Письмо Ю. Ф. Самарина — А. И. Герцену

Письмо Ю. Ф. Самарина — А. И. Герцен у*

Москва. Мая 9-го. 1858 года

Прежде всего обнимаю вас искренно и крепко жму вам руку. Спасибо вам за многое. Дело, вами начатое, займёт не последнее место в истории русского просвещения. «Колокол»1 — это теперь единственный голос, к которому прислушивается Правительство; оно справляется с ним, как порядочный человек справляется с своею совестью. «Колокол» заменяет для правительства совесть, которой по штату не полагается, и общественное мнение, которым оно пренебрегает. Вы теперь, по своему положению, пользуетесь монополиею свободного слова. Вы можете говорить всё, а возражать вам никто не может: это такая же привилегия, как та, которою пользуются казённые издания; вся разница в вашу пользу. Печатный лист, выходящий под фирмою двуглавого орла, заподозревается общественным мнением ради одной этой вывески; напротив, запрещение, наложенное на издание, располагает читателей к сочувствию и доверию. Поэтому от вас более чем от кого-либо мы в праве требовать беспристрастия, правдивости и строгой добросовестности. Я уверен, что вы признаете законность этого требования и можете его выполнить. Иначе я не стал бы писать к вам этого письма.

К делу.

В предисловии к запискам Дашковой и в других ваших изданиях вы не раз называли Незабвенного* 1 2 главою так называемых славянофилов, или староверов — что, по-вашему, одно и то же, а нас — друзьями и поборниками его системы3. Я согла* Подготовка текста и комментарии Е. П. Емельянова.

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. Т. 11. № 3. 2012

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. Т. 11. № 3. 2012

сен, что слить вместе Николая с славянофильскою партиею и приготовить публику видеть и ненавидеть в них проявления одного принципа может быть не бесполезно для успехов противной партии; но так как это неправда, то пора бы бросить это оружие. Именно вам неприлично употреблять его. Николай — глава и покровитель славянофилов!.. Свой человек! Нечего сказать: очень он был добр для нас и много мы от него видели ласки. Переберите в своей памяти историю каждого из нас, начиная хоть с 1847 года. Чижова жандарм схватил на границе и повёз к Дуппельту, откуда его выпустили, запретив ему печатать что-бы то ни было4. Иван Аксаков сидел в III Отделении; потом, после службы своей в ополчении, обойдён был чином, на который он имел право по закону, благодаря стараниям просвещённого человека графа С. Г. Строганова, который указывал на него, как на вредного человека, развращающего ратников5. Я сидел в крепости и оттуда послан был на исправление к Бибикову в Киев6. Наше издание, «Московский сборник», было запрещено. С Киреевских, Хомякова, Аксаковых взята подписка ничего не печатать, помимо Главной Цензурной Инквизиции, что, как вам известно, равнялось безусловному запрещению печатать7.

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. Т. 11. № 3. 2012

По цензурному ведомству и по III Отделению вышло более 10 циркуляров, в которых славянофилы выставляются как опаснейшие враги Правительства8. Между тем, «Оте-чественныя записки» и «Современник» издавались без перерывов, очень свободно; вы в них печатали «Кто виноват» и «Письма об изучении природы»9; Белинский про-поведывал социализм и никто его не трогал10. Грановский и Кудрявцев читали лекции

явший вместе с А. С. Хомяковым у истоков славянофильства. В 1832 г. издавал журнал «Европеец», в 1845 г. редактировал журнал М. П. Погодина «Москвитянин». Вместе со старцами Оптиной пустыни работал над изданием сочинений Отцов Церкви.

Киреевский Пётр Васильевич (1808-1856) — младший брат И. В. Киреевского, фольклорист. С 1831 г. занимался собиранием русских народных песен и записал несколько тысяч былин, духовных стихов и песен разнообразного содержания.

Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) — поэт, богослов, философ, публицист, основоположник славянофильства. Отличался энциклопедической эрудицией и оставил сочинения по множеству научных и философских проблем. К. А. Коссович вспоминал о Хомякове: «Он требовал от всякого русского деятеля и от всей совокупности русских деятелей, т. е. от всей русской земли <...> самобытного просвещения, требовал внутренней умственной и духовной свободы. Как он был противником всякого вещественного порабощения и своим влиянием старался потрясти в русском обществе мнение о необходимости и законности крепостного состояния, так точно ненавидел он, всеми силами любящей души своей рабство умственное, рабство духовное» (Коссович, 2007: 494).

Аксаков Константин Сергеевич (1817-1860) — поэт, филолог и публицист, один из идеологов славянофильского кружка, в 1857 г. издавал газету «Молва». Аксаков пытался преодолеть внешние стороны раскола между простым народом и образованным обществом, что выразилось в демонстративном ношении им русской народной одежды.

В апреле 1852 г. славянофилы приступили к изданию альманаха «Московский сборник». Первый номер сборника был пропущен Московским цензурным комитетом, однако уже второй выпуск было приказано представить для рассмотрения в Санкт-Петербург, где он подвергся двойной цензуре Министерства народного просвещения и III Отделения. В результате их совместных действий в марте 1853 г. второй том «Московского сборника» был запрещён, тогда же последовало высочайшее распоряжение, предписывавшее К. С. и И. С. Аксаковым, А. С. Хомякову, И. В. Киреевскому и В. А. Черкасскому предоставлять свои рукописи только в Главное управление цензуры (Пирожкова, 1997: 101-125; Тесля, 2010: 173-178). Красноречивое описание реализации этого предписания дал А. С. Хомяков в письме к министру народного просвещения А. С. Норову: «Маленький лексикон Санскрито-славянских слов и корней, мною составленный, подвергся почти годовому пересмотру, а коротенькая статейка Константина Сергеевича Аксакова о Русских глаголах прошла через полутора-годовое мытарство; то есть мы должны считать себя почти удаленными от всякой литературной деятельности» (Хомяков, 1900: 472).

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. Т. 11. № 3. 2012

до самой своей кончины11; Корш издавал «Московския ведомости» под двуглавым орлом* 11 12; Ешевский получил кафедру13; Чичерин получит, когда захочет14. Кавелин — в добрый час будь сказано — читает лекции будущему Императору15... Скажите на радость, кто же в авантаже обретался, говоря языком Петра Первого? По крайней мере, если мы были друзьями и союзниками Незабвенного, то согласитесь, что мы искуснее скрывали свою дружбу, чем ваши свою вражду к нему. Или, может быть, ваши превзошли наших змеиною мудростию? — Может быть, но ведь вы бьёте не на то. — Знаете ли что: ваши друзья, здесь в России, давно откинули это старое обвинение в сочувствии с деспотизмом, которого нелепость мечется в глаза16; они теперь

Белинский страстно увлёкся идеями французского утопического социализма и, не имея возможности открыто излагать их на страницах журналов, активно пропагандировал социалистические взгляды в своих письмах и устных беседах.

Кудрявцев Пётр Николаевич (1816-1858) — историк-медиевист, друг Т. Н. Грановского. В 18471858 гг. преподавал всеобщую историю в Московском университете, в 1855 гг., став преемником Т. Н. Грановского на кафедре всеобщей истории, получил звание профессора.

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. Т. 11. № 3. 2012

начинают понимать, во-первых, что тот не может быть на стороне Правительства, кто ожидает возрождения земли не от чиновников и даже не от учёного цеха, не от административных распоряжений и не от теорий, а от подъёма народной стихии, сдавленной и сбитой, с колеи исторического развития* 17; во-вторых, что антихристианское начало, революционный материализм в науке и в жизни не прививается к нашей народной стихии, тогда как он удивительно разрастается на почве правительства и примкнувших к нему сословий; в-третьих, что по этой причине самая натянутая централизация составляет первое условие для развития этого начала или вообще прогресса (как понимают его последовательные западники), а насилие во имя просвещения, единственное успешное средство18; в-четвёртых, что дело науки, играющей не последнюю роль в этом движении, добить теперь последнюю веру в самосущность русской земли, доказать, что народные массы, лежащие вне исторического движения, не что более, как вещество, тогда как мысль и воля олицетворяются в Правительстве и в высших сословиях; наконец, что между Правительством и народом нет разобщения и быть его не может, как нет его между художником и глиною, из которой он лепит. Когда-нибудь, на досуге пересмотрите издания ваших друзей; вы ведь наткнётесь на эти темы. Чичерин возьмётся доказать вам, что русская община изобретена верховною властью для фискальных целей («О сельской общине» в 3-ей и 4-ой книжках «Русского Вестника» за 1856 год и книга «Об областных учреждениях»); от него же вы услышите, что разъединение между народом и государством составляет, как известно, одно из изобретений «Русской Беседы» («Русский Вестник», 1857, №16. С. 733)19. А

они восстают, касается многих очень важных вопросов. Но в других, еще более существенных стремлениях противники совершенно сходятся, мы в том убеждены. Мы хотим света и правды — „Русская беседа“ также; мы, по мере сил, восстаем против прошлого, низкого и грязного — „Русская беседа‘ также; мы считаем коренным врагом нашим в настоящее время невежественную апатию, мертвенное пустодушие, лживую мишуру — „Русская беседа“ также. И, каковы бы ни были разногласия, мы уверены, что „Русская беседа“, в сущности, точно так же понимает все эти слова, как и мы» (Чернышевский, 1906: 422).

любопытны вы знать: как относится Правительство к народу, какого рода гармония между ними существует, это объяснит вам господин Соловьёв: всё, что было лучшего в России, пошло за Петром, и на долю народа осталось бессилие смысла перед подавляющею силою привычки («Русский Вестник», 1856 года, № 1, «О древней Руси»; 1857, № 8, «О Шлёцере»)20. Не хотите ли вы сделать из этих посылок практический вывод? Вам поможет господин Корш: «Если история показывает нам на каждом шагу, что внутреннее воздействие по большей части ждёт внешнего побуждения, то нечего сетовать, что в Индии английский солдат, а в Стирии австрийский жандарм являются орудиями образованности» («Атеней», № 1)21. Понимаете ли, что всё это сводится к одному: в России живёт, развивается, движется вперёд Правительство и сословия, к нему примкнувшия; народ только упорствует, но разумного и правомерного сопротивления с его стороны нет; так почему же бы Правительству не употребить и принудительных мер? Я имею доказательства (в последних ваших сочинениях), что вы далеко не разделяете этого взгляда; но вопрос не в том, верен ли он или нет, а которое

ева, напечатанную в журнале «Русская Беседа». Отвечая на критику Беляева, Чичерин опубликовал в третьем и четвёртом номерах «Русского Вестника» за 1856 г. статью «Ещё раз о сельской общине (Ответ г. Беляеву)». В том же году Чичерин издал свою магистерскую диссертацию «Областные учреждения в России в XVII веке», в которой писал, что деятельность общин являлась повинностью для удовлетворения государственных потребностей. Продолжая полемику со славянофильским журналом, он выпустил статью «Критика господина Крылова и способ исследования «Русской Беседы», опубликованную в десятом томе «Русского Вестника» за 1857 г. и содержавшую утверждение об изобретении славянофилами разъединения народа и государства.

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. Т. 11. № 3. 2012

из двух учений сочувственнее Правительству, которое больше благоприятствует административному разгулу власти: учение Славянофилов или учение их противников?

Выслушайте ещё объяснение по предмету, касающемуся меня лично. В 1847 году я напечатал в «Москвитянине» статью, в которой между прочим разбирал «Обозрение юридического быта древней Руси» Кавелина22. Он выводил идею общества из личной автономии, из личности, ставящей себя началом и мерилом всего... Вот его слова: «Развивши начало личности донельзя, Европа стремится дать в гражданском обществе простор человеку и пересоздать всё общество»23. Я доказал, что дойти до идеи человека путём исчерпывания личностей так же невозможно, как дойти до идеи целого перебором единиц; что, поддаваясь утомлению или уступая необходимости, личность ограничивает себя, в пользу самой себя, то есть, ставит или допускает общество как средство, удобное для достижения ея личных целей и, следовательно, всегда подчинённое им. Этим путём возникает условная, искусственная ассоциация, осуждённая историею; но нельзя вывести обязательного закона общежития. Я спрашивал: «Каким образом начало разобщающее (личность) обратится в противуположное начало примирения и единения». Находясь в Риге во время печатания моей статьи, я, разумеется, не мог держать в руках корректуры. Статья моя вышла с ужаснейшими опечатками, между прочим, последняя фраза, мною сейчас цитованная, вышла в таком виде: «Каким образом начало разобщающиеся обратится в противуположное начало принижения и единения». Слово «принижение» не русское и трудно предположить, чтобы грамотный человек мог употребить его. Опечатки были очевидны, но Кавелину благоугодно было, вместо того, чтобы представить серьёзное возражение, выехать на опечатке и заявить с ирониею, что он не может сочувствовать теории принижения24. Цель достигнута; мысль противника искажена, благородство намерений его заподозрено, публика смеётся, студенты рукоплещут любимому профессору и выносят убеждение, что противник его проповедует рабство, низость, подлость. Чего же лучше? С тех пор пошла ходить по свету принижающаяся личность, и вы в последней книжке «Полярной звезды» не усомнились, говоря о славянофилах, употре22. Ю. Ф. Самарин опубликовал в журнале «Москвитянин» (1847. № 2) статью «О мнениях „Современника" исторических и литературных», в которой разбирал статьи К. Д. Кавелина, А. В. Никитенко и В. Г. Белинского.

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. Т. 11. № 3. 2012

бить выражение: «Их принижающаяся личность!»25 Скажите сами, поступают ли так в честной борьбе.

Говорить ли о ваших портретах26? Перед Полевым27, Белинским, Галаховым28, вами созданными, невольно приходит на память восклицание Дон-Жуана (у Пушкина), перед статуей Командора:

Какие плечи! Что за Геркулес!

А сам покойник мал был и тщедушен!

Впрочем, с этим легко мирится возгоренное чувство! Идеализация не мешает сходству и придаёт смысл изображению; но зачем вы меряете друзей своих одним аршином, а nos amis les ennemis29 другим? Неужели вы этого не сознаёте? Белинский когда-то выразился так: «Мать святая гильотина!» — и вы приходите в восторг: «Что за широкая и мощная натура!»30 Погодин заявлял всю жизнь свою ненависть к аристократии — «что за ограниченность! В России толковать об аристократии и т. д.»31...

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. Т. 11. № 3. 2012

А что вы сделали из Хомякова32? Допросите себя в минуту душевного спокойствия и скажите: можете ли вы добросовестно не чувствовать и не ценить в нём глубины убеждения, выдержанного во всей его жизни? А вы из него сделали бретёра и хохотуна! То есть вы поставили ему в вину безоружную простоту его обращения, полное отсутствие натяжки, театральности, эффектов. Зачем он не рисуется, не хмурит бровей, не отпускает отточенных и на досуге придуманных фраз, зачем говорит со всеми, а не с одними избранными. Это похоже на то, как некоторые у нас, в старину, называли Гоголя балагуром, потому что он писал всё больше смешное. Не найти сказать про Хомякова ничего больше, как то, что он охотник спорить и всё смеётся, это так же верно характеризует его как человека, как если бы кто-нибудь сказал про Грановского, что это был господин, любивший дружеския попойки и игру в лото. Предоставьте этого рода суждения членам наших клубов и первым четырём классам33.

В последние годы вы далеко подвинулись вперёд и вы, конечно, сами вполне сознаёте, что последние результаты, к которым вы пришли, не только не разобщили, а напротив, сблизили вас с нами. Это очевидно для всякого и очень естественно.

Тот порядок вещей, с которым связаны ваши сочувствия и надежды — свобода слова, гласность, новыя начала общественности, прерванныя попытки преобразования, — это всё в большей части западной Европы сделалось стариною, и вы, ожидающие, что эта старина воскреснет, относитесь теперь к современной Франции, Австрии и Италии почти так же, как относился Пётр Васильевич Киреевский к допетровской Руси, а какой-нибудь Mr Granier de Cassagnac34 поглядывает на вас с тем же состраданием к вашим антиисторическим стремлениям и к вашему упорному коснению в старых предрассудках, с каким здесь смотрит на нас die gelehrte Zunft35 — Соловьёвы, Леонтьевы, Ешевские и Корши. Но вот что странно. В последних сочинениях ваших заметны как бы две пересекающиеся струи или две полосы. С одной стороны, развёрды» в 1858 г., Герцен утверждал, что Погодин был добросовестно раболепен из ненависти к аристократии. Говоря о нём, Герцен писал: «Выбрать самую сухую и ограниченную эпоху русского самовластья и опираясь на батюшку царя, вооружиться против частных злоупотреблений аристократии, развитой и поддержанной той же царской властью, нелепо и глупо» (Герцен, 1956: 163-164).

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ. Т. 11. № 3. 2012

тывается перед читателем в последовательном движении живая мысль, умудряемая историческим опытом последних годов; с другой, раздаются какие-то давно затверженные мотивы, повторяемые по старой привычке, но без всякой поверки, без участия вашего теперешнего сознания.

Вы не верите в Бога; по крайней мере вы думаете, что вы в него не верите, а между тем, срываются же у вас с языка выражения, подобныя этим: не дай Бог, слава Богу и т. п. Точно так же повторяете вы суждения и насмешки, принадлежащая к московскому периоду вашего развития, которыя при теперешнем вашем образе мыслей падают на вашу голову. В превосходном разборе книги Корфа я читаю вот что: «Настала пауза (царствование Николая) долгая, мучительная, потратившая всё наше поколение и ещё одно. Эта задержка, эта остановка дыхания, нравственное недоумение, мало по малу стало разрешаться в мысль, что стихии развития надобно искать в самом народе, а не в перенесении чуждых форм»36. Любопытно бы, однако, было узнать, кто были органами этой мысли? Не Полевой ли, не Белинский ли, не «Отечественные» ли «записки» и «Современник»? Далее: «На своей больничной койке, Европа, как бы исповедуясь или завещая последнюю тайну скорби, ею поздно приобретённую, указывает как единый путь спасения именно на те элементы, которые сильно и глубоко лежат в народном характере и притом не одной петровской России, а всей русской России. Потому мы думаем, что у нас развитие пойдёт другим путём».

Я искренно обрадовался, прочитав те строки, и вы сейчас поймёте почему. В 1854 году, вот что было напечатано мною в «Москвитянине»: «Борьба романского начала с германским, авторитета с свободою, католичества с протестантством — окончена, но не разрешена; силы истощены, а цель не достигнута. Западный мир пришёл к убеждению в несостоятельности того и другого начала и выражает теперь потребность их примирения в живой органической общине. Это требование совпадает с нашею народною субстанциею; в ответ на западную формулу мы приносим живой быт и в этом точка соприкосновения нашей истории с западною»37. Согласитесь, что моя мысль довольно сходна с вашею; между тем, разбирая в одной из ваших брошюр мою тогдашнюю статью, над которой во время оно издевались Белинский и Кавелин, вы не преминули выставить их защитниками прогресса, а меня — поборником коснения, неподвижности и т. д.38 Почему? — Потому что, когда-то давно, в Москве с именами

37. Это, очевидно, описка: в 1854 году Ю. Ф. Cамарин в «Москвитянине» никакой статьи не печатал. В статье «О мнениях „Современника" исторических и литературных», напечатанной в «Москвитянине» в 1847 году, Самарин писал: «Западный мир выражает теперь требование органического примирения начала личности с началом объективной и для всех обязательной нормы — общины <...> Это требование совпадает с нашею субстанци?