Homo Eques русского средневековья: царь Федор Алексеевич Романов

Отечественная история

Б.Л. Шапиро

Homo Eques русского средневековья: царь Федор Алексеевич Романов

Особенностью истории России XVII в. была постепенная, но вполне ощутимая европеизация, которая на этом этапе проявлялась преимущественно в повседневной жизни аристократии. В этом контексте анализируется одна из значимых сторон мужской сферы деятельности, традиционно связанная с конным миром, где дорогие породистые кони и их драгоценное убранство выступают как атрибуты власти, а умение управляться с лошадью ассоциируется с молодецкой удалью. Акцент в исследовании сделан на начинаниях царя Федора Алексеевича Романова, чьи личные склонности в значительной степени трансформировали повседневность русского всадника, шаг за шагом помещая его в ареал западноевропейской культуры.

Позднее средневековье в целом, и XVII в. особенно, - специфический период в русской истории, когда традиционная придворная культура начинает приобретать новые черты, трансформируясь в связи с западноевропейским влиянием. Что же представлял собой русский аристократ в то время, когда любой состоятельный человек не покидал дома иначе, как верхом, «каков бы путь ни был» [14, с. 21]? По выражению современника, размышлявшего о специфике культуры московитов, Eques ruthenus [41, таб. 26], т.е. русские всадники - «...все хорошие наездники, ибо они с детства до самой смерти ездят верхом» [20, с. 117]. Их дети росли в среде, где само слово «князь» по народной этимологии означало «конный человек» [39, с. 134] - Homo Eques, а конь входил в число первостепенных атрибутов власти.

о. Воспитание ребенка как человека конного поддерживалось традиции ями, среди которых наиважнейшим был обряд «посажения на конь». к Обряд, имеющий характер военно-возрастной инициации [2, с. 258], нн проводился торжественным постриганием волос, когда постригаемый н должен был сидеть на седле со стрелами, символизирующими мужскую ¥ сферу деятельности. Обряд представлял собой отголосок архаического ¿5 действа сажания ребенка на живого коня, что тоже означало его посвящение в ратный чин [12, с. 592]. Очевидно, что обе его формы имели особую важность для воспитания царских сыновей. Обряд проводили по достижении мальчиком четырех- или пятилетнего, а иногда семилетнего возраста; после его исполнения царевич переходил с женской половины терема на попечение дядьки [Там же, с. 550, 578; 22, с. 27].

Еще до совершения обряда малолетний царевич знакомился с игрушечной «потешной» лошадкой. Ее внешний вид был максимально приближен к натуральному: она была оклеена тканью или жеребячьей кожей, имела гриву и хвост из настоящей «кониной гривы и хвоста» [12, с. 592, 720], но при этом была соразмерна ребенку - имела «вышину в аршин, длину по размеру» [Там же, с. 592].

Итак, знакомство царских детей с конным миром поначалу проводилось в форме игры, и начиналось оно в годовалом возрасте или чуть ранее, как указывает И.Е. Забелин, «ко времени пробуждения у них возрастного смысла» [Там же]. Так, царевич Алексей Михайлович обрел своего первого потешного коня («немецкое дело, делан на столице на деревянном; на коне седло и войлуки оболочены бархатом червчатым рытым; узда и паперсть и пахви и ременье объяринные - оковано медью луженою; стремяна меденые ж лужены, покровец на седле камка двое-лична мелкотравна немецкая» [12, с. 591]) в возрасте десяти месяцев.

Была потешная лошадка - деревянная, украшенная «простыми каменьями» (стеклами. - Б.Ш.), сусальным золотом, серебром и красками - и у его сына, царевича Федора. Лошадка была оседлана и взнуздана на железное мундштучное оголовье; ее черную тесьмяную узду украшали морхи в виде бахромы из черного сученого шелка [4, с. 39; 12, с. 591-592, 629, 631; 40, с. 76].

Потешные кони оставались в числе игрушек царевичей до их «полного возраста»; так, деревянная лошадка Федора Алексеевича стояла в его хоромах вплоть до его одиннадцатилетия [12, с. 591-592]. Чуть позже состоялось «всенародное объявление» царевича [3, с. 2-3; 12, с. 554], которое в русском средневековье однозначно связывалось с совершеннолетием, после которого сын мог выезжать «в свет» вместе с отцом в качестве наследника.

Досуг царевичей в это время не предполагал публичных выходов, но состоял, наравне с обыкновенными детскими играми, из ежедневных

О" -о

т ^ о:

к и 2 и з

упражнений в верховой езде, стрельбе из лука и из других подвижных &о з ° занятий. Такой подход, вполне осознанный и тщательно продуманный, § ^ был причиной того, что при русском дворе последней четверти XVII в. ^ ^ физическая активность приобрела характер тщательно культивируемого >

спорта [4, с. 37; 9, с. 16].

Иностранцы, бывавшие при Московском дворе, связывали такое вынужденное затворничество с русскими традициями. «Дети царские, - отмечал Яков Рейтенфельс, - воспитываются весьма тщательно, но совершенно особенным образом, по Русским обычаям. Они удалены от всякой пышности и содержатся в таком уединении, что их не может никто посещать, кроме тех, кому вверен надзор за ними. Выезжают очень редко; народу показывается один только Наследник Престола <...>, а прочие сыновья, равно как и дочери, живут обыкновенно в монашеском уединении. От сидячей жизни они слабы и подвержены многим болезням. Лекаря думают, что и старший царевич (Алексей Алексеевич) умер от недостатка деятельности и движения, составляющих необходимость Природы. С некоторого времени уже больше обращают на это внимания, и Царские дети упражняются каждый день в определенные часы в разных играх, конной езде и метании стрел из лука; зимою делают для них небольшие возвышения из дерева и покрывают снегом, отчего образуется гора: с вершины ее они спускаются на саночках или на лубке, управляя палкою. Танцы и другие занятия, у нас обыкновенные, при русском дворе не употребляются. <...> Долг справедливости требует сказать, что этот скромный и по-видимому простой образ воспитания Царских детей в России дает им прекрасное направление» [цит. по: 12, с. 555].

В результате такого подхода общение с лошадью органично входило в повседневность царевичей, что, в свою очередь, давало им знания и навыки, достаточные для уверенного обращения с лошадью, удивительные для иностранных наблюдателей.

Эта бытовая особенность наиболее специфическим образом сказалась в жизненном пути Федора Алексеевича - несмотря на череду биографов, одного из наиболее малоизученных правителей России. Для него умение хорошо держаться в седле значило много больше, чем для прочих детей царя Алексея Михайловича, поскольку из-за хронической болезни, которой с юных лет страдал царевич, только «в седле он хорош, легок, молодцеват. Исчезают вся тяжесть и неуклюжесть его походки, видны лишь юная сила да искусство управлять лошадью» [9, с. 60].

о. Сегодня о причинах этой болезни известно только из слов «великого t государя ближнего боярина» [цит. по: 7, с. 222] А.С. Матвеева, записи санных по кончине Алексея Михайловича в 1676 г.: «Федор, будучи по тринадцатому году, однажды сбирался в подгороды прогуливать-¡2 ся с своими тетками и сестрами в санях. Им подведена была ретивая ^ лошадь: Федор сел на нее, хотя быть возницей у своих теток и сестер.

си тт

^ На сани насело их так много, что лошадь не могла тронуться с места, но скакала в дыбы, сшибла с себя седока и сбила его под сани. Тут сани всею своею тяжестью проехали по спине лежавшего на земле Федора и измяли у него грудь, от чего он и теперь чувствует беспрерывную боль в груди и спине» [25, с. 72].

Других свидетельств об этом происшествии не было, и обыватели связали страсть царевича к верховой езде с его недугом. Однако стоит отметить, что современные исследователи называют причиной состояния Федора Алексеевича не столько эту травму (да и была ли она?), сколько наследственное заболевание в виде хронического неусвоения витамина С, передававшимся сыновьям Алексея Михайловича и Марии Ильиничны Милославской [4, с. 30]. Так или иначе, царские «ношки» [Там же, с. 75] утратили подвижность, и теперь верховая езда давалась Федору Алексеевичу много легче, чем ходьба. Предполагают, что именно по этой причине царь впервые показался своей невесте Агафье Семеновне Грушецкой верхом [9, с. 60], «едучи гулять в Воробьево нарочно мимо двора их, снова в окошке чердачном изволил видеть» [35, с. 174].

Как и прочие царские дети, Федор Алексеевич научился искусству верховой езды еще при дворе своего отца. Это занятие стало его подлинной страстью, не раз оказавшей влияние на ход жизни. Потешные деревянные лошадки со временем сменились потешными же, но настоящими, только малорослыми лошадками; так, участник нидерландского посольства в Москву 1676 г. Бальтазар Койэтт дважды упоминает о наличии на дворцовой конюшне миниатюрных лошадей ростом с английских догов или чуть больше [15, с. 461, 510].

Стоит отметить, что лошади миниатюрных пород в Московии в это время уже не были новинкой: П. Алеппский свидетельствовал, что еще двадцатью годами ранее путешественники «удивлялись на обычаи их детей, на то, что они с малых лет ездят верхом на маленьких лошадках <...> так мы видели и удостоверились в этом после многих расспросов» [1, с. 35].

Известно, что уже в 1673 г., т.е. к всенародному объявлению царевича, он владел собственной конюшней, на которой стояло 27 «потешных» лошадей [30, с. 274]. Миниатюрные лошадки использовались также и как упряжные; так, известно, что во время Троицкого выезда

о" -О

Для лошадок, находившихся в распоряжении царевичей, и самих ^ царевичей мастерами Конюшенного приказа изготавливалось особое о снаряжение под общим названием «недомерки» [10, с. 24]. Несмотря на то, что эти вещи имели и другое название - «потешных», в действительности они ничем не отличались от полноразмерных экземпляров, кроме своих габаритов [38, с. 177]. Первоначально такое снаряжение имелось только иностранного производства: оно завозилось в Россию как диковинка, но со временем его употребление в обучении царских детей верховой езде стало традицией [27, с. 174].

Другим средством приобщения царевичей к верховой езде были книги. Так, в библиотеке Алексея Алексеевича (старшего сына Алексея Михайловича, умершего в возрасте 15 лет в 1670 г.) находилась живописная детская энциклопедия, составленная для царевича в 1664 г. Среди прочих иллюстраций в книге были помещены и изображения «людей на конях русских» [12, с. 695]. Несомненно, что сыновья Алексея Михайловича были хорошо знакомы и с «Василиологионом» из отцовской библиотеки, в котором царская доблесть напрямую связывалась с его состоятельностью как всадника [21, с. 123, 125].

Однако одним из самых полных книжных собраний в позднем русском средневековье была библиотека Федора Алексеевича, и наиболее интересные издания, посвященные конному делу, принадлежали именно ему. Такой «диковинкой», например, был русскоязычный перевод сочинения наставника молодого Людовика XIII Антуана де Плювинеля «Maneige royal». Альбом под названием «Книга лошадиного учения» (Королевская ездная школа господина А. де Плувинелла) был выпущен силами Посольского приказа в 1670 г. Он был проиллюстрирован гравированным портретом Людовика XIII от 1626 г., заглавным листом и гравюрами оригинала [32, с. 65] в виде изображений породных лошадей. Эти последние были гравированы с оригиналов работы художника Яна ван дер Страта (Страдануса); они, в свою очередь, заимствованы из опубликованной в 1578 г. книги «Equile Joannis Austriaci Caroli V Jmp. F» [38, с. 174; 42].

Судя по всему, это роскошное издание находилось в числе «взнесенных в Верх» [16, с. 182; 23, с. 2], т.е. подаренных девятилетнему царевичу Федору. Книга сопровождалась аннотацией о значении сочинения «к выстроению подлинного рыцеря» [16, с. 210] и, очевидно, среди

о. прочих, выполненных мастерами Посольского приказа, предназнача-£ лась для обучения детей царского дома, прежде всего, царевичей. к Позднее книжное собрание Федора Алексеевича пополнилось другой русскоязычной версией сочинения Плювинеля [31, с. 243]. Издание ¡2 1677 г. получило название «Учение како объезжати лошадей, се есть ^ художество о яждении, умершаго господина Антониа де Плувинелла, ^ королевскаго величества французскаго начальнаго конюшего, думнаго статскаго коморника и под-губернатора» [32, с. 66]. Оно, как и список 1670 г., было выполнено мастерами Посольского приказа специально для царской библиотеки [23, с. 2; 32, с. 66]. Заказ на его изготовление исходил уже от самого царя Федора [31, с. 243].

Работа над книгой, которая изначально задумывалась как подносная царю вещь, велась между 9 марта и 11 ноября 1677 г.; первоначально предполагалось завершить ее создание к Троице - дню, особо почитаемому «лошадниками» [Там же]. Эти два перевода открыли мир русскоязычной иппологической литературы.

Интересно, что Федору Алексеевичу принадлежит еще одно нововведение в области конного дела, которое обычно остается без внимания (при довольно хорошо изученной реформе платья 22 октября 1680 г. в целом). Хорошо известно, что царь запретил ношение традиционного парадного костюма, поскольку «старые одежды были долги, прилично женскому платью, и к служилому и дорожному времени непотребны» [цит. по: 37, с. 25]. Заменой морально устаревшим одеждам было избрано служилое платье, максимально учитывающее нужды деятельного, прежде всего, ратного человека. Новый костюм должен был как можно меньше сковывать движения, что предопределило его меньшую длину [Там же, с. 32].

Сходным образом изменился и внешний вид ездового кафтана - одежды, предназначенной для дороги, в т.ч. и верховых выездов. Основу новых ездовых одежд составил укороченный кафтан с прямыми боковыми клиньями, которые были «сделаны по-иному, чем у всех прочих; они вшиты вверху не в виде угла, а в виде сборок, расположенных по прямой растянутой линии» [17, с. 322]. Кафтан нового покроя, более, чем прежде, подчеркивающий талию расходящимися от нее мягкими складками, «придавал фигуре стройность и молодцеватость» [Там же, с. 308].

В царском гардеробе было несколько таких кафтанов, обозначенных в документах как «кафтаны ездовые с прямым клиньем»: один из бархата лимонного цвета, другой из рудожелтого сукна и еще два из рудо-желтой объяри (первый из простой объяри, второй - из гладкой; кафтан из гладкой объяри имел горностаевый подклад - «испод») [33, с. 676]. Еще один «кафтан ездовой теплый с прямым клиньем» был построен

•О -п ^

из сукна светло-брусничного цвета, утеплен собольими «пупками» ™ 5 и украшен запонами [33, с. 676-678]. Все перечисленные одежды наде- ^ § вались Федором Алексеевичем в дороге к Троицкому богомолью в сен- &о з ° тябре 1679 г. е^ ¡ь

Новые кафтаны «с прямым клиньем» были более функциональ- ^ е^ ны и удобны, чем близкие им конструктивно кафтаны времен Алек- ^ сея Михайловича. Декоративное решение верховой одежды в целом о также стало более лаконичным: так, самый нарядный ездовой кафтан Федора Алексеевича был «зарбаф золотный по нему кубы серебряные, нашивка образцы жемчужные с алмазы» [Там же, с. 671]. При этом, большинство других ездовых царских одежд было оформлено намного проще; в таком виде они приобрели сходство с европейским (польским) костюмом [37, с. 32]. Упростился и сам царский выезд, поскольку, как замечали современники, царь «не любил пышности ни в платье, ни в столе, ни в уборах» [3, с. 112]. Отныне внимание конного человека уделялось не столько материальной роскоши, сколько красоте породистых коней, которые своим безупречным экстерьером, грациозными и изящными движениями служили достойным оформлением выезда царя-лошадника.

Общее восхищение дворцовым конным хозяйством разделяли и иностранцы, бывшие в Московии в годы правления Федора Алексеевича. Так, участник польского посольства Бернгард Таннер, бывший в Московии в 1678 г., неоднократно отмечал выдающиеся стати лошадей самого государя и его свиты [3, с. 49-50; 34, с. 44, 108]. Среди прочего, он особо выделял красоту царской лошади в полном уборе и конного отряда, высланного для встречи посольства, в т.ч. и тех «крылатых» всадников, которых путешественник прозвал легионом ангелов [3, с. 126; 34, с. 108; 43, с. 47-48].

Особенно любопытно свидетельство упомянутого ранее нидерландца Койэтта, который обратил на царскую конюшню самое пристальное внимание. Хорошо известно его воспоминание об эффектном представлении, организованном для участников голландского посольства «конного учения мастером» Т.С. Ростопчиным [30, с. 274]: «шталмейстер [Ростопчин], - вспоминает посланник, - велел привести красивого серого жеребца (таковыми была большая часть их), который ... услыхав, что ему стал говорить шталмейстер, начал проделывать разные фокусы, изгибал свое тело в странные дуги и курьезно прыгал то на 4-х, то на 2-х ногах. Он привел еще 3-х других лошадей не менее интересных, чем первая, и, после ряда фокусов, поставил их крестообразно друг против друга; расставленные таким образом оне начали прыгать и скакать, как будто они танцовали и стремились превзойти друг друга

о. в ловкости» [15, с. 461]. Отмечает посланник и другие трюки, которым 5 были обучены царские лошади: это подъем и спуск по ступеням, низкие к поклоны и т.д. [Там же, с. 459-460, 510].

Во время пребывания нидерландского посольства в Московии цар-¡2 ские конюшни находились на попечении ясельничего Ф.Я. Вышеслав-^ цева; наиболее значительные успехи в дрессуре царских лошадей отно-^ сят именно ко времени, когда Вышеславцев был главой Конюшенного приказа (1670-1676 гг.). Ранее обучением царских лошадей фокусам и трюкам занимался ясельничий И.А. Желябужский (1664-1668 гг.), также преуспевший в этом деле [4, с. 39; 19, с. 91].

Были у Федора Алексеевича и другие единомышленники, поскольку «сей государь до лошадей был великой охотник и не токмо предоро-гих и дивных лошадей в своей конюшне содержал, разным поступкам оных обучал и великие заводы конские по удобным местам завел, но и шляхетство к тому возбуждал. Чрез что в его время всяк наиболее о том прилежал, и ничем более, как лошедьми хвалился», как отмечал В.Н. Татищев [35, с. 177]. В истории, кроме уже названных нами Вышеславцева, Желябужского и царского конюха Ростопчина (бывшего стремянного конюха боярина И.Д. Милославского [36, с. 82]), остались также следующие имена: Т.Е. Поскочин, берейтор государевой конюшни («при конюшне его величества славный берейтор и в великой милости был Тарас Елисеев сын Поскочин» [35, с. 177]); И.Т. Кондырев, потомственный коневода, в 1676 г. поставленный царем во главе Конюшенного приказа; князь В.Д. Долгоруков, один из лучших в Московском государстве знатоков лошадей, вложивший свое состояние в конные заводы [4, с. 40; 5, с. 282; 6, с. 392; 19, с. 92].

Деятельность Долгорукого, не раз поддерживавшего Федора Алексеевича в его начинаниях, особенно важна для понимания поступков монарха. Известно, что царь с трепетом подходил к подбору «своих великого государя лошадей» [30, с. 275], отбирая лучшие экземпляры из возможных. Однако, несмотря на приложенные усилия, он считал, что поголовье государевых конюшен было недостаточно хорошо и разнообразно. Не удовлетворяясь покупкой иностранных образцов и понимая необходимость массового улучшения качества местных лошадей, царь устроил на месте существующих «кобылячьих конюшен» первые государственные конные заводы, сменив естественное разведение искусственным подбором [13, с. 18]. Одним них стал конезавод в дворцовом с. Броничи (Бронницы), основанный вблизи обширных пойменных лугов «государевой кобылячьей конюшни» [26, с. 163].

Работу по совершенствованию поголовья царских конюшен и увеличению их породного разнообразия Федор Алексеевич вел все шесть лет

своего правления, применяя и традиционные, и непривычные для сво- ¡2 5

его времени способы комплектования. Так, достоверно известно, что ^ § в 1676 г. царь выменял понравившегося ему белого жеребца, принадле- &о з ° жащего послу Генеральных штатов Нидерландов Кунрааду фан Клен- § ^

ку [4, с. 40]. «Во вторник, 31 марта пришел шталмейстер его царского ^ ^ величества Тарас Степанович [Ростопчин] к его превосх[одительств]у ^ за белым жеребцом и его сбруею: его превосх[одительство] подарил его, о по просьбе боярина Богдана Матвеевича Хитрово, его царскому величеству», - вспоминает очевидец [15, с. 471].

Вероятно, именно на царскую конюшню поступила после конфискации имущества опального А.С. Матвеева в том же 1676 г. верховая лошадь, подаренная боярину годом ранее послами Священной Римской империи [18, с. 390]. Лошадь была прекрасно выезжена императорскими берейторами и, безусловно, была достойна занять место в конюшне царя-лошадника.

В 1679 г. царь лично поручил купцу и дипломату Т. Книперу (Книп-перу) привезти дюжину немецких лошадей «на Аргамачью конюшню и на запасной двор» [11, с. 38; 28, с. 133-134]. Книпер занимался поставкой европейских лошадей в Московию и позднее; только в феврале 1682 г. он ввез в Россию полсотни голов. Три из них, в т.ч. два жеребенка за 40 р., поступили на царскую конюшню, семь - на царскую запасную конюшню; остальных раскупили приближенные царя.

В 1680-1681 гг. Федор Алексеевич приобрел «турского аргамака» за немыслимые для того времени деньги - 150 р. [30, с. 275]. Чтобы сегодня оценить цену этого коня, можно привести стоимость покупки в 1667 г. гостем С. Гавриловым для конюшни Алексея Михайловича шести роскошных лошадей за 675 р. [8, с. 80]. Первоклассные кони со «сказочно богатой», по словам современников, конюшни первого боярина и фаворита царя И.М. Языкова были проданы по его смерти в 1682 г. по 100 р. каждый. Лучшая лошадь со двора боярина К.П. Нарышкина стоила не более 50 р. [30, с. 493]. Лошади, привезенные в феврале того же года Книпером, стоили: проданные боярину П.М. Салтыкову - 7 лошадей общей стоимостью 470 р.; боярину М.Л. Плещеву - 2 лошади за 116 р.; боярину и князю П.И. Прозоровскому - 2 за 110 р.; боярину и князю М.А. Черкасскому - 1 за 80 р.; боярину и князю П.С. Урусову - 3 за 200 р.; боярину К.П. Нарышкину и боярину и князю Т.Т. Ромодановскому - 2 за 150 р. каждому [24, с. 63].

Еще одну крупную партию из 44 «немецких» лошадей доставил в Московию любекский купец З. Инаверсен в январе 1682 г.; позже Федор Алексеевич посылает конюха А. Рукина к Инаверсену для покупки лошадей для царской ахтамачьей (ахтамак - мерин, холощеный конь

[29, с. 77, 123, 207]) конюшни [24, с. 63]. Тогда царь уже был серьезно болен, что известно, например, по характеру брачной церемонии 15 февраля 1682 г., когда он венчался с Марфой Матвеевной Апраксиной, не поднимаясь из кресла [9, с. 228]: «15-го была скромно сыграна свадьба, без обычного чина и при запертом Кремле» [5, с. 286]. В это время, по словам Петра Алексеевича, царь уже «не мог ездить на... лошадях, но имея великую к ним охоту, непрестанно смотрел и пред очьми имел» [цит. по: 31, с. 243].

Можно с уверенностью предположить, что поручения 1682 г. стали последними заказами на покупку иноземных породистых лошадей, сделанными во время правления Федора Алексеевича. Однако по окончании его царствования европеизация отечественного конного дела продолжилась. Безусловно, на ход этого процесса повлияли как его личные пристрастия, так и обстоятельства его жизни. Несмотря на это, представленный материал полностью исключает возможность рассмотрения начинаний Федора Алексеевича как ограниченных масштабом его личности, имеющих преимущественно местное значение. Напротив, именно они подготовили последующие, хорошо известные, изменения придворного быта.

Библиографический список

н 34. Таннер Б. Описание путешествия польского посольства в Москву ^ в 1678 г. // Чтения в Обществе истории и древностей Российских. 1891.

£ № 3. С. 1-202.

СЛ. Турилова, А.А. Орлов

Князь Антиох Дмитриевич Кантемир -русский дипломат, поэт и философ. (К 310-летию со дня рождения)

Статья посвящена изучению жизни и деятельности выдающего русского дипломата, поэта-сатирика и философа князя Антиоха Дмитриевича Кантемира (1708-1744). На основании неопубликованных документов из фондов Архива