Дипломат Б. И. Куракин: портрет на фоне эпохи

ЧЕЛОВЕК В ИСтОРИИ И КУЛКГУРЕ

Ю. В. Трифанкова дипломат б. и. куракин: портрет на фоне эпохи

Наиболее существенные черты дворянской психологии первой четверти XVIII столетия рассмотрены в статье через призму личности одного из крупнейших петровских дипломатов. На основе изучения деятельности и письменного наследия Б. И. Куракина автор приходит к выводу, что князь занимал конформистскую позицию по отношению к радикальным петровским преобразованиям.

Фигура Петра I поразила сознание его современников и потомков, заслонив собой многих царских сподвижников. Среди них можно назвать и Бориса Ивановича Куракина. Если по дипломатической деятельности князя отечественной исторической наукой накоплен довольно значительный фактический материал, то сведения о его личности, сообщаемые исследователями, отрывочны. Немногие историки пытались разглядеть в дипломате человека, не ограничиваясь обыкновенными лестными отзывами о его профессиональных дарованиях1.

Мы хотели бы показать Б. И. Куракина как типичного представителя высшего сословия, проследив на его примере изменения, которые происходили в психологии дворянства в первой четверти XVIII в.2. В этой связи рассмотрим отражение в сознании князя родовой идеи и идеи служения Отечеству, первая из которых являлась традиционной для русской знати, а вторая, хотя появилась гораздо раньше, укоренилась только при Петре I. Рассмотрение указанных вопросов невозможно без изучения отношения Куракина как представителя знати к царю и его реформам.

Письменное наследие князя очень обширно3. Его дневники, воспоминания, путевые заметки позволяют взглянуть на дипломата в другой плоскости, вскрыть миросозерцание их автора, увидеть его подлинное отношение к людям, событиям и явлениям. Особенно ценный материал для решения вопроса о взаимоотношениях Б. И. Куракина с Петром I, об оценке князем реформаторской деятельности царя дает исследователю знаменитая «Гистория»4.

В сознании Б. И. Куракина ярко проявился родовой стереотип мышления, традиционный для русского дворянства. Царь-реформатор не мог моментально разрушить модель мышления, которая складывалась веками. Петр I имел дело не просто с памятью человека, а с исторической памятью, которая накапливалась в течение жизни многих поколений русских людей и являлась выражением национального характера.

В среде дворянства пострадали от реформ в первую очередь знатные роды, так как они встали на один уровень со шляхетством. Распространение понятия «благородства» на всех дворян ущемляло гордость высшей знати за своих великих предков. Как представитель древнего знатного рода, ведущего начало от литовского князя Гедимина, Куракин отстаивал свои сословные привилегии. Он даже планировал написать сочинение о превосходстве некоторых людей от рождения. Борис Иванович был уверен, что все знатные роды были прежде бедны и просты и приобрели свои титулы благодаря добродетелям, передаваемым из поколения в поколение так долго, что удержали за собой известность навсегда. Его волновал вопрос, как «найти средство удержать знатные роды на должной высоте и не дать упасть их репутации»5.

В известном сочинении Куракина «Гистория о царе Петре Алексеевиче и ближних к нему людях, 1682-1694 гг.» прослеживается его пренебрежительное отношение к не очень знатным фамилиям. Он противопоставляет роды «знатные» и «площадные», «великие фамилии» и «шляхетство малое», «большие роды» и «шляхетство посреднее». А ведь это произведение было написано уже в конце жизни князя, когда его взгляды были вполне сложившимися. Он негативно оценивает правление Натальи Кирилловны Нарышкиной (1689-1694) как время начала «падения первых фамилий», когда «имя князей было смертельно возненавидено и уничтожено». Во многом он видит здесь влияние окружавших Петра I «господ из самого низкого и убогого шляхетства»6. При этом Борис Иванович признает, что и сам Петр Алексеевич хотел лишить «великие фамилии» всякого влияния и «учинить себя наибольшим сувреном (англ. sovereign — монарх, правитель)»7.

В произведениях князя нередко проскальзывает недовольство отменой местничества. Борис Иванович рассказывает об одном случае, который он считал одним из сильнейших оскорблений, нанесенных его чести. На пире по случаю венчания царевича Алексея родному дяде жениха Б. И. Куракину (первая жена Б. И. Куракина, Ксения, была родной сестрой Евдокии Лопухиной, матери Алексея Петровича. — Ю. Т.) предназначалось одно из первых мест («дому тутошного почтили меня по достоинству»), но «персоною самою царского величества» на него был посажен Яков Брюс. Свояк Петра I был вынужден занять «последнее место» и сидеть ниже всех князей. При этом он не собирался скрывать своей обиды и «нарочно являл лицо малконтент (англ. malcontent — недовольный)»8. Борис Иванович был особенно оскорблен тем, что все произошло на публике. Некоторым утешением князю послужило сочувствие многих придворных. Возможно, что царь, будучи противником церемоний, даже не обратил внимание на этот факт. Вот еще один выразительный пример местнических традиций, описанный Куракиным в его воспоминаниях: «И сам Царское Величество написал меня в компании ехать с Брюсом генералом, и последовали в трех днях аж до самого Карлсбаду. Роспись та, и кому поскольку лошадей, мне немалой шагрин (фр. chagrin — горе, огорчение) принесла, что я имя свое нашел под Шеховским»9.

Б. И. Куракин верил в наличие неких общих черт, характерных для представителей каждого рода. Именно поэтому он часто описывал весь род целиком, повесив, например на Лопухиных, клеймо «людей злых, скупых, ябедников, умов самых низких и не знающих нимало во обхождении дворовом»10. Подобные убеждения накладывали отпечаток на поведение князя: он всегда рассматривал себя в соответствии с принадлежностью к своему роду и старался соответствовать тому, чтобы носить имя князя Куракина. Отправляя сына Александра в Париж в 1722 г., Борис Иванович наказывал ему «во всем поступать и вести себя, как принц Куракин, а не другим каким образом»11.

Петр I воспитывал в служилом сословии чувство гражданской ответственности перед Россией и ее народом. Царь на собственном примере доказывал, что он наравне со своими подданными служит во благо России. В сознании Б. И. Куракина, как и других дворян, постепенно укоренилась идея службы Отечеству. Одновременно продолжала существовать и вера в служение Богу через выполнение его воли, которую олицетворял царь на земле. Решив в конце жизни написать «Гисторию», Куракин так обосновал свое намерение: «В помощи Вышнего и в надеянии Его святой милости продолжение веку моего и во исцеление от моей болезни... в пользу моего отечества Всероссийской империи. Понеже Российская империя от давнего времени славу свою имеет, как через дела военные, так и через распространение великое своих земель»12.

Куракин не был идейным сторонником петровских реформ. Здесь мы не вполне согласимся с мнением о том, что Борис Иванович вполне проникся идеями Петра I и был одним из его «ближайших сподвижников и птенцов»13. В куракинской «Гис-тории», например, встречаются неоднозначные оценки петровского царствования. Так, описывая правление Софьи, Куракин не жалеет восторженных слов: «Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякою прилежностию и правосудием всем и ко удовольству народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ее правления, чрез семь лет, в цвет великого богатства»14. Напомним, что эти строки были написаны через несколько лет после смерти Петра I, и в российской истории, оказывается, по мнению князя, не было правления, более достойного, чем правление Софьи Алексеевны. Столь положительная оценка царствования Софьи могла основываться не столько на личных впечатлениях князя, которому в то время было совсем мало лет, а на мнении той среды, где он воспитывался. Мы также не исключаем, что приведенное мнение дипломата являлось сравнением правления Софьи лишь с предшествующими ей самодержцами.

Борис Иванович сокрушался по поводу отмирания при Петре Алексеевиче строгих и величавых обрядов двора: «Что же касается до церемоний придворных, уже в то самое время начало самое настало им иссякнуть... также одеяние царское оставлено и в простом платье ходить. Также публичные аудиенции многим оставлены.»15.

Б. И. Куракин, как и большая часть представителей знати, окружавшей царя (Апраксины, Голицыны и другие), по сути был конформистом, сумев найти центристскую позицию и приспособиться к изменившейся ситуации. Это свидетельствовало о двойственности, имевшей место в душе дворянства. Хотя Куракин оценивал значение реформ Петра I для России, но в душе жалел о ломке прежнего жизненного уклада, противопоставлял стабильное безмятежное допетровское время бурному и безнравственному времени Петра I. Подобные мысли позже высказывали и М. М. Щербатов, осуждавший пороки придворной жизни и упрекавший властителей в том, что они игнорируют аристократию — подлинного и единственного носителя традиций русского общества16, и Н. М. Карамзин, упрекавший Петра I в «уничтожении достоинства бояр» и ослаблении силы русской аристократии17. Основываясь на этой схожести суждений, вполне обоснованно можно отнести Б. И. Куракина к просвещенным консерваторам18.

Личные отношения Б. И. Куракина с царем, чей портрет висел в его комнате для аудиенций19, были непростыми. Хотя князь был свояком царя (они были женаты на сестрах Лопухиных. — Ю. Т.), особой близости между ними не было. Этот факт можно отчасти объяснить несходством характеров осторожного, вдумчивого, болезненного Бориса Ивановича и решительного, энергичного, склонного ко всяческим излишествам Петра Алексеевича. Родство с Петром I порой даже добавляло

Куракину проблем. Например, когда летом 1718 г. князь отъезжал на курорт в Спа, в Гааге говорили, что он подался в бегство, так как попал в опалу к царю из-за своей причастности к делу царевича Алексея20. Подобные разговоры подрывали авторитет дипломата. Уже в екатерининское царствование в Париже, где жил Куракин, ходили слухи, приписывающие ему честолюбивые замыслы, кажущиеся многим правдоподобными по причине близкого родства Бориса Ивановича с покойным царевичем21.

Куракин не входил в круг близких государю лиц. Даже во время визита царя в Париж в 1717 г. князь жил отдельно от всей свиты, приходя каждое утро в отель Ле-дигьер, где она остановилась22. Дипломат считал, что Петр I окружил себя людьми недостойными, «темного» происхождения, поднявшимися благодаря «пронырливости» и «угодничеству». Они оттеснили на второй план потомков знатных родов, хранителей истинных ценностей. Петр I всегда держал на некотором расстоянии представителей древних родов. Борис Иванович же постоянно подчеркивал свое происхождение, что не могло нравиться царю и его окружению. Отсюда и достаточно прохладное отношение к князю со стороны «птенцов гнезда Петрова» и неровное отношение Куракина к ним.

Автор «Гистории» столь образно нарисовал портреты людей из окружения царя, что без его описаний невозможно представить себе историю петровского времени. Он не скрывал крайнего раздражения против сподвижников молодого Петра. Лев Нарышкин у него — «человек гораздо посреднего ума и невоздержанный к питью... гордый и хотя не злодей, токмо не склончивый»; Тихон Стрешнев — «человек лукавый и злого нраву, а ума гораздо среднего», выдвинувшийся благодаря интригам; Борис Голицын — «человек ума великого, а особливо остроты, но к делам неприлежный, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию», «великий мздоимец»; Федор Ромодановский — «собою видом, как монстр, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян по вся дни, но его величеству верный так был, что никто другой»; Франц Лефорт — «человек забавный и роскошный или назвать дебошан французский»; шут Шаховской — «лепень-при-липало», «ума немалого и читатель книг, токмо самый злой сосуд и пьяный, и всем злодейство делал, с первого до последнего»; Александр Меншиков — «ума гораздо среднего и человек неученый, ниже писать что мог, кроме свое имя токмо выучил подписывать, понеже был из породы самой низкой, ниже шляхетства»23. Перед нами предстает галерея разных, но по большей части злых и недостойных людей, проводивших все свое время в гуляниях и пирушках. Хотя непосредственно Петру I в «Гистории» уделено совсем мало места, его образ ясно просвечивает между строк, и он получается далеко не идеальным.

Борис Иванович отмечал, что Лефорт был у царя «токмо для одних вечеринок и пиров, а в делах сил не имел и не мешался»24. Переведя эти слова на Б. И. Куракина, можно сказать, что, хотя дипломат не был любимым компаньоном Петра I в развлечениях, он ценился царем как человек, незаменимый при решении важнейших внешнеполитических вопросов.

Примечания

С. 104 — 115; Русский биографический словарь / Сост. А. А. Половцов, Т. Кнаппе-Кюхель-бекер. СПб., 1903. С. 572 — 579; Князьков С. А. Петр Великий и его современники за границей. Пг., 1915; Анисимов Е. В. Вступ. ст. (Куракин Б. И. Гистория о царе Петре Алексеевиче, 1682-1694) // Петр Великий. Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты. М., 1993. С. 53-55.