодня пьет и кушает — утром погибает за Сталина. Вот, ты уж другая стала. Нет, ты уж не русская девушка.
Таню словно задели раскаленным куском железа:
— Не была такой "русской" и не буду А вы кто такой, Сидоренко, будете? Вы разве не украинец по отцу и деду?.»
Активное сопротивление УПА советскому режиму на Западной Украине продолжалось до начала 1950-х гг., _
а отдельные группы повстанцев про- 73 должали вести борьбу вплоть до 1960 г. _
Через ОУН и УПА прошли десятки тысяч местных жителей. По данным МВД СССР, только к июлю 1946 г. карательными органами было уничтожено более 110 тыс. «бандитов», более 200 тыс. — арестовано. С 1944 г. до смерти Сталина 203 тыс. человек было депортировано за пределы УССР. Приведенные цифры позволяют представить масштабы противостояния, ведь все население Западной Украины составляло лишь около 6 млн. человек. Фактически «банде-ровщина» и ее последствия затронули каждую семью, проживавшую в регионе. Автор этих строк неоднократно бывал в Прикарпатье и почти не встречал людей, чьих родных и близких в сталинские годы не постигла трагическая судьба быть убитыми или высланными в Сибирь.
Массовость антисоветского сопротивления на Западной Украине показывает и следующий интересный факт. В 1953 г. после смерти Сталина ключевую роль в государстве стал на короткое время играть министр внутренних дел Лаврентий Берия. В борьбе за власть он стремился опираться на «национальные» кадры союзных республик, включая даже националистов, и начал активнее привлекать в органы внутренних дел представителей «титульных» народов. Однако в западных областях УССР политика Берии воплощена в жизнь не была, и причина заключалась вовсе не в саботаже нижестоящих начальников. Как пишет в своих мемуарах известный чекист Георгий Санников, «каждый житель Западной Украины, прямо или косвенно за небольшим исключением, был связан с вооруженным подпольем. Практически в каждой западно-украинской семье прямой или дальний родственник либо погиб в вооруженной борьбе против советской власти, либо был арестован за участие в подполье, либо сослан в Сибирь за пособническую деятельность, за укрывательство подпольщиков, хранение оружия, боеприпасов, листовок и националистической литературы, содействие на оуновских линиях связи, снабжение продовольствием, медикаментами, сбор и передачу информации, да и просто за недоносительство органам госбезопасности о контактах с подпольем. Где уж тут найти кандидатов для работы в органах ГБ с такой "чистой" анкетой».
Ничто не способствует утверждению национальной идентичности в широких народных массах, как пролитая за идею кровь. Не будет преувеличением сказать, что Украинская повстанческая армия благодаря самопожертвованию ее членов дала украинскому национальному проекту целый пантеон мучеников и страдальцев-героев, о которых слагали легенды и песни. Про них писали мемуары и снимали фильмы. Несмотря на то что крайне жестокие методы, к которым порой прибегали повстанцы, вызывали негативную реакцию и у самих галичан, общее отношение к УПА было положительным. Большинство западноукраин-ских крестьян и горожан мало что понимало в тонкостях идеологии, которую несли с собой бандеровцы. Однако они воспринимались как реальные защитники от притеснений советской власти; повстанцев кормили, обували и одевали именно местные жители (кстати, именно активная или пассивная поддержка вооруженных националистов вынуждала советский режим идти на такую крайнюю, негуманную и непопулярную меру, как выселение целых деревень в Сибирь).
Память о кровавых 40-х гг. никуда не исчезла и в мирные 60-80-е. Львов тогда стал крупнейшим центром диссидентского движения в Советском Союзе. И поэтому не удивительно, что в ходе референдума о сохранении СССР в марте 1991 г. именно области Галичины выделились на фоне всей страны поразительно низкой поддержкой сохранения прежнего государственного устройства — лишь 17% ее жителей высказались за то, чтобы и дальше оставаться советскими гражданами. Пожалуй, на вопрос о том, проиграли ли ОУН и УПА в исторической перспективе, итоги плебисцита дали вполне определенный ответ.
