Спросить
Войти
Е.Н. Туманик*
Иван Дмитриевич Якушкин и княжна Наталья Дмитриевна
Щербатова: к предыстории Московского заговора 1817 года
DOI: 10.31518/2618-9100-2019-3-2 УДК 94(47). 072
Выходные данные для цитирования: Туманик Е.Н. Иван Дмитриевич Якушкин и княжна Наталья Дмитриевна Щербатова: к предыстории Московского заговора 1817 года // Исторический курьер. 2019. № 3 (5). Статья 2. URL: http ://istkurier.ru/data/2019/ISTKURIER-2019-3-02.pdf
E.N. Tumanik*
Ivan Dmitrievich Yakushkin and
Princess Natalya Dmitrievna Shcherbatova: to the prehistory of the Moscow conspiracy of 1817
DOI: 10.31518/2618-9100-2019-3-2
How to cite:
Tumanik E.N. Ivan Dmitrievich Yakushkin and Princess Natalya Dmitrievna Shcherbatova: to the prehistory of the Moscow conspiracy of 1817 // Historical Courier, 2019, # 3 (5). Article 2. [Available online:] http://istkurier.ru/data/2019/ISTKURIER-2019-3-02.pdf
Abstract. The article is devoted to an important period of I.D. Yakushkin&s biography, preceding the events of the Moscow conspiracy of the Decembrists in 1817. The article presents the reasons why I.D. Yakushkin volunteered to kill the emperor. The personal crisis of the Decembrist of the period of 1817, which was the result of his unhappy love for Princess N.D. Shcherbatova. The personal context that led Yakushkin to make a radical political decision has been studied. The article examines in detail the severe personal crisis of the Decembrist of the period of 1817, restores the deep personal context, on the basis of which Yakushkin made a radical political step, which contradicted his political views, determines the ratio of the two components (personal and social) in the behavior of I.D. Yakushkin as a political figure. Along with political motives, the presence of the deepest personal connotation is proved, thus, personal drama becomes a powerful catalyst for a political decision.
In the article based on a detailed analysis of epistolary sources, also an attempt was made to characterize the personality of N.D. Shcherbatova, her relationship with I.D. Yakushkin and her role in the destiny of the Decembrist. A detailed reconstruction of the image of one of the famous women durning the Pushkin&s era, her worldview and behavior stereotype in the society and in the family provides the interesting material for characterizing the history of women of the 19th century, their true importance and influence in society.
The article has been received by the editor on 27.02.2019.
Full text of the article in Russian and references in English are available below.
Аннотация. Статья посвящена важному периоду биографии И.Д. Якушкина, предшествующему событиям Московского заговора декабристов в 1817 г. Специальным предметом исследования стали обстоятельства частной жизни декабриста, оказавшиеся тесно связанными с его политическим поведением. Рассматривается роль И.Д. Якушкина в деятельности Московского совещания Союза спасения и анализируются причины, подтолкнувшие декабриста к решению взять на себя роль цареубийцы. Подробно разбирается тяжелый личный кризис декабриста периода 1817 г., ставший результатом его несчастной любви к княжне Н.Д. Щербатовой. Восстанавливается глубокий личный контекст, подтолкнувший
* Туманик Екатерина Николаевна, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Институт истории Сибирского отделения Российской академии наук (Новосибирск, Россия), e-mail: kattum@mail.ru Tumanik Ekaterina Nikolaevna, Candidate of Historical Sciences, Senior Reseacher, Institute of History of the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences (Novosibirsk, Russia), e-mail: kattum@mail.ru
Якушкина к радикальному политическому шагу, противоречащему его политическим взглядам. Выясняется соотношение двух составляющих (личное и общественное) в поведении И.Д. Якушкина как деятеля тайного политического общества. Наряду с политическими мотивами доказывается наличие глубочайшего личного подтекста, таким образом, личная драма становится мощным катализатором политического решения.
В статье на основе подробного анализа эпистолярных источников также сделана попытка характеристики личности Н.Д. Щербатовой, ее нравственного облика и отношений с И.Д. Якушкиным, ее истинной роли в судьбе декабриста. Подробное воссоздание образа одной из видных женщин пушкинской эпохи, ее мировоззрения и модели поведения в свете и в семье дает интересный материал для характеристики истории женщин XIX в., их истинного значения и влияния в обществе.
эпистолярное наследие; Н.Д. Щербатова; история женщин.
Иван Дмитриевич Якушкин является одним из самых известных декабристов, имя которого, пожалуй, всегда будет наиболее прочно стоять в ряду деятелей освободительного движения России первой половины XIX в., хотя он и не выходил на Сенатскую площадь, а в последние годы перед восстанием жил вдали от тайной деятельности политических обществ. Якушкин стоял у основания первых декабристских организаций - Союза спасения и Союза благоденствия, был активным участником Московского совещания конца сентября 1817 г. Это событие вошло в литературу как Московский заговор и знаменовало собой столкновение умеренных и радикальных тенденций в Союзе спасения, приведших в итоге к его распаду и созданию Союза благоденствия. Причиной Московского заговора стало резкое недовольство декабристов политикой Александра I, а поводом - письмо кн. С.П. Трубецкого, содержание которого, вероятно, так навсегда и останется не реконструированным. С.В. Мироненко, подробно исследовавший причины Московского заговора, пришел к выводу, что в письме была ярко продемонстрирована готовность царя в самое ближайшее время отменить крепостничество1. Это, в свою очередь, в условиях неготовности страны к крестьянской эмансипации, могло ввергнуть Россию в стихию крестьянского бунта. В своих записках И.Д. Якушкин оставил описание тех событий и изложил суть послания (впрочем, без упоминания крестьянского вопроса): «Совещание это было немноголюдно [...] Алек[сандр] Муравьев прочел нам только что полученное письмо от Трубецкого, в кот[ором] он извещал всех нас о петербург[ских] слухах. Во-первых, что царь влюблен в Польшу [...]; во-вторых, что он ненавидит Россию, и это было вероятно после всех его действий в России с 15[-го] года. В-третьих, что он намеревается отторгнуть некот[орые] земли от России и присоединить их к Польше, и это было вероятно; наконец, что он. намерен перенести свою столицу в Варшаву [...]. Меня проник[ла] дрожь; [...] я решился [...] принести себя в жертву [...] Фонвизин подошел ко мне и просил меня успокоиться, уверяя, что я в лихорадочном состоянии и не должен в таком расположении духа брать на себя обет, кот[орый] завтра же покажется мне безрассудным [...]. Я с Фонвизиным уехал домой. Почти целую ночь он [...] уговаривал меня отложить безрассудное мое предприятие [...]. Я решился по прибытии им[ператора] Александра отправиться с двумя пистолетами к Успен[скому] собору и, когда царь пойдет во дворец, из одного пистолета выстрелить в него и из другого - в себя. В таком поступке я видел не убийство, а только поединок на смерть обоих»2. На следующий день товарищам с трудом удалось отговорить упорствующего Якушкина от его намерения, на новом совещании «толки» велись уже «совершенно в противном смысле вчерашним толкам», ему говорилось, что «поединок на смерть» царя и декабриста «в настоящую минуту не может быть ни на какую пользу для государства», что «своим упорством» он губит
«не только их всех, но и тайное общ[ество] при самом его начале, и кот[орое] со временем могло бы принести столько пользы для России»3.
В историографии высказано обоснованное мнение, что это важнейшее событие в истории раннего декабризма является закономерным шагом в становлении и выработке политической стратегии тайного общества. М.В. Нечкина справедливо отметила, что «несмотря на всю незрелость движения, отдельно взятый террористический акт [...] был [...] сочтен не обеспечивающим конечной цели борьбы и потому отвергнут»4. С этим нельзя не согласиться. При разборе Московского заговора И.Д. Якушкин предстает перед нами как яркий и идейный представитель радикального лагеря и решительных действий. Но так ли это? Дальнейший путь И.Д. Якушкина в тайном обществе за исключением событий междуцарствия вовсе не характеризует его с этой стороны. Наиболее радикален Якушкин был в середине декабря 1825 г., призывая московских членов тайного общества к организации военного выступления, но и в тот период он не терял способности к холодному рассуждению, а его действия были продиктованы необходимостью содействовать восставшим в Петербурге и стремлением вывести Россию из кризиса междуцарствия. Так чем же объяснить такое стойкое поведение декабриста, отнюдь не обладавшего радикальными убеждениями, в дни Московского заговора - эти действия явно не вписываются в характеристики Якушкина ни как политического деятеля, ни как личности.
Дело в том, что была другая сторона медали - глубокий контекст, связанный с личной драмой декабриста. Этот контекст с самого начала событий был очевиден для его товарищей по тайному обществу, для его семьи, друзей и даже света; более того, во время следствия по делу декабристов он сразу же вышел на первый план в реконструкции событий Московского заговора, и «личная» версия не только фигурирует в материалах процесса, но и становится почти превалирующей. Более того, создается впечатление, что, оставив в стороне Якушкина как главного «злодея», в апреле 1826 г. следствие перешло к поиску истинных, идейных и последовательных «цареубийц», обратившись к фигурам Артамона и Никиты Муравьевых5. Впрочем, это не повлияло на строгость приговора, вынесенного И.Д. Якушкину. В 1989 г. вышла в свет работа А.А. Лебедева, представляющая собой философское эссе-осмысление личности и жизненного пути Якушкина; касаясь темы Московского заговора, автор указывает «на глубокую внутреннюю связь между интимнейшими переживаниями Якушкина и его общественным поведением»6. Разумеется, поступок декабриста был чисто политическим, о чем он и сам впоследствии написал в своих «Записках», но личную составляющую, оказавшую судьбоносное влияние на характер, действия, мироощущение декабриста, его психологический склад и жизненный путь в целом, мы, конечно же, не можем сбрасывать со счетов. Именно в событиях Московского заговора на поверхность вырвался глубокий личный кризис Якушкина, во-многом определивший всю его дальнейшую судьбу, хотя в своих воспоминаниях, комментируя донесение Следственной комиссии по делу декабристов, он высказался по этому поводу всего один раз, и то в ироничном ключе, отделяя политическое от личного: «В донесении сказано, что я вызвался на покушение, бывши терзаем страстью несчастной любви. Я имею все причины думать, что это - показание Никиты Муравьева, желавшего такой сентиментальной фразой уменьшить мою виновность перед Комитетом. После, когда я у него спрашивал об этом, он всякий раз смеялся и отшучивался вместо ответа»7. Но на деле все было совсем не так. В 1821 г., подводя промежуточный итог своей жизни, И.Д. Якушкин признавался в одном из писем к П.Х. Граббе, констатируя определенную пустоту: «Большую часть своей молодости я пролюбил.. ,»8.
Итак, 1817 г. был апогеем тяжелейшей личной драмы в жизни И.Д. Якушкина, причиной которой явилась его неразделенная любовь к княжне Наталье Дмитриевне Щербатовой - сестре его лучшего друга Ивана Дмитриевича Щербатова9. Попытаемся разобраться в обстоятельствах этой трагедии, предшествующей событиям Московского заговора и во-многом объясняющей поведение Якушкина в дни сентябрьского совещания Союза спасения, в чем нам помогут письма декабриста того периода. В эпистолярном наследии И.Д. Якушкина выделяется комплекс из 36 писем к кн. И.Д. Щербатову, датируемый 1816-1821 гг. и впервые опубликованный В.Н. Нечаевым, который в комментариях и сопроводительной статье к публикации приводит выдержки из писем к брату и самой Наталье10. Время переписки совпало с этапом активной деятельности декабриста в тайном обществе, а также с периодом его несчастной любви к сестре адресата. Письма дают богатую информацию об истории взаимоотношений декабриста и его возлюбленной и характеризуют, по удачному определению публикатора, «целую главу в жизни Якушкина» с 1816-го по
I октября 1819 г., «полную» «сильных, глубоких переживаний»11. В.Н. Нечаев отмечает: «Еще из донесения Следственной комиссии о декабристах было известно, что Якушкин «в мучениях несчастной любви давно ненавидел жизнь». Из публикуемой переписки мы впервые узнаем все перипетии этой «несчастной любви» и по степени напряженности трагических переживаний Якушкина можем проверить, насколько правильно следственная комиссия [...] связывала с этим неудачным романом политическое выступление Якушкина, его исступленную страстность. Думается, что публикуемые материалы достаточно подтверждают это предположение»12.
Многое для характеристики взаимоотношений И.Д. Якушкина и Н.Д. Щербатовой середины весны 1817 г. дает публикация Д.И. Шаховского, состоящая из трех писем, которые предположительно можно датировать самым началом мая - первое из них написано Н.Д. Щербатовой к Якушкину, второе, как считает публикатор, - ответ Якушкина на указанное письмо, третье (черновик) - послание П.Ф. Облеуховой (матери Д.А. Облеухова) к Якушкину13. Нам представляется несколько иной порядок нумерации писем. Первым стоит поставить письмо П.Ф. Облеуховой, которым она пытается спасти декабриста от намерения совершить самоубийство; письмо И.Д. Якушкина к княжне Щербатовой, в котором он дает обещание «жить», появилось как результат воздействия на него, вероятно, той же
II Там же. С. 184.
Княгиня Наталья Дмитриевна Шаховская (ур. кн. Щербатова) в 1849 г. Художник В.И. Гау.
Облеуховой. Наконец, письмо Н.Д. Щербатовой к Якушкину является заключительным в этой цепочке, на что есть прямое указание самой Натальи, которая упоминает о его письме,
на которое отвечает14.
Из воспоминаний И.Д. Якушкина явно следует, что в дни Московского заговора он упорствовал в своем намерении «поединка на смерть», хотя его не менее упорно отговаривал М.А. Фонвизин, а позже и другие товарищи по обществу. В этом навязчивом желании помимо политической подоплеки ярко отражается как твердое намерение «не жить», так и разом покончить свои страдания, когда есть еще и яркая возможность «принести себя в жертву» Отечеству - замечательный выход из жизненного кризиса для деятеля политического общества. И даже в своих следственных показаниях, данных 13 февраля 1826 г. (!), спустя восемь с небольшим лет после событий Московского заговора, Якушкин заявил: «Каким образом хотел я совершить убийство, я не знаю и, сколько могу припомнить, никогда не знал, ибо не имел довольно время, чтобы сие обдумать, но, во всяком случае, предполагал по совершении оного убить себя»15. Эти слова поражают силой своего драматизма; ясно, что переживания тех дней были еще слишком живы в душе декабриста.
Характеризуя Н.Д. Щербатову, роковую любовь И.Д. Якушкина, по ее эпистолярному наследию, В.Н. Нечаев писал: «...Мы почти ничего не знаем об ее литературных вкусах, о чтении; она лишь музицирует, рисует, сообщает о всех происходящих свадьбах, но в письмах чувствуется ум.»16. Вопреки мнению Нечаева, который хоть и видел Н.Д. Щербатову «в весьма привлекательном свете», но отмечал, что «образование и развитие ее были [...] не особенно высоки»17, нам удалось выяснить, что внучка историка М.М. Щербатова и двоюродная сестра П.Я. Чаадаева была образованной девушкой незаурядного ума. Архив князей Шаховских отразил ее литературные интересы -сохранились выполненные ее рукой списки стихотворений на русском и французском языках, в том числе В. Гюго «Надежда на Бога» (фр), а также выписки из поэмы Дж. Байрона «Чайльд Гарольд» и письмо А. Бейля (Стендаля) к Л. Беллок о ее книге, посвященной Байрону18. Н.Д. Щербатова знала английский язык, что, как известно, было признаком элитарного образования в первой четверти XIX в., о чем свидетельствуют ее записи по истории Шотландии на этом языке19. Направление полученного образования могут характеризовать некоторые сохранившиеся ее ученические тетради на французском по истории, географии и ботанике, а также конспекты по истории Англии20.
По-видимому, «не особенно высокими» были лишь некоторые качества души Натальи Дмитриевны, что с лихвой перечеркивало ее прочие достоинства. В.Н. Нечаев отмечает «живость и тонкость чувств» Н.Д. Щербатовой, а также ее «большую нравственную силу». С этим трудно согласиться, тем более, что аргументом для обоснования своей позиции Нечаев делает факт, который ровным счетом ничего не доказывает (что «недаром было почти одновременно три претендента на ее руку», причем двое из них, И.Д. Якушкин и
Иван Дмитриевич Якушкин в 1816 году. Художник Н.И. Уткин.
Ф.П. Шаховской - декабристы)21. И.Д. Якушкин и Н.Д. Щербатова были знакомы с детства, со временем дружба переросла для него в более сильное чувство, но на взаимность со стороны своей возлюбленной он рассчитывать не мог, хотя и не догадывался об этом -княжна постоянно подавала ему надежду и вела себя так, чтобы прочно удерживать рядом с собой. В этом был свой расчет; как утверждает В.Н. Нечаев, Якушкин «не был героем ее романа», но именно ему «она, несмотря ни на что, неизменно отдавала всю полноту своего уважения, дружбы, восхищенное преклонение перед моральной высотой его личности»22. Безусловно, она ценила все названные качества декабриста, но стремилась использовать их в своих целях. Могла бы она выйти замуж за Якушкина? Почему бы и нет, но. лишь в том случае, если бы не нашлось более привлекательного для нее жениха - более знатного, более богатого, наконец, кого бы она полюбила, если вообще была способна на это чувство. Забегая вперед, скажем, что так в итоге и произошло - княжна Щербатова не выпускала Якушкина из сферы своего влияния вплоть до самого замужества; 1 октября 1819 г., менее чем за полтора месяца до свадьбы Н.Д. Щербатовой и кн. Ф.П. Шаховского, И.Д. Якушкин написал И.Д. Щербатову: «Теперь все кончено. Я узнал, что твоя сестра выходит замуж - это был страшный момент. Он прошел. Я хотел видеть твою сестру, увидел ее, услышал из собственных ее уст, что она выходит замуж - это был момент еще более ужасный. Он также прошел. Теперь все прошло. Я осужден жить.»23. Обратим внимание: лишь потому, что теперь она прямо заявила ему, что не любит его и выходит замуж за другого, Якушкин перешел этот страшный для него рубеж, не наложил на себя руки, не заболел смертельно и не сошел с ума, хотя любил Щербатову не меньше, чем два с половиной года назад. До этого момента все было иначе, эта девушка много лет питала его надеждами на взаимность и сознательно причиняла невыносимые страдания, в чем и стоит искать причину поведения Якушкина, в том числе и мотив его политических поступков.
В апреле 1817 г. И.Д. Якушкин был тяжело болен до такой степени, что близкие практически не имели надежд на его выздоровление24. Причина болезни заключалась в сильном душевном потрясении, связанном, конечно же, с неразделенной любовью к Н.Д. Щербатовой - настолько серьезны были его чувства: «Якушкин в течение длинного ряда месяцев находился в постоянном нервном напряжении, он не сдавался перед неудачами, делал новые попытки и терпел новые поражения; после них он принимал радикальные решения, [...] словом, душевное равновесие его было совершенно нарушено»25. Состояние И.Д. Якушкина было серьезно настолько, что Елизавета, вторая сестра кн. Щербатова, сообщала брату, что положение больного «почти безнадежное»26. М.И. Муравьев-Апостол дежурил при нем даже по ночам, другие же друзья декабриста - М.А. Фонвизин и Д.А. Облеухов - тоже почти постоянно находились при товарище. Поводом к болезни И.Д. Якушкина послужило то, что в жизни Н.Д. Щербатовой появился другой претендент на ее руку - Д.В. Нарышкин, один из лучших женихов в России, капитан Семеновского полка, которому она стала оказывать слишком явное предпочтение прямо на глазах у Ивана Дмитриевича27. 30 апреля Наталья писала брату И.Д. Щербатову о намерениях Нарышкина, о своем выборе, в котором «сердца [...] было слишком много», просила совета по поводу планов замужества, и тут же сетовала: «Ах, если бы ты мог видеть Якушкина! Его отчаяние,
его страсть, отсутствие великодушия!»28 Потом она следила за развитием его болезни и сообщала брату о «смертельном беспокойстве», вызванном у нее этим недугом, а также о «мольбах друзей» об умирающем, которые «дошли до неба», также она изо всех сил просила И.Д. Щербатова писать Якушкину «во имя его спасения»29. Когда кризис миновал, 3 мая Натали написала брату: «Ты должен все знать, [.] Якушкин меня любит [.]. Его отчаяние, его болезнь были причинены крушением всех его надежд [.]. Подумай об ответе, который ты должен мне дать [.]. Жизнь твоего друга от этого зависит. Не бойся предложить мне средство, наиболее верное для обеспечения счастья Якушкина, - отказаться от союза с Нарышкиным [.]. Я благодарила бы небо, если бы могла вернуть мир этой небесной душе [.] пожертвованием моих надежд. Мой друг, подумай же о твоем ответе, остерегись приговорить твоего несчастного друга [.]. Не обращай внимание на счастье твоей сестры [.]. Я требую, чтобы ты сказал мне тоном откровенным и решительным, хочешь ли ты видеть меня женою Н[арышкина][.]? Я надеюсь, что твоя привязанность ко мне заставит тебя пораздумать о моей будущей участи [.]. Я отдаю себя всецело на твое решение [.]. Душа Н[арышкина] [.], не имеющая другой цели, кроме личной выгоды [.]. Хотя, женившись на мне, он сделает свои выгоды моими.»30.
На общем фоне содержания письма достаточно неискренне и натянуто выглядят самобичевания Щербатовой: «Меня ты должен осыпать упреками, я их заслуживаю [.]. Я ввергла в бездну несчастия друга, любезного твоему сердцу, товарища моего счастливого детства [.]. Раскаяние меня мучит [.]. Сколько вероломства в моем поведении! Я понесу кару за то во всю мою жизнь.»31. Внешняя риторика письма напоминает трагический фарс и выглядит на грани самолюбования. В «муки раскаяния» верится слабо. Более того, создается стойкое впечатление, что «вероломство в поведении» княжны было совершенно сознательным. Пытаясь вызвать сочувствие к себе брата, искреннего друга И.Д. Якушкина и, одновременно, склонить его на свою сторону, она несколько перегибает палку. Стремясь предстать наивной и невинной жертвой обстоятельств, она хочет запутать и обмануть И.Д. Щербатова и, предваряя события, надо признать, что впоследствии это вполне удастся. Таким образом, она предлагала брату решить судьбу своего предполагаемого брака с Нарышкиным, одновременно давая понять, что этот союз, в общем-то, желателен для нее. Вместе с этим Натали не хотела брать на себя ответственность в обстоятельствах, ставших слишком серьезными из-за болезни и душевного состояния Якушкина; она вполне допускала, что И.Д. Щербатов может дать положительный ответ на ее прямой вопрос о союзе с Нарышкиным, в то же время она подразумевала, что в этом случае именно решение брата станет причиной нового удара для страдающего Якушкина, но не ее собственное поведение.
С письмом Натальи к брату удивительным образом перекликается письмо П.Ф. Облеуховой к И.Д. Якушкину, в котором Щербатова называется «невинной причиной» его драмы32. Посредничество Облеуховой в этой истории выглядит достаточно странным; Д.И. Шаховской предположил, что Прасковья Федосьевна по своей инициативе «решила вмешаться в разыгрывавшуюся драму», а затем уведомила об этом княжну и передала ей черновик письма к Якушкину33. Но вполне возможно, что Н.Д. Щербатова могла сама попросить о содействии мать одного из лучших друзей Якушкина, которой сумела представиться жертвой обстоятельств с тем, чтобы отвести от себя осуждение света. И повод к тому был - в разворачивающейся трагедии именно Д.А. Облеухов, как человек умный и проницательный, занял позицию, направленную против княжны Щербатовой, - он, вероятно, осуждал ее поведение и пытался представить Якушкину его возлюбленную и ее жестокую
игру в истинном свете34. Черновик письма Облеуховой сохранился в архиве Н.Д. Щербатовой вместе с письмом Якушкина к ней и ее письмом к Якушкину, что выглядит достаточно странным, но не случайным. Интересным представляется вопрос, каким образом он к ней попал? Не исключено, что Натали сама просила П.Ф. Облеухову передать ей черновик отправленного Якушкину письма, если это письмо вообще не было написано под ее диктовку.
В начале мая 1817 г. болезнь и вызванная ею смертельная опасность отступили, но пришла другая беда - И.Д. Якушкин уже сам не хотел жить и был доведен до такого отчаяния, что вполне мог совершить самоубийство. Его жизнь снова оказалась под угрозой -он был сломлен психологически, и положение оставалось очень серьезным. Это было очевидно для его близких, свидетельством чему служит уже упомянутое письмо П.Ф. Облеуховой, которая просит Ивана Дмитриевича согласиться «продолжить еще жизнь на несколько дней». Впрочем, в этом письме больше чувствуется влияние позиции Н.Д. Щербатовой, которую волновала не жизнь Якушкина, а собственная репутация и спокойствие. П.Ф. Облеухова просит о возможности «побеседовать» и «сообщить кое-что утешительное», и становится ясно, что она собирается говорить от имени Натали: «Возможно ли, чтобы в поисках исцеления от Ваших страданий Вы совершенно забыли ту, которая оказывается их невинной причиной? Подумайте о том, что весь остаток своей жизни она будет нести всю тяжесть безумия, которое подсказано Вашим отчаянием. Поверьте, она все знает, и она так поражена этим, как это и должно быть.»35.
После наверняка состоявшегося разговора с П.Ф. Облеуховой Якушкин оставляет мысль о самоубийстве, но лишь по одной причине - он получил приказ (повеление) своей возлюбленной, а, значит, и надежду на ее расположение, став залогом ее «покоя». Он именно так и пишет ей, лишь подчеркивая, что теперь его жизнь лишена смысла: «Неужели мне суждено быть виновником одних только Ваших беспокойств, между тем, как я отдал бы жизнь свою за минуту Вашего покоя! Я желал бы быть в состоянии ценою еще больших мучений, нежели те, которые я только что пережил, искупить те беспокойства, которые я Вам против воли причинил. Вы повелеваете, чтобы я продолжал влачить свое существование; Ваша воля будет исполнена. Я буду жить и даже по возможности без жалоб. Только бы Вы смогли быть спокойны и счастливы»36. От шага самоубийства Якушкина останавливало только одно: тем самым он может нарушить спокойствие и благополучие своей возлюбленной и омрачить ее дальнейшую жизнь. Но это письмо не означает того, что он преодолел свой жизненный кризис - путь к самоубийству во имя избавления от страданий был закрыт, но душевное состояние декабриста осталось прежним, являясь залогом затягивающейся на неопределенный срок внутренней трагедии.
Далее Н.Д. Щербатова сама пишет И.Д. Якушкину письмо и предлагает выход из драматического кризиса. Одновременно, предваряя свои намерения, она почти насмешливо сообщает брату: «Я переговорю с Як[ушкиным], я его вновь верну на путь мудрого разума. И кто знает? Не будет ли он для него и путем счастия? Все случается в жизни, как и в сердцах, и время часто делает чудеса»37. В этих строках сквозит полное равнодушие к чувствам и судьбе Якушкина, хотя создается впечатление, что, наконец, она намерена сказать ему правду о своем истинном отношении к нему и больше не терзать несчастного. Но в письме Н.Д. Щербатовой к И.Д. Якушкину, написанном в начале мая 1817 г. и опубликованном Д.И. Шаховским, мы видим лишь театральность, позерство, самолюбование, интригу, желание повелевать чувствами и видеть себя роковой трагической героиней в реальной жизни, и ни грана сочувствия, доброты, человечности. Главная черта этого послания - бездушность, Натали правдиво излагает подробности событий, предшествующих болезни Якушкина, говорит о своей вине и даже о своем «печальном
сердце и страданиях», но. как-то не верится в ее искренность. Наоборот, создается впечатление, что наша героиня откровенно упивается своей победой, той властью, которую она имеет над человеком и его жизнью, откровенно называя Якушкина своей «жертвой». Итак, она пишет: «Поведение мое по отношению к Вам непростительно [.]. Я отплатила неблагодарностью за чувства, которые Вы мне выражали, и, вместо того, чтобы убить химеры Вашего воображения, я, напротив, поощряла их моим присутствием [.]. Я ввергла в пучину несчастия дорогого друга брата моего, товарища моего счастливого детства. На подводной скале его упований я разбила его сердце. Но я поступила еще хуже. Как раз тогда, когда Вы мне давали доказательства Вашей привязанности, я строила основу моего будущего благополучия на обломках Вашего. Да, я цветами украшала свою жертву, чтобы затем своей же рукой заклать ее. Могло ли когда-либо сердце Ваше ожидать от меня столь непомерного коварства.»38. Далее в письме она совершает невероятный логический ход, выставляет истинной жертвой обстоятельств уже себя и. делает Якушкина виноватым в том, что она якобы «истомилась в [.] невыносимых тисках», а его болезнь, причину которой сама же ярко живописала выше, называет «последним испытанием», которое заставил он ее «пережить» и «которое чуть не повергло» именно ее «в несчастнейшее
состояние»39.
Далее она предлагает Якушкину «спасительный» выход - удалиться из Москвы и поискать счастья в кругу родных: «Уезжайте, Якушкин! Это необходимо! Покиньте эти места, которые могут вам напоминать только печаль и горе. Вернитесь к тем, которые связаны с Вами узами крови и любви. К ним направьте всю Вашу привязанность. Проникнитесь сыновним чувством, столь сладостным и освященным, которое прольет спасительный елей на Ваше израненное сердце»40. Казалось бы, на этом, попросив несчастного влюбленного удалиться, стоит и закончить письмо, но Щербатова не дает разорваться связи: на самом деле отъезд Якушкина не входит в ее планы, и она протягивает новую прочную нить, врываясь в его ближайший родственный круг и тем самым еще сильнее притягивая к себе свою жертву, замыкая для нее все выходы: «Якушкин! Исполните следующую мою просьбу, - пишет она далее, - пускай чувство брата объединит и меня с Вашими сестрами в единой мысли. И тогда!..»41. Получается, что Якушкину и некуда уезжать, оказавшись в среде своей семьи, он найдет среди сестер опять ту, от которой бежал. Он теряет возможность сменить жизненную среду, обстановку, круг общения, чтобы выйти из душевного кризиса и порвать все узы, которые сделали его несчастным вплоть до нежелания жить далее. Н.Д. Щербатова завершает свое письмо, подавая несчастному откровенную надежду на взаимность и прямо заявляя: «Если и суждено мне когда-либо стать супругою и матерью, искренняя привязанность, которую я к Вам и впредь буду питать, преисполнит мое сердце до последнего его дыхания. Прощайте, мой брат и друг мой»42. Письмо она подписывает следующим образом: «Сестра Ваша Телания»43.
Для окончательного уяснения сущности «Телании» важно обратить внимание на тот факт, что в письме заключена и не завуалированная ложь, целью которой было сбить с толку Якушкина и пробудить в нем надежду: «Уезжайте и увезите с собой бесспорную уверенность, что мой союз с N столь же маловероятен, как возврат к жизни засохшего цветка»44. А в это же время она продолжала строить планы относительно свадьбы с Д.В. Нарышкиным, уверяя некоторых окружающих (прежде всего Якушкина, его друзей и своего брата), как она на самом деле противится этому браку. Официальная версия о том, что
Н.Д. Щербатова соглашалась на этот брак лишь под давлением своих родных, прежде всего отца и сестры, выглядит неубедительной, чему есть подтверждение в письме к ней И.Д. Щербатова, который считал ее «совершенно порвавшей с семьей» в этом вопросе45. Задумаемся, неужели умная и самостоятельная женщина, какой являлась княжна Щербатова, способная манипулировать людьми, жаждущая властвовать над умами и чувствами, могла позволить надавить на себя в таком деле, как замужество против собственной воли, могла позволить навязать себе какой-либо брак по расчету? Остается лишь посочувствовать Якушкину, что он, достойный, незаурядный и благородный человек, волею судьбы оказался полностью под влиянием такой эгоистичной и жестокой особы, внутреннюю суть которой так и не смог никогда постичь.
Вняв призыву «Телании», в середине мая И.Д. Якушкин уехал из Москвы в Петербург, где произошла его личная встреча с И.Д. Щербатовым. Вслед уехавшему Н.Д. Щербатова писала брату 14 мая и «просила подумать об Якушкине, об его страсти и его несчастии, и о той, которая их причинила»: «Не удивляйся приезду Якушкина, я посылаю тебе моего больного, чтобы удалить его от здешних мест печали и страданий [...]. Я была вероломна к твоему другу, я извлекла его из заблуждения, чтобы вонзить кинжал в сердце»46. И в следующем письме: «Воспоминание о Нарышкине дает кое-что моему воображению, а об Якушкине -возбуждает мое восхищение. Я люблю его как друга и буду его так любить до конца моих дней.»47. Даже В.Н. Нечаев признает, что в этих строках заключены «надежды» для Якушкина, правда, «более, чем слабые», что, конечно же, явно следует из письма. А «восхищение» Щербатовой вызывало, вероятно, то, что Якушкин был сначала из-за нее смертельно болен, а потом стоял на грани самоубийства.
И.Д. Щербатов был настолько поражен сложившейся ситуацией, что отвечал сестре довольно резко, предлагая предельно просто разрешить проблему, из-за которой Якушкин оказался на краю гибели: «Разве я не считал те
